Глава двенадцатая
Томас де Бельмонте вернулся в гостиницу на восходе солнца, когда начинали уезжать самые ранние из ночных гостей.
— Хозяин, — нетерпеливо позвал он. — Я приехал, чтобы увезти дам. Они проснулись?
— Проснулись, господин? — Он засмеялся и смёл кучку монет. — Спасибо, господин, — пробормотал он и снова обратил внимание на Бельмонте. — Они давно проснулись, — сказал он. — Они уехали вчера вечером. Еще до заката.
Томас почувствовал, как кровь отливает у него от лица.
— Что вы имеете в виду?
— То, что сказал, господин. Приехал отец доньи, чтобы увезти ее.
— Ее отец? — сказал Томас, пытаясь представить себе дона Педро, короля Арагона и графа Барселонского, во всем его величии, в этой гостинице, разговаривающего с человеком, стоявшим перед ним. — Ты уверен?
— Господин сказал, что он ее отец. И возраст подходящий.
— Как он выглядел? — спросил Томас.
— Некрасивый, — сказал хозяин смеясь. — Коренастый. Упитанный, с грубой, рябой кожей. Каштановые волосы.
— Ну да, — произнес Томас.
— Надеюсь, вы узнали его. Он был весьма рад, что догнал ее, как он сказал. Оплатил счет, и даже с верхом. Правда, ваша девушка и донья, которая с ней, не очень-то были рады, что их нагнали, если это доставит вам удовольствие. Ваша симпатичная госпожа просила передать вам, что она была права, говоря о нем. Она сказала, что вы поймете, что она имеет в виду.
— Спасибо. Я поем немного холодного мяса с хлебом и отправлюсь. Они сказали, куда едут? — В руке у Томаса тихо зазвенели монеты.
— Ни слова, господин. Но, по-моему, они не собирались ехать далеко. Они уехали незадолго до заката, и при этом собирались еще засветло добраться до места назначения. — Монеты снова зазвенели. — Кто-то заметил двух серых лошадей с паланкином на дороге к Вальтьерре. — Монеты быстро меняли хозяина.
— Они взяли всех лошадей?
— Они сказали, что это их лошади, господин. У меня не было причины не верить им.
— Даже кобылу?
— Даже кобылу.
— Бедная Блавета. Однако я буду не я, если не смогу вернуть ее.
— Надеюсь, вам это удастся, — сказал хозяин гостиницы. — Я принесу вам мясо и хлеб.
Дорога к Вальтьерре также вела и к усадьбе доньи Санксии. Несомненно, девушек отвезли именно туда. Было нетрудно догадаться о том, что произошло, даже без подсказки доньи Исабель. Достаточно было описания ее «отца». Сообщники Ромео последовали за ними до гостиницы и сообщили обо всем Монтбую. Он прибыл, подкупил хозяина гостиницы и выкрал их.
Конь Томаса был отдохнувшим, расстояние — небольшим, солнце только начало подниматься. Он сможет добраться до усадьбы вовремя, чтобы спасти их снова.
Он взял хлеб с мясом у хозяина гостиницы, заплатил ему и выбежал во двор. Он откусил большой кусок на завтрак, убрал остальное, сел верхом на Кастанью и во весь опор помчался к усадьбе.
* * *
— Он намерен жениться на мне как можно скорее, — тихо сказала Исабель. — Двое мужчин проводили их в большую комнату на верхнем этаже усадьбы доны Санксии и заперли там. Служанка возвратилась с пищей, водой и вином. Она указала на сундук, заполненный одеждой. Именно этот сундук и вызвал замечание Исабель.
С тех пор, как Монтбуй и два его помощника увезли их из гостиницы, донья Исабель не разговаривала и отказывалась от чьей-либо помощи, допуская к себе только Ракель. Она с большим трудом забралась в паланкин и так же мучительно выбралась из него, а затем трогательно захромала в дом, повисая на руках сопровождающих, как умирающая лилия. Ракель героически поддерживала ее, поскольку донья Исабель задыхалась, поднимаясь вверх по лестнице. Оказавшись в комнате, она упала на большое кресло, явно не имея сил даже для того, чтобы двигаться.
