Они поднимались по скрипучей деревянной лестнице семнадцатого века, которая, по словам консьержки, находится под охраной Академии изящных искусств.

Потребовалось битых десять минут и тщательное изучение carte de sejour Маклеода, чтобы убедить охранницу — он отец Кирсти. С большой неохотой консьержка дала ключ, заявив, что с ними не пойдет — слишком стара она стала для альпинистских восхождений.

Чудо архитектуры семнадцатого века резко обрывалось на третьем этаже. Оттуда узкий коридор вел к винтовой лестнице, по которой они поднялись еще на три пролета. На верхнюю площадку Энцо вышел, окончательно выдохшись. Тяжело дыша, Софи с уважением заметила:

— Моя сводная сестрица, должно быть, спортсменка. Надо же так поселиться! Тут запросто на кофе не зайдешь.

Энцо с Софи и Бертраном подождали, пока поднимется Раффин, а за ним Саймон и Николь. Пунцовый Саймон, задыхаясь, проговорил:

— Да, эта девушка умеет отвадить нежелательных кавалеров.

Дождь стучал в стекло узкого высокого окна лестничной площадки, за которым начиналась пожарная лестница. Шесть шатких железных маршей. Долгий спуск. Энцо вставил ключ в замок и открыл дверь, сразу ощутив запах духов Кирсти, которыми она благоухала в тот день, когда он оставил внизу ее пакеты с покупками. Почти ощутимое присутствие хозяйки квартиры только обострило тревогу от ее исчезновения, вызвав у Маклеода судорогу под ложечкой. Он опасался худшего.

Однокомнатная квартирка-студия оказалась совсем крошечной. Косой потолок — скат крыши, два окна с восточной стороны, одно с западной. Маклеод невольно засмотрелся на сплошной ландшафт мокрых парижских крыш, однообразие которого нарушали высокие дымовые трубы и телевизионные антенны, напоминавший сбитый в складки черепичный ковер, расстелившийся до самых башенок-близнецов собора Нотр-Дам. Вид из западного окна открывался потрясающий, почти неправдоподобный, напоминавший декорации к голливудским фильмам пятидесятых годов. Солнце, как понял Энцо, должно садиться прямо за собор. Да, его старшая дочь владеет одним из самых привилегированных видов на парижский закат.

Присутствие Кирсти чувствовалось здесь в каждой мелочи, хотя хозяйка и числилась пропавшей четвертый день. На стуле висела ее одежда. Диван-кровать, втиснутый под одно из восточных окон, был сложен, но постель осталась разобранной. Подушка хранила отпечаток головы Кирсти. При виде игрушек, усаженных в ряд на спинке дивана, у Маклеода сжалось сердце. Облезлая одноглазая панда, большая мультяшная кошка с кокетливо склоненной набок головой и старомодная кукла в выцветшем голубом платьице с оборками и одной красной туфельке. Он купил ее Кирсти, когда она только научилась ходить. Она не расставалась с обожаемыми игрушками, таская их в гости к дедушке с бабушкой, на уик-энды в дом лучшей подруги и даже в походы в кишащие мошкарой горы северной Шотландии.

Панда, кошка и кукла сопровождали Кирсти повсюду, даже здесь, в Париже, после стольких лет.

Но сейчас она куда-то ушла, не взяв их с собой.

Софи проследила за взглядом отца:

— Ну и дребедень!

В ее голосе слышалась ревность.

— Никому ничего не трогать, — сказал Маклеод и с трудом добавил: — Возможно, мы находимся на месте преступления.

Он бегло оглядел комнату. Стены выкрашены бледно-желтой краской. Несколько дешевых картин, купленных, должно быть, у уличных художников на Монмартре, стандартные виды старой площади и огромный постер «Унесенных ветром»: Кларк Гейбл, держащий в объятиях обессилевшую Вивьен Ли, и горящая Атланта на заднем фоне. На полках книги и диски. На маленьком столе под западным окном открытый ноутбук. Массивная деревянная балка, поддерживающая скат крыши, служила своеобразной границей между жилой зоной и крохотной кухонькой, залитой светом из восточного окна. Под балку был втиснут заваленный всякой всячиной небольшой обеденный стол.

