35
Мы расходимся по своим комнатам, чтобы распаковать вещи и принять ванну. Фредерик пригласил Сару и меня на «тиффин», что на Индийском субконтиненте означает, как он сказал, второй завтрак, или ленч.
Его приглашение ставит меня перед дилеммой: либо смириться с тем, что он будет оказывать внимание и мне, и самой желанной женщине в мире, либо сидеть и дуться в своем номере.
Я великодушно соглашаюсь — нелепо подчиняться низменным инстинктам и показывать себя ничтожной и ревнивой.
После прохладной освежающей ванны я быстро одеваюсь и выхожу из комнаты. Мне нужно кое-что сделать, до того как я встречусь с ними.
Я решаю, что рикша доставит меня к месту назначения быстрее, чем если я пойду пешком.
В воздухе витает специфический запах, когда мы движемся по улице, и его источник не в городе. Помимо того что на рикшах ничего нет, кроме набедренной повязки, они, как мне кажется, намазывают себя то ли растительным маслом, толи жиром. Когда жарко и они потеют на бегу, хочется, чтобы на них было больше одежды и меньше масла со своеобразным запахом.
Мне стыдно, что я еду в повозке, которую везет человек, но, проехав небольшое расстояние, утешаю себя мыслью, что он таким способом зарабатывает на жизнь себе и своей семье.
Проезжая часть улиц в превосходном состоянии. Чем объяснить это, я не знаю. Может быть, мостовая остается гладкой потому, что по улицам не ездят пивные фургоны, или из-за того, что здесь нет нью-йоркских муниципальных чиновников, отвечающих за состояние дорог.
Пункт моего назначения — редакция местной газеты, где я встречаюсь с двумя смышлеными молодыми шотландцами, владельцами обеих городских газет. Они с большим вниманием выслушали историю моего путешествия и задают много вопросов.
Я интересуюсь новостями из Египта, и мне говорят, что согласно проступающим оттуда сообщениям махдисты совершают злодейские нападения, но о происшествии на рынке в Порт-Саиде не упоминается, и я больше не развиваю эту тему.
Когда нужно уходить, я приступаю к осуществлению своего хитрого плана.
Зная, что газетчики постоянно имеют дело с местным отделением связи, я отдаю им тексты телеграмм и деньги за отправку моему редактору в Нью-Йорке и лондонскому корреспонденту «Уорлд».
— Не могли бы вы это сделать для меня? — говорю я с милой улыбкой. — Сегодня я занята под завязку.
Они любезно соглашаются.
В телеграмме, адресованной в Нью-Йорк, содержится краткое изложение событий с того момента, как я отплыла из Порт-Саида, без упоминания о покушении на меня и происшествии на рынке. В телеграмме, отправляемой в Лондон, я прошу корреспондента собрать информацию о торговце ножевыми изделиями Джоне Кливленде и прислать ответ в Гонконг, чтобы было больше времени на тщательную проверку.
Теперь мне уже не нужно беспокоиться, что кто-то пойдет за мной на телеграф, и что ко мне будут относиться как к провокатору.
Возвращаясь, я останавливаю рикшу в нескольких кварталах от отеля, чтобы полюбоваться экзотическими сиенами на улице, в частности выступлениями заклинателей змей и фокусников. Они почти целиком обнаженные, иногда в поношенном подобии жилета или с тюрбаном на голове, но чаще всего с непокрытой головой. Фокусы исполняются с большим мастерством.
Самый интересный трюк, на мой взгляд, — это выращивание дерева. Фокусники показывают семечко, потом кладут его на землю и засыпают горстью земли. Этот небольшой холмик они накрывают платком, который сначала передают зрителям, чтобы те могли убедиться, что в нем ничего не спрятано.
Над холмиком фокусники что-то напевают и через некоторое время поднимают платок. Под ним из-под земли появился зеленый росток.
