9
Я вернулась в свою каюту и стала расхаживать по ней взад-вперед как тигр в клетке. Все новые и новые вопросы вертелись у меня в голове. Мог ли Кливленд вернуться на пароход и поставить в известность капитана о своем решении, вместо того чтобы поручать незнакомцу на берегу сделать это? И зачем тому же Кливленду передавать через лорда Уортона указание переправить свой багаж на берег?
Для начала я прихожу к выводу, что ключ нужно поместить в надежное место, пока не решу, что с ним делать дальше. И я вспоминаю про тайник в моих ботинках.
Башмачник, изготовлявший мне ботинки для путешествия, предложил сделать каблуки полыми, чтобы я могла положить в них несколько золотых монет.
«Если вдруг украдут кошелек, у вас останутся кое-какие деньги».
Сломанный на части скарабей является уликой, которую я не могу спрятать, поэтому я выбрасываю его в иллюминатор. Так будет лучше.
Избавившись от этой проблемы, я должна спокойно заснуть, но не могу. Мысли долбят мне голову с упорством дятла на дереве. Мне остается только накинуть пальто и, выйдя на палубу, расхаживать от кормы до носа в надежде дать успокоение истомленному сознанию.
Стюард Реймонд опускает в сетке багаж за борт судна, когда я выхожу на палубу. Должно быть, это те самые чемоданы, что я видела в каюте мистера Кливленда.
На меня падает тень, когда к перилам подходит человек и становится рядом со мной.
— Я тоже не могу спать, — говорит мистер Селус.
У него немного смущенный вид, словно он чувствует себя неловко. Вероятно, Селус не думал, что это я, когда подошел, а вежливо ретироваться уже было поздно. Или он хочет показать, что я стала причиной его бессонницы.
— Багаж мистера Кливленда отправляют на берег. — Я киваю на опускаемый за борт груз.
— Именно, — отвечает он, употребив типично английское выражение.
— Полагаю, мистер Кливленд с нетерпением ждет на берегу, когда подплывет лодка с его багажом, — говорю я с иронией, глядя на берег, от которого мы отстоим слишком далеко, чтобы там можно было что-либо разглядеть в темноте. — Вы видите его?
Мистер Селус издает гортанный звук, означающий, что он сожалеет о попытке быть вежливым со мной и что я достала его своей навязчивой идеей. Селус поворачивается, собираясь уйти, и в этот момент снизу раздается крик.
Большой чемодан вываливается из сетки и ударяется о борт лодки, пришвартованной к пароходу. В момент удара чемодан раскрывается на секунду и падает в воду, но лодочник успевает схватить его.
— Он пустой, — шепчу я.
— Что? — Селус останавливается и смотрит за борт. — Слишком темно, и ничего не видно.
— Я видела, когда он раскрылся. Чемодан пустой.
По лицу Селуса я сужу, что он готов поверить мне на слово, но сомневается, заслуживаю ли я этого. Селус вроде бы хочет мне что-то сказать, но пожимает плечами и отходит от края палубы.
— Спокойной ночи, мисс Блай. Нам обоим нужно немного поспать, поскольку завтра рано утром мы будем проходить через самый большой водный путь, построенный человеком.
Некоторое время я стою у перил и смотрю, как багаж выгружается в лодку. Определенно чемодан был пуст. Еще больше вопросов начинает вертеться у меня в голове.
Повернувшись, чтобы идти в каюту, я встречаюсь взглядом с Реймондом.
Я хмурю брови, тем самым давая ему понять, что вовсе не дура и знаю, какими махинациями занимаются на корабле. В ответ он неожиданно бросает на меня недобрый взгляд.
«Я не должна раскрывать карты», — повторяю себе, спускаясь по слабо освещенным трапам и идя по коридору в свою каюту.
Темная фигура появляется впереди меня в дальнем конце коридора, а потом скрывается в одной из кают — таинственная женщина в черном, которую я видела раньше на палубе во время прогулок. Для меня было приятной неожиданностью узнать, что это Сара Винчестер, наследница знаменитой оружейной компании.
