Первый взгляд на Гонконг мы бросаем рано утром: сверкающие в лучах восходящего солнца, похожие на замки дома поднимаются уступами по склону горы. При входе в гавань производится залп из орудия: как объяснил капитан, по традиции, сложившейся для почтовых судов.

Великолепная гавань окружена стеной гор. На ее зеркальной поверхности оставляют след самые разные суда из многих стран: тяжелые бронированные торпедные катера, паровые почтовые суда, португальские лорчи, китайские джонки и сампаны.

Китайское судно со странной, высоко поднятой над водой кормой и громадным глазом на носу медленно выходит в открытое море.

Экзотическое и элегантное, думаю я о нем, но кто-то из помощников капитана говорит, что оно ненадежное при волнении.

Мы с Фредериком доплываем до берега на лодке, выходим на пирс и идем в его конец, где выбираем паланкин, в котором нас отнесут в город. Я думала, что мы воспользуемся рикшей, но только в городе поняла, что колеса не годятся для здешних крутых улиц.

Носильщики палантинов — агрессивные, как извозчики у железнодорожных вокзалов в Америке: стараются отбить друг у друга пассажиров.

Нас несут по улице, тянущейся вдоль берега, мимо различных складов и переполненных китайскими семьями зданий с высокими балконами. На палках, торчащих из них, сушится белье, которое висит, как, например, пальто на вешалке. Все это выглядит так, словно каждая семья, живущая на улице, выставила напоказ свою одежду.

Свернув с прибрежной улицы, наши носильщики поднимаются по дороге, серпантином вьющейся вверх по горе от одной террасы к другой, а потом спускающейся вниз. Когда мы добираемся до делового центра, я расстаюсь с Фредериком. Мне нужно попасть в Восточно-Западную судоходную компанию, чтобы узнать, когда в ближайшее время я смогу отплыть в Японию и продолжить свое путешествие.

Всего лишь тридцать девять дней прошли со дня моего отъезда из Нью-Йорка, и я — в Китае, то есть объехала полмира. На «Ориентале» я не только наверстала пять дней, потерянных в Коломбо, но пароход пришел на два дня раньше, чем я ожидала, и это при встречном северо-восточном муссоне.

Я вхожу в офис пароходной компании в приподнятом настроении, оттого что мне везет, и без тени сомнения, что будет везти и в дальнейшем.

— Скажите, пожалуйста, когда отплывает ближайший пароход в Японию? — спрашиваю я клерка за стойкой.

— Одну минуту, — говорит он и уходит во внутреннюю комнату. Потом возвращается еще с одним молодым человеком, который вопросительно смотрит на меня.

Когда я повторяю свой вопрос, он интересуется:

— Как вас зовут?

— Нелли Блай, — отвечаю я с некоторым удивлением.

— Пойдемте, — приглашает он меня во внутреннюю комнату с определенной нервозностью в голосе.

Я иду за ним. Предложив мне сесть, он уверенно говорит:

— Вы опоздаете.

— Думаю, нет. Я наверстала опоздание.

Вообще-то я удивлена его заявлением. Он говорит так, будто Тихий океан высох после моего отправления из Нью-Йорка или все пароходы на этой линии были уничтожены.

— Вы проиграете, — снова произносит он с уверенным видом.

— Проиграю? С какой стати? Что вы имеете в виду? — засыпаю я его вопросами, начиная думать, что он не в своем уме.

— Вы участвуете в состязании на побитие рекорда в кругосветном путешествии? — спрашивает он, будто не верит, что я Нелли Блай.

— Да, абсолютно верно. Для меня это гонка со временем.

— Не для вас одной. Для нее тоже.

— Для кого именно? — Я думаю, у бедняги совсем съехала крыша.

— Для другой женщины. Она выиграет. Она уехала отсюда три дня назад.

Я тупо смотрю на него:

— Другая женщина?

