Глава третья

Нас окружала непроницаемая стена тумана. Когда капитан объявил, что мы почти на месте, я подумал, что он шутит. С покачивающейся палубы парома я не видел ничего, кроме бесконечной серой завесы. Я стискивал поручень, вглядываясь в зеленоватые волны, и размышлял о том, что еще немного — и мой завтрак достанется рыбам. Рядом со мной в рубашке с короткими рукавами дрожал отец. Впервые в жизни я наблюдал такой холодный и сырой июнь. Я отчаянно надеялся на то, что тридцать шесть мучительных часов, которые ушли на то, чтобы забраться в такую даль, себя окупят. Наш перелет включал три лайнера, две пересадки и бесконечное ожидание вылета. Потом мы по очереди дремали на скамейках неопрятных вокзалов и в конце концов очутились на этом выворачивающем все внутренности пароме.

— Смотри! — вдруг закричал отец.

Подняв голову, я увидел, как из пелены тумана, угрожающе нависая над нами, возникла громадная скала.

Это и был остров моего дедушки. Зловещий и унылый, окутанный лохмотьями тумана, охраняемый миллионами галдящих птиц, он походил на античную крепость, сооруженную неведомыми гигантами. При виде обрывистых утесов, вершины которых исчезали в призрачных облаках, мысль о том, что этот остров волшебный, уже не казалась мне нелепой.

Тошнота тоже как будто отступила. Папа бегал по палубе, как ребенок вокруг рождественской елки, пожирая взглядом кружащих над нами птиц.

— Джейкоб, ты только посмотри на это! — кричал он, тыча пальцем в рой каких-то крапинок. — Да это же буревестник обыкновенный!

Паром приблизился к утесам, и под самой поверхностью воды стали различимы какие-то странные очертания. Кто-то из членов экипажа заметил, как я свесился через поручень, вглядываясь в волны, и остановился рядом.

— Впервые видишь обломки кораблекрушения?

— Вы серьезно? — обернулся я к нему.

— Это кладбище кораблей. В старину капитаны так и говорили: «Мыс Хартленд-Твикст и залив Кэрнхолм — могила моряков, разрази нас гром!»

В этот момент мы проплывали мимо корабля, который находился так близко к поверхности воды, что я явственно различил очертания его позеленевшего корпуса, и мне показалось, что он, подобно зомби, вот-вот всплывет из своей неглубокой могилы.

— Видишь это судно? — спросил моряк, указывая на воду. — Его затопила подводная лодка.

— В здешних водах были подводные лодки?

— Полно. Ирландское море кишело немецкими субмаринами. Если бы можно было поднять все затопленные ими корабли, мы получили бы целый военный флот.

Он театрально приподнял одну бровь и, расхохотавшись, зашагал прочь.

Я помчался вдоль борта на корму, неотрывно глядя на исчезающий в нашем кильватере затонувший корабль. Я успел подумать, что для того, чтобы попасть на остров, нам понадобится альпинистское снаряжение, но тут мы обогнули мыс и вошли в изогнутую полумесяцем гавань. Вдали виднелась небольшая бухта, пестревшая разноцветными рыбацкими лодками, а дальше, в зеленой чаше долины, разлегся городок. Лоскутное одеяло полей, усеянных движущимися точками овец, укрывало холмы, поднимающиеся к высокому горному кряжу, который, подобно ватному парапету, обрамляла стена облаков. Эта драматичная красота не походила ни на что из виденного мной ранее. Паром медленно приближался к берегу, а я ощущал, что мной завладевает дух первооткрывателя, как если бы я увидел землю там, где на картах значилась лишь безбрежная синева.

