Глава 7
Под предлогом «прогуляться и подышать свежим воздухом» Анастасия Николаевна тоже покинула особняк мужа на Пречистенке и поспешила на свидание к его младшему брату. Уж больно ей не терпелось узнать, состоялся ли, наконец, между Глызиными разговор о разделе капитала.
Анастасия давно мечтала уйти от мужа. Даже то обстоятельство, что жить с Ильёй придётся невенчанной, её не пугало. Главное, чтобы Илья окончательно избавился от влияния старшего брата, а уж потом-то она своего добьётся! В случае раздела капитала они с Ильёй смогут уехать в Петербург или любой другой город (да хоть за границу!), где Василий вряд ли станет их разыскивать…
«Эгоистка»[16] свернула в Бахметьевский переулок и остановилась перед домом, в коем Глызин-младший снимал квартиру. Анастасия поднялась на второй этаж, достала из сумочки ключ и открыла дверь. В квартире было тихо и темно: значит, приходящая прислуга уже ушла.
Купчиха привычно зажгла канделябр на входе, сняла тяжёлые шубу и шляпу, расшнуровала и скинула меховые ботинки. Потом прошла в небольшую, но уютную гостиную, обеспеченную камином. Очень уж нравилось Анастасии восседать в кресле против камина, предварительно протопленного предупредительной прислугой!
Анастасия заняла любимое кресло, прикрыла ноги шерстяным покрывалом, угрелась после улицы и… задремала.
Илья же, войдя в квартиру, по разбросанным по всей прихожей вещам тотчас догадался, что любовница уже прибыла, и громко позвал:
– Настасья!
Анастасия, потянувшись и отгоняя остатки сна, сладко откликнулась:
– У ками-и-ина я…
Илья вошёл в гостиную и расположился в кресле напротив. Анастасия, воображая себя молодой и грациозной, медленно поднялась, подошла к Илье и обвила его шею руками, к коим тот немедля прильнул губами.
– Илюша, у тебя щёки холодные, – чмокнула она в ответ любовника в нос. – Ну, не томи… что там у вас с Василием?
– Ничего-с, – признался Илья.
Анастасия проснулась окончательно:
– Как ничего? Почему? Ты имеешь все права на раздел капитала! Закон на твоей стороне!
Илья занервничал:
– Настенька, не всё так просто…
Анастасия обвила шею Ильи ещё крепче:
– Что, Василий не соглашается ни в какую?
Илья кивнул.
– Боже мой, что же делать?! – воскликнула Анастасия и всплеснула руками. – Но я не могу жить с ним и далее! Сил моих более нет!
Илья сник, он чувствовал себя виноватым. Горько было сознавать, что и в этой ситуации старший брат вновь одержал над ним победу, и всё осталось по-прежнему.
Илья схватился за голову:
– Он никогда не согласится! НИКОГДА! Пока жив… Он так и сказал: вот умру, мол, а там уж делай, что хочешь…
– Что, вот так прямо и сказал?
– Да!
Анастасия задумалась.
– Значит, так тому и быть, – веско и отчасти даже зловеще произнесла она.
Илья оторопел, отстранился от любовницы:
– Что ты задумала?
Анастасия улыбнулась своим мыслям.
– Просто я уверена, Илюша, что свои дела ты должен вести сам.
– Нет, Настасья, ты не можешь… – прошептал Глызин-младший.
– А я и не спорю, – легко согласилась Анастасия. – Зато ты – сможешь!
* * *
Экипаж Василия Ивановича Глызина выехал за пределы Москвы. Хорошая дорога закончилась, и теперь лошади медленно, нехотя и с трудом меся весеннюю грязь, плелись по направлению к Измайлову. Купец окликнул кучера и приказал, чтобы тот пристегнул ему «кожаный фартук»[17].
После сегодняшней стычки с братом Василий успел уже поостыть. Однако по дороге твёрдо решил: Илье он никогда не уступит! Будет всегда так, как он, Василий Глызин, того желает! А он желает выбиться в первую гильдию.