Зрители смотрят на это с недоверием, а исполнитель говорит: «Дерево плохой, дерево очень маленький». Накрыв его снова платком, он опять напевает заклинания. Платок снова поднимается, и все видят, что росток стал больше, но он опять не нравится фокуснику: «Дерево плохой, дерево очень маленький». И кудесник снова накрывает его.
Так продолжается до тех пор, пока дерево не вырастет почти на несколько футов. Тогда он выдергивает его из земли, показывая нам корни.
Затем фокусник спрашивает, хотим ли мы посмотреть, как танцует змея.
Я говорю, что хочу, но буду платить только за то, чтобы увидеть, как змея танцует, и не за что другое.
Все мы отступаем на несколько шагов назад, когда заклинатель поднимает с корзины крышку и из нее медленно выползает кобра и сворачивается кольцами.
Как и ее египетская родственница, змея — одно из самых ядовитых созданий на Земле, однако заклинатель беззаботно ходит рядом с ней, словно она безобидная садовая змея.
Потом заклинатель начинает играть на маленькой дудочке. Змея неторопливо поднимается, и ее шея расширяется, когда она делает злобные выпады против флейты, продолжая подниматься все выше и выше с каждым движением, пока кобра чуть ли не становится на кончик хвоста.
Змея вдруг бросается на заклинателя, но он с быстротой молнии ловко хватает ее за голову и так сильно сжимает, что я вижу, как кровь выступает у нее изо рта.
Он еще некоторое время борется со змеей, держа ее за голову, потом опускает переднюю часть рептилии в корзину; кобра при этом яростно хлещет хвостом по земле.
Когда она целиком оказывается под крышкой, я с облегчением выдыхаю, а заклинатель грустно говорит мне:
— Кобра не танцевать, кобра очень молодой, кобра очень свежий.
Что и говорить — кобра действительно очень свежая.
Я щедро вознаграждаю заклинателя ради его семьи. Я думаю, заклинание змей — малодоходное занятие.
— Вы не хотите спросить, как это делается?
Фон Райх улыбается мне. Я не видела, как он подошел.
— На сей раз мне понятно. Змея реагирует на музыку.
Он качает головой:
— Ей нет дела до музыки. Она следит за движением флейты. Для таких представлений берут кобр, потому что их внимание приковывает движение и они относительно медлительны, когда наносят удар, по крайней мере в сравнении с другими сородичами. А эта еще слишком молода, ее нужно дрессировать.
— Вы остановились в «Гранд Ориентал»? — спрашиваю я фон Райха, когда мы направляемся к отелю.
— Нет, к сожалению, в гостинице более низкого разряда. К тому времени, когда мы прибыли, все номера в «Ориентале» были заняты. Я не слишком опытный путешественник, чтобы преуспевать в гонках такого рода.
Я оставляю его замечание без комментария, но благодарю Бога, поскольку Уортоны, вероятно, тоже не в моем отеле.
Джентльмен из Вены поглаживает свои длинные золотистые усы и краем глаза смотрит на меня, идя рядом со мной.
— Мне досадно, фрейлейн, что вы находите общество английского охотника более приятным, чем мое.
— Вовсе нет. Я отчасти приняла авансы мистера Селуса, потому что вы были заняты ухаживанием за каждой доступной женщиной на борту.
Он усмехается:
— Я только пытаюсь скрасить досуг одиноким женщинам.
— У некоторых из этих одиноких женщин, с каковыми вы флиртуете, есть мужья.
— Я также делаю одолжение и мужьям. Они могут наслаждаться сигарами и бренди, а я могу наслаждаться их женами.
Он смеется своему остроумию, и я вместе с ним.
— Ну что же, по крайней мере в своеобразной честности вам не откажешь. — Я решаю немного прощупать почву. — Лорд Уортон не говорил вам, что нелестно думает обо мне?
— В окружении его светлости о вас стараются не упоминать, поскольку при произнесении вашего имени его того и гляди хватит удар.
Он снова разражается смехом.
— Вы, конечно, понимаете, что я совершенно неповинна ни в каком проступке.