Паром пришвартовался, и мы потащились со своими сумками в городок. Присмотревшись повнимательнее, я решил, что вблизи он далеко не так привлекателен, как издали. Вдоль мощенных грязноватым гравием дорог выстроились ряды домиков, которые можно было бы назвать необычными и даже хорошенькими, если бы не спутниковые тарелки, неизменно венчающие их крыши. Из-за удаленности и экономической незначительности Кэрнхолма тянуть сюда линии электропередач не стали, в результате чего на каждом шагу подобно сердитым осам жужжали дурно пахнущие дизельные генераторы, шум которых сливался с рычанием тракторов. Последние, видимо, являлись единственным транспортным средством острова. На окраине города стояли древнего вида заброшенные дома без крыш, свидетельствуя о том, что население тает. Как и везде, дети отказывались продолжать вековые традиции предков, занимавшихся фермерством и рыбной ловлей; они покидали родные места в надежде на то, что в больших городах их ожидают большие возможности.

Мы тащились с вещами по городу в поисках чего-то под необычным названием «Родник Священников», где папа забронировал для нас комнату. Я представлял себе старую церковь, переоборудованную под гостиницу. Ничего особенного, просто место, где мы сможем спать и отдыхать в перерывах между наблюдением за птицами и расследованием дедушкиных тайн. Мы то и дело обращались за помощью к местным жителям, которые лишь растерянно смотрели на нас и спешили прочь.

— Они говорят по-английски или как? — вслух поинтересовался папа.

Моя рука уже начала болеть от нереального веса чемодана, но тут мы увидели церковь. И подумали было, что нашли свое пристанище, но, войдя внутрь, убедились, что церковь действительно переоборудовали, но не в гостиницу, а в маленький, неопрятного вида музей.

Мы нашли его хранителя в небольшой комнате, увешанной рыбацкими сетями и ножницами для стрижки овец. Увидев нас, он просиял, но тут же помрачнел, поняв, что мы всего лишь заблудились.

— Я так думаю, вам нужен «Тайник Священников», — вздохнул он. — Больше на нашем острове снимать комнаты негде.

Хранитель музея начал объяснять нам дорогу, а я вслушивался в его певучее произношение, показавшееся мне необыкновенно забавным. Речь валлийцев пришлась мне по душе, несмотря на то, что половина из того, что они говорили, оставалась для меня загадкой. Папа поблагодарил хранителя и повернулся, чтобы уйти. Но мне так понравился этот добродушный человек, что я решил задать ему еще один вопрос.

— Где находится старый детский дом?

— Старый что? — прищурившись, переспросил хранитель.

Мелькнула ужасная мысль, что мы прибыли не на тот остров или, хуже того, детский дом — это лишь очередная выдумка моего дедушки.

— Это был детский дом для детей-беженцев, — уточнил я. — Во время войны. Такое большое здание.

Мужчина пожевал нижнюю губу, с сомнением глядя на меня. Казалось, он решал, помочь мне или умыть руки и не связываться. В конце концов он сжалился надо мной и произнес:

— Не знаю я никаких беженцев, но думаю, что мне известно место, о котором вы говорите. Это далеко, на другой стороне острова, за болотом и лесом. Хотя на вашем месте я не ходил бы туда один. Шаг в сторону от тропинки, и больше о вас никто ничего не услышит. Помешать вам сорваться в пропасть могут только мокрая трава да овечьи шарики.

— Спасибо, что предупредили! — воскликнул папа, пристально глядя на меня. — Пообещай мне, что не пойдешь туда сам.

— Ну, хорошо, хорошо.

— А чем он вас заинтересовал? — спросил хранитель. — Я не слышал, чтобы он находился в путеводителе для туристов.

— Небольшое генеалогическое исследование, — быстро ответил папа, приостановившись возле двери. — Мой отец провел там несколько лет, когда был ребенком.

Я видел, что он любой ценой хочет избежать упоминания о психиатрах и мертвых дедушках. Он еще раз поблагодарил мужчину и вытолкал меня за дверь.

