Глава третья
Ad Phari
Темень, глухая тишь. Только шелестит что-то, — ветер? — вздыхает вдалеке, — прибой? — звуки знакомые. «Слышал я их уже». Тот, кто подумал о себе «я» — не мёртв, это точно. Но тьма кругом. «Где я, что со мной?» Душно и холодно. Глаза не видят. Глаза? Человек, погружённый в холодную душную тьму, потянул к глазам руку. Лавина звуков обрушилась на него: нытьё (неприятное), щелчки (металл по металлу?), — и вдруг тяжёлое холодное что-то ударило по щеке, прижалось, обжигая холодом. Чем отчаяннее очнувшийся человек тянул к лицу руку, тем плотнее давило что-то угловатое в щёку. «Да это же манипулятор!» — вспомнил Володя, и механическая рука, повинуясь осознанному уже усилию мысли, бросила безобразить, опустилась покорно. Странные звуки обрели смысл. Шорох — всего лишь вдохи и выдохи благословенного творения Саши Балтазарова — искусственных лёгких, а вся эта какофония — нытьё, щелчки — ревматическая музыка механических рук. «Куда это меня занесло?» — спросил себя Володя и потянул оба манипулятора во тьму. Там звякнуло — металлом о стекло? — и в этот момент президент вспомнил всё. «Именно — занесло. Очень хорошее слово подвернулось, — решил он, — я в коконе. А темнотища такая просто потому, что песком засыпало. И что же это означает, господин президент? Ваша бот разбит, господин президент, а сами вы не сдохли только потому, что Балтазаров — умница и Лосев тоже. Не будь вы инвалидом, господин президент, сдохли бы за милую душу. Только такой механизированный болван как вы и может сверзиться со своим инвалидным креслом с высоты… Сколько было на альтиметре когда в меня молнией шандарахнуло? Восемьсот с лишним метров. Ну, метров двести я падал вместе с «Птичкой», потом только позвал «кокон». Если бы не Лёшкино упрямство…»
Володе припомнился двадцатилетней давности разговор с Лосевым. Беседу, которую следовало бы признать примечательной, если вспомнить, что вёл её шестидесятилетний полутруп с сорокалетним громкоголосым жуиром, бонвианом и жизнелюбом. «Мне тогда казалось, что всё. Жизнь кончена. Сердце — спасибо Короткову Ване, — искусственное, лёгкие — спасибо Балтазарову, — искусственные. И руки-крюки. И вместо ног — кресло. Стул с гравиприводом. Зачем мне в боте твой «кокон», Лёшка? Я ж только рад подохнуть с музыкой, не руки ж на себя накладывать?! А он мне: дурак ты старый!.. И ведь верно заметил, грубиян. Дурак — он и есть дурак, что старый, что молодой. Двадцать лет клял проклятые фиксаторы поддона за то, что каждый раз, когда в «Птичку» залазишь, ждать нужно, пока защёлкнутся, и вот — на тебе! Пригодились. Не защёлкни я их — аварийщики лицезрели бы утром занятную картину под названием: «старый паук после удара тапком». Кстати, об аварийщиках.
Володя, не задумываясь, вызвал панель управления гравитоном — панель явилась послушно. Электроника кресла работала, впрочем, в этом не было ничего неожиданного, раз уж получилось закуклиться. Володя собирался активировать аварийный гравимаяк, но вовремя остановил себя — перед глазами возникла неправдоподобно правильная воронка во чреве пыльной тучи. «Кто-то решил прихлопнуть старого паука. Не стоит звать на помощь, добьют ещё. Тапочек у них хватит. Им теперь жизненно важно меня хлопнуть, я видел пылевую воронку и знаю теперь, что Лёшкина болтовня о всплесках гравипотенциала — не просто болтовня. Не хочу, чтоб меня добили. Не такой я дурак, каким был двадцать лет назад. И думать мне нужно не только о себе. Сначала Аня». Погребённый под слоем песка президент вызвал меню гравимэйлера, но снова остановил себя. Гравипочтой тоже не стоило пользоваться. «Нужно выкарабкаться из этой могилы самостоятельно, — понял Володя. — И как можно быстрее. До прилёта аварийщиков. Порт близко, не больше пяти километров. Пять километров — сущие пустяки».
