Книга: Опасная тайна Зала фресок
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: II

I

— Я вышла замуж за Кристиана, еще работая в «Сосьете женераль», — говорила она. — Финансы уже тогда были его коньком. Согласитесь, богатый муж никогда не помешает, особенно если уходишь учиться на полтора года. — Мари Окуан взглянула на Энцо, с удовольствием вслушиваясь в звуки собственного голоса. — В то время было модно принимать на учебу молодежь из «реального мира», нарушая стереотипы закрытого академического заведения. А ведь у меня уже был диплом Сьянс-По! Училась я под своей девичьей фамилией — не хотела, чтобы меня считали содержанкой, поэтому Национальную школу управления закончила Мари-Мадлен Буше, но, став кандидатом в депутаты от департамента Валь-де-Марн, я решила, что Мария-Магдалина — слишком религиозное имечко для светского политика. Я взяла фамилию мужа, подкорректировала имя, и место в Национальном собрании заняла уже Мари Окуан.
— Где Кирсти?
Министр юстиции вздохнула, видимо огорченная отсутствием интереса к своей биографии.
— Все в свое время.
— В какое именно?
— А вот это решать мне.
— Чего вы хотите?
Холодные голубые глаза стали жесткими, а в голосе появилась сталь.
— Осуществить свои планы, мсье. Мне сорок пять лет, я женщина и — министр юстиции Франции. Вы хоть представляете, как немыслимо трудно сочетать в себе эти категории? — Она не удержалась от самодовольной улыбки. — И это только начало. В кулуарах Матиньона уже шепчутся о моем возможном назначении на пост премьер-министра. Но моя настоящая цель — Елисейский дворец. Я хочу стать первой женщиной-президентом, занять пост, позволяющий определять будущее нации, каким видели его Наполеон и гениальный де Голль, возродить величие Франции!
— Восхищен вашей скромностью, мадам.
— Скромность — качество дураков! — Мари Окуан вскочила на ноги. — Не соблаговолите ли наконец спуститься сюда?
Это была не столько просьба, сколько приказ. Отойдя к дальней стене залы, вытесанной монахами для устройства «фонтана», она сбросила лямки рюкзака и положила его на скамью, скрестив руки на груди.
Энцо колебался: спустившись вниз, он окажется в ловушке.
— Где Кирсти? — снова спросил он.
— Здесь, рядом.
— Если она хоть немного пострадала…
— Она жива и невредима. В мои намерения не входит что-то с ней делать…
Маклеод все же колебался.
— …если вы меня не вынудите.
Выбора не осталось. Он медленно сошел на шесть ступеней вниз и повернулся к Мари Окуан. Теперь их разделяла лишь огромная зеленая чаша около двух метров в диаметре. Глаза мадам министра казались совершенно мертвыми. Мутными, как у покойника. Она видела мир через катаракту самообмана. Взглянув на бейсбольную биту, которую Маклеод машинально сжимал в руке, Мари Окуан улыбнулась:
— Неужели вы намерены забить меня до смерти?
— Да нет, просто под землей опасно.
— Ничего подобного, если известно, где ходить. Я обожаю катакомбы со студенческих лет. Это же просто аллегория жизни: нужно знать, что находится в глубине, чтобы понимать происходящее на поверхности…
— Почему вы все-таки убили его?
Внезапная прямота вопроса, словно капля, разбила гладкость внешнего спокойствия Мари Окуан, и на секунду показалась внутренняя чернота.
— Он нас унижал. — Ее рот скривился в гневной гримасе. — Выбрал из самых талантливых, из лучших, и демонстрировал, насколько он умнее и одареннее, подчеркивая, что нам никогда такими не стать. Унижал ежедневно, методично. У него была болезненная потребность доказывать свое превосходство — и непременно за наш счет! С глазу на глаз он внушал нам, что мы — будущее Франции, но на людях, при других студентах неизменно выставлял на посмешище. Он лепил из нас второго себя, не забывая напоминать, что мы — всего лишь его жалкое подобие. Он хотел от нас поклонения своему недостижимому превосходству! Ему требовалось безмолвное признание элиты курса — мы не более чем пигмеи в тени его непомерного интеллекта! — Она почти засмеялась. — А чем он занимался, этот великий ум? Писал кинообзоры!
— За это вы его и убили?