— Разве вы не знали? В тот день, когда вы отправлялись из Нью-Йорка, выехала еще одна женщина с намерением опередить вас. Она отбыла отсюда три дня назад. Вероятно, вы встретились где-то в Малаккском проливе. По ее словам, ей позволено платить любую сумму, чтобы пароходы выходили из порта раньше, чем по расписанию. Ее редактор предложил тысячу долларов Восточно-Западной компании, чтобы «Океаник» вышел из Сан-Франциско на два дня раньше. Они не согласились, но сделали все возможное, чтобы пароход поспел к отплытию английского почтового судна на Цейлон. Если бы они не прибыли сюда раньше, то она не успела бы на это судно и задержалась на десять дней. Но она успела и отбыла три дня назад, а вам придется здесь ждать пять дней.

— Да, ситуация не из приятных, — спокойно говорю я и даже изображаю на губах улыбку, хотя на сердце кошки скребут.

— Удивляюсь, почему вы ничего не знали об этом. Она представила дело так, будто обо всем было договорено заранее.

— Я не думаю, что мой редактор стал бы договариваться, не поставив меня в известность, — категорически заявляю я. — Не получали ли вы телеграммы или письма из Нью-Йорка на мое имя?

— Нет, не получали.

— Наверное, в редакции ничего не знают об этой женщине.

— Знают. Она работала в той же газете, что и вы, до самого последнего дня перед своим отбытием.

— Уточните, пожалуйста, — говорю я по возможности спокойно. — Я действительно не смогу выбраться отсюда в течение пяти дней?

— Совершенно верно, и я думаю, что вы не доберетесь до Нью-Йорка за восемьдесят дней. А она намеревается уложиться в семьдесят. У нее есть письма чиновникам пароходных компаний по всем точкам с просьбой всячески содействовать ей. У вас есть какие-нибудь письма?

— Только одно, от агента судоходной компании «Пенинсьюлар энд ориентал» с просьбой к капитанам судов помогать мне, потому что я путешествую одна. И все, — говорю я с застенчивой улыбкой.

— Тем более вы проиграете. У вас нет шансов. Вы потеряете здесь пять дней и еще пять — в Иокогаме, к тому же в это время года плавание по Тихому океану будет не быстрым.

— Я обещала своему редактору, что совершу кругосветное путешествие за семьдесят пять дней, и если мне удастся, буду довольна, — говорю я безразличным тоном. — Я ни с кем не соревнуюсь. Если кто-то намеревается пройти кругосветку быстрее, это его личное дело.

Я выхожу из здания судоходной компании с невеселыми мыслями. Мое заявление, что я ни с кем не соревнуюсь, конечно, было попыткой спрятать свой ужас перед реальной возможностью оказаться побежденной кем-то, кто украл мою идею.

«Не давай собственным страхам взять над тобой верх», — говорю я себе. Я неизбежно проиграю, если буду бояться потерпеть неудачу, вместо того чтобы предвкушать успех.

Я еду на рикше в свой отель и вдруг замечаю знакомую фигуру на другой коляске, поворачивающей за угол впереди нас. Леди Уортон.

Мне кажется странным, что она одна. Меня тоже никто не сопровождает, но это мой образ жизни и удел. Однако ее светлость — дама из общества, которое осудило бы леди Уортон за появление без эскорта на улицах Гонконга, где царит хаос. К тому же она придерживается более строгих правил и более консервативна в поведении, чем, по моим представлениям, большинство женщин ее положения.

Скорее из любопытства, чем по какой-либо иной причине, я говорю своему вознице повернуть на ту же улицу. Первое, что приходит на мой репортерский ум, — она направляется на романтическое свидание, но не со своим мужем, конечно.

Когда мы поворачиваем за угол, я вижу, что она слезает с коляски перед рестораном.

Двое мужчин встречают ее.

Я настолько поражена, что забываю сказать рикше, чтобы он повернул обратно, и мы проезжаем мимо всех троих, когда они входят в ресторан. Мне ничего не остается, как отвернуться и смотреть в противоположную сторону. Сердце у меня колотится, и голова идет кругом.

Один их тех, кто встречал леди Уортон, — Фредерик Селус.

Другой — пьяный задира моряк с рынка в Коломбо.