Он дал на гравиреактор своего инвалидного кресла максимальную нагрузку и направил вектор тяги в зенит. Посторонний наблюдатель, если бы таковому случилось оказаться в четырёх километрах юго-восточнее порта Аркадия в ночь с тринадцатого на четырнадцатый день первого весеннего марсианского месяца, стал бы свидетелем небывалого феномена. Выглаженное пылевой бурей, обдуваемое позёмкой песчаное одеяло вспучилось горбом, словно под ним ворочался крот, бугор вырос, ощерился обломками скал и шарахнул в ночное небо, потащив за собою песчаный кометный хвост. Пыль подхватил приземный ветер, в просевшую воронку посыпались подхваченные взлётом «болида» камни, а сам «болид» завис метрах в двадцати над местом необычайного природного явления, поблёскивая стекловидным округлым боком в неярком свете ущербного Фобоса. Случайный наблюдатель получил бы повод для удивлённого возгласа — висящий над поверхностью объект украсился тлеющим карминовым пояском вкруг днища и выпустил сноп света из самого центра этого ободка. Но некому было той ночью наблюдать природные феномены, случившиеся над потрёпанной бурей равниной, прожектор Аркадийского маяка, упорствуя в своём безразличии к атмосферным явлениям, уставлен был строго в зенит.
— К чёрту эту труху, — буркнул Володя, наклонил «кокон», и остатки каменного крошева полетели с двадцатиметровой высоты вниз, посверкивая в прожекторном луче подобно каплям косого дождя. Неровный овал света скользнул по усеянной обломками воронке. «А к утру точно занесёт, — пропел про себя спасённый, — так заровняет, что не надо хоронить. Как это у папы в книге его было? По девственно чистому, белому — чёрные пятна следов моих. Полыньи на речном льду… Снег ляжет, залижет, затянет, полыньи пропадут». И, поддаваясь минутному восторгу человека, избегшего насильственной смерти, Володя заорал в пустоту, никем не слышимый:
— Что, съели, любезные?! Морковкой похрустеть не желаете?!
Но волна восторга схлынула так же быстро, как поднялась. Президент стал размышлять спокойнее: «Ветер заровняет. Через час следы можно будет найти только инфралокатором, а через два — вообще… Дырку от бублика. Прекрасно. Самое время мне исчезнуть. «Птичку» они, конечно, найдут. «Птичка» моя!»
Володя пошарил лучом прожектора, перемещая его зигзагами по невысоким барханам, образовавшимся вокруг крупных камней, и почти сразу заметил одну из опорных труб, торчавшую из песка косою. Беспомощно задранную «птичью лапу» секло позёмкой. «Птичке» повезло меньше, чем её хозяину.
«Ладно, это потом, — остановил себя президент, подавив острый приступ жалости к погибшему боту. Сейчас главное — добраться до Аркадии и так попасть внутрь, чтобы не заметили. Если я покажусь кому-нибудь на глаза в этой своей праздничной банке… Но есть же старый терминал! Диспетчерам порта сейчас не до того чтобы следить за грузовыми шлюзами, заброшенными… Когда? Лет тридцать уже, пожалуй, прошло. Слушай, господин президент, чего у тебя здесь такой колотун? Как папа называл погоду, вызывавшую у него ознобление? Зузман. Дурацкое слово, но смешное. Надо подогреть мою мензурку до человеческой температуры, иначе кровушка в трубочках возьмётся тромбочками-пробочками и дам я по дороге дубика». Володя включил обогрев, углекислый иней, наросший на боках силикофлексового «стакана», стал таять пятнами. Встречный порывистый ветер шорхал песком и кристалликами сухого льда, срывал клочья пены с краёв проталин и нёс их во тьму, смыкавшуюся плотно и хищно за обмёрзшей колбой, которая посмела ускользнуть из песчаного плена.