— Вы хотя бы представляете, каково изо дня в день быть объектом издевок и насмешек? Когда тобой восхищаются, всячески льстят, а через секунду обливают дерьмом? — Она помолчала. — Да, мы убили Гейяра. В конце концов он должен был понять, что мы умнее и будущее принадлежит нам, а не ему. Это была демонстрация нашего интеллектуального превосходства.
Энцо начинал понимать извращенную логику преступников-вундеркиндов, юных гениев, из которых растили будущих государственных деятелей. Элита элит, сливки выпуска Шельшера.
— Мне всегда казалось, что насилие — первое и последнее прибежище ограниченных умов, — сказал он.
— Вы говорите совсем как Гейяр!
— Вы и меня хотите убить, поскольку я доказал, что вы вовсе не так умны, как возомнили. Ведь в конце концов вам не удалось скрыть свою причастность к преступлению.
Мари Окуан покачала головой:
— Еще как удалось. Никто даже не знал наверняка, что Гейяр мертв. Это было идеальное убийство, мсье Маклеод. — Она улыбнулась: — У блестящего интеллекта есть одна особенность: сам по себе он ничего не стоит. Ему необходимо применение. Если родился план, нужно мужество его осуществить. Мои… сообщники оказались недостаточно тверды в преследовании своих целей, вот и все.
— За это вы их и убили.
Она пожала плечами:
— Гуго сам избавил меня от хлопот. Филипп был слаб, и его малодушие представляло для меня опасность.
— А Диоп?
— Ответил услугой за оказанную когда-то помощь и счел за лучшее уйти, не раскрыв рта.
— Судья Лелон?
— Господи, нет, конечно. Лелон — педант. Фанатик. Прямой, как угол дома. Он искренне верит, что вы показали средний палец его многоуважаемому расследованию.
— Значит, это не вашего справедливого судью вы посылали меня убить?
Она недоуменно наморщила лоб:
— Вас? О чем вы говорите?
— Два человека на мосту. Грузовик на шоссе.
Недоумение на лице Мари Окуан уступило место искреннему веселью.
— Похоже, у вас разыгралось воображение, Маклеод!
Энцо даже растерялся. Неужели оба покушения существовали лишь в его воображении, являясь случайными совпадениями? Паранойя, не иначе. Но он продолжил:
— Чего я не понимаю, так это зачем вы клали подсказки в ящики с останками.
— Вы многого не понимаете, мсье. Не знаю, стоит ли вам это объяснять.
— Ну снизойдите до меня. — Энцо тянул время, цепляясь за малейший повод заставить преступницу говорить, а сам напряженно искал выход из ситуации.
Она звучно вздохнула, явно не в восторге от подобной перспективы.
— Каждый из нас взялся похоронить часть останков нашего дорогого учителя, сообщив точное место погребения только кому-то одному из четверки. Подсказки вели от одного захоронения к другому, всякий раз открывая личность каждого из нас. Никто не мог выдать остальных, поскольку рано или поздно подсказки в ящике привели бы к нему…
— Или к ней.
Мари Окуан наклонила голову в знак согласия:
— Или к ней. Разумеется, мы не делали подсказки чересчур простыми — нельзя было допустить, чтобы при случайном обнаружении одного из ящиков какой-нибудь тупоголовый полицейский сразу же понял, в чем дело! Наши загадки были по силам лишь человеку с исключительным интеллектом.
— Вроде меня.
Мари Окуан искренне рассмеялась:
— Нет, мсье, вам это не по зубам. Вы нам не ровня. Просто в вашем распоряжении оказался Интернет, а в девяносто шестом мы и представить не могли, во что превратится Всемирная паутина и как легко поможет разгадать достаточно сложный шифр. Да у нас пять месяцев ушло на сбор всех подсказок и разработку плана!
— И одна чертова ночь на его исполнение.
— Видели бы вы его лицо, Маклеод! Это был момент истины! При всей своей надменности Гейяр не мог не признать, что те, кого он безмерно унижал, способны на гораздо большее, чем он предполагал.
— Значит, вы убили его, чтобы показать, какие вы умные? Интеллектуальная игра в убийство, и никто не узнает, что вы победили?
— Так было до последнего момента. — Некоторое время Мари Окуан смотрела в глаза Маклеоду, с удовольствием вслушиваясь в эхо собственных слов.
— Что вы намерены делать?
Неуловимым движением она ловко выхватила из рюкзака миниатюрный пистолет и направила на Энцо.
