53
Мы на пути из Гонконга в Иокогаму, Япония. Между тем приближается Новый год. Стоя на носу парохода — в запретной зоне, — я подставляю лицо ветру и морским брызгам и смотрю на горизонт. Я рада, что совершаю такое увлекательное путешествие, но также и встревожена: моя подражательница не просто может украсть у меня лавры — из-за унизительного поражения мне придется уйти из профессии.
Говорят, что я вижу мир черно-белым. Наверное, так и есть. Победа или поражение. Никаких компромиссов.
Я знаю, это неправильно, но такова моя натура. Возможно, потому я так отчаянно держусь за память о «мистере Кливленде» — как собака, заскочившая в фургон с мясом, я вцепилась зубами в эту тему, и ничто на свете не заставит меня отпустить ее.
Отбросив в сторону мрачные мысли о своих недостатках, я раздумываю о кругосветке. Моя судьба связана с этим пароходом, потому что предстоящий отрезок пути — самый протяженный: более тысячи шестисот миль до Иокогамы и потом еще пять тысяч по просторам Тихого океана до Сан-Франциско. После этого на «железном коне» через весь континент до Восточного побережья Америки.
Морская тишь и пребывание в одиночестве способствуют тому, что я снова погружаюсь в свои мысли, а это опасная ситуация, слишком часто приводившая меня к беде. Учитывая, что на борту находится фокусник, специализирующийся на чтении запечатанных посланий — а он даст представление в канун Нового года, — появляется возможность включить свое богатое воображение, которое, по мнению Фредерика Селуса и лорда Уортона, я неумеренно использую.
И вот я придумала, как пролить немного света на тайну, прибегнув к ловкости своих рук, и, прежде чем судовой колокол возвестит о наступлении Нового года, я приведу в действие разработанный мною план.
Еще через каких-то несколько часов 1889 год уйдет в анналы истории и наступит 1890-й.
День такой теплый, что мы не заворачиваемся ни в какие шали, платки или пледы. Ранним вечером пассажиры сидят в общем зале, беседуют и рассказывают всякие истории. Мне не хочется с кем-либо контактировать, но я заставляю себя принять участие в общем разговоре, чтобы отвлечься, потому что мой план дерзок и я нервничаю.
У капитана есть шарманка, которую он принес в зал, и по очереди с судовым врачом они крутят ручку.
Спустя некоторое время мы идем в вестибюль ресторана, где помощник капитана угощает нас пуншем, шампанским и устрицами, которые он припас в Америке специально для этого случая.
Потом веселый японец из Иокогамы, жена которого такая же веселая и добродушная, учит собравшихся пассажиров исполнять под простую и легко запоминающуюся мелодию песенку, состоящую из одной строки: «Ослик радостно поет, выйдя на лужок. Ослик радостно поет, выйдя на лужок. Эй-хо-ха! Эй-хо-ха!»
Я потягиваю пунш, слушаю, как поют пассажиры, и смеюсь. Я не осмеливаюсь пить шампанское, потому что мне нужно прочно стоять на ногах и иметь светлую голову.
После того как объявляют о начале представления иллюзиониста, мы проходим в ресторан, где устроили небольшую сцену.
Наступает время и для моего представления. Придуманный мною план состоит в том, чтобы заставить тех, кто нанял мнимую Амелию Кливленд, выдать себя.
Для этого мне нужно собрать за одним столом Сару, лорда и леди Уортон и Фредерика. Поэтому я уговорила капитана пригласить их за его стол, и еще фон Райха, поскольку он, как кажется, идет на поводу у Уортонов. Я буду сидеть с ними и наблюдать за их лицами, когда проделаю свой трюк.
Вытащить на свет божий двух затворниц — леди Уортон и Сару — и усадить их за стол было нелегко, но капитан уговорил ее светлость, которая пришла в вуали. Сару мне удалось выманить из ее монастыря, предложив выйти в свет в каком-нибудь измененном облике. Это был вызов, и она не могла его не принять; Сара решила явиться в образе немолодой русской княгини, роль которой когда-то исполняла.
Какими бы ни были мои подозрения в отношении Сары, я не только обожаю ее как человека, но, подобно всему миру, трепещу перед ее талантом. Фредерик поведал мне, что он видел Сару на сцене в Париже, когда она играла роль, не вставая со стула, и тем не менее очаровала зрителей и затмила других исполнителей.
Иллюзионист называет себя «Великий Нельсон». В начале представления зрителям раздают бумагу, карандаши, конверты и предлагают написать короткую записку — не более десяти слов, — положить бумагу в конверт и запечатать его.
