ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Четверг, 14 апреля
Туман, висевший над Парижем, начал постепенно рассеиваться, и полдень выдался холодным, но ясным. Виктор решил пройтись: ему не нравилось, что Жозеф, отправившийся в квартал Доре в поисках Леонара Дьелетта, наткнулся на запертую дверь, а потом еще долго бродил по грязным улочкам, спрашивая у прохожих, не видел ли кто старьевщика или его дочь. Никто не смог помочь ему. В итоге Жозеф провалил задание.
Что же случилось со Дьелеттом? Этот вопрос — как и многие другие — не давал Виктору покоя. Хоть бы с девочкой все было в порядке. Чем ближе он подходил к Монмартру, тем громче звучал его внутренний голос, подсказывавший, что жестокая смерть ждет всех, кто имеет хоть какое-то отношение к таинственной чаше.
Он остановился передохнуть у церкви Сент-Эсташ. Отсюда были хорошо видны крыши квартала Ле-Аль, напоминающие выщербленные зубы, вцепившиеся в небо. Над ними суровым часовым, стерегущим город от притаившихся в каждой подворотне демонов, возвышалась башня Святого Иакова. Виктору казалось, что демоны крадутся за ним по пятам, и в лошадином ржании за спиной ему чудился злобный хохот…
Он пробирался сквозь толпу уличных торговцев и гуляк, когда вдруг увидел знакомую маленькую фигурку.
— Иветта! — Он коснулся ее плеча, и она обернулась: он увидел старое, морщинистое лицо.
— Купите ленту, мсье.
Виктор помотал головой, поскользнулся на салатном листе, валявшемся у входа в грязную забегаловку, и официант на пороге громко расхохотался. Виктор ринулся к бару с автоматами, как утопающий к проплывающему мимо бревну.
Зазывала, оседлав стул, предлагал прохожим ознакомиться с революционным изобретением французской Ассоциации общественных водозаборных колонок. Вдоль стен располагались ряды бочонков — пунш, пиво, малага: достаточно было опустить монетку в специальную прорезь, чтобы стакан, подставленный под кран, наполнился тем напитком, который вы выбрали.
— Всего за каких-то десять сантимов вы получаете полную кружку или стакан! Наши автоматы работают точнее, чем часы: бросил монетку — получил напиток. И не думайте, что в бочонке кто-то сидит. Нет, мсье, это наука! Правда, ваш стакан сам собой не вымоется, это сделают нежные ручки мадемуазель Прюданс — так что не забывайте про чаевые. Ну же, месье, смелее, наши автоматы не кусаются!
Веселый зазывала впился взглядом в Виктора, приклеившегося к стойке. Но тот, не замечая его, обратился к мадемуазель Прюданс:
— Мадемуазель, вы случайно не видели девочку лет одиннадцати-двенадцати? Она продает булавки около вашего заведения.
— Не знаю. Может, и видала. — Женщина вяло приняла у него двадцать су.
— Когда она была здесь в последний раз? Это очень важно.
Прюданс посмотрела на него с подозрением:
— А вы, случаем, не из тех негодяев, что любят маленьких девочек? — напустилась она на Виктора.
Тот залился краской до самых бровей.
— Да как вы могли такое подумать!
— А что? Скажете, вы ее папаша?
— Прюданс, что там такое? — вмешался зазывала.
— Этот фрукт ищет Иветту.
— Иветту? Так ее еще вчера забрали в участок.
— В какой участок? — повернулся к нему Виктор.
— Какая вам разница? Все равно она наверняка уже в камере.
Виктор приподнял шляпу и вышел.
— Шляются тут всякие и ничего не покупают, — проворчал недовольно зазывала.
Он прислонил велосипед к стене, присел на корточки — якобы чтобы проверить, хорошо ли прокручиваются педали, и украдкой взглянул на книжную лавку «Эльзевир». Японец только что ушел. Тип, который шлялся вчера по кварталу Доре, сидел за прилавком и читал газету. Но утром он, выйдя из дома на улице Висконти, зачем-то долго бродил по городу, и только потом отправился в лавку.
— Вам нужна помощь? — раздалось у него над ухом.
Он вздрогнул от неожиданности.
— Нет, благодарю, я уже сам справился.
Он не стал поднимать головы и видел только, что рядом с ним остановились высокие черные ботинки, длинный фиолетовый плащ и накидка из шотландки.