— Я собираюсь убить вас, мсье. Это будет наша с вами маленькая тайна. Достойная награда вашему ослиному упрямству, а?
Страх затопил его душу, словно ядовитый газ.
— Но как же Кирсти?!
— Ее я убивать не стану, к чему мне лишние хлопоты? Это и без меня получится. Кстати, она у вас очень доверчивая девушка.
— Где она? — Энцо огляделся в поисках выхода из залы с «фонтаном».
— Прикована к стене в одном из переходов под улицей д’Асса, куда стекает вода из уличных стоков. Ливень случился очень кстати. Там было выше пояса, когда я уходила. Она промучится недолго.
От ужаса ситуации, которую так невозмутимо описала Мари Окуан, в панике, охватившей Энцо, образовался своего рода «глаз бури».
— Кирсти! — взревел он во всю мощь связок, но когда эхо стихло, опять наступила тишина.
— Наверное, уже поздно, — заметила министр юстиции.
И тут откуда-то издалека слабо долетел женский голос, тонкий, полный ужаса, отчаяния и недоверия:
— Папа?!
У Энцо словно нож повернулся в сердце — он уже и забыл, когда слышал это слово от старшей дочери.
— Папа, помоги! — раздался вопль, исполненный страха и надежды.
Но он не мог прийти ей на помощь. Разговаривая, Мари Окуан немного отвела пистолет, но теперь на него снова смотрел черный глазок ствола. Энцо судорожно задышал, глаза метались по стенам и своду, словно прося небо о помощи, и тут, как ответ на невысказанную молитву, сверху послышался голос:
— Нет нужды кого-то убивать, Мадлен.
Обернувшись, они увидели Шарлотту, стоящую на верхней ступеньке. Она держала на мушке Мари Окуан; старый револьвер в ее руке слегка дрожал. Энцо узнал полированную деревянную рукоятку, которую видел у Раффина. За спиной Шарлотты маячил темный силуэт. Остро блеснул крошечный лучик, и Энцо понял, что это Бертран со своей серьгой. В дверном проеме виднелись еще люди.
Куда только подевалась невозмутимость Мари Окуан! Она в бешенстве уставилась на Энцо:
— Я же приказала вам прийти одному!
— А это уже не важно, — ласково произнесла Шарлотта. — Весь мир знает, кто вы, Мари-Мадлен Буше. Полиция уже едет.
— Кто вы такая?
— Вы убили моего отца.
На лице Мари Окуан мелькнуло замешательство.
— У Гейяра не было детей.
Шарлотта взглянула на Маклеода:
— Прости, я не сказала тебе всей правды. На самом деле я разыскала своих биологических родителей. Я всегда называла Гейяра дядюшкой, считала его давним знакомым моей приемной семьи, но оказалась, что я — плод одной из его ранних связей. Моя мать не хотела иметь с ним ничего общего и собиралась сделать аборт, но он и слышать не хотел об уничтожении части себя, поэтому дал маме денег и убедил бездетную пару из Ангулема — сына и невестку старого слуги своей семьи — меня удочерить. Пожалуй, я была единственной, кого он любил, кроме себя. Человек странных противоречий, с недостатками, которые могла бы принять разве что родная дочь… — Шарлотта заметила, как вздрогнул Энцо при этих словах, и вновь взглянула на Мари Окуан. Рука с пистолетом перестала дрожать. — Но вы куда более интересный случай. Хотите профессиональный диагноз?
— Что вы несете?
— Нарциссическое расстройство личности. Довольно редкое состояние. Сперва я думала — классический случай кататонии, все симптомы налицо — помнишь, Энцо, мы об этом говорили? Но я ошиблась. — После секундной паузы Шарлотта снова обратилась к министру юстиции: — Наверняка в ЕНА читают Достоевского… — Мари Окуан промолчала. — И вы, конечно же, помните, как еще до убийства Раскольников написал статью о необыкновенных людях, которые от природы стоят над законом. О людях вроде вас, Мадлен. Людях, считающих себя выше остальных. Людях, не знающих сочувствия. Настолько увлеченных своими наполеоновскими бреднями, что пойдут по трупам ради достижения цели. Людях, которые искренне верят, будто законы писаны для заурядных созданий вроде нас. — Она покачала головой. — По иронии судьбы вы заняли место верховного блюстителя законов, которые ни во что не ставите. — Темные глаза Шарлотты гневно сверкнули. — Нарциссизм — симптом глубокой психопатологии. Вас не ненавидеть, вас пожалеть надо.
