Глава третья
До пригорода Оттакринг пришлось долго тащиться на трамвае. Видимо, чтобы убить время, Гросс завел разговор о наблюдательности.
— Я полагаю, Вертен, вы обратили внимание на прозектора в морге.
Адвокат тогда был настолько подавлен обстановкой, что запомнил только его заляпанный кровью халат.
— Вынужден признаться, нет, — ответил он.
Трамвай пересек Гюртель, внешнюю кольцевую дорогу города. Дальше пошли построенные за последние несколько десятилетий серые многоквартирные дома, где жил простой люд.
— Вы уверены? — Казалось, Гросс был искренне удивлен. — Друг мой, попытайтесь восстановить в памяти зал в морге. Вызовите в воображении обстановку, освещение, а затем уберите все лишнее. Оставьте только прозектора, сосредоточенного на своей работе настолько, что он не потрудился на нас посмотреть. Вглядитесь в него, Вертен. Ищите что-то красное.
— Гросс, что там может быть красного, кроме крови? — Вертена игра начала захватывать.
Сидящий впереди старик в тирольской шляпе обернулся.
Встретив его вопросительный взгляд, Гросс тронул край своего котелка и вернулся к разговору.
— Нет, нет, Вертен. Не кровь, а родимое пятно. У этого человека на левом виске есть крупное родимое пятно в форме полумесяца. Оно было хорошо видно, когда мы вошли.
Вертен прикрыл на пару секунд глаза, восстанавливая в памяти зал в морге. Увидел руки прозектора, копающиеся в брюшной полости трупа, затем его мысленный взгляд пошел вверх. Вот и родимое пятно.
— Вы правы, Гросс. У него есть родимое пятно, именно в форме полумесяца.
— Вот видите, оказывается, это не так уж сложно. — Гросс улыбнулся. — Кстати, Вертен, наблюдательность нуждается в постоянной тренировке. Вот мне очень помогает изобразительное искусство. Я могу быть надежным свидетелем. — Заметив во взгляде адвоката недоумение, он пояснил: — Часто на допросах свидетели говорят одно, а на суде совсем другое. Сколько раз в моей практике дела рассыпались из-за подобных вещей. Понимаете, люди легко поддаются внушению, особенно если им намекнуть. Бывали случаи, когда дальтоники твердо заявляли, что, например, рубашка на подозреваемом была синяя. Вам известно, что пять процентов взрослых мужчин не могут отличить красный цвет от синего?
— Гросс, опять вы поражаете меня широтой своих знаний.
Криминалист уловил в тоне Вертена сарказм.
— Извините, старина, если я вам наскучил. — Он помолчал с минуту, затем добавил: — Кстати, у прозектора нет никакого родимого пятна. Это вам еще один пример, как легко человек поддается внушению.
Остаток пути к дому Анны Плётцл они молчали.
Она жила в самом конце трамвайной линии, рядом с кладбищем. На узкой улице, в пятиэтажном многоквартирном доме, таком же как все остальные в квартале. Парадная дверь была открыта. Жители здесь обходились без любознательной консьержки, следящей за порядком.
Квартира Анны Плётцл была на пятом этаже, в конце коридора. Перед тем как постучать в дверь, Вертен про себя помолился, чтобы она оказалась дома. Ему очень не хотелось еще раз ехать в Оттакринг для подтверждения алиби Климта.
Пришлось постучать еще два раза, прежде чем дверь открыла улыбающаяся миниатюрная женщина. Впрочем, улыбку быстро сменило хмурое выражение. Она, видимо, ждала кого-то, но явно не их.
— Что вам угодно?
— Сударыня, — проговорил Гросс, стаскивая с головы котелок и слегка подталкивая Вертена, чтобы он сделал то же самое. — Мы явились с миссией от вашего доброго друга герра Климта.
— Вас послал Густль? — недоверчиво спросила она.
Анна была совсем не похожа на бесплотных неземных женщин, которых изображал на своих полотнах Климт. Вертен удивлялся, что мог найти в ней художник. Неказистая, плоскогрудая, над верхней губой темные волоски.
— Разумеется, мадам, он нас послал, — ответил Гросс, но эти слова только усилили ее подозрения.
Вертен извлек визитную карточку.
— Фрейлейн Плётцл, я адвокат герра Климта.
Анна взяла карточку. Рука у нее была огрубевшая, натруженная. Не исключено, что прежде она работала прачкой, подумал Вертен.
— Зачем ему понадобился адвокат?
— Может быть, вы позволите нам войти, и мы все объясним? — предложил Вертен.
— А что тут объяснять?
Появившийся сзади мальчик потянул ее за юбки. Она его отпихнула.
