Глава ХLIX
Шико Первый
Король был погружен в глубокую задумчивость, которая обещала планам господ Гизов легкий успех.
Он посетил склеп вместе со всей братией, приложился к раке и, в завершение церемонии, стал усиленно бить себя кулаками в грудь, бормоча самые мрачные псалмы.
Приор приступил к своим увещаниям, которые король выслушал все с тем же глубоко покаянным видом.
Наконец, по сигналу герцога де Гиза, Жозеф Фулон склонился перед королем и сказал ему:
– Государь, а теперь не угодно ли будет вам сложить вашу земную корону к ногам вечного владыки?
– Пойдемте, – просто ответил король.
И тотчас же все монахи, стоявшие шпалерами по пути короля, двинулись к кельям, в видневшийся слева главный коридор.
Генрих выглядел очень смягченным. Он по-прежнему бил себя кулаками в грудь, крупные четки, которые он торопливо перебирал, со стуком ударялись о черепа из слоновой кости, подвешенные к его поясу.
Наконец подошли к келье; на пороге ее возвышался Горанфло, раскрасневшийся, с глазами, сверкающими, подобно карбункулам.
– Здесь? – спросил король.
– Здесь, – откликнулся толстый монах.
Королю было от чего заколебаться, потому что в конце коридора виднелась довольно таинственного вида дверь или, вернее, решетка, выходящая на крутой скат, за которой глазу представала лишь кромешная тьма.
Генрих вошел в келью.
– Hic portus salutis? – прошептал он взволнованным голосом.
– Да, – ответил Фулон, – спасительная гавань здесь!
– Оставьте нас, – сказал Горанфло с величественным жестом.
Дверь тотчас же затворилась. Шаги монахов смолкли вдали.
Король, заметив скамеечку в глубине кельи, сел и сложил руки на коленях.
– А, вот и ты, Ирод, вот и ты, язычник, вот и ты, Навуходоносор! – сказал без всякого перехода Горанфло, упершись в бока своими толстыми руками.
Король, казалось, был удивлен.
– Это вы ко мне обращаетесь, брат мой? – спросил он.
– Ну да, к тебе, а к кому же еще? Сыщется ли такое бранное слово, которое бы не сгодилось для тебя?
– Брат мой, – пробормотал король.
– Ба! Да у тебя тут нет братьев. Давно уже я размышляю над одной проповедью… ты ее услышишь… Как всякий хороший проповедник, я делю ее на три части. Во-первых, ты – тиран, во-вторых – сатир, и, наконец, ты – низложенный монарх. Вот об этом-то я и буду говорить.
– Низложенный монарх! Брат мой… – возмутился почти скрытый темнотой король.
– Вот именно. Тут тебе не Польша, удрать тебе не удастся…
– Это западня!
– Э! Валуа, знай, что король всего лишь человек, пока он еще человек.
– Это насилие, брат мой!
– Клянусь Спасителем, уж не думаешь ли ты, что мы заперли тебя, чтобы с тобой нянчиться?
– Вы злоупотребляете религией, брат мой.
– А разве религия существует? – воскликнул Горанфло.
– О! – произнес король. – Чтобы святой говорил такие слова!
– Черт побери, я это сказал.
– Вы погубите свою душу.
– А разве можно погубить душу?
– Вы говорите, как безбожник, брат мой.
– Ладно, без глупостей! Ты готов, Валуа?
– Готов к чему?
– К тому, чтобы отречься от короны. Мне поручили предложить тебе это: я предлагаю.
– Но вы совершаете смертный грех.
– Э, – произнес Горанфло с циничной улыбкой, – я имею право отпускать грехи и заранее даю себе отпущение. Ну ладно, отрекайся, брат Валуа.
– От чего?
– От французского трона.
– Лучше смерть.
– Ну, что ж, тогда ты умрешь… Ага! Вот и приор. Он возвращается… решайся.
– У меня есть гвардия, друзья. Я буду защищаться.
– Возможно, но сначала тебя убьют.
– Дай мне, по крайней мере, подумать минуту.
– Ни минуты, ни секунды.
– Вы слишком усердствуете, брат мой, – сказал приор. И он сделал королю знак рукой, который говорил: «Государь, ваша просьба удовлетворена».
После чего приор снова вышел за дверь. Генрих глубоко задумался.
– Что ж, – сказал он, – принесем эту жертву.
Размышления Генриха длились десять минут. В окошечко в дверях кельи постучали.
– Готово, – сказал Горанфло, – он согласен.
Из коридора до короля донесся шепот, выражавший радость и удивление.
– Прочтите ему акт, – сказал голос. Звук его заставил короля вздрогнуть и даже бросить взгляд на решетку, которой было заделано дверное окошечко.
Рука какого-то монаха протянула Горанфло через прутья свернутый трубкой пергамент.
Горанфло с большим трудом прочитал этот акт королю; страдания того были так велики, что он закрыл лицо руками.
– А если я откажусь подписать? – воскликнул король плаксивым тоном.
– В таком случае вы себя погубите дважды, – откликнулся голос герцога де Гиза, приглушенный капюшоном. – Считайте, что вы уже мертвы для мира, и не вынуждайте подданных проливать кровь человека, который был их королем.
– Вам не заставить меня, – сказал Генрих.
– Я предвидел это, – шепнул герцог сестре, лоб ее был нахмурен, а в глазах читался страшный замысел.