Повозка застряла-таки в весенней распутице.
– Эх, мать-перемать, – принялся ругаться кучер, – всё, барин, кажись, приехали… Колёса по самые оси увязли.
Василий выглянул из экипажа и осмотрелся.
– М-да… – озабоченно процедил он. – Сели основательно… Но ты всё равно пошевеливайся! Думай, как поскорее выбраться из этой грязи!
Кучер нехотя слез с козел и зачавкал по дорожному месиву новыми сапогами, которых жаль было – аж сердце кровью обливалось! Обошёл лошадей, ухватил их под уздцы:
– Ну, давай, родимые! Поднатужились!
Василий Иванович, укрывшись в экипаже, поднял меховой воротник пальто: его бил озноб. Закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на истошные крики кучера, он погрузился в предвкушение скорой встречи с Матильдой. Ах, как он зацелует её белую нежную шейку! А уж какая сама Матильда в любви искусная! Не чета некоторым купчихам – то им не можется, то у них настроения нет, то спать охота…
Пока Василий пребывал в сладких грёзах, кучеру удалось-таки вызволить экипаж из чавкающей грязной лужи и продолжить путь по деревенскому бездорожью.
Примерно через час неторопливой езды путники достигли загородного имения баронессы фон Штейн. Из привратницкой тотчас появился человек, дабы отворить ворота.
Василий вышел из экипажа и с удовольствием, полной грудью вдохнул чистого подмосковного воздуха. С тех пор как баронесса перебралась из Новоапостольского переулка сюда, в Измайлово, купцу приходилось тратить времени на дорогу намного больше, но он не роптал.
Гость вошёл в дом, навстречу ему поспешила горничная, приняв пальто.
– Баронесса вас ждут-с с нетерпением, – доложила она.
Глызин крякнул: слышать такое было приятно.
Матильда встретила любовника в будуаре (так она называла небольшую комнатку на втором этаже, снизу доверху задрапированную нежно-розовым шёлком). Именно здесь, на нешироком и тоже розовом диванчике, баронесса и предпочитала заниматься любовью.
Поначалу Василий не понимал этой прихоти своей пассии: лично ему было куда приятней предаваться плотским наслаждениям в спальне да на широкой кровати. Ан нет – кровати баронессе отчего-то не нравились: они, дескать, навевают на неё скуку. Вот для остроты ощущений она и придумала обустроить специальный будуар.
Матильда полулежала-полусидела на розовом диванчике, облачённая в прозрачный пеньюар. Она прекрасно знала, как на сей наряд реагирует любовник: не успев войти, кидается на неё прямо с порога. Однако сегодня Василий отчего-то изменил своему правилу…
– Добрый день, моя кошечка, – сказал он, осторожно присев рядом с баронессой и нежно приложившись к её шейке.
Женщина обняла любовника.
– Ах, Василий, ты сегодня какой-то странный, – заметила она. – Что-нибудь случилось?
– Нет, нет, ничего… Устал, наверно. В конторе много дел накопилось…
– Может быть, вина? – предложила баронесса. – У меня есть отличное бургундское, оно способно оживить даже мёртвого!
– М-да… Но я вроде ещё жив, – натянуто улыбнулся Василий.
Матильда засмеялась:
– Я имела в виду, что, испив его, ты забудешь обо всех неприятностях!
– Тогда, пожалуй, не откажусь…
Баронесса позвонила в колокольчик, и спустя несколько минут горничная принесла в будуар бутылку бургундского и блюдо с лёгкой закуской. Василий залпом осушил свой бокал. Кажется, действительно полегчало.
– Поделись со мною своими проблемами, дорогой. Мне ведь небезразлично, что происходит в твоей жизни, – ластилась Матильда.
Василий сдался:
– Мой младший брат потребовал сегодня раздела нашего с ним капитала. Самостоятельности, видишь ли, захотел!