Порт Аркадия лепился к изгибу берега безводного моря, строения его повторяли форму скального уступа, который миллиарды лет выдерживал нещадный натиск выветривания. Некогда здесь была мелководная бухта, у подножия красноватых скал плескалось море, но вода ушла отсюда задолго до того, как на третьей от Солнца планете жизнь выползла из моря на сушу. То обстоятельство, что вход в бухту смотрел почти точно на юг, привлёкло внимание первопоселенцев, желавших уберечь ангары и жилые помещения порта от северного ветра, и они обосновались здесь. Но посёлок Аркадия — один из самых старых городов Внешнего Сообщества — четверть века назад потерял статус торгового порта и был теперь всего лишь заштатным городишкой — вотчиной ареоботаников. Если бы не свет Аркадийского маяка (ещё один пережиток эпохи первопоселения), разглядеть порт, приближаясь к нему ночью с юго-востока, было бы невозможно. Володе, когда он спустился до минимально возможной высоты и сбавил скорость, световой столб показался похожим на гейзер, бьющий прямо из недр Марса.
«Скоро Аркадийский Порог», — машинально отметил он, пытаясь рассмотреть отсветы портовых огней на скалах, но как ни старался, всё-таки проглядел момент, когда каменистая равнина под днищем капсулы оборвалась в пропасть. Мгновение — и световое пятно прожектора, плясавшее на неровностях почвы пятью метрами ниже, потерялось в хаосе базальтовых глыб. Володя выключил прожектор, в коем не было больше надобности — город как на ладони. Цепочки багровых огней в три яруса, и видно теперь отлично, что не из земли бьёт световой гейзер, а с верхушки мачты. «Порт наверняка закрыт, и всё же на всякий случай стоит держаться подальше от новых терминалов», — решил президент и направился к восточной оконечности города, к самому крайнему огоньку. «Только бы автоматика шлюзовых ворот работала. Хотя с чего бы её стали отключать?»
Цепочки огоньков приблизились, разворачиваясь; во мраке проступили гладкие контуры современных терминалов, на выпуклых створках ворот багровые блики, огни, огни… Город, похожий на гигантского крупночешуйчатого змея, спал на уступе базальтовых скал. Древние грузовые боксы — угловатые смешные коробочки, изрисованные бесполезными ныне диагональными жёлтыми полосами оптических мишеней, выглядели невероятно архаичными в сравнении с глянцевым змеиным телом марсианских новостроек.
— Не знаю, не знаю, — проговорил вслух президент. — Может быть, и не работает автоматика. Всё здесь какое-то тухлое, даже сигнальные огни.
Но вопреки его опасениям, — бип! — пискнула тонким голоском «Сцилла», подмигнул красным глазом в потолке капсулы сигнальный огонёк и по контуру циклопических ворот загорелись лампы.
— Работаешь, старушка!.. — ласково шепнул Володя «Сцилле». — Ещё бы пневматика не оплошала.
Но — хас-с-с! — вздохнуло что-то за полосатыми, в ржавых проплешинах, воротами, и — нн-ррау-у! — заревели, расходясь в стороны, стальные толстенные створки. В квадратной пасти грузового бокса — н-ц! н-ц! — вспыхнули смешные белые лампы-трубки. Струпья краски посыпались на крышу капсулы дождём. Старый полуслепой слуга-привратник узнал вернувшегося после многих лет отсутствия господина, поднялся, кряхтя, с лежанки и отворил скрипучую, с приржавевшими петлями, дверь.
— Спасибо, старина, спи дальше, — шепнул Володя пневматическому великану и — хас-с-с-нн-ррау-у-ст! — сошлись у него за спиной стальные челюсти великанского рта.
Раздражающе подмигивала, — н-ц! н-ц! — какая-то из допотопных галогеновых ламп. Пусто на голом сером полу, пусты дуги стапелей, на эстакаде пусто, только жёлтый жук-погрузчик грозно уставил рога захватов у края дорожки. «Ага. Ты-то мне и нужен», — фамильярно приветствовал его Володя, направил к погрузчику капсулу и аккуратно опустил её днищем прямо на подставленные жучьи рога. При этом бормотал:
— Извини, приятель, придётся тебе подержать мою баночку.