Энцо увидел лежавшую на кухонной стойке карточку с чертежной кнопкой в центре и надписью от руки: «Kirsty, elle est chez elle». Видимо, записка для друзей, чтобы им не пришлось зря подниматься на шестой этаж. Сегодня шесть лестничных маршей преодолел ее отец, точно зная, что дочери нет дома. Странно, что записка здесь. Уходя, Кирсти наверняка брала ее с собой, открепив внизу, чтобы вновь повесить по возвращении.

— Мсье Маклеод… — Энцо обернулся. Николь указала на обеденный стол: — Смотрите.

Энцо послушно посмотрел, но ничего необычного не увидел. Стопка разномастных книг, открытая коробка бисквитов, какая-то военная медаль.

— Что?

— Печенье, — напряженным голосом сказала Николь.

Маклеода окатило жаркой волной, на голове зашевелились волосы. Это была коробка печенья «Мадлен». Подсказка, смысл которой он понял за долю секунды. Якобы случайный набор предметов на кухонном столе был на самом деле тщательно составленным посланием, предназначенным лично ему, а коробка с печеньем служила подписью.

Раффин подошел и тоже оглядел стол:

— Что тут?

Журналист увидел то, что видели все, — обычный беспорядок на столе молодой женщины. Делай обыск полицейские, они наверняка пропустили бы послание, а возможно, и нарушили бы его.

Энцо с трудом восстановил дыхание.

— Я бы сказал, что это требование выкупа.

Саймон нахмурился:

— Ты о чем?

— Мадлен сообщает мне, что Кирсти у нее. — Энцо осторожно поднял коробку бисквитов и положил ее на край. Латексные перчатки у него закончились, но он не сомневался — Мадлен не настолько глупа, чтобы оставить отпечатки. Взяв стул, он присел к столу и принялся внимательно рассматривать оставшиеся предметы. Его спутники подошли ближе и стояли за спиной Маклеода, сдерживая дыхание. — Я уже разгадал ее логику. Мадлен понимает — я знаю, как она мыслит. Но это послание она почти не шифровала.

Книг в стопке было три — полная версия «Отверженных» Виктора Гюго, буклет «Художники расписывают стену», оказавшийся фоторепортажем о создании шестидесятиметровой фрески группой школьников, и томик с прозаическим названием «Компьютеры: история в иллюстрациях». Кроме книг, на столе лежал металлический крест с четырьмя расширяющимися лопастями одинаковой длины, прикрепленный к ленте. Крест был черный, с буквой «W» посередине, датой «1914» на нижней перекладине и полустершимся серебрением по кромке. Размером примерно четыре на четыре сантиметра.

— Что это? — спросил Бертран.

— Eiserne Kreuz, — ответил Энцо. — Немецкий железный крест времен Первой мировой.

— Так в чем смысл послания? — уточнил Саймон.

Энцо раздраженно махнул рукой:

— Я не знаю. Вот сижу и думаю.

Отчего-то срочность дела вызвала в нем странное отупение, онемение чувств. Мыслительный процесс неожиданно начала Николь.

— Героя «Отверженных» звали Жан Вальжан, — сказала она. — Но он жил под другим именем…

— Дядюшка Мадлен, — вырвалось у Бертрана сохранившееся с детства воспоминание.

Мозг Энцо напряженно работал.

— Да. — Но было еще что-то важное, ускользавшее от него. И тут он понял. — В книге говорится, как Вальжан спасает человека, пронеся его по парижской клоаке.

Саймон поморщился:

— Ты хочешь сказать, эта Мадлен держит Кирсти в водостоках?

— Нет, ниже, в катакомбах. Там, где нашли первый ящик с останками. Она как бы замыкает круг.

