В понедельник утром я сидела в приемной на седьмом этаже Центра профилактики избыточного веса и нарушений питания Филадельфийского университета, среди таких крупных женщин, что они не могли положить ногу на ногу. Каждая из нас едва умещалась в кресле, и я подумала, что поставила бы вместо них диваны, будь я здешним начальником.

– Несколько опросных листов. – Улыбающаяся худенькая медсестра, сидевшая за столом, протянула мне пачку бланков толщиной в полдюйма, папку и ручку, – Вот это – завтрак, – радостно добавила она, – указав на ломтики белого подсушенного хлеба, тюбик обезжиренного сыра и кувшин с апельсиновым соком с толстым слоем пульпы сверху. «Как будто кто-то будет здесь есть», – подумала я, проигнорировала хлеб и села со своими бланками под постером с надписью: «Отдохните от еды... хотя бы день!» Повыше надписи модель в трико порхала по цветущему лугу, чего я делать не собиралась, даже если бы и похудела.

Имя. Легко. Рост. Нет проблем. Текущий вес. Черт. Минимальный вес во взрослом возрасте. Четырнадцать лет – взрослый возраст? Причина, вызвавшая желание похудеть. Подумав с минуту, я написала: «Унижена в национальном периодическом издании». Подумав еще с минуту, добавила: «Хотела бы повысить самооценку».

Следующая страница. Диетологическая история. Максимальные веса, минимальные веса, программы, в которых я принимала участие, на сколько удавалось похудеть, сколько времени вес не увеличивался. «Пожалуйста, используйте оборотную сторону, если возникнет такая необходимость», – прочитала я в самом низу. У меня возникла. Оглядев приемную, я убедилась, что и у остальных тоже. Одна женщина даже попросила чистый листок.

Третья страница. Вес родителей. Вес бабушек и дедушек. Вес братьев и сестер. Я написала приблизительные величины. Точно не знала. За столом во время семейных сборищ такое не обсуждается. Выпиваю ли я, очищаю ли кишечник, пощусь, злоупотребляю слабительными, постоянно занимаюсь спортом? «Если б я все это делала, – думала я, – неужели выглядела бы такой, как сейчас?»

Пожалуйста, перечислите пять любимых ресторанов. Ну, с этим я справилась без труда. Да на своей улице, в каких-нибудь трех кварталах, я могла насчитать пять заведений, где можно отлично поесть и найти все, от свежеиспеченных рогаликов до тирамицу. Филадельфия пребывает в тени Нью-Йорка и не может избавиться от роли обиженной младшей сестры, которую не пускают в первый ряд. Но рестораны у нас отменные, а я живу в районе, который гордится первым крепери, первой бульонной и первым японским рестораном. У нас также по две кофейни на квартал, которые подсадили меня на кофе с молоком и лепешки с шоколадной крошкой. Я знаю, это не завтрак чемпионов, но куда еще податься бедной девушке, если ей удалось устоять перед стейками с сыром, которые предлагают на каждом углу? Плюс еще Энди, единственный настоящий друг, которого я нашла в редакции, – ресторанный критик, которого я часто сопровождаю в его походах, ем гусиную печенку, котлеты из крольчатины, телячью вырезку, поджаренную на открытом огне, свежую рыбу в лучших ресторанах города, пока Энди что-то нашептывает в миниатюрный микрофон, спрятанный под воротником рубашки.

Пять любимых блюд. Вот это сложный вопрос. Десерты, по моему разумению, не могли находиться в одной катего-рии с главными блюдами. Завтрак в корне отличался от обеда, как и пять лучших блюд, которые я могла приготовить сама, от тех пяти, что могла заказать в ресторане. Жаркое из курицы с картофельным пюре, конечно, любимое блюдо, но разве можно сравнивать его с шоколадным тортом и крем-брюле из «Парижской пекарни» на Ломбард-стрит? Или с фаршированными виноградными листьями во «Вьетнаме», жареной курицей в «Делиле», шоколадным кексом из «Ле Баса»? Я писала, зачеркивала, вспомнила шоколадный пудинг в «Силк-Сити дайнер», теплый, со взбитыми сливками, начала писать вновь.

Семь страниц вопросов о физическом здоровье. Шумы в сердце, высокое давление, глаукома? Беременна ли я? Нет, нет и тысячу раз нет. Шесть страниц вопросов о душевном здоровье. Ем ли я, когда расстроена? Да. Ем ли я, когда счастлива? Да. Набросилась бы на этот белый подсушенный хлеб и обезжиренный сыр, если бы рядом не было столько людей? Будьте уверены!