«Полегче только, господин президент», — напомнил он себе, сообразив, что допотопный терминал не оборудован гравитаторами, стало быть, сила тяжести хилая, марсианская. Хотел немедленно открыть крышку капсулы, но вовремя спохватился — глянул на сигнальный фонарь. Старый шлюз мог и не успеть набрать воздух. Фонарь горел зелёным.
— Можно, — сказал себе президент, дал указание капсуле открыть крышку и отщёлкнуть благословенные фиксаторы. Полминуты спустя гравикресло вымахнуло — всё-таки переборщил с тягой! — из «кокона», напоминавшего теперь стакан в чёрном подстаканнике, и скользнуло вбок с разворотом.
— Выглядит хорошо, — похвалил себя президент. Действительно: смотрелась инсталляция вполне естественно — погрузчик держал некий предмет, в коем лет двадцать назад пропала необходимость, как и в самом погрузчике. «Вряд ли кто-нибудь из охранников видел когда-нибудь «кокон», — успокоил себя президент, желавший сохранить инкогнито; затем развернулся в воздухе и направился к выходу из бокса.
— Хорошо, что мы никогда всерьёз не опасались нападения аборигенов, — заметил вслух президент, когда дверь суетливо скользнула в стену. — Не то меня поймали бы и подвергли исследованию на предмет чистоты происхождения.
— И Арес его знает, чем бы это закончилось, — говорил себе президент, невесомой тенью скользя вдоль полутёмного (через две лампы освещённого) унылого наклонного коридора, — потому как на человека я решительно не похож.
Восьмидесятилетний старик чувствовал себя невероятно помолодевшим, сам с собою разговаривал точно как тогда, на Земле, когда в возрасте пяти лет вздумалось ему спуститься по каменному колодцу пожарной лестницы девятиэтажного своего дома вниз. Колодец тогда не собирался заканчиваться, из сырой тьмы пахло землёй и ржавчиной, по расчётам пятилетнего исследователя подземелий получалось, что добрался он уже чуть ли не до самого центра Земли.
— Лез на рожон, как и всегда, — с мрачным удовлетворением заметил президент. — И сейчас лезу. Впал в детство. Забрался через чёрный ход, аки тать, пользуясь ночным временем…
— Который час? — прервал он вдруг свои разглагольствования. Перед глазами вспыхнули крупные янтарные цифры: «00:35», — и цифры калибром помельче — секунды.
— Анюта там с ума сходит, — недовольно буркнул он себе под нос. — Не надо было гравитонить ей перед отлётом. С другой стороны, как не загравитонить, когда с Сашкой у неё тоже связи нет!
И кресло президента ускорило ход, подвергая опасности отделку углов свежеотстроенного коридора жилого квартала «Аркадия-флора» и многочисленные кадки с обычными земными растениями — фикусами, встрёпанными драценами и чудовищными, под потолок ростом, монстерами. Ботаники покровительствовали растительной жизни, и повинен был каждый житель квартала развести у двери своей цветник зело прекрасный и преполезный.
— Ну, вот и я, — шепнул Володя, привычно повернув в короткий тупичок. Знакомая дверь осветилась мягким зеленоватым светом, резные тени от пышных шевелюр двух рослых драцен-стражей легли на светло-голубые панели. Как и всегда, Володю пробрал фантомный озноб, как и всегда он удивился — лишённое чувствительности тело редко давало знать о себе, но у дверей Анютиной квартиры такое случалось всегда.
— Это я, — шепнул Володя глазку видеокамеры и был узнан. Лёгкая дверца цвета кофе с молоком посторонилась, спрятавшись в стену.
— Аня!.. — негромко позвал Володя из тесной полутёмной прихожей. В кухне темно, из гостиной свет лился, лежал золотом на полу. Там шевельнулись, вздохнули.
— Анютка! — снова позвал он. Неслышно скользнул в дверь; тень его, как летучая мышь по стене метнулась, сломавшись, в угол и легла там.