— Лорд Уортон так не считает. По его мнению, вы чересчур назойливая журналистка, постоянно сующая нос не в свое дело. Вы влезаете в крайне болезненную проблему: кто будет контролировать ту канаву, что соединяет Средиземное море с Красным.
— А вы считаете так же, как лорд Уортон?
— Я считаю, что у вас очень миленький носик. И что его могут оторвать, если вы будете и впредь совать его куда не следует.
Когда я возвращаюсь в гостиницу, Сара и Фредерик ждут меня у входа в ресторан. Они увлечены беседой, как давние друзья.
Изобразив на лице уверенную улыбку, я позволяю Фредерику вести нас обеих в ресторан. Я полна решимости не обнаруживать ненавистные мне чувства ревности и неполноценности — даже если меня подвергнут китайской казни «тысячи порезов».
— Я останавливался в этом отеле ранее, — говорит Фредерик. — Кухня у них очень хорошая.
— Тогда вы будете заказывать, — решает Сара. — Мы в этом деле несведущи.
Господи, она действительно умеет согревать сердца мужчин! Вуаль снова скрывает ее лицо. Жаль, что она не сделала этого раньше. А еще лучше, если бы ей, как фон Райху, вообще не досталось номера в «Ориентале».
Нелли — птичка-невеличка, Нелли — птичка-невеличка…
В ресторане комфортная прохлада, и обстановка не уступает другим помещениям гостиницы по части живописной величественности. Небольшие столы изящно сервированы и украшены растущими на Цейлоне цветами богатой колоритной гаммы и изысканной формы, но лишенными аромата. Мне это особенно приятно, поскольку, непонятно почему, многие цветочные запахи вызывают у меня головную боль. Вероятно, я унаследовала подобную странность от мамы, которая никогда не пользовалась духами.
Над нашими головами, на небольшом расстоянии от столов, висят длинные полотнища, прикрепленные к бамбуковым палкам. Фредерик говорит, что эти конструкции называются «панкха». Они раскачиваются посредством веревочных блоков мужчинами и мальчиками и создают прохладный ветерок в помещении, благодаря чему гости пребывают в атмосфере еще большего комфорта.
Пока Фредерик отвечает на вопрос Сары о красивом волнорезе, который мы видели, когда подплывали к Коломбо, я смотрю вокруг, впитывая атмосферу и аромат экзотических блюд. Вдруг мою мечтательность прерывает восклицание Сары и хлопок в ладоши.
— Я была бы очень рада! — восторгается она.
— После ужина, примерно в девять, самое подходящее время, — говорит мне Фредерик.
— Извините. Я задумалась.
— Сегодня вечером состоится представление иллюзионистов, и я уверен: вам обеим понравится. И Сара хочет увидеть знаменитый волнорез. Мы можем сделать там остановку.
— Почему бы вам обоим… — начинаю я. Ощущение, что я дурнушка и нежелательный элемент, все же берет надо мной верх.
— Вы должны поехать, — настаивает Фредерик. — Такая возможность посмотреть выступление известнейших в мире иллюзионистов может больше не представиться в жизни.
— Пожалуйста, Нелли. Это так интересно, — умоляет Сара.
— Хорошо.
Единственное, что пересиливает мою ревность, — это любознательность и боязнь остаться не удел. Матушка говорила, что она никогда ни в чем не ограничивала меня, когда я была ребенком, моя же боязнь оказаться вне игры происходит от того, что я была самой младшей из тринадцати детей в семье.
Когда я поднимаюсь по лестнице к себе в номер, мне вдруг приходит на ум неожиданная мысль.
Сара пришла на ленч в вуали.
Она всегда носит ее на людях.
Но когда актриса встретила Фредерика и меня в гостиной отеля, она держала вуаль в руке.
Почему столь легко узнаваемая женщина сняла вуаль?
На этот вопрос я нахожу быстрый ответ: она хотела, чтобы ее узнал Фредерик.
Но зачем ей нужно, чтобы он узнал ее?
