90

Нестор думал, что у него галлюцинаторный синдром. Сознание раздвоилось. С одной стороны, он понимал, что находится в кровати на втором этаже дома по улице Кисельной. С другой стороны, он сидел в Центральном управлении Раджаса, в кабинете Кира. На Несторе был привычный зеленый халат. Вот только подпоясан он был поясом какого-то странного цвета: коричневый? или песочный? или кирпичный?

— Терракотовый, — разрешил сомнения Кир. — Это терракотовый пояс Нага Третьего дна.

— Когда это меня угораздило? — изумился Нестор.

— Перед заданием. Не посылать же вершить судьбы мира какого-то сопляка-второклассника? — Кир был устал, но снова весел.

— Зоя-Соня-Любовь? — вспомнил Нестор.

— Именно, — кивнул Наставник.

— Так какая из трех?

— Неважно. Совершенно неважно. Скажем так: четвертая. Или каждая из них. Ты сам собрал этот образ из лоскутов опыта общения с женщинами. А важно то, что задание ты выполнил блестяще. Вот только мы тебя еле вытянули оттуда. Наши, скажем так, деловые партнеры или оппоненты в некоторых онтологических вопросах поздно спохватились. Хорошо, что я перенес начало на двадцать минут раньше. И когда они нанесли удар — замечу: весьма мощный удар, от тебя бы не осталось ни хвостика, ни раздвоенного язычка, ни молекулы — так вот, когда они нанесли удар, ты уже успел свершить задуманное.

— Но я же ничего не сделал! — поразился Нестор. — Поговорил с парнем, он похвастался всякими своими ценностями.

— Постараюсь объяснить. — Кир умостился в своем кресле поудобнее. — Первое. Вы говорили на разных языках. Вернее так — ты на языке, он на койне.

— В чем отличие?

— Человеку, мыслящему многозначными категориями, необходимо знание языка. Речи. А вот для человека брендированного истинная речь не важна. Койне может изучить любой торговец или грузчик. Койне создал дух экономики. Или дух экономики создал дух койне. Неважно — они симбиотичны. Современный колониальный язык на сегодняшний день — лишь койне. Истинную английскую речь можно услышать разве что в глубинках на самом острове Империи.

— Допустим. Но при чем тут…

— Притом. Ты его понимал. Он — только думал, что понимал тебя. Твою речь он воспринимал как койне, а следовательно — на других уровнях возникала возможность манипулирования. Сегодня почти все «койнезированы». Поэтому операторы массового сознания, знающие речь, имеют великолепный инструментарий воздействия на всех, говорящих на колониальном, на всех сообща и на каждого в отдельности.

— И что я все-таки успел сделать, пользуясь этим речевым преимуществом?

— Ты поселил червячка сомнения. Знаешь, кто такой Шамир?

— Смутно помню что-то… «Песнь песней», «Аггада»…

— Это один из самых искусных Нагов. Шамир — это червь Соломона. Он, червь, обладал потрясающим свойством: он сам умел создавать лазы для проникновения в Раджас. При этом для него могла служить лазом даже гранитная скала. И вообще — любой монолит. Он проникал между молекулами, как ты проникаешь через муравейник. И вот такого «Шамира» ты и оставил в мыслях своего подопечного.

— И каков же функционал этого самого Шамира?

— Ты правильно сказал, что парень «похвастался». Реципиент разложил перед тобой все бренды, которыми гордится. Престижное — заметь: не хорошее, а престижное — образование; такая же работа; потребительская способность высокого уровня; социальная реализация в пределах стадиона; некие ритуальные отправления, которые там считают заменой духовной пищи. И ты сумел поставить все это под сомнение.

— Ну, и что? Мы все всегда во всем сомневаемся.

— Мы, не они. Дело в том, что подопытные этого глобального эксперимента начисто лишены критичного мышления. Все, что произнесено или написано в средствах массовой информации, — это та самая доктрина. Принимается на веру без возражений. Если сегодня ты скажешь им, что бога нет, завтра вся огромная территория будет уверена, что бога нет. А послезавтра стоит сказать, что бог есть, и среднестатистический подопытный будет хитро щуриться и кивать окружающим: «А я же говорил».

— Но это же ужасно!

— Это норма там. И скоро станет нормой повсеместно. Могло бы стать нормой. Но тебе удалось зародить сомнение в этом юноше, научить его отнестись критически к одной части догмы, а значит, задуматься над всей догмой в целом. Ты его реиндоктринировал. Выдернул из сознания активную доктрину. Теперь ему придется создавать собственную, новую доктрину. И рано или поздно он придет к брендденгу. Он назвал бы его ребрендингом, но он был продуктом эксперимента, а значит понимает правила игры.

— А он сказал, что хочет стать юристом, — вспомнил Нестор.

— А еще он сказал, что все решают коммуникативные технологии. Именно ими он и займется. Он выйдет социологом. Настоящим, а не тем шарлатаном, которые сегодня пишут по социологии многотомную ахинею. Он сумеет создать институт противодействия институту общественного мнения. И со временем придумает универсальное средство противостоять манипулированию извне. Ребрендденг. Dixi!

Кир довольно улыбался, как капитан команды, выигравшей кубок мира.

— Теперь ты будешь спать. Долго — до обеда. У тебя завтра среда — методический день. Тяжелая была неделя — можешь себе позволить, — благословил Наставник.

— А могу я себе позволить один вопрос? — Нестор вспомнил мысли, чередой сменявшие друг друга перед сном.

— Конечно, — царственно позволил Кир.

— А почему Вы говорили, что в Северной Америке нет Драконов?

— Мог бы и сам догадаться, — поморщился Кир. — Подумай, какой уважающий себя Дракон будет жить там, где гордое слово, которым зовут друзей и Драконов — Drug — обозначает наркотики.