Глава семнадцатая
Немногие во дворце спали той ночью. Вооруженные мужчины, мокрые и торопящиеся, сновали по зданию, выбегая из дверей и вбегая обратно, разнося приказы, передавая сообщения. Приемные были отданы под расследование событий ночи. Двадцать четыре мокрых и испуганных горожанина, не сумевших раствориться в темноте после удара молнии, были загнаны в зал и сидели там под охраной, объясняя любому, кто соглашался их слушать, что они пошли на площадь, чтобы послушать барабаны и пение.
В то время как дон Арно организовывал охоту на остальных заговорщиков, дон Элеазар поймал измотанного офицера, который пытался скоординировать дознание.
— Внутренний Совет состоял из шести человек, — сказал он. — Мы знаем три имени. Узнайте, находится ли кто-либо из них в этой группе, — добавил он, вручая ему список. — Получите остальные имена, если сможете, — кто-нибудь наверняка захочет выдать одного-двух ради спасения своей шкуры, — и пошлите их Арно.
— Я не из Жироны, господин, — сказал офицер. — Имена мог бы выяснить один из местных офицеров. Это сбережет время.
— Все местные с Арно, — сказал Элеазар. — Дайте-ка посмотрю. В этом деле замешаны слишком многие из священников. Его преосвященство и каноник сейчас с его величеством. — Он прикинул, кто еще есть в здании. Есть некий Йохан, но от него мало толку. Девушку следует отослать домой вместе с отцом. Но парнишка, их слуга, может помочь. Он повернулся, чтобы уйти. — Он очень испуган, — добавил он. — Спрячьте его и не показывайте. И возьмите моего писца. Он будет вам полезен.
— Ребенок? — удивленно сказал офицер. — Ладно, лучше честный мальчишка, чем мужчина, который лжет. Спасибо.
Вот так, подкрепившись фруктами и скудной пищей, Юсуф отправился, все еще вздрагивая, вниз в комнату, где допрашивали заключенных. Один за другим они вставали перед писцом, который записывал их имена, род занятий и причины, по которым они оказались на площади. И так же одного за другим Юсуф внимательно рассматривал их из темного угла, где он сидел, почти скрытый спиной офицера.
— Они будут знать, что я был здесь? — спросил Юсуф.
— Никто не знает, что ты здесь, кроме дона Элеазара. И меня, — сказал молодой человек. — И он не сказал мне твое имя.
Родриго был первым, кто оказался перед писцом. Он указал свое имя, занятие, и с убежденным возмущением рассказал о своих действиях вечером. Он был в таверне, обслуживал гостей.
— Хотя, Бог знает, — сказал он, — возможно, я тоже закрыл заведение. Я продал так мало вина, что в нем можно было утопить муху. Затем я пошел на площадь, потому что услышал барабаны.
— Это действительно его имя? — пробормотал офицер.
— О да, — сказал Юсуф. — И его не было на встрече.
Вот так Юсуф помогал отделять «козлищ», бывших в банях на сходке, от «агнцев», которые пришли позднее. Осталось только трое мужчин. Юсуф осторожно потянул офицера за рукав.
— Он лжет, — сказал он, кивая на человека, стоящего перед писцом, улыбающегося и потеющего. — Его зовут Санч, и он из Внутреннего Совета.
— Превосходно, парень. А что с остальными двумя?
— Этот — Мартин. Он входит в Совет, — сказал Юсуф. — Другого на сходке не было.
— Тебе пора в постель, парень, — сказал офицер. — Это тебе. — Он сунул Юсуфу монетку в руку и пошел разбираться с Санчем.
Юсуф поклонился и ушел. Он бросил монетку нищему, выбрался из дворца и тихо побежал по ночному городу к дому лекаря.
Схватить удалось только Санча, конюха, и Мартина-переплетчика. Те двое, кто выступали перед толпой на сходке, и писец Раймунт исчезли. Всю остальную часть ночи Мартин покрывался липким потом страха и клялся, что Братство — это всего лишь группа почтенных, опытных торговцев, стремящихся улучшить свои дела и испытывающих особое почтение к своему небесному покровителю, святому Михаилу.