Она впала в глубокую депрессию после безвременной кончины своей первой дочери, а через несколько лет — мужа. Она решила, что ее преследуют призраки тысяч людей, убитых из знаменитых винтовок, принесших победу северянам в Гражданской войне и «покоривших Запад».
Как говорили, черные одежды — это безвременный траур по ее любимым дочери и мужу. И еще Сара Винчестер прославилась тем, что тратила свое огромное состояние на строительство дома с бесчисленными комнатами, поскольку медиум предупредил, что, пока будет идти строительство, духи убитых из «винчестеров» людей не причинят ей зла.
Первый раз я увидела эту женщину с борта «Виктории» в порту Бриндизи, когда она поднималась по сходням. Незабываемыми были не столько ее траурные черные одежды и сетчатая вуаль, сколько гроб, который несли за ней.
Женщина и гроб скрылись в каюте первого класса, и больше их никто не видел — только иногда ночью она мельком попадалась на глаза случайным пассажирам.
На борту вдова значилась под именем Сары Джоунс. Миссис Винчестер обычно путешествовала инкогнито в собственном пульмановском вагоне с опущенными шторами, а в отелях останавливалась под вымышленными именами.
Имя, одеяние и уединенность вдовы — все указывало на то, что это действительно миссис Винчестер. Но я никогда не слышала, чтобы во время путешествий она возила с собой гроб. Такая странность, вероятно, вполне увязывается с представлением обывателей об этой женщине, и упоминание о данном факте в моем репортаже придало бы ему изюминку.
Но чье тело лежит в гробу ее дочери? Или мужа?
Жутко подумать, что она постоянно спит в одной каюте с покойником. При мысли об этом у меня, как говаривала мама, кожа становится гусиной.
Прежде чем переодеться, я проверяю, надежно ли заперта дверь моей каюты. Как только я начинаю раздеваться, раздается стук в дверь.
Уверенная, что это пришел лорд Уортон, чтобы отчитать меня за обыск в комнате Кливленда, я открываю дверь и, к своему удивлению, вижу фон Райха.
— Я хотел убедиться, что с вами все в порядке.
Я прислоняюсь к дверному косяку и тру лоб.
— У меня голова раскололась на две половинки, и одну я потеряла.
— После всего пережитого вами удивительно, что голова вообще осталась у вас на плечах. Завтра Уортоны и я снова отправляемся на экскурсию…
Я качаю головой, и даже это движение причиняет боль.
— Останусь и буду отдыхать.
— Жаль. Мы собираемся поехать к шейху на праздник в пустыне. Говорят, будет нечто такое, что невозможно себе представить. Потом мы едем осматривать руины древнего Таниса, города, некогда бывшего столицей Египта. Но поскольку вы…
— Я еду!
Он улыбается.
— Мы отправляемся до рассвета. Чтобы не попасть в жару. И в беду. — Он собирается уходить, но потом задерживается. — Это что-то вроде библейского Апокалипсиса, не правда ли?
— Что, праздник?
— Нет-нет, эта история с Махди. В священной книге ислама сказано, что Махди вернется на землю в разгар войны и разрушений, — иначе говоря, того хаоса, который посеют, как говорится в Библии, четыре всадника Апокалипсиса.
Он некоторое время молча смотрит на меня.
— Я же говорил, что вас ожидают всякие неожиданности в Египте. Это древняя земля, где тысячелетиями плелись козни, велись войны и занимались черной магией.
— Какой сюрприз сулит нам завтрашний день?
Он восторженно вскидывает брови.
— Чудо, дорогая Нелли! Вы своими глазами увидите чудо!
Фон Райх уходит, и, ложась спать, я думаю о его словах.
Священная война, апокалиптические всадники войны и смерти, интриги современных государств и руины древности, все таинственное и экзотическое и совсем не похожее на то, что я ожидала, когда приняла решение отправиться в путешествие вокруг света.
Завтра я стану свидетельницей чуда.
Видимо, некое чудо пытался совершить и мистер Кливленд.