Баронесса внутренне насторожилась. Подобное развитие событий никак не вписывалось в её планы: она и сама рассчитывала сорвать с Василия крупный куш.
– Боже мой! И что же теперь будет?! – воскликнула она, резко поднимаясь с пуфика.
Василий несколько удивился реакции любовницы.
– Да не волнуйся ты так, душа моя! Ничего он от меня не получит! Не родился ещё человек, чтоб над Василием Глызиным верх одержать!
Матильда меж тем продолжала нервно расхаживать по будуару.
– Да присядь же, Матильдушка! Неужто из-за меня так переживаешь?
– О, да! И из-за тебя, конечно, тоже… Просто… Дело в том… Словом… Я, право, даже не знаю, как и сказать…
Наступил черёд Василия волноваться:
– У тебя-то что, душа моя, приключилось? Чай, кредиторы снова одолели?
– Хуже, Василий, гораздо хуже… Видишь ли, два дня назад мне нанёс визит некий человек… В общем, он предъявил мне расписку моего мужа… Нет ни малейших сомнений, что она писана рукой покойного барона, – баронесса всхлипнула.
– Душенька моя, не плачь! Да что же страшного такого в той расписке?
– Это расписка за карточный долг. Ах, Василий, знал бы ты, какая сумма в ней обозначена!
Глызин открыл портмоне.
– Да ты скажи, сколько надо? Только не плачь, умоляю…
Матильда подошла к любовнику и обречённо прошептала:
– Десять тысяч рублей…
Василий округлил глаза:
– Однако! Твой покойный супруг умел повеселиться…
Баронесса снова пустила слезу:
– Этот человек обещал подать на меня в суд, ведь на расписке – подпись моего мужа! Что мне делать? Явятся судебные приставы, опишут моё имущество… Какой стыд! Я уже потеряла за долги мужа дом в Новоапостольском… Если бы барон только видел, как я теперь мучаюсь!
Сердце Василия Ивановича сжалось от жалости.
– Вот здесь, – он вынул из портмоне ассигнации и пересчитал их, – ровно две с половиной тысячи рублей. Оставшуюся сумму привезу в следующий раз, – купец аккуратно положил деньки на сервировочный столик.
Матильда просияла.
– Ты – мой спаситель! – с жаром воскликнула она, едва не задушив любовника в объятиях.
После сей пылкой сцены и ещё одного бокала бургундского Глызин-старший почувствовал, наконец, прилив сил и желания. Он снял сюртук и ослабил галстук…
Матильда при соитиях всегда была неистовой и эмоциональной. Василий никогда ещё не встречал женщины, столь бурно выражающей переполнявшие её чувства: в моменты близости баронесса громко вздыхала, стонала, вскрикивала, а порой даже рычала, выказывая несомненное удовольствие. В такие минуты Глызину хотелось послать всё к чертям и поселиться здесь, в Измайлове, навсегда.
…Любовница, тяжело дыша и поправляя одной рукой пеньюар, уже наполняла бокалы вином, дабы восстановить силы. Глызин, пребывая в расслабленном состоянии, благоговейно наблюдал за её грациозными движениями.
– Душа моя, – произнёс он вдруг, – ты не забудешь взять расписку с этого человека?
Женщина застыла в недоумении.
– С какого?
– Ну, с того, что явится к тебе за карточным долгом барона. Даже если будешь отдавать ему деньги частями, – указал Василий глазами на стопку ассигнаций на столике, – непременно каждый раз требуй расписки.
– Ах, да! Я как-то не подумала об этом… Ты совершенно прав, Василий. Я так и сделаю.
Вечерело. Глызин засобирался домой.
– Прости, душа моя, но мне пора возвращаться…
Баронесса прильнула к нему:
– Когда же ты отважишься остаться у меня до утра?
Василий Иванович, растроганный словами любовницы, страстно припал к её губам.
