Поэтому о Корал Белл пока не было сказано ни слова. В следующие несколько дней Реджинальд время от времени думал: ерунда. Я всегда делаю что-то, о чем ей не рассказываю. Нельзя же рассказывать другому человеку обо всем. И если уж на то пошло, она постоянно бывает в гостях, и сама принимает гостей, и ничего не рассказывает мне. Затем он задумывался, справедливы ли его рассуждения. Конечно, ничего нельзя сравнивать. В жизни не может быть точных параллелей. И тут же он (в связи с параллелями подумав об Эйнштейне) мысленно возвращался к Корал Белл. Она очаровательна, думал он, и невозможно предполагать, что человек вычеркнет из своей жизни всех очаровательных женщин только потому, что женат и любит свою жену...

В то же время, если бы Ормсби провел полдня с Сильвией, помогая ей выбирать платья, а потом они пошли бы выпить чаю... нет-нет, это совсем другое. Здесь не может быть параллелей.

У миссис Стоукер сегодня был выходной. Каждую среду, в ясную погоду и в дождь, она предпринимала связанную со сложнейшими пересадками поездку на автобусе в отдаленный уголок Уилсдена, чтобы поужинать со своей вдовой невесткой. Ее вело скорее желание воспользоваться правом на свободный день, чем удовольствие, которое она получала от этого визита. Братья Стоукер всю жизнь враждовали, причем их жены, вышедшие за них в разгар этой вражды, не были посвящены в ее тонкости. Она перешла по наследству к вдовам и глубоко захватила их в самый трудный период вдовьего траура, но, в отличие от покойных мужей, они гораздо хуже представляли себе, в чем, собственно, дело. Ужины по средам, начинавшиеся холодной бараниной с помидорами и повторением версии младшего Стоукера, который, по воспоминаниям Джейн, утверждал, что все началось с того, что он разбил голову, упав с велосипеда в возрасте восьми лет, или с того, что родители ожидали рождения не его, а дочери, и заканчивавшиеся холодным саговым пудингом и заявлением миссис Стоукер о том, что если бы Законы были Законами, некоторые не могли бы сейчас вести разговоры с соседями насчет шкафов настоящего красного дерева, давно уже утратили характер импровизации, зато приобрели величавость театрального представления, где исполнители знают свои роли назубок, включая финальные реплики. “Надеюсь, ты придешь в следующую среду”, – произносила Джейн без малейшего воодушевления, на что миссис Стоукер так же уныло отвечала: “И я надеюсь”.

Итак, по средам Уэлларды обедали в городе; в эту среду их выбор пал на ресторан “Плющ”. Они не были одеты по-вечернему, поскольку не собирались ни в театр, ни в гости, но думали зайти в кино по пути домой. Изучая меню, Реджинальд уловил улыбку Сильвии, адресованную кому-то позади него. Он посмотрел на нее, увидел, что она продолжает улыбаться, и спросил: “Кто это?”

– Мистер Фондеверил. Он прошел мимо нашего столика в другой зал.

– Фондеверил? Отец леди Ормсби? Он был тогда на ужине. Я не знал, что ты с ним знакома. Не начать ли нам с устриц? А потом решим, что еще взять.

Сколько же устриц, подумал он, гибнет именно по этой причине.

– Хорошо, дорогой.

– Две порции устриц и, пожалуйста, дайте мне карту вин.

Официант поспешно уходит.

– Я познакомилась с ним не в тот вечер, он был на ленче в другой раз.

– У кого? А-а, спасибо. Что мы будем пить, Сильвия?

– Мне не очень хочется. Хотя... Мы не могли бы заказать... что это было за вино?.. То, что мы пили в Италии?

– Кьянти?

– Оно так чудесно называлось.

– Наверное, “Лакрима Кристи”?

– Да, оно. Но только если ты хочешь, дорогой. Это было у леди Ормсби.

– Надеюсь, оно здесь есть, – сказал Реджинальд с сомнением. Заглянул в карту и заказал бутылку.