Часто ли я впадаю в депрессию? Я обвела кружком ответ «Иногда». Приходили мне в голову мысли о самоубийстве? Я поморщилась, обвела ответ «Редко». Бессонница? Нет. Ощущение собственной никчемности? Да, пусть я и знала, что уж никчемной назвать меня нельзя. Представляла ли я себе, что вырезаю особенно толстые и обвисшие части моего тела? А что, кто-то не представлял? Пожалуйста, если есть что добавить, не стесняйтесь. Я написала: «Меня полностью устраивает все, за исключением внешности. – Потом добавила: – И моей любовной жизни».

Тут с моих губ сорвался смешок. Женщина, втиснутая в соседнее кресло, повернулась ко мне и осторожно улыбнулась. Ее наряд я всегда полагала шиком для толстых: легинсы и нежно-синяя свободная туника с вышитыми на груди маргаритками. Прекрасная одежда и не из дешевых. Словно модные дизайнеры решили, что женщине, достигшей определенного веса, более не нужны деловые костюмы, юбки и блейзеры, и компенсировали тренировочные костюмы, которые предлагают нам в магазинах, вышивкой на груди, превратив нас в переростков-телепузиков.

– Я смеюсь, чтобы удержаться от слез, – объяснила я.

– Понятное дело, – кивнула она. – Я Лили.

– Я Кэндейс. Кэнни.

– Не Кэнди?

– Думаю, мои родители решили не снабжать детей лишним поводом для насмешек, – ответила я.

Она улыбнулась. Черные, зачесанные назад волосы блестели, как лакированные, в ушах сверкали огромные, размером с арахис, бриллианты.

– Вы думаете, от этого будет толк? – спросила я. Лили повела толстыми плечами.

– Я принимала фен-фен, – ответила она. – Похудела на восемь фунтов. – Лили полезла в сумочку. Я знала, что она из нее достанет. Обычные женщины носят с собой фотографии детей, мужей, летних коттеджей. Толстые – свои собственные фотографии, сделанные в тот самый момент, когда их вес достигал абсолютного минимума. Лили показала мне себя анфас, в черном костюме, и в профиль, в мини-юбке и свитере. Конечно же, выглядела она потрясающе. – Фен-фен... – Она тяжело вздохнула. Казалось, грудь таких размеров могла двигать только приливная волна или сила тяжести, но никак не воля человека. – Мне было так хорошо. – Глаза ее затуманились. – Совершенно не хотелось есть. Я буквально летала.

– При быстрой ходьбе возникает такое ощущение, – вставила я.

Лили не слушала.

– Когда его сняли с продажи, я проплакала целый день. Боролась как могла, но, конечно же, набрала вес в мгновение ока. – Ее глаза превратились в щелочки. – Я готова убить, лишь бы раздобыть фен-фен.

– Но... – я замялась, – вроде бы он вызывает проблемы с сердцем.

Лили фыркнула:

– Клянусь Богом, это еще вопрос, что лучше – быть такой большой или умереть. Это же нелепо! Чтобы купить кокаин, мне достаточно пройти два квартала, а фен-фен я не могу достать ни за какие деньги.

– Ага. – Что еще я могла сказать?

– Вы никогда не пробовали фен-фен?

– Нет. Только пользовалась рекомендациями «Уэйт уочерс». На мои слова сидевшие рядом женщины отреагировали закатыванием глаз и жалобами.

– «Уэйт уочерс»!

– Сплошной обман.

– Дорогой обман.

– Стоять в очереди, чтобы какая-то худышка могла тебя взвесить...

– И весы у них всегда врут, – добавила Лили. Остальные согласно закивали. Размер шесть за столом встревожилась. Бунт толстых женщин! Я улыбнулась, представив себе, как мы несемся по холлу – охваченная праведным гневом армия в обтягивающих штанах, – переворачиваем весы, ломаем аппараты для измерения давления, срываем со стен таблицы с соотношением роста и веса, заставляем худых врачей и медсестер есть их, а сами лакомимся подсушенным белым хлебом с обезжиренным сыром.

– Кэндейс Шапиро!

Высокий врач густым басом выкликнул мое имя. Лили пожала мне руку.

– Удачи, – прошептала она. – И если у него есть образцы фен-фена, хватайте не задумываясь!

Врача, лет сорока с небольшим, тощего (естественно), с тронутыми сединой висками, теплым рукопожатием и большими карими глазами, отличал на удивление высокий рост. Даже в «док мартенсах» на толстой подошве я едва доставала ему до плеча, то есть его макушка отстояла от земли как минимум на шесть с половиной футов. Он представился как доктор Крушелевски, но я не сомневалась, что при написании в его фамилии появлялось еще несколько гласных.