Волосы русые — волной на спинке широкого кресла, рука — бессильно на подлокотнике, пальцы тонкие, — Анютка…
На коленях другая рука, в ней квадрат матовый, тёмный. Экран гравитона. Спит тоже. «Спит Анютка, жаль будить, — подумал Володя, придвинувшись так близко, как мог. — Проклятое инвалидное кресло. Ближе нельзя — проснётся. Лицо измученное, тени. Но спит Анютка».
Душа Володи трепыхалась в теле калеки, как бабочка под колпаком. Не сдержавшись, он потянулся — погладить волосы милые, русые. Нытьё серводвигателей, щелчки реле, мерзкая механическая клешня… Отвращение к самому себе отбросило президента прочь; сзади грохнуло что-то, покатилось.
— Что?! Кто здесь? — вскинулась, проснувшись, Волкова. Оставленный гравитон поехал вниз, Володя бросился, подхватил, подал, угодив ненароком взглядом в её карие глаза. В них страх. На самом донышке. «Всё-таки испугал. Калека. Урод», — обозлился на себя президент.
— Володенька! — хрипловато, сонно проговорила Волкова, непонимающе разглядывая гравитон. Потом спросила, припомнив:
— Володя, что случилось? Ты меня испугал до смерти! Почему…
— Я не хотел, Анютка, — шепнул президент, сдерживая рвущееся с цепи желание обнять. — Я не хотел будить.
— При чём здесь… Почему связи с тобой нет?! Я собиралась уже… Погоди, я что же — заснула тут? Слушай, что произошло? Саши нет. Тебя нет. Я схожу тут с ума. Володенька, что… Господи, у тебя слёзы?
Президент клял непослушное тело, опустив манипуляторы, клял страшно, однако не нашёл в себе сил отстраниться, когда Аня оказалась близко и кресло качнулось под двойной ношей.
— Сейчас, Володенька.
И под прорезями деревянной маски нежно прошлись пальцы, слёзы убрав.
«Зачем же я её мучаю?» — ужаснулся Володя, впрочем, далеко не в первый раз.
— Ну всё, Анютка, всё. Больше не буду, — в который раз пообещал он, чувствуя себя незаслуженно, воровато счастливым.
— Чего ты больше не будешь? Эх ты, Володька! — Аня ему, укоризненно, устраиваясь на подлокотнике инвалидного кресла (ему пришлось придержать её манипулятором) и гладя жёсткую щёку. Под пальцами её и тёплой ладонью одеревеневшая кожа оживала.
— Отнеси меня на кухню, — попросила она. — Хочется кофе.
Маленькая кухня осветилась ярко, темень бежала за окно и там сгустилась — непроглядная аркадийская ночь. Володя испытал ни с чем не сравнимую досаду, когда кресло качнулось, освобождаясь от дополнительного, совсем не тяжёлого груза. Уютно зашипела кофеварка, в кухне запахло горечью. Хозяйка квартиры признавала только натуральный кофе, хоть стоил он недёшево — роскошь, недопустимая для заведующей всего лишь отделом микробиологии в лаборатории Сектора Ареоботаники. Никогда не поднимется по карьерной лестнице тот, кто не стремится по ней лезть.
— Так что же случилось, Володя?
Президент помолчал, собираясь с мыслями, глянул в тёмный выпуклый фонарь окна, послушал вздохи утратившего силу ветра и стал рассказывать, аккуратно обходя молчанием скользкие моменты. Рассказал о созревшем где-то в недрах марсианской администрации заговоре, имеющем целью запустить на Марсе Планетарную Гравитационную Машину и получить над ней полный контроль. О контрмерах, предпринятых им самим, упомянул вскользь и без имён, намекнул только, что Саша Волков участвует в заговоре, почему и прервалась с ним связь. «Из соображений конспирации», — значительно прокомментировал он, умолчав, что и сам от Саши никаких вестей не имеет вот уже несколько часов. Хитроумными замечаниями дал понять, что Волков направлен на Землю — распутывать нити интриг, протянувшиеся из Внешнего Сообщества в аппарат «Грави инкорпорейтед», но ни одним словом не коснулся того неприятного факта, что ознакомительный сей вояж может закончиться смертью путешественника.