Взяв брошюру о детской фреске, Маклеод пролистал цветные страницы с наивными изображениями тропических рыб и подводного царства, недоумевая, что это может означать. Настенная роспись в шестьдесят метров длиной. Книга об истории компьютеров. Двумя пальцами он поднял железный крест. Если она сочла загадку легкой, почему он с ней никак не справится? И тут Энцо осенило: он ищет сложные ответы.

Отложив крест, он взял брошюру «Компьютеры: история в иллюстрациях». Чего он не видит? И тут же, выругавшись, Маклеод вскочил, протолкался через азартно дышавших ему в спину юнцов, журналиста и Саймона и подошел к ноутбуку, стоявшему под западным окном. Через модем компьютер был подключен к телефонной линии, вилка сетевого кабеля вставлена в розетку. Стало быть, у Кирсти высокоскоростное подключение…

— В чем дело, пап? — не выдержала Софи.

— Сейчас посмотрим, — сказал он, включая ноутбук.

Не успел Энцо присесть перед компьютером, а Раффин уже нетерпеливо топтался у него за спиной:

— Что там?

— При работе в Интернете автоматически создается список сайтов, на которые заходил пользователь. Журнал обозревателя, иначе историю посещений, можно посмотреть в браузере, — пояснил Маклеод.

— Ну конечно, — горячо подхватила Николь. — «Компьютеры: история в иллюстрациях».

Ноутбук грузился медленно. Спустя целую вечность на мониторе наконец открылся рабочий стол. Энцо уставился на экран, не веря своим глазам: для заставки Кирсти выбрала старую фотографию, сделанную больше двадцати лет назад в саду позади их кирпичного дома в южной части Глазго. На снимке ей едва исполнилось пять. В том возрасте она была совсем светленькой, с облачком мягких крупных кудряшек. Кирсти красовалась в лимонного цвета платьице без рукавов и широкополой соломенной шляпе с синей лентой, сдвинутой на затылок. Глазки сияли, широкая улыбка обнажала отсутствие переднего зуба. Рядом с ней, присев на корточки и притянув к себе дочурку, смущенно улыбался в объектив молодой Энцо. Волосы у него были короче и темнее, белая прядь над ухом выделялась ярче. Одной рукой девочка обнимала его за шею. Папа и дочка, какими их запомнила Кирсти. Какими хотела их помнить. Любимый и любящий отец, миг разделенной радости — два десятилетия не смогли отобрать у нее эти драгоценные воспоминания. Энцо закусил губу, горько раскаиваясь, что мог так пренебрегать любовью старшей дочери.

— Я думала, она тебя ненавидит, — ревниво произнесла Софи.

— Я тоже так думал, — услышал он собственный голос, почти шепот.

— Никто не помещает себе на компьютер снимок человека, которого ненавидит, — мудро возразила дочь. — Чтобы глядеть каждый день.

— Кирсти никогда не питала к тебе ненависти, — сказал Саймон. — Просто так и не простила тебя.

Тяжело вздохнув, Энцо заставил себя не думать о фотографии. Он не мог позволить себе роскоши поддаться эмоциям.

— Дайте-ка я попробую. — Николь отпихнула Энцо в сторону, и ее пальцы быстро забегали по клавиатуре. Смигивая слезы, он наблюдал, как она открыла браузер и в левой части экрана выбрала опцию «журнал обозревателя». Высунулась коротенькая полоска истории посещений, содержавшая всего одну ссылку: «http://14e.kta.free.frlvisite/AssasObservatoire/index.html».

Ссылка привела на страницу под заголовком «Квартал д’Асса — обсерватория». В левом нижнем углу экрана оказался список из двадцати или тридцати ссылок на улицы, бульвары и другие кварталы Четырнадцатого округа. В правом верхнем углу находилась крошечная карта Парижа, где один район был выделен синим. Большую часть экрана занимало увеличенное изображение синего участка. На корявой, путаной, нарисованной от руки схеме улицы обозначались одной чертой, часто прерывистой, а названия были вписаны на слишком маленькие для них места. Энцо подумал, что так можно изобразить кроличью нору со всеми ее лабиринтами — больше всего план смахивал именно на нее.