Мари Окуан опустила руку с пистолетом, став как-то ниже ростом, словно умаленная разоблачением — но только не в собственных глазах.
— Ты пришла меня убить?
Шарлотта кивнула:
— Да.
Мари Окуан глубоко вздохнула и выпрямилась.
Энцо с ужасом смотрел, как напрягся указательный палец Шарлотты, лежавший на спусковом крючке.
— Не надо, — сказал он.
Шарлотту затрясло. Руку, держащую револьвер, повело в сторону, в лице что-то дрогнуло, и она опустила оружие.
Мари Окуан словно дали пощечину. Она не желала слышать, что не является уникальной сверхличностью, каковой мнила себя всю жизнь. Не хотела видеть себя глазами окружающих — жалкой заблуждающейся женщиной, которой на самом деле была. А профессионально отстраненная брезгливая жалость дочери Гейяра стала последней каплей.
— Вот в этом-то и проблема таких, как вы! — срывающимся голосом крикнула Мари Окуан. — Вам не хватает мужества. Для осуществления задуманного нужно отбросить всякий страх… — Она подняла пистолет, крепко закусила ствол зубами и нажала на спусковой крючок.
Зеленая вода окрасилась алым.
— Па-а-па! — Вопль Кирсти эхом пролетел по тоннелям и закоулкам катакомб.
— Господи… — Энцо переступил через распростертое тело мадам Окуан, упавшей ничком у первой ступеньки, и в два прыжка оказался наверху. — Кирсти захлебнется!
— Где она? — раздался голос Самю из-за плеча Бертрана. В темноте угадывалось его бледное лицо.
— В каком-то переходе под улицей д’Асса. Его заливает!
— Идемте назад в бункер, — сказала Шарлотта, стиснув его руку. — Оттуда Самю провел нас в тоннель, а Бертран проделал дыру кувалдой.
— Нет времени, — отказался Энцо. — Мари Окуан прошла сюда своим путем. Отсюда наверняка есть ход к улице д’Асса.
— Да, вон у той стены. Раньше он был замурован, — подтвердил Самю. Все двинулись за проводником по сумрачной пещере. Бертран нес на плече кувалду. Из северо-западной стены в темноту уходил тоннель, который через два метра преграждала красная кирпичная кладка, густо покрытая граффити — десятки посетителей расписались здесь красным, черным и зеленым. Под кирпичной стеной лежал внушительных размеров валун. В отчаянии Энцо опустился на колени и начал оттаскивать камень.
— Наверняка тут дыра.
Все кинулись к нему на помощь и действительно очень скоро открыли пролом, куда мог протиснуться человек очень стройной комплекции.
— Отойдите, — спокойно сказал Бертран. Все отодвинулись. Молодой человек размахнулся кувалдой и с силой ударил по кирпичной кладке. Полетели искры и мелкие осколки кирпича. Бертран позволил тяжелой головке кувалды соскользнуть на пол и снова ударил в замурованную арку. Энцо видел, какого напряжения стоят парню эти усилия: из-под волос текли струйки пота. Понадобилось еще пять ударов, чтобы скрепленные известкой кирпичи треснули и стена вокруг проделанного лаза обрушилась. Из отверстия потянуло холодным, влажным воздухом.
Отчаянные мольбы Кирсти стали слышнее. Через груду битых кирпичей Энцо поспешно выбрался в восточный тоннель под улицей д’Асса.
— Куда теперь? — крикнул он.
— Направо, — ответил Самю откуда-то сзади.
Вода с холодного каменного свода капала как частый дождь, под ногами было скользко. Свет фонарей едва рассеивал влажный туман, наполнявший тоннель, и вторую стену, преградившую им путь, Энцо заметил, только подойдя вплотную. В ней тоже оказалась дыра, к счастью на этот раз достаточно большая, чтобы легко пролез даже Маклеод.
Голос Кирсти стал ближе. В нем слышалась безнадежность, он дрожал и прерывался от рыданий.
— Кирсти, держись! — крикнул Маклеод.
— Па-а-а-па-а-а! — завопила она, потеряв всякое самообладание, и слезы неистовой жалости выступили у него на глазах, жгучие, как кислота.
— Сюда, налево! — крикнул Самю.