– Ступайте, брат, – добавил он, обращаясь к Майенну, – пусть все вооружатся и будут готовы!
– К чему? – спросил жалобно король.
– Ко всему, – ответил Жозеф Фулон.
Отчаяние короля удвоилось.
– Проклятие! – воскликнул Горанфло. – Я ненавидел тебя, Валуа, но теперь я тебя презираю. Давай подписывай, иначе я убью тебя своими собственными руками.
– Погодите, – сказал король, – погодите, пока я вверю себя воле всевышнего и он ниспошлет мне смирение.
– Он опять собирается думать! – возмутился Горанфло.
– Оставьте его в покое до полуночи, – сказал кардинал.
– Благодарю, милосердный христианин, – воскликнул исполненный отчаяния король. – Бог воздаст тебе!
– А у него действительно расслабление мозга, – сказал герцог де Гиз. – Мы оказываем Франции услугу, свергая его с трона.
– Все равно, – заметила герцогиня, – какой бы он ни был слабоумный, я буду иметь удовольствие его постричь.
Во время этого диалога Горанфло, скрестив на груди руки, осыпал Генриха самыми грубыми ругательствами и перечислял все его прегрешения.
Внезапно снаружи монастыря раздался глухой шум.
– Тише! – крикнул голос герцога де Гиза.
Воцарилась глубочайшая тишина. Вскоре они поняли, что это гудят двери аббатства под чьими-то сильными и равномерными ударами.
Прибежал обратно Майенн со всей быстротой, какую допускала его толщина.
– Братья, – сказал он, – у главного входа отряд вооруженных людей.
– Это за ним, – сказала герцогиня.
– Тем более ему надо поторопиться с подписью, – заметил кардинал.
– Подписывай, Валуа, подписывай! – закричал громовым голосом Горанфло.
– Вы дали мне срок до полуночи, – умоляюще сказал король.
– А ты уже и обрадовался, рассчитываешь на помощь.
– Конечно, у меня еще есть возможность…
– Умереть, если вы сию же минуту не подпишете, – прозвучал повелительный и резкий голос герцогини.
Горанфло схватил короля за руку и протянул ему перо.
Шум снаружи усилился.
– Еще один отряд, – сказал прибежавший монах. – Они окружают паперть и обходят слева.
– Скорей! – нетерпеливо вскричали Майенн и герцогиня.
Король обмакнул перо в чернила.
– Швейцарцы, – явился с сообщением Жозеф Фулон. – Они занимают кладбище справа. Аббатство полностью окружено.
– Ну что ж, мы будем обороняться, – ответил решительно герцог Майеннский. – Ни одна крепость не сдастся на милость победителя, имея такого заложника.
– Подписал! – взвыл Горанфло, вырывая лист из рук Генриха, который, сраженный всем этим, закрыл лицо капюшоном, а поверх него – руками.
– Значит, мы – король, – сказал кардинал герцогу. – Унеси поскорей этот драгоценный пергамент.
Король, в порыве горя, опрокинул маленькую и единственную лампу, освещавшую эту сцену, но пергамент был уже в руках у герцога де Гиза.
– Что делать? Что делать? – спросил прибежавший со всех ног монах, под рясой которого угадывался самый настоящий дворянин в самом полном вооружении. – Явился Крийон с французской гвардией и вот-вот высадит двери. Прислушайтесь!..
– Именем короля! – донесся мощный голос Крийона.
– Чего там! Нет больше короля, – ответил Горанфло через окно кельи.
– Какой разбойник это сказал? – откликнулся Крийон.
– Я! Я! Я! – выкрикнул из темноты Горанфло с самой вызывающей надменностью.
– Попытайтесь разглядеть этого дурня и всадите ему парочку пуль в брюхо, – приказал Крийон.
А Горанфло, видя, что гвардейцы взяли мушкеты на изготовку, немедленно нырнул обратно в келью и плюхнулся на свой мощный зад посреди нее.
– Ломайте двери, господин Крийон, – приказал среди всеобщей тишины голос, от которого встали дыбом волосы у всех настоящих и мнимых монахов, находившихся в коридоре.
Тот, кому принадлежал этот голос, отделившись от остальных, подошел к ступеням аббатства.
– Повинуюсь, государь, – ответил Крийон и со всего размаха ударил по главной двери топором.
От этого удара содрогнулись стены.
– Что вам надо? – спросил дрожащий приор, выглядывая в окно.
– А! Это вы, мессир Фулон, – произнес все тот же высокомерный и спокойный голос. – Верните-ка мне моего шута, он решил заночевать тут у вас в одной из келий. Мне нужен мой Шико. Я скучаю без него в Лувре.
– Зато я очень весело провожу время, сын мой, – ответил Шико, сбрасывая капюшон и расталкивая толпу монахов, отшатнувшихся от него с воплями ужаса.
В это мгновение герцог Гиз, по приказу которого был принесен светильник, прочел с таким трудом добытую и еще не просохшую подпись внизу акта об отречении:
«ШИКО ПЕРВЫЙ»
– Шико Первый, – воскликнул он, – тысяча проклятий!
– Мы погибли, – сказал кардинал, – бежим!
– Вот тебе, – приговаривал Шико, стегая веревкой, заменявшей ему пояс, полубесчувственного Горанфло. – Вот тебе!
