Глава XV
О том, как Бюсси предлагали сто пистолей за его коня, а он отдал его даром
Назавтра Бюсси выехал из Анжера спозаранок – еще до того, как самый рьяный из любителей раннего вставания в городе успел закончить свой завтрак.
Бюсси не скакал – он летел.
Диана поднялась на одну из террас замка, откуда была видна беловатая, извилистая дорога, бегущая через зеленые луга.
Она заметила черную точку, которая неслась вперед со скоростью метеора, оставляя позади все удлиняющуюся змеистую ленту дороги.
Диана тотчас же сбежала вниз, чтобы Бюсси не пришлось ждать и чтобы ожидание осталось ее заслугой.
Солнце только начало подниматься над верхушками высоких дубов, трава была осыпана жемчугом росы, вдали над лесом раздавались звуки охотничьего рога Сен-Люка, которого Жанна подстрекала трубить снова и снова, чтобы напомнить подруге, какую услугу она ей оказывает, оставляя ее в одиночестве.
Сердце Дианы было переполнено такой огромной и мучительной радостью, она была так опьянена своей молодостью, красотой, любовью, что, пока она бежала, ей казалось, будто душа на крыльях возносит ее к всевышнему.
Но от дома до лесосеки было не близко, ножки молодой женщины устали приминать густую траву, и несколько раз у нее захватывало дыхание; поэтому она очутилась на месте свидания лишь в ту минуту, когда Бюсси уже показался на гребне стены и устремился вниз.
Он увидел, как она бежит. Она издала крик радости. Он шагнул к ней с протянутыми руками. Она бросилась к нему и положила обе свои руки на его грудь: долгое, страстное объятие заменило им утреннее приветствие.
О чем им было говорить? Они любили друг друга.
О чем им было думать? Они видели друг друга. Чего им было желать? Они сидели рядом и держались за руки.
День пролетел, как один час.
Когда Диана первой очнулась от сладкого оцепенения, от этого сна утомленной счастьем души, Бюсси прижал замечтавшуюся молодую женщину к сердцу и сказал:
– Диана, мне кажется, что с сегодняшнего дня я начал жить, мне кажется, что сегодня я увидел ясно путь, ведущий к вечности. Знайте же, вы – тот свет, который открыл мне это счастье. Я ничего не ведал ни об этом мире, ни о жизни людей в нем. Могу только повторить вам то, что говорил вчера: я начал жить благодаря вам и умру возле вас.
– А я, – отвечала ему Диана, – еще недавно я была готова без сожалений броситься в объятия смерти, а теперь я содрогаюсь от страха, что не проживу достаточно долго, чтобы исчерпать все сокровища, которые сулит мне ваша любовь. Но почему вы не хотите прийти в замок, Луи? Отец был бы счастлив видеть вас, господин Сен-Люк – ваш друг, и он не болтлив… Подумайте, ведь каждый лишний час, проведенный вместе, для нас бесценен.
– Увы, Диана, стоит мне однажды появиться в замке – и я буду ходить туда каждый день; а если я буду ходить туда каждый день, вся округа об этом узнает, и если слух дойдет до ушей этого людоеда – вашего супруга, он примчится… Вы не позволили мне освободить вас от него…
– А зачем? – сказала она с тем выражением, которое можно услышать только в голосе любимой женщины.
– Поэтому для нашей безопасности, то есть для безопасности нашего счастья нам очень важно скрыть нашу тайну от всех; ее знает уже мадам де Сен-Люк… Сен-Люку она тоже станет известна.
– О! Почему же?..
– Разве вы могли бы скрыть от меня что-нибудь? – сказал Бюсси. – От меня, теперь?..
– Не могла бы, это верно.
– Сегодня утром я послал Сен-Люку записку с просьбой о встрече в Анжере. Он приедет. Я возьму с него слово дворянина, что он никогда не проронит ни звука о наших с вами отношениях. Это тем более важно, дорогая Диана, что меня, несомненно, повсюду разыскивают. Когда мы покинули Париж, там происходили важные события.
– Вы правы… и к тому же отец мой так щепетилен в вопросах чести, что, несмотря на всю свою любовь ко мне, способен изобличить меня перед господином де Монсоро.
– Будем же строго хранить тайну… и если бог выдаст нас нашим врагам, мы, по крайней мере, сможем сказать, что сделали все от нас зависящее.
– Бог милостив, Луи, не надо сомневаться в нем в такую минуту.