— Иди играй, Густль. Видишь, мама занята.
Анна снова посмотрела на визитную карточку и кивнула:
— Ну что ж, входите.
Далеко идти не пришлось. Почти сразу за порогом начиналась комната, которая, очевидно, служила гостиной, спальней и столовой одновременно. Над неприбранной двуспальной кроватью висело распятие. По кровати и полу были разбросаны детские кубики. В центре комнаты на заставленном грязной посудой овальном столе лежали листки с каракулями ребенка. Тут же валялась и нуждающаяся в стирке женская сорочка.
Вертен был смущен. Он не подозревал, что такая обстановка может быть частью жизни Климта.
— Что он натворил, что ему понадобился адвокат? — спросила Анна. Затем, взглянув на Гросса, добавила: — Даже два.
— Мы призваны ему помочь, — начал Гросс, но она его оборвала:
— Если у него неприятности, пусть разбирается сам. Мне и своих хватает.
Вертен вскочил.
— Никаких неприятностей нет, я вас заверяю. Мы пришли, только чтобы убедиться…
— Я знаю, что значит «убедиться». Не надо мне ничего разъяснять. Кое-что прочитала в книгах.
Она показала на книжный шкаф в углу комнаты.
— Интересно. — Гросс тут же двинулся к шкафу и начал перебирать книги.
— Собственно говоря, нам от вас нужно только одно, — продолжил Вертен. — Чтобы вы подтвердили, что герр Климт действительно был здесь прошлым вечером.
— Чего это ради я буду что-то подтверждать? За кого вы меня принимаете?
— За человека, близкого герру Климту.
— Что значит близкого? Ну приходит он иногда сюда меня рисовать. Но только лицо, учтите. Ничего неприличного.
— Конечно, конечно. А вчера?
Она нахмурилась.
— Оставьте, пожалуйста, меня в покое. Вчера, вчера… ничего я вам не скажу.
— Полно вам скромничать, фрейлейн Плётцль. — Потеряв терпение Вертен повысил голос. — Климту нужна ваша помощь.
— Выходит, у него неприятности. Тогда зачем вы мне солгали? — Она выхватила из рук Гросса книгу и показала на дверь. — Мне неприятности не нужны. Так что уходите.
— Фрейлейн Плётцль…
— Я фрау Плётцль. Господь дал вам глаза, почему вы ими не пользуетесь? Вот же мой сын.
— А где его отец? — спросил Гросс.
— Это не ваше дело. Убирайтесь, или я начну звать на помощь. Таким приличным господам, наверное, скандал ни к чему.
— Мама, — подал из угла голос мальчик, — когда придет дядя Густль? — Он был совершенно не похож на Климта. Слабенький, бледный.
— Убирайтесь! — крикнула Анна. — Немедленно!
Медлить они не стали.
— Ну, и какой итог? — спросил Вертен, когда они вышли на улицу.
— Я полагаю, она все подтвердит, если ее попросит сам Климт. Но на суде свидетельства женщины из низов будут мало что значить. — Он усмехнулся. — А гонора-то сколько. Прижила сына от любовника, который вряд ли при дневном свете осмелится произнести ее имя, и тем не менее озабочена чистотой своей репутации. Не желает помочь любовнику, попавшему в беду.
— Теперь я не сомневаюсь, что Климт действительно был у нее вчера вечером, — сказал Вертен. — Понятно, почему его такое алиби сильно смущает.
— Однако возвращаемся мы не с пустыми руками.
Гросс достал из кармана сложенный лист бумаги и протянул Вертену. Развернув его, тот увидел грубый карандашный набросок бородача, сильно похожего на Климта, но с рожками и раздвоенным хвостом. Подпись печатными буквами внизу гласила: КЛИМТ.
— Откуда это у вас? — спросил Вертен, протягивая листок обратно.
— Лежал в книге, которую я смотрел у любезной фрау Плётцль. Сомневаюсь, что она ее читала. Скорее всего книгу принес Густав Климт.
— Ну принес и принес. Что в этом такого? Климт читает. В конце концов, он художник, а не варвар.
— Полагаю, что нет. Хотя с другой стороны…
— Пожалуйста, Гросс, не надо. Что это за книга?
— «Гениальный человек».
— Чезаре Ломброзо?
— Он самый, — сказал Гросс. — Один из моих предшественников в области криминалистики, хотя я не полностью разделяю положения его теории, что преступные наклонности передаются по наследству. В некоторых случаях — да. Но итальянец слишком сильно полагается на антропологию. Вот, например вы, Вертен, с вашими высокими скулами и довольно хищным носом неплохо подходите под его физиогномический тип преступника, но я еще никогда в жизни не встречал человека с меньшими преступными наклонностями, чем вы.