Больше от него ничего не удавалось добиться.
Санч, конюх, рассказал бы больше — много больше, — если бы только мог. Он рассказал им все, что знал, и приплел дополнительно несколько выдумок, но он понятия не имел, кто были эти два незнакомца.
— Они никогда ничего не говорили про себя. Они не были Мечом, — сказал он. — Мы были Мечом. Меч — это группа.
— Кто был человеком, который последним говорил на сходке?
— Последним? — спросил Санч.
— Да. Тот, кто помешал вам забить ногами лекаря.
Санч уставился на него, как будто увидел призрака.
— Вы там были? — прошептал он.
Офицер улыбнулся.
— Я не знаю, кто он, — ответил Санч, и его голос повысился до жалкого писка. — Вы имеете в виду высокого человека, который говорил как господин? Темноволосый, худой? Хромой? — добавил он, как будто, чем больше деталей он мог привести, тем чище могут показаться его намерения. — Возможно, Раймунт знает, он писец, ученый человек. Я не вижу его здесь, — коварно добавил он.
Из-за спины офицера донесся голос:
— Скажи мне, Санч конюх, какова была цель вашей группы? — И дон Элеазар включился в допрос, встав возле писца.
Когда офицер ушел, чтобы проведать своих людей — с благодарностью, поскольку подобная работа была ему не по вкусу, — звук голосов упал до шепота, а имена и слова, которые он услышал, когда уходил, заставили его задрожать.
* * *
В одном из подвальных помещений зажгли свечи и положили там тело Меча. На полу около него положили кучу почерневших осколков.
— Что это? — спросил Беренгуер.
— Глина. Куски какой-то фляги — возможно, кувшина с маслом, ваше преосвященство. Они валялись повсюду вокруг тела, — сказал солдат. — И впились в тело. Я думал, что это могло бы быть важно.
— И это действительно важно, — заметил епископ, подбирая один осколок. — Полагаю, что видел именно эту флягу, стоящую около этого человека вчера вечером. — Он понюхал осколок, который держал в руке. — Пахнет ямой, где дьяволы содержат грешников, — заметил он.
— Это пахнет громовым порошком, при помощи которого мавры Альгсира обычно стреляли в нас железными шарами, — заметил солдат. — Все, кого они ранили, умирали в течение семи дней. Это было ужасно, ваше преосвященство. Я был там. И я не видел ничего подобного до сегодняшнего вечера.
— Что мы знаем о том, кем он был? — спросил Беренгуер.
— У него слишком изуродовано лицо, чтобы можно было опознать его, ваше преосвященство, — ответил солдат.
Сильные руки помогли аббатисе Эликсенде, донье Исабель и Ракели слезть с военных коней, посланных, чтобы привезти их из монастыря. Было уже позднее утро. Любопытные горожане уже столпились в соборе, и площадь почти опустела. За исключением почерневшего куска в южной части площади, гроза смыла все следы насилия и беспорядка прошлой ночи, и теперь площадь блестела под ярким солнцем. Однако вооруженные офицеры, составлявшие их эскорт до города, передали их вооруженной пешей охране, и они двигались через площадь во дворец в окружении восьми сильных мужчин и офицера. Соблюдались все необходимые меры предосторожности.
После нескольких часов беспокойного сна, рано утром Ракель вернулась в монастырь. Ни она, ни донья Исабель не могли заставить себя даже притронуться к позднему завтраку. Вызов во дворец епископа — без причин, объяснений, извинений — был подобен вспышке молнии.
— Что они хотят с нами сделать? — нервно спросила Ракель.
— Кто знает? Возможно, еще один невинный человек должен быть осужден за измену, — горько сказала Исабель. — За то, что произошло прошлой ночью.
Аббатиса остановилась в центральных воротах, выражая в ожидании крайнюю степень нетерпеливости, словно что-то предчувствуя. К тому времени, когда они достигли площади, живот Ракели скрутило от любопытства и опасения. Донья Исабель, с ввалившимися глазами и бледная как смерть, шла к дворцу дяди с таким смиренным видом, будто первохристианский мученик, выходящий на арену, полную особо голодных львов. Ракель подобрала юбки и смело последовала за ней.