Конверты сделаны из толстой бумаги, и иллюзионист не может видеть сквозь нее, даже если будет смотреть на просвет.
Когда приходит время собирать конверты у пассажиров, Великий Нельсон говорит:
— Приглашаю добровольца собрать запечатанные конверты.
Я вскакиваю с места и сразу же начинаю их собирать.
— Мисс, пожалуйста, убедитесь, что они все запечатаны и что сквозь них ничего нельзя увидеть.
Собрав конверты, я вкладываю в стопку и свой, так чтобы он был ближе к верху — тогда иллюзионист скорее его прочитает. Я передаю на сцену конверты и поворачиваюсь, чтобы вернуться на место.
— Это еще не все, любезная. — Обращаясь к публике, он говорит: — Чтобы доказать свою сверхъестественную способность видеть сквозь конверт, я попрошу эту очаровательную леди давать мне их по одному.
— Простите, я не могу.
— Давайте поаплодируем этой молодой женщине, которая любезно предложила свои услуги.
Я подавляю стон, когда люди начинают мне хлопать, ведь я хотела быть за столом, чтобы наблюдать за своими соседями.
— Пожалуйста, дайте первый конверт, — говорит он мне.
С мрачным видом я передаю его.
Едва взглянув на конверт, Великий Нельсон произносит:
— Здесь написано: «Этот пароход самый хороший».
Он разрывает конверт и читает вслух записку, повторяя слово в слово то, что сказал ранее. Глядя на публику, фокусник поднимает руку, чтобы закрыть глаза от света, направленного на сцену.
— Правильно? — спрашивает он кого-то в зале, потом восторженно поднимает записку вверх. — Как видите, я прочитал записку правильно до того, как вскрыл конверт.
Снова раздаются аплодисменты, и я даю ему второй конверт. Иллюзионист сообщает, какого содержания записка находится в нем, потом вскрывает конверт и в подтверждение своих слов читает вслух что там написано, — о размере шляпы на женщине из зала, в которой я узнаю пассажирку, плывущую вместе со мной от самого Коломбо.
Я передаю иллюзионисту третий конверт.
— Эта записка не совсем обычная, — говорит он публике, прежде чем открыть его. — В ней сказано: «Вирджиния Лин шлет привет». — Я вздрогнула: этот текст написала я. Фокусник открывает конверт, читает записку вслух, прикрывает глаза рукой от света и спрашивает собравшихся: — Подтвердит ли автор послания, что я прав?
Никто не подает голоса, и он повторяет вопрос. Не желая ставить человека в неудобное положение или подрывать его репутацию из-за своих тайных замыслов, я робко поднимаю руку.
— Это моя записка.
— Правильно ли я ее прочитал?
— Правильно.
Стоя с понурым видом на сцене и давая иллюзионисту следующий конверт, я подавляю в себе желание с криком убежать из зала. Какое фиаско! Я рассчитывала сидеть за столом и наблюдать за лицами своих подозреваемых, когда будет произнесено имя Вирджинии Лин. Но я стою на сцене в лучах яркого света и оттого не вижу сидящих в зале.
Все, чего мне удалось добиться, — это выставить себя на посмешище по крайней мере одному человеку из присутствующих, тому, кто нанял Вирджинию Лин, кем бы он ни был.
Выполнив обязанности перед Великим Нельсоном, я не сажусь на свое место за столом, а останавливаюсь возле Сары и шепчу ей:
— У меня болит голова.
И иду в каюту хандрить.
Не успеваю я сделать и нескольких шагов, выйдя из ресторана, как меня догоняет Сара.
— Ты должна сказать мне, как делается этот фокус с конвертами. Ты единственная, кому фон Райх раскрывает секреты.
— Я обещала ему больше никому не рассказывать.
— Скажи мне, иначе я распущу слух, что ты больна сифилисом.
— Это подло. Ну ладно, он не брал с меня обещаний относительно фокуса с конвертами, но что касается других, то я поклялась молчать как рыба.
— Давай говори.
— Когда фокусник открывает первый конверт, он сообщает нечто такое, что не написано на листке бумаги.
— Не написано? Не понимаю.
— Вспомните, до того как фокусник вскрыл первый конверт, он объявил: в записке, мол, сказано, что это лучший корабль. Потом он вскрыл конверт, прочитал вложенную в него записку и сказал, что был прав.
— Да.
— На самом деле фокусник прочитал записку от женщины, которая писала о размере шляпы, но он сказал неправду, заявив нам, что в ней говорится о пароходе.
— Но кто-то же подтвердил, что записка о пароходе.