Мне немного совестно, что про себя я посмеивалась над его скрытностью. Очевидно, у него на то имелись свои причины, но какой бы ни была интрига, в которую он оказался втянутым, действовал Кливленд не лучшим образом, если дал себя убить.
Приглашение фон Райха мне кажется столь же невинным, сколь попытка воришки залезть в карман. Сейчас, когда Махди вышел на тропу войны, я задаю себе вопрос: а не обернется ли это чудо тем, что я вернусь на пароход без головы?
Я бы, конечно, воздержалась от завтрашней экскурсии, но уж очень благополучно все закончилось для нас на рынке, когда произошло убийство. Мне нужно выяснить, было ли это простым совпадением или чем-то иным.
Я присаживаюсь, чтобы снять ботинки. Едва успеваю снять один из них, как краем глаза замечаю некое движение и поднимаю голову.
Что-то — тень или фигура — у моего иллюминатора.
С ботинком в руке я медленно встаю и иду смотреть, что это. Буквально в нескольких сантиметрах от моего иллюминатора внезапно появляется чья-то физиономия. Я отшатываюсь, словно мне в лицо бросили паука, и роняю ботинок. Физиономия, наполовину скрытая серым в полоску капюшоном, исчезает так же быстро, как и появилась.
Без долгих раздумий я бросаюсь к двери, скинув на ходу второй ботинок, вылетаю в коридор, несусь к трапу и по нему — на палубу.
Запыхавшаяся, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, я замедляю ход, чтобы не привлекать к себе внимания, и потом неторопливо иду по палубе к своему иллюминатору.
Несколько пассажиров прогуливаются там, наслаждаясь вечерней сигарой и бренди. Ни на ком из них нет египетского капюшона. Я смотрю во все стороны, пытаясь понять, куда подевался человек в капюшоне.
Палуба мокрая после вечерней мойки, и хотя не холодно, меня начинает пробирать дрожь. Вскинув голову и расправив плечи, я стараюсь придать себе больше решимости. Я знаю, у моего иллюминатора показалось лицо в таком же капюшоне, как у мистера Кливленда, когда его убили на рынке. Кто-то пытался меня испугать?
Я иду по палубе обратно к трапу и встречаю Фредерика Селуса, возвращающегося в свою каюту.
Увидев меня босой и без пальто в этот поздний час, он спрашивает:
— Что-то случилось, мисс Блай?
— А вам кажется, что-то должно было случиться, мистер Селус?
Оставив его с этим вопросом, я прохожу мимо. Он задерживается у дверей своей каюты, как мне кажется, с намерением что-то сказать.
— Не беспокойтесь, мистер Селус. Меня не так-то просто напугать.
Я с гордым и независимым видом удаляюсь в свою каюту.
Когда дверь захлопывается за мной, я прислоняюсь к ней спиной и пытаюсь дышать ровно. Потом защелкиваю ее на замок и подпираю стулом ручку.
Что за чертовщина? Что за дурдом? Кому взбрело в голову разыгрывать со мной эту идиотскую шутку?
Нет, это не шутка, а чей-то злой умысел — попытка напугать меня, может быть, даже заставить идти к капитану и в истерике доказывать, что призрак Джона Кливленда бродит по пароходу. В чьих-то интересах дискредитировать меня.
Я задергиваю занавеску на иллюминаторе, прежде чем лечь в постель, недовольная и раздраженная причиненным мне беспокойством. Лицо в окне произвело на меня сильное впечатление: оно заставило поверить, что ярость, вспыхнувшая на рынке и приведшая к кровопролитию, последовала за мной на судно.
В маленькой каюте я вдруг ощущаю себя заключенной, и жуткое чувство охватывает меня, будто я загнана в угол. Уже нет уверенности, что на этом пароходе я в безопасности. Я уязвима или даже в ловушке, потому что не знаю, кому могу доверять. Бежать некуда, спрятаться негде.
Ключ из скарабея стоил жизни Джону Кливленду. Здесь, на судне, где я должна быть в безопасности, он таит в себе угрозу, вокруг него плетутся интриги.
И я сказала неправду Фредерику Селусу. Мне и впрямь страшно.