Девушку пробил озноб, когда из залитой солнцем прихожей она оказалась в просторной, но до крайности унылой комнате. Здесь было темно и холодно. Внутри стояла тяжелая мебель, покрытая мастерски выполненной резьбой. Отец Исабель и ее дядя сидели в дальнем конце комнаты и были погружены в беседу. Справа от короля находился его секретарь, он просматривал пачки документов и раскладывал их на несколько стопок. Около него сидел писец с листом бумаги, пером и чернилами. Рядом стояло несколько незанятых стульев.
Тщедушный слуга, похожий на монаха, сопроводил аббатису Эликсенду к скамье у стены под большим гобеленом с изображением падения Иерусалима. Ракель замешкалась в нерешительности. Однако Исабель взяла ее за руку и смело пошла вперед, пока не остановилась прямо перед отцом. Она упала на колени и попыталась говорить, однако слезы ручьем бежали по ее щекам и голос прерывался рыданиями.
— Ваше величество, — прошептала она. — Отец. Я…
— Ну, моя дорогая. Встань, — мягко укорил ее отец. — Сядь здесь, около меня. Твой дядя ненадолго уступит тебе свое место, не так ли? Мы все здесь друзья..
— Спасибо, отец, — пробормотала она, поднялась и торопливо заняла освобожденный дядей стул.
— Теперь, дочь моя, — сказал дон Педро, успокоительно гладя ее по руке, — еще раз расскажи мне все, что случилось с того момента, как вы проснулись в той конюшне, и до тех нор, когда наши солдаты встретили вас. Все, даже самые мелкие детали. Вижу, ты привела аббатису и свою замечательную сиделку. — Он поднял руку, и служащий по знаку подтолкнул Ракель к королю.
Все еще безмолвная и взволнованная, она присела в самом глубоком поклоне.
— Превосходно. Присаживайся и поддержи Исабель. У меня и к тебе будут вопросы. Ну, дитя мое, говори, и достаточно громко, чтобы писец мог все хорошо слышать.
Исабель начала с чердака в конюшне.
— Сколько там было мужчин? — Король повернулся к Ракель.
— Четыре, ваше величество, — сказала Ракель с еще одним поклоном. — Хозяин конюшни, тот, кто казался нам порядочным человеком — Ромео, — и два грума.
— Спасибо. Продолжай.
И Исабель продолжила рассказ, пока не охрипла и не стала еще более бледной. Послали за вином с мятой. Она выпила немного и продолжила. Время от времени дон Педро останавливал ее и требовал у Ракели уточнений.
Дон Элеазар посмотрел в документы и что-то прошептал на ухо королю. Дон Педро кивнул и повернулся к донье Исабель.
— Почему ты так уверена, что заговор с целью твоего похищения придумал Монтбуй?
По щекам Исабель разлился румянец. Она сжала дрожащие руки и прочистила горло.
— Недавно кто-то подошел ко мне в монастыре от имени дона Перико, отец, — тихо сказала она.
Аббатиса Эликсенда побледнела; Беренгуер, нахмурившись, наклонился вперед.
— Кто подошел к тебе? — спокойно спросил дон Педро.
— Монахиня, которая была с нами. Она сказала мне, что ее зовут сестра Беренгария и что она из маминого дома в Таррагоне. Она сказала, что дон Перико отчаянно любит меня и желает получить мою руку, но боится, что ваше величество не одобрит этот брак.
— Что она хотела, чтобы ты сделала?
— Она хотела, чтобы я убежала с ним. Она сказала, что только замужняя женщина может быть свободной от монастырских ограничений и наслаждаться жизнью.
— Странные слова для монахини, — пробормотал Беренгуер.
— Но, отец, я не согласилась на это, — сказал Исабель, с тревогой посматривая ему в лицо, словно ища признаки поддержки и одобрения. — Я совершенно не хотела бежать и выходить за него замуж. От другой послушницы я узнала, что Монтбуй тебе совсем не друг. И что он стар и уродлив, — добавила она и покраснела.