— Нет. Если вы вспомните, то убедитесь, что никто не говорил этого во всеуслышание. Великий Нельсон просто смотрел на публику и делал вид, что кто-то подал некий знак, будто это его записка. В зале было темно, так что ни у кого не возникло сомнений, хотя никто не видел, чтобы кто-то взмахнул рукой или кивнул, подтверждая правоту фокусника.
— Значит, иллюзионист прочитал вымышленную записку и сделал вид, что кто-то подтвердил ее. Но я пока не поняла, чего он таким приемом добился.
— Это дало ему возможность прочитать про себя первую подлинную записку. Из нее, как я сказала, он узнает, что речь идет о шляпе. Потом фокусник вскрывает следующий конверт.
— Теперь поняла! Он читает вторую записку про себя и узнает о чем она, но сообщает публике, что говорилось в первой. Фокусник все время идет на шаг впереди, делая вид, что читает послания сквозь конверт, в то время как он на самом деле уже вскрыл предыдущий конверт и запомнил его содержание.
— Всегда есть простые объяснения сложным фокусам. В жизни все иначе.
— Это верно. — Сара хмурит брови, глядя на меня, и я думаю, не хочет ли она сказать что-либо о моей неудачной попытке выявить человека, нанявшего Вирджинию Лин. Тогда мне станет ясно, что наняла ее именно Сара.
— Иди в свою каюту и ложись спать, — говорит, однако, она. — Ты правда плохо выглядишь. И прими порошки от головной боли. Если это не поможет, у меня есть винишко с кокой.
Я отказываюсь от этого «винишка», крепкого, с настоем из кокаиновых листьев, и ухожу поджав хвост в свою каюту.
Обезьянка начинает визжать и прыгать вверх-вниз в клетке, но сразу замолкает, увидев выражение моего лица.
Я сажусь на кровать и не знаю, то ли мне вопить от гнева, то ли реветь от жалости к себе. Какой промах! И еще эти чертовы огни рампы.
— Я не отступлюсь, — говорю я обезьянке.
Я просто выжду, а когда буду готова, сделаю решающий ход; пока же мне остается продвигаться шаг за шагом. Даже если это будут маленькие шаги, я стану ближе к намеченной цели.
Незадолго до полуночи в дверь стучит горничная.
— Ваши друзья просят вас вернуться и встретить с ними Новый год.
Я неохотно возвращаюсь в ресторан. Там всем разливают шампанское. Фредерик дает мне бокал.
— Я поставила себя в глупое положение, — признаюсь я.
Он с удивлением смотрит на меня и качает головой, словно не понимает, о чем я говорю. Странно. Неужели он такой хороший актер? Или я не права в своих подозрениях и это не он организовал визит ко мне мнимой Амелии Кливленд?
Когда судовой колокол бьет восемь раз, мы встаем, запеваем «Старое доброе время» с бокалами в руке и после последнего куплета пожимаем друг другу руки, желая счастья в Новом году. 1889 год закончился, начинается 1890-й со всеми его радостями и печалями.
Фредерик провожает меня до моей каюты, и мы стоим друг перед другом в коридоре, зная, что каждый из нас скрывает свои тайны. Какое-то время царит неловкая тишина. Он нарушает ее:
— Нелли, охота на крупного зверя — опасное занятие. Оно требует большой выносливости и способности жить в самых тяжелых условиях. Я никогда раньше не брал женщину с собой на такое дело и поклялся никогда не брать, но, встретив вас, понял, что был не прав. Вы способны превзойти большинство мужчин, хотя вдвое уступаете им в росте и во много раз — в силе.
Я сияю от нескромной гордости.
— Но это не все, — продолжает он. — Вы еще красивы и обаятельны.
— А вы большой лжец, — говорю я, все еще сияя. — Продолжайте.
Он улыбается.
— Я рад, что встретил вас, Нелли, и надеюсь, что когда-нибудь вы составите мне компанию во время одной из моих поездок. Думаю, у нас получится хороший тандем.
Сердце мое тает, когда я смотрю в его добрые синие глаза.
— Мне бы очень хотелось этого, — говорю я, но в глубине души сомневаюсь в его словах. Я все еще не доверяю ему.
— Очень хорошо. Значит, решено. — Прежде чем уйти, он медленно наклоняется и целует меня в губы. — С Новым годом, Нелли.
Вскоре я засыпаю, убаюканная звуками знакомых песен, которые поют мужчины в курительной комнате под моей каютой, с ощущением теплых уст Фредерика на своих губах и его тела, льнущего ко мне.