— Благодарю вас, Гросс.
— Довольно странное чтение для вашего приятеля-художника, как вы полагаете?
Вертен эту книгу не читал, но знал, о чем она. Ломброзо считает художественный гений своеобразной формой наследственной душевной болезни. Он приводит чертову дюжину образцов живописи, которую характеризует как «живопись душевнобольных».
— Может быть, Климт вычитал в этой книге что-то и о своем искусстве, — проговорил Гросс со слабой улыбкой. — Тут есть над чем подумать.
* * *
В центр Вены они вернулись уже к концу дня. Пересели на другой трамвай, который доставил их на площадь Карлсплац. Сегодня там, как и почти во все летние дни 1898 года, собралась толпа зевак вокруг строительной площадки. В заборе были любезно просверлены отверстия, причем на разной высоте, для людей разного роста. Но теперь, когда сооружение уже устремилось ввысь, они были не нужны. Здание в форме куба венчал гигантский бронзовый шар, увитый лавровыми листами. Однако многим этот шар казался больше похожим на кочан капусты. Прохожие останавливались и, покачивая головами, перебрасывались шутками.
— Надо же, что придумали эти сумасшедшие художники.
— Похоже на гробницу, — заявила крупная полногрудая матрона, поднеся к глазам лорнет.
Гросс наконец не выдержал:
— Вертен, объясните ради Бога, куда вы меня ведете?
— Скоро увидите, — отозвался адвокат, не замедляя шага. Теперь пришла его очередь разыгрывать таинственность, как это делал Гросс во время визита в морг.
Он показал свою карточку красноносому привратнику у парадных дверей и, обходя препятствия, двинулся в вестибюль строящегося здания. В воздухе висела пыль, стучали молотки, громко переговаривались рабочие. Гросс был вынужден прикрыть уши ладонями.
Вертен почти сразу отыскал глазами нужного человека, который в том же самом длинном расшитом халате раздавал указания плотникам и малярам. В данный момент Климт показывал одному из них, как получить на стене нужную фактуру белого.
Адвоката он увидел раньше, чем тот его окликнул.
— Вертен, наконец-то. Что вас задержало? — Художник крепко сжал своей мясистой лапой руку Вертена.
— Нам нужно… — начал Вертен, но его прервал толстый рабочий с листом светокопии. Климту пришлось отойти с ним в сторону.
Гросс воспользовался этим, чтобы тронуть Вертена за рукав.
— Кто этот мусульманин? — Он насмешливо кивнул в сторону Климта, намекая на халат.
— Так это он и есть. Наш клиент.
— Чего же вы не предупредили?
— Хотел, но потом передумал. Решил, что так будет забавнее.
Климт наконец избавился от рабочего и подошел к ним, смущенно пожимая плечами.
— Позвольте мне представить вам моего коллегу, доктора Ганса Гросса, который любезно согласился помочь, — сказал Вертен.
Художник удивленно вскинул брови:
— Тот самый Ганс Гросс? Криминалист?
— Тот самый, — ответил Гросс, лучезарно улыбаясь.
— Как славно. — Климт неожиданно обнял криминалиста.
Тот застыл, прижав руки к бокам, недовольно глядя через плечо Климта на Вертена.
— У нас возникли трудности с вашей приятельницей из Оттакринга, — сказал адвокат, предварительно оглядевшись.
Однако Климт, видимо, полагал, что скрывать ему нечего, и громко спросил:
— Она сказала, что я не был у нее вчера ночью?
— Ваша приятельница вообще отказалась разговаривать. Как только узнала, что я ваш адвокат.
Климт положил свою медвежью лапу на плечо Вертена.
— Анна передумает. У нее была нелегкая жизнь. Она не привыкла доверять людям.
— Думаю, ей это не помешает, герр Климт, — произнес Гросс, вступая в разговор. — А тем временем мы могли бы проверить ваше алиби в те дни, когда были совершены другие убийства.
Климт посмотрел на Вертена.
— Это необходимо, — сказал адвокат. — Пожалуйста, сосредоточьтесь на числах, которые я вам назвал: пятнадцатое и тридцатое июня, пятнадцатое июля и второе августа.
Первые три убийства всколыхнули всю Вену, и многие горожане превратились в детективов. Дело в том, что убийства совершались через равные промежутки времени. Утром пятнадцатого июня было обнаружено тело Марии Мюллер, прачки. Затем, немногим больше чем через две недели, тридцатого июня, был убит Феликс Бруннер, слесарь-водопроводчик. Когда пятнадцатого июля случилось третье убийство, все решили, что замысел преступника ясен. Новое злодеяние он совершил спустя пятнадцать дней, и жертвой пала опять женщина из низов, швея Хильда Динер, мать четверых детей. Она вывела поздно вечером на прогулку собаку и не вернулась домой. Ее тело обнаружили в Пратере, как и остальных. Собаку так и не нашли. Таким образом, убийства происходили каждые пятнадцать дней, все жертвы были из простых людей. И соблюдалась последовательность — сначала женщина, потом мужчина, затем снова женщина.