— Но ты ничего ей не ответила?
— Я хотела, сир, но вскоре после этого я сильно заболела, и это выскочило у меня из памяти. — Она закашлялась и взглянула на него жалобно.
— Ну ладно, — сказал дон Педро, — не волнуйся. Выпей вина и немного отдохни. Донья Эликсенда, кто эта сестра из Таррагоны?
— Ваше величество, у нас в монастыре нет никакой сестры Беренгарии. Это не сестра Бенвенгуда разговаривала с вами, донья Исабель? Она из Таррагоны.
— О нет, матушка. Я знаю сестру Бенвенгуду. Та была довольно молодой монахиней. Я никогда не видела ее прежде, — сказала Исабель. — Могу я продолжать?
И она продолжила рассказ. К удивлению Исабель, вся высокая аудитория была потрясена ее словами. Ни одна деталь не казалась слишком незначительной, ни одно слово не было сочтено слишком банальным, их интересовало все. Когда она закончила, то дон Педро оглянулся на советников, которые потрясенно молчали.
— Ну что ж, ты можешь быть свободна, моя дорогая. И вы, юная госпожа Ракель. Мы благодарим вас. Если вы утомлены, вы можете удалиться. Но если вам интересно, вы можете отойти в сторону, сесть поудобнее и послушать.
— Мы хотели бы остаться, — твердо сказала донья Исабель, после чего всех трех женщин удобно устроили на стульях в большом алькове, скрытом позади гобелена, из-за которого они могли все слышать, но не видеть.
— Что происходит, госпожа? — тихо спросила Ракель.
— Я не знаю, — ответила Исабель. — Я сама в замешательстве. Кажется, был суд и даже вынесли приговор, а сейчас мы будем присутствовать при допросе свидетелей. Или я ничего больше не понимаю в этом сумасшедшем мире.
Аббатиса Эликсенда тактично промолчала.
Следующим вошел лекарь Исаак, тяжело опираясь на Юсуфа. Как только ночью улицы несколько стихли, его отнесли домой в паланкине. У него кружилась голова, он вымотался, каждая частичка его тела нестерпимо болела. И лишь дома он позволил себе расслабиться. Ракель и ее мать обернули его горячими тканями, пропитанными заживляющими солями, смазали его ушибы арникой и успокоительными мазями. Они стянули ему повязкой ребра и дали вина с настоем из трав, смешанного с водой, а затем помогли ему добраться до постели. В самый разгар их хлопот вернулся домой Юсуф.
Исаак проснулся поздним утром. Его ушибы и раны еще болели, но голова уже была ясной. Оказалось, что кости не сломаны, а сам он ужасно голоден. Едва он закончил завтрак, как ему принесли приказ короля явиться к нему.
— Добрый день, мастер Исаак, — быстро произнес дон Педро. — Ваша дочь и мой сын посылают вам сердечные поздравления. Они хорошо устроены и в полной безопасности. Надо заметить, что сейчас у нас не продолжение суда, но встреча друзей, на которой мы рассматриваем события пяти последних дней. Было бы неправильно проводить судебные разбирательства в воскресенье, не так ли, Беренгуер?
— Ваше величество совершенно правы в этом, как и во всем другом, — сказал Беренгуер.
— Спасибо, ваше величество, — сказал Исаак. — Позволено ли мне будет спросить, был ли тот человек, который умер, Мечом?
— Насколько мы можем судить, да, — осторожно произнес дон Элеазар.
— И нам известна причина его смерти? — спросил Исаак.
— Согласно общему мнению, — ответил епископ, — он был поражен молнией. Следовательно, это означает, что он погиб от руки Господа. Он сгорел, как вы знаете. И была молния.
— Не говоря о сильном запахе серы, — заметил дон Элеазар.
— Значит, это был горючий порошок? — спросил Исаак. — Я думал об этой возможности.
— Стрела молнии будет более приемлемым объяснением, — сказал Элеазар. — В этом видна рука Господа.
— Да, верно. А известно имя человека, носившего имя Меча?
Епископ наклонился вперед.
— Нет, мастер Исаак, — сказал он, — нам оно неизвестно.