– Останусь, душенька, непременно вскоре останусь… Обещаю… А ты, в свою очередь, тоже пообещай мне кое-что…
– Всё, что угодно, дорогой…
– Ту ночь мы проведём с тобой не в будуаре, а в спальне, на нормальной кровати. Хорошо?
Матильда улыбнулась.
– Я согласна: пусть будет так, как ты того желаешь… – томно прошептала она.
Василий совершенно сомлел от счастья.
Вдруг выражение лица Матильды посерьёзнело:
– Скажи, а чем твой брат объясняет своё желание разделить капитал?
Глызин не ожидал столь резкой смены темы беседы.
– О-о! Душа моя, я не хочу сейчас говорить об этом. Когда ты рядом, я мечтаю лишь об одном…
Матильда мягко отстранилась и продолжила.
– Кажется, у меня есть на сей счёт определённые соображения…
– Я и не сомневаюсь, душа моя, что ты умная женщина, но…
– Сначала выслушай! – перебила нетерпеливо баронесса. – Я уверена, Василий, что на решение твоего брата повлияла какая-то женщина. Не спорь, моя интуиция никогда ещё меня не подводила… У него есть любовница?
– Да почём же мне знать?! Илья молод, здоров… Может, у него их даже несколько… Однако с чего ты решила, что здесь замешана женщина?
– Я же говорю – интуиция… Ну, то есть чувствую я так… Если хочешь, разбираюсь в подобного рода делах… Да, да, не удивляйся! Поверь, именно какая-то женщина настраивает твоего брата на раздел капитала. Подумай, кому из твоего окружения это может быть выгодно?
У Глызина потемнело в глазах от страшной догадки: «А не слишком ли часто все эти годы я заставал братца у себя дома в обществе Анастасии? Да и разговаривает она с ним не в пример ласковей, чем со мной…» Голову, как и днём, пронзила резкая боль.
* * *
Проводив любовника, Матильда фон Штейн взяла подсвечник с тремя зажжёнными свечами и подошла к окну. Несколько раз описав свечами полукруг, замерла в ожидании.
Вот, наконец, и долгожданные шаги в коридоре! Баронесса распахнула дверь будуара:
– Серж!
Вошедший мужчина тотчас заключил её в объятия.
– Я весь продрог, дожидаясь, пока этот купчишка уберётся отсюда.
– Идём, я согрею тебя, – потянула Матильда мужчину за руку, увлекая вглубь будуара.
Серж фон Нагель заметил на сервировочном столике початую бутылку бургундского.
– Ты поила этого мужлана нашим любимым вином?
– Извини, Серж, это для пользы дела. Вот, смотри… – Матильда указала на стопку ассигнаций.
Барон пересчитал:
– Две с половиной тысячи. Негусто…
– Это пока. Я попросила десять, и на днях Глызин обещал завезти мне остальную сумму.
Барон фон Нагель усмехнулся:
– Ловко у тебя получается… А ты не обратила внимания: он носит при себе чековую книжку?
Матильда удивлённо повела аристократической бровью:
– Чековую книжку? Не знаю. У меня не было времени проверить его карманы… Однако я поняла, на что ты намекаешь.
– Прекрасно! – воскликнул барон фон Нагель. – Ещё немного, и мы с тобой заживём спокойно и в своё удовольствие.
– Ах, Серж, мне отчего-то не по себе. Слишком уж наследили мы в Новоапостольском!
– Не бойся. Надо просто отсидеться. Потерпи. Побудь ещё немного в роли содержанки богатого купца. Скоро всё утихнет, и мы уедем.
– Может, вернёмся в Петербург?
– Нет, это слишком опасно. Господин Бенкендорф работает гораздо шустрее своих московских коллег.
– Если б ты знал, Серж, как тяжело мне изображать с этим мужланом страстную любовь! Поверь, с тобою никто и никогда не сравнится… – с этими словами Матильда увлекла-таки барона на розовый диванчик.