— Даже не пытайтесь меня убедить, дорогая! — громко произнес визгливый женский голос. — Это только прибавляет лишних забот!
— Но, Рафаэль, подумайте хорошенько: еще лет шестьдесят назад наши деды и представить себе не могли, что можно разъезжать по дорогам на двух колесах. Уверяю вас, за велосипедом — будущее! Матильда, вы-то со мной согласны?
— Хельга права. Пешие прогулки вышли из моды. Человечество делает ставку на скорость.
Он втянул голову в плечи. Уберутся эти три синих чулка когда-нибудь или нет?
Наконец, черные ботинки удалились, за ними — фиолетовый плащ и накидка из шотландки. Он увидел, как они вплывают в книжную лавку. Приказчик поздоровался с дамами, устремился к полкам, набрал целую кипу книг, разложил на прилавке и бросился к столу, где стоял телефонный аппарат.
Поднес трубку к уху, тут же бросил ее на рычаг и поспешил к лестнице, ведущей наверх. Еще через минуту он спустился в обществе юной девицы, которая занялась покупательницами: приказчик тем временем натянул куртку, нахлобучил картуз и понесся к набережной Малакэ.
«Посланник» едва успел оседлать велосипед.
Виктор повесил трубку и посмотрел на фотографию Иветты. Жозеф должен во что бы то ни стало вызволить ее из полиции!
Когда он вышел из бара, слова мадемуазель Прюданс еще звучали в его сознании. В Лe-Аль он сообразил, что надо раздобыть денег, чтобы Иветту выпустили под залог. Он прокладывал себе дорогу между горами картофеля, башнями из тыквы и репы и кочанами капусты, пока, наконец, не оказался в дальнем углу рынка — там жались друг к другу десятка два ребятишек, которые пришли наниматься на работу. Виктор с жалостью разглядывал их — бледных и тощих, голодными глазами смотревших на горы еды. И тут в памяти Виктора всплыла долговязая фигура Рауля Перо с черепашкой на ладони. Отличная мысль! Надо просто послать к нему Жозефа, чтобы тот, справившись о здоровье Нанетты и литературных опытах самого Перо, выцыганил надлежащим образом оформленное постановление об освобождении из-под ареста.
Виктор взглянул на часы. В самом благоприятном случае Жозеф и Иветта появятся здесь не раньше пяти.
Он пересек двор и вошел в мастерскую Таша, где каждая мелочь, каждый предмет мебели и даже стены — всё напоминало о ней. Здесь они занимались любовью, лелеяли мечты, планировали будущее — и Таша полностью принадлежала ему. Тут стоял особенный запах: смесь скипидара и знакомых духов с оттенком ладана. Виктор вспомнил, как накануне сжимал Таша в объятиях, и улыбнулся. Даже царивший тут художественный беспорядок — и тот был ему по душе. Он прошел по следам Таша — разбросанным белью и обуви — до кровати и погладил ладонью простыни, из которых с таким сожалением выбрался несколько часов назад, когда Таша еще спала безмятежным сном младенца. Утром он всегда желал ее еще сильнее, чем вечером.
Он подобрал корсет и панталоны, валявшиеся на полу, расправил подушки. Под ноги ему порхнул листочек бумаги. Письмо. Виктор безотчетно пробежал взглядом по строкам, написанным уверенным квадратным почерком.
…Сгораю от желания сжать тебя в объятиях. После Берлина — такого строгого, застегнутого на все пуговицы, — я мечтаю сесть рядом с тобой за круглым маленьким столиком на веранде какого-нибудь легкомысленного кафе…
Письмо выскользнуло у него из рук и упало на кровать. Какое-то время Виктор слепо повиновался командам мозга: аккуратно свернуть кофточку, выбросить зачерствевший хлеб, помыть стаканы. Боль пришла неожиданно, застав его врасплох, и он застыл над раковиной со стаканом в руке.
Кляча медленно тащилась по многолюдной улице де Пирене, а потом и вовсе встала, пропуская стадо коров.
— Быстрее, быстрее! — нетерпеливо крикнула Таша, высовываясь из дверцы фиакра.
Часы, проведенные в издательстве, помогли ей скоротать время, но еще больше распалили нетерпение.
Фиакр свернул на улицу Партан, миновал больницу Тенон и покатил по улице де ля Шин. Здесь заканчивался Париж, спроектированный бароном Османом, и начинался Париж Эжена Сю. В лабиринте извилистых улиц с экзотическими названиями, в этих тесных двориках нищета прятала свои язвы и струпья.