— Он сказал это? — так же тихо спросила Ракель.
— Когда он мог сказать это? Мы были вместе с тех пор, как они приехали в гостиницу.
— Да, верно.
Она нахмурилась.
— Но он ничего не сможет сделать до утра. До тех пор мы в безопасности.
— Вы уверены?
— Ни один священник не поженит нас сейчас. Слишком поздно. Нет, они дождутся рассвета и только тогда попытаются. О, Ракель, что нам теперь делать? Можно ли бежать отсюда?
Ракель подошла к окну, раскрыла ставни и посмотрела в темноту.
— Нет. Даже если бы и было можно, вы еще слишком слабы, чтобы выбраться из окна. К тому же мы заперты.
— Не стоит быть в этом слишком уверенной. Она забрала ключ?
— Да, — сказала Ракель. — Я видела.
— Мне намного лучше, — прошептала донья Исабель. — Я знаю, что мне должно быть хуже без отдыха, должного ухода и после всего того, что с нами произошло, но мне лучше. Нога не болит. Посмотри на нее.
Ракель поставила свечу на пол рядом с креслом и встала на колени на ковре перед доньей Исабель. Она подняла ее пыльное, испачканное в дороге платье.
— Тогда почему вы висели на мне, как умирающая, моя донья? — пробормотала она.
— Чтобы они ничего не поняли. Если мы можем отложить свадьбу достаточно надолго, Бельмонте может успеть получить мое сообщение и кого-нибудь пошлют, чтобы спасти нас. — Она сделала паузу. — Усадьба довольно маленькая. Двое слуг, которых мы видели, возможно, еще один-два человека. И двое слуг Монтбуя. Один из них — трус, которого прогнал дон Томас. Три добрых рыцаря — или даже два, — вот все, что нужно, чтобы освободить нас.
— Или храбрый дон Томас в полном одиночестве? — предположила Ракель с хитрой улыбкой, начав разматывать повязку.
— Не глупи, — сказала Исабель. — Дон Томас меня совсем не интересует.
— Что сказал бы ваш отец, захоти вы выйти замуж за кого-то, кто ему не понравится? — прошептала она. — Предположим, что Монтбуй был бы красив, молод и обаятелен, он позволил бы вам выйти за него замуж?
Исабель закашлялась, чтобы скрыть вырывавшийся у нее смех.
— Вероятно, нет, — пробормотала она. — Если бы я влюбилась в кого-то достойного, то он мог бы рассмотреть возможность брака с ним. Но если он кого-то не одобряет… — Донья покачала головой.
— А он заставил бы вас выйти замуж за кого-то, кого вы ненавидите? — Ракель приложила холодную припарку и подняла свечу с пола, осматривая область нарыва.
— Ты очень любопытна, — холодно произнесла Исабель.
— Извините, госпожа, — сказала Ракель, покраснев от обиды и смущения.
— Это вопрос, на который я не смогу ответить до тех пор, пока это не произойдет. — Заскрипели доски, и она снизила голос до тихого шепота. — Смотри на мою ногу и говори о том, что все очень плохо. Они подслушивают под дверью.
— И подсматривают, — сказала Ракель. — Госпожа моя, — произнесла она более громко, — все эти перемещения плохо повлияли на рану. Здесь больно? — И она надавила на кожу вокруг раны.
— Ой, — закричала Исабель. Она откинулась на кресле, являя собой полную беспомощность.
— Не столь драматически, госпожа, — прошептала Ракель. — Помогите, — закричала она. — Донье Исабель требуется помощь.
Послышался шум шагов — кто-то бежал по лестнице. Дверь распахнулась подозрительно быстро, и Ракель начала отдавать приказы относительно настоев, припарок, чистого полотна и процеженного бульона, причем все это необходимо было принести одновременно.