Когда он закончил рассказ, заметил, что сквозь оконное стекло цедится жиденький фиолетовый свет нового дня.
— Почему же Саша ничего мне не рассказал?
— Не хотел втравливать. Это не игра в марсианские прятки, Аня.
— Да и я тоже уже не девчонка неразумная. Почему ты сам молчал? На Землю им захотелось!
— Но Аня, пойми, сложившееся положение нельзя терпеть. Ещё немного — и эти мерзавцы под благовидным предлогом пустят на Марсе Планетарную Машину. Тогда всё будет кончено навсегда. Ты же слышала о воронке? Машина готова к пуску, они не стесняются пользоваться ею, понимаешь? Ты знаешь Сашу, знаешь меня. Мы не могли оставаться в стороне.
— А я? Меня вы могли оставить? Ну, ты-то всегда меня отодвигал в сторону…
Володя съёжился в своём кресле. Сказанное было правдой, как ни крути.
— … но чтобы Саша от меня что-то скрывал…
«Из благих побуждений!» — оправдывался мысленно президент.
— … пусть даже из благих побуждений. Нет, я отказываюсь понимать. Есть у тебя связь с ним?
«Волнуется Анютка. Очень волнуется, но скрывает. Держится пока что», — отметил Володя, глянув на женщину у окна, зябко обхватившую плечи руками.
— Писать ему я не могу, но входящие сейчас гляну, — отозвался Володя, не питая особой надежды. Перед глазами его зажглась панель гравимейлера. Как и следовало ожидать, вестей от Волкова не было, но служебных писем нападало — целый ворох.
Из служебной и личной корреспонденции президента Внешнего Сообщества, действительного члена Совета Исследователей, председателя ЦКСИ.
Служебный канал грависвязи №OLY-00001.
Срочно. Аварийный циркуляр.
Центру управления полётами, аварийной службе.
от диспетчера базы Центрум.
Тема: ЧП
Сегодня в 22:06 по местному времени…
«Ага, понятно. Это диспетчер потерял из виду «Птичку», — сообразил президент и не стал читать дальше, открыл следующее письмо.
Служебный канал грависвязи №OLY-00011.
Срочно. Аварийный циркуляр.
Центру управления, аварийной службе.
От главы Департамента Безопасности Рэтклиффа Дж.
Тема: ЧП
Ввиду сложной метеорологической обстановки в районе ЧП, начало активной фазы поисково-спасательной операции откладывается до 4:00 14.01. В зоне ЧП вводится чрезвычайный режим наблюдения. О результатах наблюдения докладывать без промедления лично мне.
Глава Департамента Безопасности Рэтклифф.
Служебный канал грависвязи №OLY-00011.
Сверхсрочно. Закрытый циркуляр.
Членам Центрального Комитета
от главы Департамента Безопасности Рэтклиффа Дж.
Тема: Срочное заседание ЦКСИ.
Довожу до сведения членов ЦКСИ, что по инициативе президента Внешнего Сообщества на 9.00 14 числа первого весеннего марсианского месяца назначено внеочередное срочное заседание комитета. На повестке дня следующие вопросы:
1. Вотум недоверия президенту Внешнего Сообщества (приглашённый докладчик — глава ДЭ Семёнов Р.А.)
2. Взаимоотношения с Земным Сообществом. (приглашённые содокладчики — глава ДБ Рэтклифф Дж., глава ДО Житомирская Л.А., глава ДЭ Семёнов Р.А.)
3. Реформа энергообеспечения Внешнего Сообщества (докладчик — заместитель главы Сектора Математики и Теоретической Физики Евграфов Е.С., приглашённый содокладчик глава ДЭ Семёнов Р.А.)
4. Текущие вопросы.
Ввиду отсутствия президента ВС и согласно ст.24 (пункт 6, подпункт 11) Конституции Внешнего Сообщества, ответственность за подготовку внеочередного срочного заседания ЦКСИ возлагается на заместителя главы Сектора Математики и Теоретической Физики Евграфова Е.С.