— Введите дона Томаса де Бельмонте, — сказал Элеазар.
Удивление Исабель и Ракель при получении вызова во дворец епископа было ничтожным по сравнению с изумлением Томаса, узнавшего, что он должен дать отчет его величеству.
Первая мысль, промелькнувшая в его сознании, была: «Это отсрочка, дающая ослепляющую надежду». Мгновение спустя рассудок вернулся, и он все понял. Он сел, сцепив руки, чтобы не дать им дрожать. В течение долгой ночи он слушал непрекращающийся стук копыт, приглушенные шаги, приглушенные, быстрые фразы — звуки серьезных событий. Вспыхнула война или восстание, и они решили казнить его прежде, чем его величество уедет прочь. Он коротко помолился, прося у Бога сил, и вышел из открывшейся двери камеры навстречу своей судьбе.
Дон Педро кивнул, чтобы показать, что он заметил присутствие Томаса, и снова замер, наблюдая за происходящим из-под полуприкрытых век.
— Сожалею, что пришлось нарушить ваш воскресный день, — живо произнес дон Элеазар, — но возникли важные дела, на которые вы могли бы пролить свет.
— Я сделаю все, что в моих силах, господин, — сказал Томас с вежливым отчаянием. — Я не слишком сильно занят.
— Да, это верно. Пожалуйста, дон Томас, расскажите нам снова, почему вы послали вашего слугу Ромео в Жирону.
Томас покраснел.
— Донья Санксия де Балтье попросила меня отпустить с ней Ромео, чтобы тот помог ей выполнить очень щекотливую миссию для ее величества.
— Почему вы так охотно выполнили ее просьбу?
— Донья Санксия был придворной дамой ее величества. — Он остановился. — Это была не единственная причина, господа. Но так как правда могла бы чернить репутацию доньи…
— Репутация этой доньи не может стать еще чернее, дон Томас, — сказал дон Элеазар. — Но вы по-прежнему утверждаете, что ее миссия состояла в том, чтобы защитить инфанта Йохана?
— В то время я действительно верил в то, что это должно было защитить принца.
— Почему вы вернулись в Жирону?
— Согласно указаниям моего дяди, господин.
— Вы говорили с ним?
— Нет. Его секретарь написал мне письмо.
— Вы имеете в виду это?
Томас был похож на тонущего человека, увидевшего, как его последняя опора погружается на дно.
— Я написал свое письмо в ответ на его письмо, — сказал он.
— Тогда скажите нам, дон Томас, как Ромео стал вашим слугой.
— Мой дядя устроил это — конь Ромео, его одежда и плата за первый год службы были оплачены моим дядей. Он был очень щедр ко мне.
— Действительно. Вы обращались к графу Хьюго де Кастельбо? — Томас кивнул. — Но кто нанял его, дон Томас? Вы? Или Кастельбо?
— Граф, господин, — сказал он. — Ромео служил моему дяде с детства. Граф думал, что мне понадобится слуга, который был бы знаком с придворными интригами и смог бы помочь мне избежать неприятностей. — На лицах большинства присутствующих замерцали скрываемые улыбки.
— Он не слишком хорошо справился с этим, не так ли? — пробормотал Беренгуер.
Дон Элеазар не обратил внимания на улыбки и перешептывание.
— Спасибо. Теперь скажите нам, почему вы надеялись найти донью Исабель в усадьбе Балтье.
— Это было то место, где я должен был забрать инфанта, — сказал Томас и дополнил эти слова осторожным резюме своих открытий и заключений.
— Что делала донья Санксия в женском монастыре Святого Даниила?
— Монахини дали ей убежище, и в монастыре у нее была близкая подруга.
— Кто?
— Кто-то, кого она знала с детства, господин. Это все, что я знаю.
— Зачем она переоделась в некую сестру Беренгарию и попыталась соблазнить донью Исабель бежать из монастыря?
— Она это сделала? Я не знал, — Томас уставился на него в удивлении. — Могу я задать вопрос, дон Элеазар? Ваше величество? — добавил он в замешательстве (он забыл, что в зале присутствует дон Педро).