— Разбудите священника, — приказал Перико де Монтбуй. От ярости его круглые розовые щеки стали еще круглее и краснее.
— Сейчас поздно, — заметил дворецкий доньи Санксии. Его сильно возмутило это вечернее вторжение. Мало того, что он не любил Монтбуя, он к тому же чувствовал сильное раздражение из-за дополнительных хлопот, вызванных его приездом. Его мнение относительно этого маленького человечка во многом совпадало с мнением его уважаемого величества, дона Педро. Монтбуй был очень неприятным человеком.
— Неважно, — сказал Монтбуй. — Разбудите. Скажите ему, что я хочу жениться сегодня вечером. Вы что, не видите, что если я не женюсь на ней сегодня, она может не дожить до утра? — Он встал, будто надеясь, что прибавка в росте заставит этого нелепого мужлана шевелиться быстрее. — Он может поженить нас в ее комнате, так что ей даже не придется подниматься с постели.
— Священник не согласится на это, — ответил стюард. — Он уже однажды сделал это, и все дошло до архиепископа. Его чуть было не лишили сана, а ему нравится быть священником. К тому же брак был аннулирован, — злобно добавил он и улыбнулся. Рассказ был выдумкой от начала и до конца, но прозвучал вполне правдоподобно, а дворецкий совершенно не желал мчаться куда-либо на ночь глядя, чтобы будить святого отца.
Монтбуй начал быстро ходить по комнате.
— Ну, тогда на рассвете, — сказал он. — Разбудите священника на рассвете. Пусть ваша жена разбудит донью Исабель, оденет ее, и в случае необходимости мы отнесем ее к алтарю на руках.
Кастанья была аккуратной, быстрой, крепкой, небольшой лошадью, которая почти никогда не спотыкалась. Она добралась до усадьбы, слегка запыхавшись, лишь ее атласная шкура немного потемнела от пота. Томас натянул поводья, заставив ее перейти на шаг, и осторожно приблизился к имению.
Это было небольшое, довольно приземистое здание. Кругом было тихо. Очень тихо. С восточной стороны дома на солнце лежал пес. Он встал, потянулся, лениво гавкнул, предупреждая обитателей дома о прибытии чужака на лошади, а затем, сочтя, что он полностью выполнил свои обязанности, вернулся на прежнее место, столь удобное для отдыха. Кроме этого, никто не подавал никаких признаков жизни. Все окна были закрыты ставнями, дверь заперта. Сердце Томаса упало. Он был уверен, что Монтбуй привез ее именно сюда. Он спешился и начал искать признаки жизни, а заодно возможность напоить лошадь.
Позади дома картина показалась более обнадеживающей. Из окна плыл приятный аромат жарящегося на вертеле ягненка. Крепкая, плотная женщина уверенными движениями развешивала на ветвях простыни на просушку. Ей помогал парнишка в возрасте около двенадцати лет.
— Доброе утро, Ана, — просто сказал он. — Как дела?
Женщина пораженно остановилась, а затем сделала реверанс.
— Дон Томас! Мы вас ждали.
— Ждали? — спросил он.
— Да. С ребенком. Но…
— Ах, да. Я сожалею.
— Нет необходимости. Ведь не вы же перерезали ей горло, — сказала женщина.
— Нет, не я. — Он оглянулся. — А где другие посетители?
— Вы имеете в виду дона Перико? Вы друг его светлости?
Томас собрался было заявить о вечной дружбе с этим господином, когда поймал взгляд женщины.
— Нисколько, — твердо произнес он. — И у меня есть основания предполагать, что он захватил, против их воли, двух молодых дам, которых я был обязан благополучно доставить в Жирону.
— Ну, сейчас он собирается жениться на одной из них, — сурово сказала женщина. — Вот, готовлю для него свадебный завтрак.