Глава Департамента Безопасности Рэтклифф.
— Джонни в расход меня списал, — ухмыльнулся Володя. — Не рано ли? Но кое-что теперь понятно. Ладно, фигурантами займёмся после. Сначала суть. Что там дальше?
Служебный канал грависвязи №OLY-00011.
Сверхсрочно. Закрытый циркуляр.
Главам Департаментов
от главы Департамента Безопасности Рэтклиффа Дж.
Тема: Особые полномочия.
В ходе ведения операции по перехвату выяснилось, что исследовательское судно «Улисс» (порт приписки Аркадия, Марс) несло на борту автономный защитный терминал, оборудованный мощным гравитационным реактором. В результате боестолкновения защитный терминал ликвидирован. Эскадрилья понесла значительные потери (60 % кораблей уничтожено), оставшиеся истребители-автоматы получили повреждения, допускающие их дальнейшее боевое использование.
В свете изложенного прошу:
1. Дать санкцию на старт следующей эскадрильи и подготовку двух резервных,
2. Облечь меня особыми полномочиями для ведения переговоров о взаимодействии с руководством «Грави инкорпорейтед», Земля.
Глава Департамента Безопасности Рэтклифф.
— Он их свалил! — не сдержавшись, громогласно выразил свой восторг президент. — Перехлопал шесть «ос»!
— Володенька, о чём ты? Кто перехлопал? Какие осы? — удивилась Волкова, наблюдавшая за Володей с тревогой всё время, пока он читал.
— Истребители-автоматы, — пояснил неумелый конспиратор, потерявший от восторга бдительность. — Сашка успел сбросить «Протесилай», и тот свалил шесть…
Президент осёкся: сообразил, увидев глаза Волковой, что сболтнул.
— Анютка, — забормотал он, — ну всё же обошлось! Сашка всё сделал правильно, в данный момент ему ничего не угрожает, «осы» уничтожены.
— Все? — коротко осведомилась Волкова. — Глаза её напоминали щёлочки.
— Н-у-у… — протянул Володя.
— Понятно, — подвела итог Аня неприятным тоном. Очень сухо. И тут же:
— Теперь послушай меня, дорогой мой заговорщик. Нет, слушай молча. Ты сказал вполне достаточно, чтоб я поняла — на моего сына охотятся, травят его, как дичь. Я биолог, Володенька, но сыну своему бороться за существование не дам. Ты понял меня? Никакого естественного отбора не будет. Искусственного тоже. Я лечу в «Центрум».
— Ты не сделаешь этого, Аня.
— Кто же мне помешает?
— Я. Ты убьёшь Сашу, если загонишь эту свору интриганов в угол. И сама погибнешь. Я вообще хотел бы спрятать тебя где-нибудь на дальних базах, чтобы они… Понимаешь ли, заложница в их руках…
— Ах, так, значит, обстоят дела? Заложница?! До какой ещё мерзости может докатиться твой комитет? Или это управленцы из департаментов?
— И тех и других понемногу. Я не всех знаю. Не в этом дело. Саше криками в комитете не поможешь, даже если ты растерзаешь кое-кого, толку не будет, пока мы не знаем точно, кто против нас и что они успели сделать. Я не знаю даже, где их реактор и какого он типа. Кое-что прикинул, но для точного расчёта не хватает данных. Вот если бы получить гравиграмму последнего выброса, которым они хотели прихлопнуть меня…
— Ну! Так в чём же дело? Свяжись с Лосевым.
— Не могу. Меня нет, понимаешь? Я не могу ничего отправлять со своего гравитона, засекут сразу. Станет понятно, что я выжил. Это просто ещё один способ заставить их пойти на крайние меры. Сейчас они считают, что прихлопнули меня и попробуют развить успех на заседании комитета. И я узнаю, кто есть кто. Хотя бы несколько часов мой гравитон должен молчать, поэтому…
— А мой? — перебила его Аня. Глаза её блестели.
— Что — твой?
— Мой гравитон тоже должен молчать?
— Да нет, почему же, — растерялся под её взглядом Володя. — Твой может болтать, сколько ему заблагорассудится.