Король кивнул.
— Кто убил донью Санксию? Умирая, Ромео отрицал это.
— Она была убита Мечом Архангела Михаила.
— Меч Архангела Михаила? Кто это? — спросил Томас.
Присутствующие рассмеялись.
— Вы единственный человек в Жироне, кто не слышал о Мече, — сказал дон Педро, улыбаясь. — Вы должны остаться и узнать. Дон Элеазар?
— За пять дней, — сказал секретарь, — покой в городе был дважды нарушен беспорядками. Согласно показаниям некоторых его жителей, эти беспорядки не были случайными. В первый раз их устроил Ромео; во втором — двое незнакомцев. Мастер Исаак может много рассказать нам об обоих событиях.
— Первый случай беспорядков должен был скрыть похищение доньи Исабель из монастыря — и, возможно, похищение инфанта Йохана, — сказал Исаак. — Обе попытки потерпели неудачу. Донью Исабель слишком хорошо охраняли, а няня инфанта спасла ребенка. Ценой своей жизни.
— Кто же убийца? — спросил Томас.
— Человек, который назвал себя Мечом, — сказал Исаак. — Он сам сказал мне это вчера вечером, прежде чем отправился во дворец, чтобы убить его величество, инфанта и его преосвященство епископа.
— Вместо этого он убил капитана, — сказал дон Педро, — и сбежал.
— Сбежал, чтобы испытать на себе месть небес, — сказал Беренгуер. Он обернулся к дону Томасу. — Он был поражен молнией. Или чем-то вроде нее.
— Кто это был? — снова спросил Томас.
— Главный заговорщик? — спросил Исаак.
— Не главный заговорщик, — сухо пробормотал его величество. — Возможно, его главный помощник.
Казалось, что на мгновение в зале возник призрачный облик дона Фернандо, сводного брата короля.
Исаак поклонился королю.
— Вчера вечером я полагал, что передал вашему величеству все, что сказал мне Меч. Но боюсь, что вчера вечером я был не в себе. Утром, успокоившись, я вспомнил некоторые сведения, которые могли бы помочь узнать этого человека.
Люди в зале, казалось, замерли в напряжении.
— Да, лекарь? — сказал король.
— Он сказал, что он из благородной семьи, потомок вестготов.
— Такова половина семей в королевстве, — произнес король.
— Действительно, ваше величество, — сказал Исаак. — Он также сказал, что, если его прадед был бы… — Исаак остановился, подбирая слова, — более опытным политическим деятелем, он, Меч, стал тогда б королем. Правда, он не сказал, какого королевства.
— Все равно остается около сотни семей, — раздраженно сказал Беренгуер.
— А затем он сказал, что архангел Михаил говорил с ним с вершины горы в его владениях, глядящей вниз на его же богатую долину.
— Если он столь богат, как он себя считает, ваше величество, значит, у него значительные земельные владения на севере, — сказал Элеазар. — Таких, кто подходит под эти условия, не так уж и много.
— Тысяча извинений, господа, но я знаю, кто он.
Все трое лишились дара речи. Они развернулись, когда Юсуф подбежал, упал на колени и поклонился так, что его лоб коснулся прохладных плиток пола.
— Ваше величество, — сказал он.
— Встань, дитя, — произнес дон Педро. — Скажи нам все, что ты знаешь.
Юсуф снова вскочил на ноги.
— Ваше величество, — сказал он, глядя прямо на него. — Сначала я хочу передать вам поклон от моего отца, который оттуда, где он сейчас находится, желает вам и вашим подданным долгой жизни и процветания. Он был Вам другом и уважал ваши интересы.
— И кто был твоим отцом, посылающим нам поздравления из могилы?
— Мой отец был эмиссаром от Эмира Абу Хаджджиджа Юсуфа, великого господина и правителя Гранады, к губернатору Валенсии, — сказал Юсуф.
Последовала изумленная пауза.
— Вы знали это? — спросил Беренгуер у Исаака.
— Нет, — ответил Исаак. — Я знал только, что он приехал из Валенсии.
— Почему ты покинул Валенсию, дитя? — спросил дон Элеазар.