Прямо перед собой Энцо увидел узкий проем в западной стене тоннеля. Пол сразу ощутимо пошел под уклон — поперечный проход под улицей находился ниже продольных тоннелей. Каску Маклеод потерял где-то по пути. Запасным фонариком, который дал ему Самю, он осветил уходящий вниз тоннель и содрогнулся, увидев, что тот полон воды.
— Господи! — Энцо широкими шагами вошел в воду, мимолетно удивившись, какая она теплая, и побрел вперед, держа фонарик в поднятой руке. Вода дошла ему почти до шеи, когда спуск прекратился, и он ощутил под ногами горизонтальный пол. Глазам открылся ровный свод, до которого вода не доходила сантиметров пятнадцать. Проведя лучом фонарика по поверхности, Маклеод заметил запрокинутую голову Кирсти, из последних сил тянувшуюся к воздуху открытым ртом. Девушка повернула голову на свет, и Маклеод увидел в ее глазах ужас смерти.
— Папа!
— Держись, малышка, я уже пришел. — Энцо нырнул, сильно оттолкнувшись ногами. Вода была настолько мутной, что он едва мог различить руку, поднесенную к лицу. Он наткнулся на Кирсти прежде, чем увидел ее, и сразу вынырнул на поверхность глотнуть воздуха. Зазор между сводом и водой почти исчез. Он снова нырнул и на этот раз нащупал руки дочери, скованные наручниками, прикрепленными к полуметровой цепи, продетой во вмурованное в камень толстое железное кольцо. На цепи болтался замок. Энцо взялся за цепь, уперся подошвами в стену и потянул изо всех сил. Цепь не поддавалась; кольцо, вделанное в камень много лет назад, успело проржаветь и прикипеть к камню.
Легкие разрывались от боли; Маклеод вынырнул глотнуть воздуха — и ударился лицом о свод. Просвета не осталось. Вода окрасилась его кровью. Он разглядел расширенные от страха глаза Кирсти, глядевшие на него сквозь мутную воду, и пузырьки воздуха, поднимающиеся от ее рта и носа.
Задыхаясь, теряя сознание, Маклеод схватил дочь и прижал ее к себе, надеясь искупить годы потерянной любви, разделив предсмертную агонию.
Чья-то рука грубо оттащила его в сторону. Он увидел пирсинг Бертрана, сверкающую серьгу в носу и плотно сжатые губы. Парень нацепил каску Самю; яркий белый луч фонаря пронзал мутную воду. Схватив цепь, молодой человек, как и Энцо, попытался вырвать кольцо из стены, упираясь подошвами. Развитые мускулы, результат многих часов терпеливых упражнений, взбугрились и напряглись. На лбу Бертрана выступили вены. Кольцо оставалось неподвижным. Бертран повернулся спиной к стене, просунул в цепь обе руки, согнул локти и с силой потянул ее на себя, упираясь в стену ступнями. Энцо держал Кирсти. Воздух огромными пузырями выходил из его легких. Видно было, что Бертран напрягает все силы — стайки мелких пузырьков толчками вырывались из его рта и ноздрей. Маклеод вспомнил свои слова: «Я не хочу, чтобы Софи загубила свою жизнь с ничтожным типом вроде тебя», — и ему стало нестерпимо стыдно и тяжело. Неожиданно кольцо выскочило из стены, подняв коричневое облако ржавчины. Бертран схватил Энцо за шиворот и поплыл по залитому тоннелю. Маклеод не выпускал из объятий обмякшую неподвижную Кирсти.
Добравшись до ската тоннеля, Бертран вытащил их из воды. Воздух ворвался в легкие Энцо, и он, задыхаясь и откашливая воду, начал дышать. Шарлотта и Самю помогли вынести Кирсти.
Энцо опустился на колени. Слезы текли из его глаз. Кирсти лежала на полу с сомкнутыми веками и приоткрытым ртом. Она не дышала. Он опоздал. Он всю жизнь опаздывал.
Самю потянул его в сторону. Над распростертым телом нагнулся Бертран, зажал захлебнувшейся нос и прижался ртом к ее губам. Он с силой выдохнул воздух в легкие Кирсти и сдавил руками ее бока, вытолкнув его обратно. Изо рта девушки потекла вода. Бертран продолжал делать искусственное дыхание. На третий раз вода выплеснулась с непроизвольным судорожным вздохом, сменившимся приступом кашля. Вода текла у Кирсти из носа и рта, и она открыла глаза, полные страха и непонимания.
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: II