Бульварная пресса призывала население выслеживать убийцу. Нетрудно было догадаться, что следующее преступление должно совершиться тридцатого июля и мужчинам следует быть настороже.
Однако ночь тридцатого июля прошла без особых происшествий. Трое крепких мужчин вызвались бродить по Пратеру, изображая наживку для убийцы. Каждый был при оружии. У одного тяжелая дубинка, у другого кастет, у третьего трость со спрятанным внутри стилетом. При приближении незнакомца все трое среагировали одинаково. В результате школьный учитель из Сан-Плётена, который приехал в Вену на каникулы и заблудился по дороге в свой пансион, получил сотрясение мозга, мелкий воришка-карманник, работавший на улицах рядом с парком аттракционов, отделался сломанной рукой, а полицейскому, одетому в партикулярное платье, досталась резаная рана.
На следующее утро горожане с облегчением вздохнули, полагая, что убийства закончились. Однако спустя три дня преступник снова объявился. На этот раз жертвой стал мужчина, но не из рабочих. Александр фон Флигель был богатый промышленник-парфюмер. Его фабрики в Вене, Линце и Граце среди прочего выпускали модный женский крем для лица. Он засиделся допоздна с приятелями в ресторане и немного перепил. Поэтому домой в карете не поехал, а сказал, что хочет пройтись, протрезвиться. Приятели видели, как он неторопливо двинулся по улице, покуривая сигару. Его тело нашли утром второго августа в Пратере.
Климт тщетно пытался вспомнить, где находился в эти дни. Наконец махнул рукой.
— Нужно спросить Эмилию. Может быть, она в какой-то из дней получала от меня открытку.
Гросс и Вертен переглянулись.
— Мы привыкли переписываться независимо оттого, встречаемся или нет, — пояснил художник. — Открытки красивые. Из нашей мастерской.
— Я уверен, что они красивые, герр Климт, — сказал Гросс. — Но понимаете ли вы важность подтверждения вашего алиби?
— Да. Герр Вертен уже объяснил мне, что если удастся доказать мою непричастность к другим убийствам, то, значит, я не убивал и Лизель. Потому что все эти несчастные убиты одинаковым способом.
— Совершенно верно, — согласился Гросс.
— Думаю, активная защита для меня предпочтительнее.
— Кажется, герр Климт, вы знакомы с юриспруденцией. Знаете меня? А я не настолько глуп, чтобы надеяться на широкую известность.
— Я много читаю, — ответил Климт, чуть улыбнувшись.
— В том числе и Ломброзо.
Улыбка с лица Климта исчезла.
— Откуда вы знаете?
Гросс протянул ему набросок.
— Нашел в доме… вашей приятельницы, в книге «Гениальный человек».
Климт посмотрел на набросок, усмехнулся, затем смял его в шарик и бросил в кучу мусора.
— Вы считаете себя гениальным, герр Климт? — спросил Гросс.
— Признаюсь, иногда считаю. Но бывают времена, когда я ощущаю себя шарлатаном. Вам знакомо подобное чувство, доктор Гросс?
В ответ Гросс лишь загадочно улыбнулся.
Выйдя на улицу, Гросс покачал головой:
— Странный человек, не правда ли? Воображает себя гением, не считающимся с мнением общества, мечется по залу в несуразном восточном халате и в то же время заботится о чести своей жалкой возлюбленной. Как он стал вашим клиентом?
— Должен признаться, случайно, — ответил Вертен. — В молодости Климт имел обыкновение искать вдохновения в Триесте.
— Неужели ездил в Италию?
— Нет, гораздо ближе. В Вене есть такая улица, Триестер-штрассе. Все называют ее Триест. Там собирались ломовые извозчики. Так вот, когда Климта покидало вдохновение, он отправлялся на Триестер-штрассе и затевал драку с первым попавшимся возницей, который обижал своих лошадей. Утверждал, что потасовка высвобождает его жизненную энергию.
— И однажды его арестовали? — спросил Гросс.
Вертен кивнул:
— Да. За членовредительство. Сломал извозчику руку. Но я доказал, что это была самозащита. Противник бросился на него с ножом.
— Человек такой силы, наверное, легко сломает другому шею, — пробормотал Гросс. — Она треснет как грецкий орех.