– Я не сомневаюсь в боге, я опасаюсь дьявола: он может позавидовать нашему счастью.
– Простимся, мой господин, и не скачите так быстро, меня пугает ваш конь.
– Не бойтесь, он уже знает дорогу, это самый послушный и надежный конь из всех, на которых мне до сих вор приходилось ездить. Когда я возвращаюсь в город, погрузившись в свои сладостные мысли, я даже не касаюсь поводьев, он сам везет меня куда нужно.
Влюбленные обменялась еще бесчисленным количеством фраз в том же роде, перемежая их бесчисленным количеством поцелуев.
Но наконец вблизи от замка раздались звуки охотничьего рога, исполнявшего мелодию, о которой Жанна договорилась со своей подругой, и Бюсси удалился.
Направляясь к городу, весь в мыслях об этом чудесном дне и гордый своей свободой, ибо почести и заботы, связанные с богатством, и милости принца крови всегда сковывали его, как золотые цепи, он заметал, что уже близок час, когда закрывают городские ворота. Конь, весь день щипавший листву и травы, продолжал заниматься этим и в пути, а между тем уже приближалась ночь.
Бюсси собрался было пришпорить коня, чтобы наверстать потерянное время, как вдруг услышал позади стук лошадиных копыт.
Человеку, который скрывается, и в особенности влюбленному, во всем чудится угроза.
Это роднит счастливых любовников с ворами.
Бюсси размышлял: что лучше – пустить коня в галоп и вырваться вперед или свернуть в сторону и дать всадникам проехать мимо? Но они скакали так стремительно, что через мгновение уже настигли его.
Всадников было двое.
Бюсси, рассудив, что не будет трусостью уклониться от встречи с двумя, если сам ты стоишь четырех, отъехал на обочину и увидел всадника, изо всех сил пришпоривавшего своего коня, которого его спутник подгонял сверх того еще и частыми ударами хлыста.
– Ну, ну, вот уже и город, – приговаривал этот последний с сильнейшим гасконским акцентом, – еще триста раз ударить хлыстом и сто – вонзить шпоры. Мужайтесь, мужайтесь!
– Лошадь совсем выдохлась, она дрожит, слабеет, отказывается бежать… – отвечал первый всадник. – Но я бы и сотней коней пожертвовал, лишь бы очутиться в моем городе.
– Какой-нибудь запоздалый анжерец, – сказал себе Бюсси. – Как все же люди глупеют от страха! Голос мне показался знакомым. Однако конь под этим молодцом шатается…
В это мгновение всадники оказались на одной линии с Бюсси.
– Эй, сударь, – крикнул он, – берегитесь! Ноги из стремян, живей, конь сейчас упадет.
И действительно, лошадь тяжело рухнула на бок, судорожно подергала ногой, словно вскапывая землю, и внезапно ее громкое дыхание оборвалось, глаза затуманились, на губах выступила пена, и она испустила дух.
– Сударь, – крикнул, обращаясь к Бюсси, вылетевший из седла всадник, – триста пистолей за вашего коня!
– Господи боже мой! – воскликнул Бюсси, приближаясь к нему.
– Вы слышите, сударь? Я спешу…
– Берите его даром, мой принц, – дрожа от невыразимого волнения, сказал Бюсси, который узнал герцога Анжуйского.
В то же мгновение раздался сухой щелчок – спутник принца взвел курок пистолета…
– Стойте! – крикнул герцог Анжуйский своему безжалостному защитнику. – Стойте, господин д’Обинье, будь я проклят, если это не Бюсси.
– Да, мой принц, это я. Но какого дьявола загоняете вы лошадей в такой час и на этой дороге?
– А-а! Это господин де Бюсси, – сказал д’Обинье, – в таком случае, монсеньор, я вам больше не нужен… Разрешите мне возвратиться к тому, кто меня послал, как говорится в Священном писании.
– Но сначала примите мою самую искреннюю благодарность и заверение в вечной дружбе, – сказал принц.
– Я принимаю и то и другое, монсеньор, и когда-нибудь напомню вам ваши слова.
– Господин д’Обинье!.. Монсеньор!.. Нет, я не верю своим глазам! – удивлялся Бюсси.
– Разве ты ничего не знал? – спросил принц с неудовольствием и недоверием, которые не ускользнули от Бюсси. – Разве ты здесь не потому, что ждал меня?