Следуя указаниям хранителя музея, мы двинулись обратно, туда, откуда пришли, пока не дотопали до мрачного вида статуи, высеченной из черного камня. Это был мемориал под названием Ждущая Женщина, посвященный ушедшим в море и не вернувшимся домой жителям острова. С горестным выражением лица она простирала руки к раскинувшейся вдали бухте, но прежде всего к расположенному через дорогу «Тайнику Священников». Я не знаток по части гостиниц. Но одного взгляда на выцветшую вывеску мне хватило, чтобы понять — это не четырехзвездочный отель. В верхней части вывески гигантские буквы гласили: ВИНО, ПИВО, ВИСКИ. Ниже виднелась надпись поскромнее: Вкусная еда. В самом низу от руки, выражая чью-то запоздалую мысль, было приписано: Комнаты для ночлега. Хотя буква «ы» вытерлась и стала напоминать «а». В итоге слово «Комнаты» обрело единственное число — «Комната». Пока мы тащили сумки к двери, отец беспрестанно клял мошенников и лживую рекламу. Я оглянулся на Ждущую Женщину, и мне показалось, что она ждет, когда кто-нибудь угостит ее кружкой эля. Протиснувшись вместе со своим багажом в узкий дверной проем, мы замерли, моргая в неожиданной полутьме паба. Когда мои глаза привыкли к мраку, я понял, что название «тайник» очень удачно описывает это помещение. Крошечные окошки в свинцовых рамах едва пропускали свет. Впрочем, освещения хватало, чтобы найти кран с пивом, не натыкаясь по дороге на столы и не переворачивая стулья. Столы были такими старыми и расшатанными, что казалось разумнее использовать их в качестве дров для камина. Несмотря на то что все еще было утро, заведение наполовину заполняли мужчины на разных стадиях опьянения. Они сидели за столами, молитвенно склонив головы и удрученно уставившись на бокалы с жидкостью янтарного цвета.

— Вы, должно быть, насчет комнаты, — произнес человек за барной стойкой, подходя к двери, чтобы пожать нам руки. — Я Кев, а это ребята. Ребята, поздоровайтесь.

— Привет, — произнесли ребята, кивая своим бокалам.

По узкой лестнице мы поднялись вслед за Кевом в наши комнаты (во множественном числе!), обстановку которых можно было бы с натяжкой описать как базовую. Тут имелись две спальни (на более просторную тут же предъявил права отец) и комната, исполняющая тройную функцию — кухни, столовой и гостиной. Меблировка последней исчерпывалась столом, побитым молью диваном и газовой плиткой. Ванная комната, как заявил Кев, «по большей части работает. Но если она начнет выделываться, можно воспользоваться старым проверенным заведением». Он привлек наше внимание к расположенному позади здания биотуалету, прямо на который выходило окно моей комнаты.

— Ах да, вам понадобится еще вот это. — Он извлек из шкафа две керосиновые лампы. — В десять часов генераторы вырубаются, потому что завозить сюда бензин чертовски дорого. Поэтому вы либо ложитесь спать пораньше, либо привыкаете к свечам и керосину. — Он ухмыльнулся. — Добро пожаловать в Средневековье!

Мы заверили Кева, что туалет во дворе и керосин нас вполне устраивают. Более того, нам не терпится все это испытать. Да это же настоящее приключение, сэр! После этого он повел нас вниз, чтобы покончить с осмотром нашего нового обиталища.

— Подкрепляться можете здесь, — пояснил он, обводя рукой зал. — Думаю, что так вы и поступите, поскольку делать это больше просто негде. Если захотите позвонить, у нас есть телефон. Вон там, в углу. Правда, иногда к нему выстраивается очередь. Дело в том, что мобильный прием у нас «гуляет», а перед вами единственный стационарный телефон на весь остров. Да, да, это все у нас — еда, ночлег и телефон. Единственное место на острове, где все это есть!

Он запрокинул голову и расхохотался.

Единственный телефон на острове. Я удивленно разглядывал это уникальное сооружение — нечто вроде будки с дверью. Такие можно было увидеть только в старых фильмах. Со всевозрастающим ужасом я осознал, что это и есть то место, где бушевала разнузданная вечеринка вроде древнегреческих оргий, когда я несколько недель назад попытался дозвониться на остров. Мы находились в Гнойнике мошенников!