В церкви происходила весьма любопытная сценка. У алтаря стоял жених с красным лицом, нервно потея и сердито оглядываясь. Рядом с ним на стуле, торопливо принесенном для нее камердинером Монтбуя, сидела страшно бледная невеста. Ракель стояла около доньи Исабель, иногда шепча несколько слов ей на ухо и внимательно выслушивая ее ответы. Для этой церемонии не хватало двух человек — того, кто должен подвести невесту к жениху, и священника, в обязанности которого входило благословить сей союз.
Внезапно Монтбуй взорвался, как Везувий.
— Где этот глупый священник? — заревел он. Звук отозвался эхом со всех сторон маленькой церкви. Ответом ему был только тревожный писк нескольких летучих мышей.
Открылась западная дверь, но вошел не священник, а дворецкий доньи Санксии. В данный момент он исполнял обязанности Купидона.
— У нас трудности, мы не можем разбудить отца По, — сказал он.
— Что?
— Мы не можем разбудить священника.
— Почему? Он что, мертв? Тогда приведите другого.
— Нет другого, господин. Нигде поблизости нет. И отец По не мертв. Он просто спит.
— Тогда облейте его водой, — сказал Монтбуй. Его голос опасно загрохотал. — Сделайте все необходимое. Что с ним случилось? — наконец додумался спросить он.
— Он довольно долго праздновал свои именины. Он… мм… утомлен.
— Скажите ему, что он может спать после того, как обвенчает нас. Но не сейчас.
Дворецкий кивнул, едва ли не с уважением, и снова вышел, усмехаясь.
— Я хочу есть, — прошептала донья Исабель. — Кажется, стоило бы выйти замуж за этого отвратительного старикашку только для того, чтобы поесть.
— Вы очень убедительно бледны, — заметила Ракель.
— Я не могу двигаться без пищи, — прошептала она. — Голод заставляет меня становиться все слабее, и голова кружится все сильнее. Интересно, что случилось со священником?
— Возможно, он все еще слишком пьян и не сможет поженить вас, — сказала Ракель.
— Я тоже на это надеюсь.
В этот момент снова открылась западная дверь и вошел дворецкий, таща за собой унылого беднягу в черной рясе.
— Отец По, — сказал он с видом фокусника, вытаскивающего деревянного дьявола из раскрашенного ящика, изображающего ад.
Отец По был тощ и небрит. Глаза у него были красными, а намокшие волосы прилипли к черепу. Вода текла по щекам и капала с носа. Он трогательно чихал и вытирал лицо рукой. Он выглядел так, будто хотел бы заговорить, но не мог вытолкнуть из горла ни слова. По мере приближения к алтарю перед ним расходилась мощная волна перегара. Он все еще был пьян — великолепно, безнадежно пьян. Исабель широко улыбнулась и натянула вуаль на лицо, чтобы скрыть его выражение.
— Просто дайте мне вашу руку, — сказал он, шатаясь и падая на Монтбуя. — Спасибо. Теперь возьмите ее руку, господин. — Он схватил Ракель за руку и попытался подтащить ее через голову доньи Исабель туда, где стоял Монтбуй, от гнева потерявший дар речи.
— Вы взяли не ту женщину, пьяный дурак, — закричал Монтбуй. — Я намерен жениться на другой.
Отец По горестно посмотрел на жениха.
— Тогда вам надо будет вернуться, когда вы приведете сюда нужную женщину. Я не могу женить вас, если вы не привели невесту… — Его голос стих. Он перевел взгляд на сиденья позади него. — Так будет лучше. Я сейчас очень устал, слишком утомлен… — Он упал на сиденье, и его храп разнесся по церкви.
Пока дон Перико де Монтбуй решал, что ему делать дальше, церемонию прервали в третий раз. Снова открылась западная дверь и раздался громкий голос:
— Спасайтесь, кто хочет сохранить жизнь! Дон Перико, сюда приближается король с пятьюдесятью всадниками, он хочет убить вас!
Это был Томас де Бельмонте, покрытый пылью и грязью, задыхающийся от напряжения, прислонившийся в полном истощении от потери сил.