— Ну! — со значением заметила Волкова, глядя на президента победно.
— Что — ну?
— Пиши Лосеву, — приказала Аня, протягивая гостю свой гравитон.
— Что я за дурак! — прошипели динамики президентского кресла. Выдвинувшийся далеко манипулятор ловко подхватил терминал. Домашний гравитон Волковой в считанные секунды был настроен на закрытый гравиканал, письмо было написано мигом и отправлено без промедления.
— Ну вот, — весело заметил Володя, прочитав ответ друга, — для Лёшки я уже воскрес. Так приятно воскресать, ты себе представить даже не можешь, Анютка. И гравиграмму Лёшка прислал. Теперь, коль скоро я воскрес, я тут у тебя поработаю немного, посчитаю, а ты можешь выспаться. Пару часиков у тебя есть.
— Нет у меня ни минуты. Я лечу в «Центрум».
— Как это — летишь? Ведь мы же с тобой договорились!
— Нет, ты что-то перепутал, милый. Никакого договора не было. Погоди, не вскидывайся, там светильник. Послушай сначала. Я приглашена к Лэннингам на сабантуй по случаю совершеннолетия крошки-Маргошки. На пятнадцатое число. Но я сто лет не видела Сьюзи, поэтому мы с ней договорились, что я приеду заранее — помочь убрать, приготовить и всё такое. Понимаешь? Сюзик пока ничего не знает о том, что мы договорились, однако это не имеет значения, раз уж я решила их навестить. Никто не мешает мне встретиться между делом кое с кем из старых знакомых. Нанести визиты. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, — медленно и с расстановкой проговорил президент. — Но…
— Нет, — жёстко молвила Волкова, — возражения не принимаются. Я уже решила. Очень хочется узнать, кто из наших общих знакомых… Поэтому ты скажешь мне сейчас, кому посчастливится случайно встретиться со мной сегодня.
— Ну хорошо, — сдался президент, прекрасно понимая, что не в силах помешать неизбежному. — Будешь записывать или запомнишь?
— На память я никогда не жаловалась, — задорно задрав нос, заявила Анюта.
«Ох, Анютка, какая же ты, в сущности…» — но он не дал себе додумать, чтобы не отвлекаться. Не до нежностей было. Изложив вполголоса свои соображения о случайных встречах и, повторив, чтобы никого не забыть, президент услышал в ответ:
— Прекрасно. Кое-кто из них наверняка будет у Лэннингов, остальных я найду.
Тон её не оставлял сомнений — подозреваемые в травле сына Волковой будут найдены. Ничего хорошего тому из них, кто окажется виновным, это не сулило.
— Из дому не высовывай носа, — деловито распорядилась Аня через полчаса, когда покончила с экстренным завтраком и ускоренными сборами. — На вызовы не отвечай. У Харриса я отпрошусь, когда доберусь до «Центрума». Пока, милый.
Она чмокнула его в щёку, для чего ей пришлось взобраться на висевшее в десяти сантиметрах от пола кресло, и выпорхнула в широкий коридор квартала «Аркадия-флора».
Дождавшись, пока закроется дверь, растроганный прощанием президент плавно повернул кресло на месте и направился обратно в гостиную, думая: «Анютка моя… И я отпустил её туда. А что я мог сделать? Мать за детёныша. Чует искусственное моё сердце, кто-то будет растерзан. В клочки просто-напросто. Всё равно не получилось бы её остановить. Хорошо хоть остерёг и список ей дал. Чем ещё помочь? Нет, не о том вы думаете, господин президент. Не пора ли вам заняться вашим прямым делом, господин президент? Математикой и теоретической физикой. Посчитать, где у этих гадов реактор. Нуте-ка! Что тут у нас?»
Он переправил присланную гравиграмму вместе с таблицами распределений из гравитона Волковой в один из разделов памяти своего вычислителя. Перед глазами его на виртуальном экране развернулась разноцветная диаграмма изменений гравитационного потенциала Марса, полученная от спутников экваториальной группировки «Фобос» тринадцатого числа первого весеннего марсианского месяца.