Лошаденка с трудом взобралась на пригорок и остановилась перед гостиницей с подслеповатыми окнами.
ОТЕЛЬ ДЕ ПЕКИН
Меблированные комнаты
Сдаются на месяц или на день
Таша выпорхнула из экипажа, сунула деньги хмурому кучеру и вбежала в пропахший вареной капустой вестибюль гостиницы. Толстая угрюмая женщина с волосатым подбородком, восседавшая за столиком, даже не улыбнулась в ответ на приветливое «бонжур» и только буркнула:
— Там он. Сидит, как истукан, с самого утра.
Таша, сжав в руках сверток, взбежала на второй этаж и постучала в дверь. Та тут же открылась, и Таша очутилась в объятиях мужчины. Она прижалась к нему, чувствуя себя такой хрупкой в его сильных руках. Он ногой захлопнул дверь. Матрона за стойкой возвела очи горе:
— Совсем стыд потеряли. Еще чуть-чуть, и придется вешать табличку «Бордель».
Инспектор Жозеф Пиньо толкнул железную дверь и оказался в просторном готическом зале с колоннами под мрамор, которые поддерживали своды из обработанного камня. Напротив него за стеклянной дверью находился кабинет бригадира. Справа располагалась комната для обысков. За ней — зарешеченные камеры.
Инспектор Жозеф Пиньо решительным шагом направился дальше. Из камер на него глядели мошенники всех мастей, карманники и проститутки. Быть может, таинственный убийца, терроризирующий Париж, один из них? Но никто не соответствовал описанию, данному свидетелями…
Пожилой полицейский дремал, сидя на стуле. Он вздрогнул от неожиданности, когда Жозеф сильно потряс его за плечо…
В этот миг над его ухом прозвучал мужской голос:
— Отойдите же вы в сторону!
Жозеф забыл о детективной истории, которую начал мысленно сочинять, и, взволнованный тем, что находится в главном здании полицейского управления, поспешно протянул записку сухопарому жилистому старику.
— Вы, наверное, ошиблись, юноша, я здесь посетитель, — крикнул тот, приложив руку рупором ко рту.
— Дедушка, нам сюда! — громко позвал его молодой человек в серой блузе.
— Не ори, я не глухой!
Жозеф прошел дальше, до конца мрачного коридора, к помещению с приоткрытой дверью, где суетились чиновники и солдаты муниципальной гвардии, записывая данные антропометрии на каждого задержанного и набрасывая их портреты. Жозеф застыл на месте, стараясь ничего не упустить. Но вот в комнату провели очередного заключенного, и дверь захлопнулась. Разочарованный, Жозеф присел на лавку.
— Что там с ними делают? — обратился он к сидящей рядом женщине.
— Ну, их выстраивают в ряд, прямо как в армии. Записывают имя, обыскивают, дают жетон с номером. Коли это утро, то каждый получает круглый хлебец.
— А если не утро?
— Тогда только половину. Ну вот, у кого есть сорок сантимов, те могут заплатить за простыни, а коли денег нет, то терпи четыре дня, покуда получишь. Моего-то муженька это не смущает: наши простыни давненько заложены в ломбарде. Ну так вот, потом к ним приходит писарь с блокнотом, и они отвечают на вопросы: как зовут, сколько лет, где родился, как звали отца и мать. Ох, и зачем им все это знать? Не смотрите на меня так, мсье, я говорю, что думаю.
— Продолжайте, — прошептал Жозеф, пытаясь запомнить каждое ее слово.
— Ладно. Их распределением занимается специальный комитет.
— Комитет?..
— Монахини из монастыря Марии-Иосифа. Делят их на две группы. Одних отправляют в одиночные камеры, других — в общие. А, вот и моя очередь! Я с вами не прощаюсь, месье, а то удачи не будет!
Ожидание затягивалось. Жозеф в полудреме вспоминал свой визит к Раулю Перо, крошечный кабинет с натертым паркетом, зелеными шторами и набитым книгами шкафом, подобающим скорее читальному залу, чем кабинету полицейского. Инспектор задумчиво листал «Жиль Блаз», с которым мечтал сотрудничать. Он радушно пожал Жозефу руку и стал расспрашивать его о том, выяснилось ли, что еще украдено на улице Сен-Пер.
Перо не отказал Жозефу в просьбе и нацарапал записку в тюрьму предварительного заключения при префектуре, а потом перевел разговор на свою излюбленную тему — о литературе. Черепашка Нанетта у него на столе тем временем равнодушно жевала лист салата.