Первым, кто среагировал на сообщение, была донья Исабель. С криком ужаса она рухнула со стула на пол в глубоком обмороке. Когда Ракель встала рядом с ней на колени на холодном каменном полу, ее лежащая без сознания подопечная зашептала:
— Падай, Ракель! Нас обеих будет унести гораздо труднее!
Ракель упала в обморок поверх доньи Исабель.
Монтбуй бросился к своей невесте, увидел переплетенные тела двух женщин и разразился проклятиями. Он поглядел на западную дверь, узнал Бельмонте и сразу же ощутил подозрения.
— Что, черт возьми, вы…
Его речь прервал топот босых ног, бегущих к церкви.
— Господин, — кричал парень из усадьбы, которому позволили ненадолго отвлечься от своих обязанностей в прачечной, — господин, там в усадьбе вас сейчас ищет отряд солдат. Скоро они приедут сюда. Хозяйка послала меня сюда, чтобы предупредить вас. Они спросили, где вы и где донья. Человек, который вел их, сказал, что он ее отец. Хозяйка сказала, чтобы я бежал сюда как можно быстрее. Я взял лошадь, чтобы прискакать побыстрее и предупредить вас.
— Довольно, парень, — пробормотал Томас.
— Возьми лошадей, — сказал Монтбуй своему человеку. — Наших лошадей.
— А что с доньями?
— Доньи могут присоединиться к своим родителям в аду, — сказал Монтбуй и бросился из церкви.
Донья Исабель и Ракель медленно поднялись на ноги. Дон Томас пошел к алтарю, подавляя желание броситься бежать. Священник мирно храпел. Все встало на свои места.
Свадебный завтрак, который торопливо готовился для дона Перико де Монтбуя и его невесты, не пропал впустую. Уменьшившаяся, но гораздо более счастливая, часть участников свадьбы села за стол под деревьями и принялась за жирную форель, цыплят, нафаршированных травами, орехами и сушеными абрикосами, жареного ягненка с луком и чесноком, ветчину, сыр, фрукты и всевозможные виды хлеба, риса и овощей. С холмов веял легкий ветерок, блюда привлекали своими ароматами, вина дона Гильома де Балтье лились рекой. Две заложницы и их спаситель были в отличном настроении; дворецкий и его жена энергично обслуживали пиршество с видом людей, которые только что победили самого заклятого своего врага.
Внезапно Томас наклонился через стол, на лице у него было написано беспокойство.
— Моя донья, — произнес он, — тысяча извинений, но последнее время вы были очень больны. Возможно, неблагоразумно так напрягаться.
— Вы хотели бы уморить меня голодом ради моего здоровья, дон Томас? — улыбаясь, спросила она.
— О, нет, моя донья, — торопливо проговорил он. — Но вчера вы были!..
— Здоровье доньи Исабель улучшается день ото дня, — спокойно сказала Ракель.
— Видите, всюду, где бы я ни была, со мной везде мой лекарь и моя подруга, — сказала Исабель. — И я чувствую себя намного лучше, спасибо. Но скажите нам, дон Томас, как вам удалось приехать так вовремя, чтобы спасти нас?
— Это было очень просто, моя донья. Хозяин гостиницы — по-своему честный человек, — сказал Томас. — Он передал мне ваше сообщение.
— Честный, — негодующе произнесла Ракель. — Он продал нас Монтбую.
— Но ненадолго, Ракель, — сказала ее спутница. — Я подозреваю, что затем он продал нас дону Томасу.
— Я узнал, что Монтбуй может поехать в усадьбу Балтье, — быстро сказал он, стараясь не привлечь внимание к отдельным частям своей истории. — Здешняя милая хозяйка направила меня к церкви, а молодой Марк помог мне. — Он откинулся назад и улыбнулся, очень довольный собой.
— Вы прибыли вовремя, — сказала Исабель. — Если бы священник не был так пьян, то вы бы опоздали и не смогли бы нам помочь.