«Дьявольщина!» – сказал себе Бюсси, подумав о том, какую пищу может дать его тайное пребывание в Анжу подозрительному уму Франсуа.
– Не будем говорить лишнего!.. Я не просто ждал вас, я сделал больше, – ответил он, – а теперь, если вы хотите попасть в город, пока не заперли ворота, в седло, монсеньор.
Он подвел своего коня к принцу, который был занят тем, что доставал бумаги, запрятанные между седлом и попоной павшей лошади.
– Итак, прощайте, монсеньор, – сказал д’Обинье, поворачивая назад. – Господин де Бюсси, я всегда к вашим услугам.
И он ускакал.
Бюсси легко вспрыгнул на конский круп позади своего господина и направил Роланда к городу, спрашивая себя, не является ли этот одетый в черное принц злым духом, которого ему послал ад, позавидовавший его счастью.
Они въехали в Анжер, когда трубачи давали первый сигнал, возвещавший о закрытии ворот.
– Куда теперь, монсеньор?
– В замок! Пусть поднимут мой флаг, пусть придут отдать мне почести, пусть созовут дворян моей провинции.
– Нет ничего легче, – сказал Бюсси, решивший прикинуться покорным, чтобы выиграть время, да к тому же слишком пораженный случившимся, чтобы самому принимать решение.
– Эй, господа трубачи! – крикнул он герольдам, которые возвращались в кордегардию.
Те оглянулись, но не придали его окрику особого значения, так как увидели перед собой двух запыленных, потных мужчин с весьма жалким выездом.
– Проклятие! – сказал Бюсси, направляя коня прямо на них. – С каких это пор хозяина не узнают в его доме?.. Вызвать сюда дежурного старшину!..
Этот надменный тон внушил почтение герольдам. Один из них подошел ближе.
– Господи Иисусе! – испуганно воскликнул он, приглядываясь к герцогу. – Да не наш ли это сеньор и господин?
Герцог был очень признателен своему уродливому носу, который, как об этом говорилось в эпиграмме Шико, был разделен надвое.
– Так и есть – монсеньор герцог! – Герольд схватил за руку своего товарища, тоже подскочившего от неожиданности.
– Теперь вы знаете об этом не хуже меня, – сказал Бюсси, – наберите-ка побольше воздуху и дуйте в ваши трубы, пока не лопнете, и чтобы через четверть часа всему городу было известно, что монсеньор пожаловал к себе. Мы же, монсеньор, медленно поедем к замку. К тому времени, когда мы туда прибудем, все уже будет готово к вашему приему.
И действительно, при первом возгласе герольдов люди стали собираться в кучки, при втором – дети и кумушки разбежались по улицам с криками:
– Монсеньор в городе!.. Слава монсеньору!
Эшевены, губернатор, знатные дворяне бросились к дворцу в сопровождении толпы, становившейся все более и более плотной.
Как и предвидел Бюсси, городские власти прибыли во дворец прежде принца, чтобы оказать ему достойный прием. Когда герцог Анжуйский выехал на набережную, оказалось, что почти невозможно пробиться через толпы народа, однако Бюсси разыскал одного из герольдов, и тот, раздавая направо и налево удары своей трубой, проложил принцу дорогу до ступенек ратуши. Бюсси замыкал шествие.
– Господа и верные мои вассалы, – произнес принц, – я пришел искать убежища в моем добром городе Анжере. В Париже жизнь моя была под страшной угрозой. Меня даже лишили свободы. Но благодаря верным друзьям мне удалось бежать.
Бюсси кусал себе губы, ему был ясен иронический смысл взгляда, которым одарил его Франсуа.
– С того мгновения, как я нахожусь в вашем городе, я больше не испытываю тревоги за свою жизнь.
Ошеломленные отцы города неуверенно закричали:
– Да здравствует наш сеньор!
Народ, рассчитывая на связанные с каждым приездом принца непредвиденные доходы, громко завопил:
– Слава!
– Поужинаем, – сказал принц, – я не ел с самого утра.
В одно мгновение герцога окружила вся челядь, которую он – властитель провинции Анжу – держал в своем дворце в Анжере. Из всех этих слуг лишь самые главные знали своего господина в лицо.
Затем наступила очередь городских дворян и дам.
Прием продолжался до полуночи.
В городе устроили иллюминацию, на улицах и площадях палили из мушкетов, был приведен в действие соборный колокол, и порывы ветра доносили до Меридора эти традиционные звуки ликования добрых анжуйцев.