Кев вручил отцу ключи от наших комнат.

— Будут вопросы, вы знаете, где меня найти, — добавил он.

— У меня уже есть вопрос, — остановил его я. — Что такое «Тайник Священников»?

Мужчины у барной стойки разразились смехом.

— Ну, конечно же, это тайник для священников! — заявил один из них, что заставило остальных расхохотаться еще сильнее.

Кев подошел к камину и указал на неровные доски у себя под ногами, где сейчас спал облезлый пес.

— Он находится здесь, — Кев постучал ногой по чему-то, напоминающему люк. — В незапамятные времена, когда человека могли повесить только за то, что он был католиком, сюда приходили в поисках убежища священнослужители. Если вслед за ними являлись ищейки королевы Елизаветы, мы прятали тех, кто в этом нуждался, вот в таких укромных местах, называвшихся тайниками священников.

Меня поразило то, как он произнес слово «мы». Как будто он лично знал этих давно умерших жителей острова.

— Укромных, это уж точно, — подтвердил один из пьяниц. — Но им там, внизу, было жарковато и ужасно тесно!

— Лучше уж тесно и жарко, чем в петле и на свежем воздухе, — возразил другой.

— Эт точно! — кивнул первый. — Так выпьем же за Кэрнхолм, нашу неприступную и надежную крепость!

— За Кэрнхолм! — подхватили остальные, одновременно поднимая бокалы.

Мы так устали от долгого перелета, что рано легли спать. Точнее, легли в кровати и лежали, накрыв головы подушками в попытке заглушить доносящуюся снизу какофонию. Шум свободно проникал сквозь перекрытия и доски пола, а в какой-то момент стал таким громким, что я решил — гуляки вторглись в мою комнату. А потом часы, видимо, пробили десять, потому что все генераторы зачихали и стихли, как и музыка в пабе. Погас и фонарь за моим окном. Внезапно меня окутала безмолвная и благословенная тишина, и только шепот далеких волн напоминал о том, где я нахожусь.

Впервые за долгие месяцы я провалился в глубокий сон без кошмаров. Вместо чудовищ мне приснился дедушка, его первая ночь на этом острове, где он чувствовал себя чужим на чужой земле, под чужой крышей, и был обязан жизнью людям, которые говорили на чужом языке. Когда я проснулся, комнату заливал яркий солнечный свет и я осознал, что госпожа Сапсан спасла не только дедушкину жизнь, но и жизнь моего отца, и мою тоже. Сегодня, если мне повезет, я наконец-то смогу ее поблагодарить.

Я спустился вниз, где нашел папу, который потягивал кофе и полировал стекла своего дорогого бинокля. Не успел я присесть рядом с ним, как появился Кев с двумя тарелками мяса и поджаренными тостами.

— Я не знал, что тосты можно жарить на сковородке, — заметил я, а Кев ответил, что нет пищи, вкус которой нельзя было бы улучшить, поджарив ее на сковороде.

За завтраком мы с папой обсудили план дня. Нам предстояло стать своего рода разведчиками и ознакомиться с островом. Мне не терпелось поскорее приступить к розыскам, и я практически не жуя проглотил свой завтрак.

Хорошенько подкрепившись жирной пищей, мы вышли из паба и зашагали по городу, уворачиваясь от тракторов и перекрикивая рев генераторов. В какой-то момент улицы окончились, по обе стороны от дороги потянулись поля, а шум остался позади. День был прохладный и ветреный. Солнце то пряталось за тучи, то прорывалось сквозь них, заливая холмы изумительно ярким светом. Я испытывал прилив энергии и был исполнен надежд. Мы направлялись к тому каменистому пляжу, где отец еще с парома заметил большую стаю птиц. Я не был уверен, что нам удастся на него попасть. Остров имел форму огромной миски. Холмы расходились от середины к краям, обрываясь к морю крутыми скалами и утесами. Но нам повезло: именно в этом месте холмы закруглялись, а к небольшому песчаному пляжу вела тропинка.