– Зовите меня доктор Кей, – предложил он все тем же абсурдно густым, абсурдно тягучим басом. Я все ждала, когда же он оставит попытки имитировать Барри Уайта и заговорит нормально, пока не поняла, что такой уж у него голос. Я села, прижимая сумочку к груди, а он стал листать бланки с моими ответами, от некоторых щурился, над другими громко смеялся. Я же оглядывалась, пытаясь расслабиться. Кабинет мне понравился. Кожаный диван, кушетка, в меру заваленный письменный стол, вроде бы настоящий восточный ковер со стопками книг, бумаг, журналов, телевизор с видеомагнитофоном в одном углу, маленький холодильник со стоящей на нем кофеваркой в другом. Может, доктор здесь и спит... диван, судя по всему, раскладывается. В таком кабинете хотелось поселиться.

– «Унижена в национальном периодическом издании», – прочитал он вслух. – Что случилось?

– Гм-м. Вам это неинтересно.

– Отнюдь. Еще как интересно. Я думаю, это самый необычный ответ на наш вопрос.

– Ну, мой бойфренд... – Я скорчила гримаску. – Мой бывший бойфренд. Извините. Он ведет эту рубрику в «Мокси»...

– «Хорош в постели»? – спросил доктор.

– Ну да, хотелось думать. Доктор покраснел.

– Нет... я имел в виду...

– Да, это рубрика, которую ведет Брюс. Только не говорите мне, что читали его заметку! – воскликнула я, подумав: «Если уж сорокалетний врач-диетолог прочитал ее, то наверняка прочитали все мои близкие и дальние знакомые».

– Я даже вырезал ее, – ответил он. – Подумал, что эта статья понравится нашим пациенткам.

– Да? Почему?

– Видите ли, он тонко чувствует проблемы...

– Толстых женщин? Доктор улыбнулся:

– Так он вас не называл.

– Это ничего не меняет.

– Так вы пришли сюда из-за этой статьи?

– Частично.

Доктор молча смотрел на меня.

– Ладно, главным образом. Дело в том, что я... Я никогда не думала о себе... так. Не видела себя толстушкой. Вы понимаете, я знаю, что я... не худышка... и знаю, что мне надо похудеть. То есть я не слепа, знаю, чего требует общество, какими американцы хотят видеть женщин...

– Итак, вы здесь, чтобы соответствовать ожиданиям американцев?

– Я хочу стать тощей. – Доктор смотрел на меня, ожидая продолжения. – Ну, хотя бы похудеть.

Он пролистал мои записи.

– У ваших родителей лишний вес.

– Да... есть такое. Мама у меня толстовата. Отец... я не видела его много лет. Когда он ушел от нас, живот у него был, но... – Я замолчала. Дело в том, что я не знала, где сейчас живет отец, и мне становилось как-то не по себе, когда об этом заходил разговор. – Я понятия не имею, как он сейчас выглядит.

Доктор вскинул на меня глаза.

– Вы с ним не видитесь?

– Нет.

Он что-то черканул на листке.

– Как насчет брата и сестры?

– Оба худые. – Я вздохнула. – Я единственная заразилась палочкой жира.

Доктор рассмеялся.

– «Заразилась палочкой жира». Никогда не слышал такой фразы.

– Ну, придумывать новые фразы – моя работа. Он вновь занялся листками.

– Вы репортер?

Я кивнула. Он сложил листки в стопку.

– Кэндейс Шапиро... Я встречал вашу фамилию.

– Правда? – Вот это сюрприз. Большинство читателей не обращают внимания на фамилию автора статей.

– Вы иногда пишете о телевидении. – Я кивнула. – Здорово пишете, весело. Вам нравится ваша работа?

– Я люблю свою работу, – ответила я, не кривя душой. Когда я не волновалась из-за высокого давления и ответственности перед читателями за каждое написанное слово, когда не боролась с коллегами за лакомый заказ и не мечтала о переходе в блинную, я действительно получала удовольствие от работы. – Интересно, требует полной отдачи... в общем, то, что нужно.

Он вновь что-то записал.

– И вы чувствуете, что ваш вес отражается на эффективности вашей работы... сказывается на вашем заработке, мешает продвижению по службе?

Я задумалась.

– Пожалуй, нет. То есть иногда некоторые люди, у которых я беру интервью... вы понимаете, они худые, я – нет, я им немного завидую, задаюсь вопросом, а не думают ли они, что я ленивая и не занимаюсь сгонкой веса... вот тогда мне приходится внимательнее следить за тем, что я пишу, чтобы мое личное отношение не выплеснулось на бумагу. Но в своем деле я дока. Люди меня уважают. Некоторые даже боятся. И это профсоюзная газета, так что с финансами у меня полный порядок.