— Это еще что? — не выдержал Бертран.

Ему ответил Раффин:

— Карта системы подземных путей, то есть катакомб. Но здесь, конечно, только малая часть. — Он наклонился, вглядываясь в экран, и провел пальцем по линии: — Вот это улица д’Асса.

Энцо понял, что смотрит на карту тоннелей, проходящих непосредственно под зданием международного отделения Национальной школы управления на улице Обсерватуар, где всего два дня назад его снабдили фотографией и видеозаписью выпуска Шельшера. Он вспомнил, как услужливая мадам Анри говорила про монахов, основавших орден картезианцев в 1257 году, добывавших под землей камень, чтобы построить монастырь, попутно создав сеть тоннелей и подземных комнат. «Прямо под тем местом, где мы стоим», — сказала мадам Анри. Вот эта точка на карте, к югу от Люксембургского сада. Над путаницей изгибов, петель и тупиков автор написал «Фонтан картезианцев» и провел стрелку вниз, в неразбериху переплетенных линий.

— Что это? — Энцо повел сжимавшую «мышку» руку Николь влево, сместив курсор на два слова.

Все прищурились, стараясь разглядеть нечеткую надпись.

— Вроде бы Abris Allemand, — сказала Николь.

— Немецкий бункер? — нахмурился Энцо. — Что это значит?

— Но мы же ищем какую-то связь с Германией? Железный крест? — напомнил Бертран.

— Да… — Энцо по-прежнему не видел связи. Николь повела «мышку» влево, и стрелка превратилась в крошечную руку — на карте оказалась невидимая ссылка. На экране растеклась новая страница под заголовком «Бункер». Ниже находился подробный план чего-то под названием «Немецкий бункер лицея Монтень».

— О, план старого немецкого бункера! — оживился Раффин. — Прямо под лицеем, остался со времен оккупации. Там вроде размещался командный пункт и центр связи.

Это был огромный лабиринт комнат и коридоров, тщательно прорисованных и обозначенных. Стрелки указывали заложенные кирпичом проходы. Карта пестрела предупреждениями о препятствиях и провалах.

— Вот! — Бертран торжествующе ткнул пальцем в экран. Энцо увидел два крохотных нечетких слова: «Зал фресок».

Сложились и обрели смысл еще два кусочка головоломки — железный крест и книга о детском творчестве. Глубоко в чреве Парижа, в треугольнике между улицами Обсерватуар и д’Асса, находится старый немецкий бункер времен войны с комнатой фресок.

Николь прокрутила страницу ниже, до фотографий тоннелей и помещений бункера, густо исписанных граффити; там же нашлась прямая ссылка на Зал фресок. Кликнув на нее, Николь загрузила тринадцать разных снимков граффити: ацтекский воин, сражающийся с драконом, астронавт на Луне с американским флагом, скелет в смокинге и галстуке-бабочке, держащий в костлявой руке предупреждение о СПИДе…

— Она назначает мне встречу в Зале фресок, — сказал Энцо.

Саймон поскреб бороду:

— Откуда ты это взял?

— Из подсказок, дружище. Смысл ее послания: «Иди в Зал фресок».

Раффин задумчиво смотрел на экран.

— Когда?

— Что — когда?

— Когда вам нужно с ней встречаться? Мы вычислили где, но не знаем когда.

— Да нет, знаем. — Все с изумлением обернулись на голос. Софи стояла у обеденного стола с печеньем «Мадлен» в руках. Откинув крышку, она протянула коробку, словно предлагая собравшимся угоститься. — Это написано на крышке изнутри.

На белом картоне небрежным почерком значилось «19070230» и два слова: «Toute seule».

Энцо подошел к Софи и взял у нее коробку. Цифры легко раскладывались на девятнадцатое число седьмого месяца в два тридцать утра. Сверившись с часами, Маклеод вспомнил, что сегодня восемнадцатое июля. Мадлен назначила ему рандеву в Зале фресок в заброшенном немецком бункере на двадцатиметровой глубине в полтретьего ночи.