ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Подвал трудно было узнать — из святилища, где священнодействовал Паскис, он превратился в оживленный офис. Теперь здесь обитали приставленные к Паскису надсмотрщики, машинистки и полицейские, периодически увозившие обработанные дела. Паскис чувствовал себя как солдат, который, вернувшись с войны, обнаружил, что в его доме поселились чужие. Мир, в котором он чувствовал себя так комфортно, был разрушен и никогда уже не будет прежним.

Весь день он подбирал папки с делами, выполняя заявки департамента полиции и загружая работой машинисток. Один из его опекунов занялся журналами учета. Паскис честно пытался объяснить, как там все устроено, но у него не возникло впечатления, что парень хоть что-нибудь понял. Обычно архивариус мучительно страдал в таких ситуациях, однако сейчас воспринял это как некое малозначительное обстоятельство. Он просто перестал реагировать на такие вещи.

Гораздо больше его волновала судьба дел, которые уже прошли через руки машинисток. Куда их отвозили? Паскис пытался расспрашивать своих надсмотрщиков, но те проявили полную неосведомленность, которая показалась ему неискренней. Правда, один из полицейских был более откровенен.

— Мы отвозим их в мусоросжигательную печь в Низине.

При этом известии у Паскиса перехватило дыхание. Значит, в архиве не останется ничего, кроме текстов, которые машинистки набивают на эти странные листы. Полицейский, на вид совсем мальчишка, попытался ободрить расстроенного хранителя:

— Вам повезло с этой машиной, мистер Паскис. Теперь будет гораздо легче работать.

Паскис что-то вымученно хмыкнул. Поглощенный невеселыми мыслями, он лишь в общих чертах уловил смысл сказанного. Как объяснить, что эта машина просто переехала его жизнь? Сумеет ли этот мальчик понять чувства газетного художника, которого вдруг заменили фотографом? Как объяснить, что это делает информацию сухой, обезличенной? Ведь фотография не имеет живой души рисунка. Но, даже поняв это, молодой полицейский вряд ли сумел бы влезть в шкуру Паскиса. Разве ему понять, что, сочетая логику и интуицию, архивариусы на основе строгой методики преобразовали многочисленные разрозненные факты в систему, которая сама по себе являлась бесценной информацией? Сколько людей сумели это понять, оценить? И сколько могли бы понять, если бы Паскис попытался им объяснить?

Машинистки начали с дел, относящихся к 1926–1931 годам, то есть к периоду, когда после «именинной бойни» была уничтожена Белая банда и в действие вступил план «Навахо». Это вселяло особую тревогу, поскольку кое-что в этих делах было подправлено. Проклятая машина проглотит ложную информацию и сделает ее официальной, подделанные документы сгорят. Обнаружить обман будет невозможно. Паскис уже не сможет привлечь внимание к слишком новой бумаге в старых делах или доказать, что почерк в документах не принадлежит ни одному из переписчиков, работавших в то время. Машина станет выдавать «официальную версию», которую невозможно будет опровергнуть.

Паскис стал размышлять о судьбе других дел. Изменят ли при печатании те, которые еще не успели подделать? Ведь прочитать весь напечатанный текст невозможно. На виду лишь одна строчка, все остальное находится внутри машинки. Всерьез озаботившись этим обстоятельством, Паскис все утро провел в поисках нужной стратегии.

Перед обедом, ускользнув от неусыпного внимания своих опекунов, Паскис прочел дело Лезнера, гангстера из Белой банды. Потом отдал папки машинисткам вместе с другими.

В полдень он заявил, что обедать не будет, а останется в архиве и отдохнет, поскольку день сегодня выдался особенно тяжелый. Надсмотрщики ничего не имели против и попросили охранника принести им обед в хранилище. Паскис с листком бумаги и карандашом устроился за столом в «конюшне» — там, где хранились все справочные материалы. На листке он нарисовал клавиатуру машинки. Положив на нее пальцы, определил, как печатается каждая буква и какие при этом производятся движения. Указательный палец правой руки движется вверх — это «г». Тот же палец вверх и влево — это «н». Тот же палец вниз — это «т». Ну и так далее.

Паскис сидел на стуле, закрыв глаза и максимально сосредоточившись. Издали могло показаться, что архивариус задремал. Он мысленно повторял буквы, соответствующие движениям пальцев. Левый указательный палец вправо, левый указательный палец вверх, правый указательный палец вниз и влево. Получается «нет». Паскис попробовал другую комбинацию движений — получилось «полиция». Он стал усложнять слова, потом составлять целые предложения. Освоив методику, он начал увеличивать скорость, пытаясь дойти до пятидесяти слов в минуту. Для этого потребовалось двадцать минут интенсивных умственных усилий. Но главная проблема заключалась в том, что все эти движения будет делать кто-то другой.

Несколько позже Паскис снова пожаловался на усталость, чтобы устроить перерыв на чай. Предлог был недалек от истины. Он действительно был физически и умственно истощен, а то, что сейчас предстояло, требовало максимального напряжения. Прислонившись к стене за спинами двух машинисток, архивариус ждал, когда дело Лезнера окажется на верху стопки.

Его взяла левая машинистка. Первые несколько секунд Паскис просто смотрел, как она печатала, привыкая к порханию ее пальцев. Главное было следить за клавишей пропуска. Она разграничивала слова. Но когда Паскис попытался «читать» пальцы, то понял, что машинистка печатает слишком быстро, чтобы он мог точно определить буквы и их последовательность. Вместо этого у него получались какие-то анаграммы. Но все же он постарался их запомнить, чтобы расшифровать позже.

Его интересовали три абзаца в первом разделе отчета, где таилась наибольшая опасность для городских властей. Дело касалось строительной компании, которая подпитывала кое-кого из дружков мэра, получая взамен контракты от Города.

Паскис сумел запомнить три абзаца анаграмм. Одно из предложений запечатлелось в его памяти следующим образом: «Позодремаевый свтрелачся с вдумя ивзетсными копманьоаним и таной омбенясля с ними смуками». Закончив наблюдение, он поставил чашку на стол и скрылся в лабиринте проходов, где припрятал бумагу и ручку. Там он быстро записал все свои акронимы и анаграммы. Когда они оказались на бумаге, он с легкостью прочитал текст, даже не расшифровывая каждое слово.

Его худшие опасения оправдались. Документы продолжали подделывать. В этом, к примеру, чуть подправили формулировки: получалось, что строительная компания была связана не с городскими властями, а с Белой бандой.