— Молодой человек, вы долго тут будете сидеть? — услышал Жозеф и очнулся от воспоминаний, от неожиданности едва не свалившись со скамьи. Он машинально протянул записку полицейскому в штатском, и тот дважды перечитал ее, прежде чем хрипло произнести:
— Ладно, сейчас приведу, раз уж она — главный свидетель.
Через четверть часа он вернулся, ведя за руку тощую девчонку.
— Вот ваша Иветта Дьелетт. Поскольку она несовершеннолетняя, а вы не являетесь ее родственником, я обязан записать ваше имя и адрес, — он вытащил из кармана блокнот и кивнул Иветте: — Забирай свою корзинку, и чтоб я больше не видел, как ты торгуешь на улице.
Жозеф сжал ледяные пальчики девочки, и у него от жалости защемило сердце. Он чувствовал себя Жаном Вальжаном, только что вызволившим Козетту из беды.
Они зашагали к набережной Орлож.
— Это папа вас за мной прислал? — спросила Иветта. Она щурилась от яркого света и испуганно сжимала воротник пальто.
Жозеф решил не говорить девочке о том, что ее отец так и не объявился.
— Нет, мой патрон, месье Легри. Да ты его знаешь, это он тебя фотографировал.
— Ах, да, у него такой красивый ящик! Он хороший. Я так испугалась, когда меня схватили. Просила отпустить, потому что папа будет волноваться. Но они заставили меня залезть в повозку, а там были мужчины… страшные, и женщины… такие, как мамаша Клопорт, которая пристает к мсье на бульваре. Я ночевала в общей камере, ужасно замерзла, а одна большая девочка хотела, чтобы я легла рядом с ней, потому что так теплее. Я не хотела, так она оттаскала меня за волосы и обзывалась… Мне хотелось умереть… — Иветта коротко всхлипнула, но не позволила себе расплакаться.
Жозеф украдкой вытер глаза и пробормотал:
— Бедняжка… А ты ходишь в школу?
— Можно подумать, что если ходишь в школу, ты честный человек. Та большая девочка, которую привезли вместе со мной, обворовала своего хозяина! А я никогда не краду.
— Ты не умеешь ни читать, ни писать?
— Умею читать… немножко. У папы есть книги. Я так глупо им попалась. Дама, которая заплатила за булавки, не захотела их брать, а шпик все увидел. Если б я знала, что так выйдет, не взяла бы у нее денег.
Жозеф потянул девочку к фиакру.
— Я отвезу тебя к месье Легри и мадемуазель Таша. Там ты поешь, отдохнешь, и тебе сразу станет лучше.
…Дыши глубже. Не спеши. Подумай хорошенько.
В конце концов Виктору удалось заставить себя успокоиться. Он уже не в первый раз подозревал Таша в измене, но до сих пор не видел реального соперника ни в одном из мужчин, с которыми она водила знакомство. Таша любит его, в этом он был уверен. Наверное, какой-то ее старинный друг пожаловал в Париж, и она спрятала письмо, чтобы не вызвать у него, Виктора, ревность.
«Спрятала? Нет. Она бы нашла тайник получше, чем изголовье кровати, на которой мы любим друг друга».
Когда Жозеф постучал в дверь, Виктору уже удалось совладать с собой. Иветту он приветствовал радостной улыбкой.
— Рад новой встрече с вами, мадемуазель. Жозеф, возвращайтесь в лавку и скажите Кэндзи, что я скоро приду. Благодарю вас, вы блестяще провели эту операцию.
— Знаете, патрон, что такое наше правосудие? Бездушная слепая машина, которая давит всех подряд: бездомных, стариков, детей, воров и убийц!.. А где мадемуазель Таша?
— Она… она в Барбизоне.
Сомнения с новой силой охватили Виктора. А если ее там нет? Если она придумала эту историю с выставкой, чтобы тайно встретиться с каким-то мужчиной? Как это выяснить? В памяти всплыло ненавистное имя. Нет, он не хочет думать о Морисе Ломье сейчас. А завтра сам с ним встретится.
Жозеф ушел.
— Ты есть хочешь? — спросил Виктор у Иветты.
— Ну… в общем, да, мсье.
— Ванная вон там, направо. Тебе нужно хорошенько умыться. И причесаться.
Но Иветта, оказавшись в ванной комнате, замерла, не смея ни к чему прикоснуться.