Доктор рассмеялся, вновь взялся за листки, добрался до психологического профиля.

– В прошлом году вы ходили к психотерапевту?

– Восемь недель, – ответила я.

– Позвольте спросить – почему?

Я опять задумалась. Не очень-то легко сказать человеку, с которым только познакомилась, что твоя мать в пятьдесят шесть лет объявила себя сторонницей однополой любви. У меня не было никакой уверенности, что человек этот не перескажет мои слова кому-то еще. Может, и не один раз.

– Семейные проблемы, – наконец ответила я. Он смотрел на меня.

– У моей матери... начался роман, который развивался очень быстро, вот у меня и случился нервный срыв.

– Психотерапия помогла?

Я подумала о женщине, к которой направил меня мой врач, женщине-мышке с кудряшками маленькой сиротки Энни. На шее у нее болтались очки на цепочке, и, похоже, она немного боялась меня. Может, не ожидала услышать в первые пять минут нашего общения о ставшей лесбиянкой матери и бросившем нас отце. Тревога так и прилипла к ее лицу, словно она опасалась, что я в любой момент могу броситься на нее через стол, столкнув на пол коробку с бумажными салфетками, и ухватить за шею в попытке задушить.

– Полагаю, что да. Психотерапевт напирала на то, что я не могу повлиять на поступки членов моей семьи, зато мне под силу изменить свою реакцию на них.

Доктор вновь что-то написал. Я, как могла, вытягивала шею, чтобы понять, что он там пишет, но он держал листок вне поля моего зрения.

– Вы получили дельный совет?

Я внутренне содрогнулась, вспомнив, как Таня поселилась в нашем доме через шесть недель после того, как начала встречаться с моей матерью, и первым делом вытащила всю мебель из комнаты, которая раньше служила мне спальней, и заменила ее раскрашенными во все цвета радуги ширмами, самоучителями и двухтонным ткацким станком. В знак благодарности она связала Нифкину полосатый свитер. Нифкин один раз позволил надеть его на себя, а потом изжевал.

– Пожалуй. Я хочу сказать, ситуация далека от идеальной, но я в какой-то степени с ней свыклась.

– Ну, хорошо. – Он захлопнул мою папку. – Вот что я вам скажу, Кэндейс.

– Кэнни, – поправила я его. – Кэндейс меня называют только в тех случаях, когда мне грозят неприятности.

– Тогда Кэнни, – кивнул он. – Мы проводим годовое испытание препарата, который называется сибутрамин. Механизм его действия аналогичен фен-фену. Вы когда-нибудь принимали фен-фен?

– Нет, но одна женщина в приемной сказала, что его ей очень не хватает.

Доктор опять улыбнулся. Тут я заметила ямочку на его левой щеке.

– Считаю себя предупрежденным. Так вот, сибутрамин гораздо мягче фен-фена, но действует точно так же, то есть обманывает ваш мозг, уверяя его, что вы не голодны. Плюс в том, что у него нет таких побочных эффектов, как у фен-фена, и он не опасен для сердца. Нас интересуют женщины, вес которых как минимум на тридцать процентов превышает идеальный…

– ...и вы рады сообщить мне, что я укладываюсь в искомые параметры, – мрачно закончила я.

Вновь улыбка.

– Проведенные ранее исследования показывали, что за год пациент теряет от пяти до десяти процентов своего первоначального веса.

Я провела быстрый расчет. Потеря десяти процентов веса не превращала меня в женщину моей мечты.

– Вы разочарованы?

Он шутил? Как же я разозлилась! Наша наука могла пересаживать сердца, фотографировать Марс, возвращать старикам эрекцию, а мне обещала уменьшение веса на жалкие десять процентов!

– Наверное, все лучше, чем ничего.

– Десять процентов гораздо лучше, чем ничего, – сказал он очень серьезно. – Исследования показывают, что потеря даже восьми фунтов может привести к крайне неблагоприятным изменениям кровяного давления и содержания холестерина.

– Мне двадцать восемь лет. Давление и холестерин у меня прекрасные. На здоровье не жалуюсь. – Я слышала, что мой голос набирает силу. – Я хочу похудеть. Мне нужно похудеть.

– . Кэндейс... Кэнни...

Я глубоко вдохнула, упала лбом на руки.

– Извините.

Доктор положил руку мне на предплечье. Мне сразу полегчало. Должно быть, этому его учили в медицинском институте: если пациентка впадает в истерику из-за того, что обещанная потеря веса ее не устраивает, мягко коснитесь ее предплечья... Я убрала руку.