— Никакого риска, моя донья, — сказал дворецкий. — Я побыл немного с отцом По вчера вечером, а когда уехал, то пить он уже больше не мог. Я знал, что вытащить его из постели сегодня утром будет трудно.
— И так оно и было, — добавила его жена.
— Я принес ему маленькую кожаную фляжку коньяка, — сказал дворецкий. — По правде говоря, это единственный способ заставить отца По двигаться. Мне очень жаль, что я, видимо в помутнении рассудка, оставил ему эту фляжку. Откуда я мог знать, что он всю ее выпьет? — добавил он, качая головой.
— И он действительно выпил все? — спросила донья Исабель.
— О да, — сказал Томас.
— А отряд из пятидесяти лошадей был вашим изобретением?
— Боюсь, что да.
— Дон Томас, вы спасли меня от ужасной судьбы. Я вам очень благодарна. — Она указала на его пустой стакан дворецкому, который поторопился наполнить его. — Бокал вина — это небольшая благодарность за все, что вы сделали для меня, но с чего-то следует начать, — сказала она, бросив на него взгляд из-под ресниц. — Я уверена, что мой отец также будет вам благодарен.
— Спасибо, моя донья, — натянуто произнес он. Из-за этого веселья он почти забыл, кем она была, пока ее слова не напомнили ему. Он не мог шутить с нею, как если бы она была работницей на ферме или его собственной младшей сестренкой.
Исабель посмотрела на него оценивающе.
— Вы оскорблены жалким видом моей благодарности, — произнесла она. — Мне очень жаль. Если бы у меня были ларцы с рубинами, уверяю вас, я сочла бы, что это слишком малая цена за мое спасение. Вам больше понравились бы рубины?
— Нет, моя донья, — сказал он. — Рубины, должно быть, прекрасны, но мне достаточно вашей благодарности. Мне больше ничего не нужно.
— Да, — сказала она. — Ваши речи весьма изящны, дон Томас. Вы научились этому при дворе? Но вы не прикоснулись к вину. Разве вы не составите мне компанию? Такого вина нам в монастыре не подают.
Он поднял свой стакан и выпил.
— Вам хотелось бы стать монахиней? — спросил он, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— Какой странный вопрос, дон Томас! Вы что, подбираете доний из хороших семейств для какого-то определенного ордена? Или готовы посадить под замок всех женщин там, где с ними не будет никаких хлопот?
— Нет, моя донья. Конечно, нет. Но мне говорили, что вы долго были среди монахинь, и я задался вопросом…
— Не понравилось ли мне это? — Она остановилась и сузила глаза. — Есть ли у вашего вопроса правильный ответ? Я обязательно должна ответить «да» или «нет»?
— Что я могу сказать вам, моя донья? Я не имею никакого права судить вас. Но любой мужчина мог бы надеяться, что вы предпочтете остаться в миру.
— Ах, думаю, что я поняла. Позвольте мне ответить. Это довольно тихая жизнь, в которой обычно не происходит никаких похищений; но я не думаю, что мне понравилось бы провести там всю свою жизнь. У меня нет спокойствия духа доньи Эликсенды. И поэтому, если мне удастся, я постараюсь выйти замуж. Если именно это вы подразумеваете под словами «остаться в миру».
— Вам нравится мысль о браке? — спросил дон Томас.
— Как я могу ответить на это? Вы видели, как меня ужасала перспектива брака с доном Перико. Все зависит от обстоятельств. Когда-нибудь, возможно, появится другой мужчина. И если он понравится моему отцу и я полюблю его, и он полюбит меня достаточно для того, чтобы выносить мои недостатки, я выйду замуж. Как вы думаете, это возможно, дон Томас? Или в этом слишком много всяких «если» и «может быть»?
— Моя донья, эта страна, должно быть, переполнена богатыми и родовитыми мужчинами, которые будут сражаться за вашу руку, — сказал Томас, пораженный горечью, прозвучавшей под внешней насмешкой.
— Вы так думаете? Тогда они должны были сражаться довольно далеко от стен монастыря, потому что я ничего не слышала. В мою келью не долетало на рассвете ни одного звука из их любовных серенад.