Виктор тем временем отправился разогревать фрикасе из кролика, приготовленное Эфросиньей. Он пододвинул круглый столик поближе к печке, убрал с него кисти и краски и накрыл скатертью.
— До чего красиво! — воскликнула Иветта. — Как на картинке в кондитерской!
— Садись.
Она присела на краешек стула, не решаясь притронуться к еде. Виктор отошел, притворившись, что перебирает эскизы, и украдкой обернулся: девочка с жадностью набросилась на еду.
— Хочешь добавки?
— Да!
Он подарил Иветте ее фотографию.
— Ой, это же я! Как забавно, картинка на бумаге… Это трудно сделать?
— Я тебе покажу.
— Папа, наверное, обо мне беспокоится, — дрожащим голоском сказала Иветта и испуганно поглядела на Виктора.
Что же ей сказать?
— Боюсь, он задаст мне трепку, — шепотом добавила она.
— За что? Полиция ведь…
— Да нет, не поэтому! Вчера папа сортировал то, что мы собрали, и нашел что-то вроде чашки. Она лежала среди вещей, которые нам дали на улице Шарло.
— Чашки? Какой чашки?
Сердце Виктора забилось сильнее.
— Чашка была с бриллиантами. Я ничего плохого не сделала, только… Папа сказал: «Черт возьми, да она, должно быть, стоит уйму денег! Наверное, попала к нам по ошибке». Он велел мне отнести ее мадам Бертиль и только потом идти на Монмартр. А я… Мне так хотелось конфет! Особенно тех, розовых и зеленых карамелек, которые продают около Лe-Аль. Я подумала, что никому эта чашка не нужна, ее ведь выкинули! И я… Я ее продала.
Виктор, нагнувшись к девочке, впился в нее взглядом.
— Кому ты ее продала?
Иветта перепугалась еще больше. Кусая губы, она захныкала:
— Не браните меня, пожалуйста! Если узнают, что я продала чашку, меня точно посадят в тюрьму! А я туда не хочу, не хочу!
Виктор подавил раздражение.
— Ты молодец, что сказала мне правду. Послушай, кто-то по ошибке выкинул эту… чашку. Я уверен, что хозяин ищет ее и хочет вернуть. Никто не знает о том, что ты ее продала. Но если ты мне расскажешь, кто ее купил, я постараюсь все уладить, понимаешь?
— Правда? Вы никому не скажете? Даже папе?
— Клянусь.
— Я продала ее торговцу, который иногда покупает у папы всякое старье. Его зовут Клови Мартель, живет в доме сто двадцать семь на улице Муфтар. Он мне заплатил всего двадцать су, потому что он считает, что чашка — барахло.
— Хорошо, Иветта, я сейчас позвоню кое-кому, а потом отведу тебя в магазин, где я работаю. Там о тебе позаботится моя сестра. Она очень добрая, вот увидишь. Но очень любопытная, как и ее отец. Он японец и разговаривает мало. Мы им скажем, что с твоим папой произошел несчастный случай и что он сейчас в больнице, ладно?
— Да, но… я не понимаю: если мсье японец — отец вашей сестры, то он и ваш отец, а вы вовсе не японец.
Виктор закашлялся.
— Это довольно запутанная семейная история. Погоди, я надену пальто, и пойдем.
Они вышли во двор. Виктор закурил сигару и выпустил большое облако дыма. А еще говорят, что дети простодушны. Да эти негодники соображают лучше любого взрослого. Конечно, они — легкая добыча для коварных людей. Но их болтовня способна вывести из себя. Ему вдруг привиделась Таша, кормящая грудью розовощекого младенца.
«С потомством мы торопиться не будем», — пообещал он себе.
Он ждал долго. Только через час из тюрьмы вышел уже знакомый ему молодой парень, служащий из книжной лавки, он вел за руку девчонку. Куда это они направляются?
Въехать в арку. Прислонить велосипед к пожарной колонке, притвориться, будто чинишь педаль.
По булыжнику двора простучали каблуки. Он повернул голову налево, приметил окошко в невысоком доме со стеклянной крышей — похоже, это мастерская художника или скульптора. Две фигуры — большая и маленькая — появились на пороге.
Большая сказала:
— Пойдем, Иветта.
«Посланник» улыбнулся.
Мужчина и девочка направились к улице Сен-Пер. Он проводил их взглядом, оседлал велосипед и поехал следом.