Писец записал этот вопрос.
— Мой отец знал, что предатели окружили короля и губернатора. Но прежде чем он смог рассказать об этом, он был убит. Они не позволили бы мне увидеться с губернатором, так что я приехал на север, чтобы предупредить короля.
Дон Педро перевел на Беренгуера пораженный взгляд и наклонился вперед.
— Можем ли мы узнать имя твоего благородного отца?
Юсуф смотрел то на одного из них, то на другого в немом ужасе.
— Я не могу произнести его, — прошептал он.
— Когда это случилось? — быстро спросил Элеазар.
— В Валенсии, в год войны и великого мора.
— Возможно, это ребенок Хасана Альгаррафа? — пробормотал Элеазар.
— Или одного из сторонников эмира, — заметил король.
— Господин, — сказал Юсуф дону Элеазару, — как только Меч заговорил с моим хозяином, я узнал демона, который убил моего отца.
— Ты видел, как это все происходило? — мягко спросил дон Элеазар.
Юсуф кивнул, закусывая предательски дрожащую губу.
— Это видный дворянин на службе вашего величества. Я пришел, чтобы сказать вам, что он намеревался предать вас, я надеялся, что его за это казнят. Его имя здесь, — сказал он, касаясь груди. — Оно написано в письме от моего отца вашему величеству.
— Дай нам взглянуть на это письмо, дитя, — сказал король.
Юсуф вытянул кованый кошелек из-под туники и снял его с шеи. Дрожащими пальцами развязал затянутый шнурок и вытащил смятый листок бумаги, заботливо расправил его, снова упал на колени и лишь затем протянул его дону Педро.
— Письмо на арабском языке, — сказал король, показывая его секретарю. — Признаюсь, я не слишком быстро могу разбирать арабские слова.
— Да, ваше величество. Я с удовольствием…
— Я могу прочитать это, — сказал Юсуф. — Если это угодно вашему величеству.
— Прочитай мне только имя, дитя, — сказал король. — А дон Элеазар перепишет набело все остальное. А то письмо покрыто какими-то пятнами.
— Это кровь моего отца, я забрал письмо с его тела. — Юсуф взял бумагу и снова сел на пол, водя пальцем по странице. — Ваше величество, — неуверенно сказал он, — я думаю, его зовут господин Кастельбо.
— Мой дядя, — испуганно прошептал Бельмонте. — Это не может быть правдой. — Но пока он произносил эти слова, все встало на свои места, и даже он понял, что все так и было.
— Он не был вашим добрым защитником, дон Томас, — сказал Беренгуер. — Я не стал бы впустую тратить на него своих слез.
— Мой Бог на небесах, — сказал Томас, — каким же дураком я был!
— Вы не единственный дурак, дон Томас, — заметил дон Педро. — Граф Хьюго де Кастельбо был тем самым человеком, которого я послал охранять моего сына.
Юсуф стоял перед королем смущенный и несчастный.
— Я что-то сделал неправильно, ваше величество? — спросил он, протягивая письмо.
— Ничуть, храбрый ребенок, — сказал дон Педро. — Если можно, я возьму это письмо и сохраню его.
— Оно было написано вам, господин, — просто сказал Юсуф.
Дон Педро взял в руки потертый клочок бумаги и нагнулся к мальчику.
— Было бы несправедливо, чтобы ты пал до состояния раба, дитя, — сказал он. — Если ты желаешь присоединиться к нашему двору, то мы уладим все с твоим хозяином. Вы согласны, мастер Исаак?
— Юсуф свободен, ваше величество, — сказал Исаак так ровно, как только мог. — Он был у меня на службе, а взамен я предоставил ему убежище, но у нас нет никаких взаимных обязательств. Если он желает остаться в моем доме и учиться, мы будем ему рады. Если он предпочтет место при дворе, то он уйдет вместе с моим благословением.
— Тогда пусть он сам решает, — сказал его величество. — Но, пока он остается в нашем королевстве, он будет находиться под нашей защитой.
— Вы можете сидеть, Юсуф, — сказал дон Элеазар. — Рядом с лекарем.