– Послушайте, давайте будем реалистами. С вашей наследственностью, с вашей фигурой вы и не должны быть худой. И это не самое страшное, что может случиться с человеком.

Я не поднимала головы.

– Неужто?

– Вы не больны. Вас не мучают боли...

Я прикусила губу. Он ничего не понимал. Я вспомнила, как в четырнадцать лет во время летних каникул поехала куда-то на побережье. Мы прогуливались с моей сестрой, с моей худой сестрой Люси. Ели мороженое. Я могла закрыть глаза и увидеть, как выглядели мои загорелые ноги на фоне белых шорт, почувствовать вкус мороженого на языке. К нам, улыбаясь, подошла седовласая дама с добрым лицом. Я думала, она хочет сказать, что мы напоминаем ее внучек, или выразить сожаление, что у нее никогда не было сестры, с которой она могла бы поиграть. Но вместо этого дама лишь кивнула моей сестре, остановилась передо мной и указала на мороженое. «А вот тебе оно ни к чему, дорогая, – услышала я. – Тебе пора садиться на диету». Такое всегда запоминается. И за долгие годы обиды накапливаются и приходится таскать их, как камни, зашитые в карманы. Это цена, которую ты платишь, будучи толстушкой. А вот тебе оно ни к чему. Он сказал, что меня не мучают боли. Шутник!

Доктор откашлялся.

– Давайте поговорим о мотивации.

– О, мотивации у меня выше крыши. – Я подняла голову, выдавила из себя улыбку. – Или вы не видите?

Он улыбнулся в ответ.

– Нас интересуют люди, у которых правильная мотивация. – Он сложил руки на несуществующем брюшке. – Наверное, вы это и так знаете, но лучших успехов в борьбе с весом добиваются те, кто стремится похудеть ради себя. Не ради поклонников, не ради родителей, не потому, что пришло приглашение на торжественный вечер по случаю двадцатилетия окончания средней школы, не из-за кем-то написанной заметки.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Я бы хотел, чтобы вы назвали причину, по которой хотите похудеть, не связанную с тем, что вы сейчас злая и расстроенная.

– Я не злая, – зло ответила я. Он не улыбнулся.

– Можете вы привести другую причину?

– Я несчастная, – промямлила я. – Я одинокая. Никто не будет встречаться со мной, пока я такая толстая. Мне суждено умереть в одиночестве, и моя собака выест мне лицо, и никто не найдет нас, пока не почувствует запах, идущий из-за двери.

– Я полагаю, это маловероятно. – Он опять заулыбался.

– Вы не знаете мою собаку. Так я принята? Мне дадут лекарство? Я могу начать принимать его прямо сейчас?

Он продолжал улыбаться.

– Мы с вами свяжемся.

Я встала. Доктор достал стетоскоп, похлопал по столу для осмотра.

– Когда будете уходить, у вас возьмут анализ крови. А я бы хотел послушать ваше сердце. Сядьте сюда, пожалуйста.

Я, закрыв глаза, сидела на одноразовой бумажной простыне, лежавшей на столе для осмотра, чувствовала, как руки доктора перемещаются по моей спине. Впервые после Брюса меня касался мужчина. От этой мысли на глазах выступили слезы. «Не смей, – приказала я себе. – Не вздумай реветь».

– Вдохните, – ровным голосом попросил доктор К. Если он и понимал, что происходит, то не подал вида. – Хороший, глубокий вдох... задержите дыхание... можете выдохнуть.

– Оно еще там? – спросила я, посмотрев на склоненную голову доктора, когда он установил стетоскоп под моей левой грудью. А потом, прежде чем успела остановить себя, добавила: – Не разбилось?

Он выпрямился, улыбаясь.

– Все еще там. Не разбилось. Более того, по звуку у вас сильное и здоровое сердце. – Он протянул руку. – Я думаю, все у вас будет хорошо. Мы свяжемся с вами.

В приемной Лили, женщина с вышитыми маргаритками на груди, сидела в том же кресле, на ее колене лежал наполовину съеденный ломтик подсушенного белого хлеба.

– Ну что? – спросила она.

– Они обещали дать мне знать. – В руке Лили я увидела лист бумаги. Не удивилась, поняв, что это ксерокопия статьи Брюса Губермана «Любить толстушку».

– Вы читали? – спросила Лили. Я кивнула.

– Замечательная статья. Он так хорошо нас понимает. – Лили повернулась, насколько позволяло кресло, встретилась со мной взглядом. – Хотела бы я увидеть идиотку, которая упустила такого парня!