– Там был лорд Ормсби и он, и все.

– Я не знал, что ты бываешь у них на ленче. Ты ничего мне не рассказывала. – Реджинальд был слегка удивлен и слегка задет.

– Наверное, ты думал о чем-то другом. Я рассказывала тебе.

Подходящий момент рассказать о Корал Белл.

– Ты видела на том ужине леди Эджмур? Наверняка нет. Я ведь рассказывал тебе о ней, правда?

– Не на ужине. Я виделась с ней после. Леди Ормсби приглашала ее на чай.

– Да? – Он опять был и удивлен, и задет. – Я не... – он не договорил. – Она милая, тебе не кажется?

– Очаровательная.

– Я недавно встретил ее случайно на Пиккадилли... Да, спасибо.

Это появились устрицы, сначала перед ней, затем перед ним.

– Она показалась мне не... Спасибо, спасибо.

Теперь черный хлеб, масло, лимон и тому подобное.

– Вы уже решили, что заказать?

– Черт возьми, – пробормотал Реджинальд. – Сильвия, что ты хотела бы?

– Что-нибудь легкое, – ответила Сильвия, без особого интереса разглядывая меню.

– Возьми омлет с почками, жареный картофель и японский салат, – произнес Реджинальд в мгновенном озарении.

– Хорошо.

– В таком случае две порции, – сказал Реджинальд официанту и, возвращаясь к Сильвии и к рассказу, вдруг увидел, что к ним приближается Филби Никсон, изысканный, как герой собственной пьесы.

– Да, и она... Смотри-ка, Никсон! Я должен представить его тебе.

Никсон поймал его взгляд и подошел.

– Сильвия, это мистер Филби Никсон. Моя жена.

Они с улыбкой пожали друг другу руки.

– Нас познакомили, – сказал Никсон, – хотя, может быть, миссис Уэллард не помнит. На днях у леди Эджмур на ленче.

Боже мой, думает Реджинальд.

– Конечно, помню, – ответила Сильвия. – Разве я не рассказывала тебе, дорогой? И о том, как замечательно продвигается пьеса?

– Ах да, – пробормотал Реджинальд.

Что с нами случилось, думает он. Очевидно, я опять думал о чем-то другом. Или читал за завтраком газету.

– Прошу вас, присядьте на минуту и расскажите нам еще о пьесе.

– Я жду Этель и посижу с вами, пока она не придет. Она вечно опаздывает, как вы уже, наверное, убедились.

– Вы говорите об Этель Прентис? – спросила Сильвия.

Черт побери, думает Реджинальд, ведь это знаменитая актриса. Если окажется, что ты знакома и с ней, если ты знакома уже со всеми, а я бедный родственник из провинции, который никого не знает, я просто закричу.

Оказалось, что Сильвия знает ее только по имени.

– Я представлю ее вам, если можно. Кстати, ей страшно хочется сыграть Салли.

Если она будет играть Салли, думает Реджинальд, она должна быть так же хороша, как Сильвия, потому что Салли – это Сильвия. Ну, не совсем. Ведь у Салли... есть чувство юмора. Но впрочем...

– Здесь просто все собрались, – извиняющимся тоном произнес Никсон, поклонившись в четвертый раз с тех пор, как оказался за их столиком. Под “всеми” он понимал актеров, составлявших театральный мир, его мир.

– Кто это вон там? – спросила Сильвия. – Такое знакомое лицо.

– Вилли? Высокий, худощавый? Вилли Эванс. Писатель.

– А-а! Нет, тогда я его не знаю.

– Может быть, просто похож на кого-то.

– Да, скорее всего. На какого-нибудь артиста.

– Поздновато для артистов, – объяснил Никсон. – В такое время здесь бывают только безработные или те, у которых сейчас репетиции.

Он взглянул на часы.

– Десять минут девятого. Мы приближаемся к тому моменту, который Этель считает восемью часами.

– Мисс Прентис не играет сейчас? – спросила Сильвия.