— Возможно, они боятся…
— Доньи Эликсенды? Да, порой она может внушать страх.
— Вас, моя донья, и вашего положения.
— Вряд ли, — сказал Исабель. — Вот вы, к примеру. Вы подхватили меня на руки, даже без каких-то там «прошу прощения», и отнесли в гостиницу. Но тогда, возможно вы были храбрее, чем большинство из них. И к тому же вы прогнали Монтбуя.
Неожиданно для себя Томас рассмеялся.
— Возможно, он просто более робок, чем многие другие.
— Вы несправедливы к нему. Он был храбр, как лев, когда имел дело с двумя беспомощными женщинами. Но, возможно, я не выйду замуж, — сказала она, и снова на ее лице появилось выражение усталости и беспокойства. — Ведь я хочу выйти замуж только за того, кого я полюблю, а я не могу любить того, кто не любит меня. Вы верите в то, что влюбленные чахнут о тех, с кем они не могут соединиться, и умирают из-за любви к тому, кто не любит их? Я не верю. Ракель, — добавила она, поднимаясь, — по правде говоря, я устала. Прежде чем мы снова пустимся в дорогу, я хотела бы отдохнуть. Если это возможно, дон Томас.
— Все, что будет вам на пользу, возможно, госпожа, — серьезно сказал Томас. — Когда вы будете готовы путешествовать, пошлите кого-нибудь за мной. — Он поклонился и встал, глядя, как девушки медленно идут к дому.
— Что ты думаешь о нашем спасителе, Ракель? — спросила донья Исабель, глядя из окна на сад, где им было так весело.
— Он кажется очень приятным, — сказала та. — И красивый, как я уже говорила раньше.
— Ты осторожна в своей похвале.
— Его трудно понять, — сказала Ракель. — Он кажется несчастливым — не по своей природе, но вследствие обстоятельств, о которых мы ничего не знаем. Почему он знает всех этих людей? Как они связаны?
— Пожалуйста, не говори так, — сказала Исабель, закусывая губу. — Я чувствую себя так, как будто меня со всех сторон окружают интриганы и заговорщики. Я не могу понять, кто друг, а кто враг, потому что все подлизываются и льстят. Кроме тебя. Ты думаешь, что его тоже интересует только мое богатство?
Раздался стук в дверь, и в комнату вошла жена дворецкого.
— Я принесла свежей воды. Вам нужно что-нибудь еще, госпожа?
— Спасибо, — неопределенно произнесла Исабель. — Хозяюшка, а вы были знакомы с Бельмонте?
— О да, моя донья. Я встречала его в другом имении его светлости. И донья Санксия часто говорила о нем. Знаете, он просто поклонялся ей, — сказала она, снижая голос почти до шепота. — Поклонялся ей. И она ему. Дон Гильом — очень странный, холодный человек. И был никудышным мужем для такой страстной доньи, как она. А дон Томас готов был отдать за нее свою жизнь. Только она умерла, конечно, — добавила жена дворецкого уже обычным голосом.
— Спасибо, — сказала донья Исабель. — Больше ничего не нужно. — Она легла на кровать и уставилась в потолок, нисколько не успокоенная беседой.
Как только дневная жара спала, донья Исабель — с болезненной вежливостью и в плохом настроении — забралась в паланкин, в который были запряжены все те же терпеливые серые лошадки, и небольшая кавалькада была готова тронуться.
Внезапно их движение застопорилось. На горизонте возникло облако пыли. Оно быстро росло, и вскоре можно было увидеть полдюжины всадников, несущихся галопом. Через несколько секунд они были окружены.
Командир подхватил Кастанью под уздцы.
— Томас де Бельмонте? — спросил он.
— Да, это я, — напряженно произнес Томас. — А кто вы?
— Я арестую вас от имени его величества, за государственную измену и различные другие преступления, которые будут указаны позднее. Взять его, — приказал он своим людям.