– К счастью, нет. Поэтому мечтает о “Вьюнке”.'

– Она играла раньше с Кассельсом? – интересуется Реджинальд. – Я думаю, они были бы очень хорошей парой.

– Видите ли, – говорит Никсон, – я как раз вчера вечером был у Уилмера. Он жалеет ужасно, но у него подписан договор – он играет в той французской пьесе. Можно, конечно, подождать, пока он освободится, но я думаю... Я не уверен, что он подходит. Что же касается Этель... да вот и она. – Он встал и направился к двери.

Сильвия бросила на Реджинальда быстрый взгляд, в котором читалось жгучее любопытство, а под столом легко коснулась ножкой его ноги.

Реджинальд встал. Знакомство состоялось. Мужчины в некоторой нерешительности. Мисс Прентис, уверенная в себе, надменная, отчеканивает свои реплики. Она обожает “Вьюнок”. Вы, наверное, страшно гордитесь мужем, миссис Уэллард? Страшно. А вы в самом деле собираетесь сыграть Салли? Конечно, она была бы счастлива, но, возможно, придется поехать в Америку. Ее приглашают сыграть в одном фильме. Приветствую вас – как дела – добрый вечер – привет – улыбки четырем разным столикам. Да, она была бы счастлива. Фил, дорогой, мы опаздываем – добрый вечер – и отрываем мистера и миссис Уэллард от устриц. Вы ведь тоже обожаете устрицы? До свидания, миссис Уэллард. До свидания, чудесно было познакомиться с вами, пьеса будет божественная. Еще одна сияющая улыбка, гаснущая, как только актриса отворачивается, и она идет к дверям. Никсон на прощание раскланивается особенно любезно, как бы извиняясь за нее, а может быть и за всех людей сцены, которые, стараясь очаровать каждого встречного, так явно демонстрируют то, что хотели бы скрыть.

– Я не знал, что ты знакома с Никсоном, – садясь, сказал Реджинальд все еще с некоторой досадой.

– Да, он был на ленче у леди Эджмур.

– А? Я даже и не знал...

– Я рассказывала тебе, дорогой, но ты читал “Таймс”.

– Когда это было?

– Ленч был в четверг, а я говорила тебе за завтраком.

– В четверг. Да, значит, после.

– После чего? Ты об этом хотел рассказать мне?

– Да. Знаешь, я встретил ее на Пиккадилли. как раз когда...

– Она говорила мне, что вы пили чай.

Реджинальду вдруг становится стыдно.

– Я хотел рассказать тебе. Мне очень неловко. Не сердись.

– Ничего страшного. Здесь, в Лондоне, никак не найдешь времени поговорить, правда? Я рада, что ты пригласил ее выпить чаю. Она очень обаятельна.

– Она говорила тебе, что мы делали?

– Нет. Только о чаепитии.

Реджинальд признался.

– Понимаешь, как все получилось? – допытывался он. – Она, и я, и Хопкинс...

– Конечно, дорогой. Как ты думаешь, мне понравятся костюмы?

– Надеюсь, – холодно ответил Реджинальд.

Странным образом, он был раздосадован, что это так мало ее задело. Неужели все дорогие ему воспоминания ничего не значат для нее? Но в глубине души он знал, что, если бы Сильвия хоть сколько-то рассердилась, он был бы недоволен не меньше.

– Я бы страшно обиделась, если бы мы жили в деревне, – сказала Сильвия. – Я так люблю встретиться с тобой в книжном и потом отправиться вместе к портному. Но когда живешь в Лондоне, все по-другому.

– Да, верно, – согласился Реджинальд, вдруг почувствовав себя гораздо лучше.

Дорогая моя, подумал он, вот сейчас ты сказала именно то, что нужно.

– Кругом столько разных людей.

– Да, я думаю, дело в этом.

Он вдруг задумался, сравнивает ли Сильвия его со всеми этими людьми, как он сравнивает ее, и мысль эта обеспокоила его.