Мы спустились к кромке воды, где визжала, хлопала крыльями и ловила рыбу в оставшихся после отлива лужах целая птичья цивилизация. Я увидел, как глаза отца восхищенно распахнулись.

— Потрясающе, — пробормотал он. — Мне необходимо здесь немного побыть. Как ты на это смотришь?

Мне уже приходилось видеть такое выражение на его лице, и я совершенно точно знал, что «немного» означает в данном случае не один час.

— Тогда я сам пойду искать детский дом, — пожал плечами я.

— Один ты не пойдешь. Ты обещал.

— Тогда я найду кого-нибудь, кто сможет меня проводить.

— Кого?

— Я думаю, Кев мне кого-нибудь порекомендует.

Папа устремил взгляд в море, где из кучи камней торчал огромный ржавый остов маяка.

— Ты знаешь, что сказала бы твоя мама, если бы она была здесь? — спросил он.

Мои родители придерживались различных взглядов на мое воспитание. Мама стремилась меня контролировать и всячески опекать. Папа давал мне больше свободы. Он считал, что я должен время от времени совершать свои собственные ошибки. К тому же, отпустив меня, он получал в свое распоряжение целый день.

— Ну хорошо, — немного погодя вздохнул он. — Только обязательно оставь мне номер того, кто с тобой пойдет.

— Папа, здесь ни у кого нет телефонов.

Он снова вздохнул.

— Ладно уж. Смотри, чтобы человек был надежный.

Кев куда-то ушел по делам, а обращаться к его пьяным клиентам-бездельникам с просьбой исполнить роль моего компаньона мне не хотелось. Поэтому я вошел в ближайший магазин, чтобы посоветоваться с кем-то, кто хотя бы чем-то занимается. РЫБА — значилось на двери. Я толкнул эту дверь и оказался в обществе бородатого гиганта в пропитанном кровью фартуке. Он на мгновение прекратил обезглавливать рыбу и уставился на меня. В руке он держал огромный нож, с которого капала кровь. При виде его я поклялся себе больше никогда не брезговать пьяными.

— Какого черта тебе там понадобилось? — прорычал он, когда я объяснил ему, куда мне надо. — Там нет ничего, кроме болот и свихнувшейся погоды.

Я объяснил в двух словах насчет дедушки и детского дома. Он нахмурился, а затем, опершись на стол, с сомнением посмотрел на мою обувь.

— Думаю, Дилан не особенно занят и сможет тебя проводить, — буркнул он, ткнув ножом в сторону паренька приблизительно моих лет, укладывавшего рыбу в ящик со льдом. — Но тебе понадобится другая обувка. Негоже отпускать тебя туда в этих тапочках. Так и останутся в грязи.

— Правда? — удивился я. — Вы так думаете?

— Дилан, а ну-ка принеси этому мужичку резиновые сапоги!

Парень с тяжелым вздохом демонстративно медленно закрыл ящик со льдом, вытер руки и поплелся к полкам, набитым всякой всячиной.

— У нас как раз имеются отличные сапоги, — продолжал хозяин лавки. — Купите один, получите второй… не бесплатно!

Он расхохотался и рубанул ножом по лососю с такой силой, что голова его отлетела в сторону, проскользила по залитому кровью столу и угодила в подставленное ведро.

Решив, что небольшое вымогательство — это весьма скромная цена за возможность найти женщину, ради встречи с которой я пересек Атлантику, я выудил из кармана деньги. К счастью, папа настоял на том, что у меня должна быть при себе некоторая сумма.

Я вышел из магазина, обутый в резиновые сапоги, такие огромные, что мои ноги утонули в них прямо в кроссовках, и такие тяжелые, что я с трудом поспевал за своим угрюмым провожатым.

— Ты ходишь в школу на острове? — окликнул я Дилана, пытаясь его догнать.

Мне действительно было любопытно, как живут на этом острове мои ровесники.

Он пробормотал название какого-то городка на большой земле.

— Но это же час на пароме в каждую сторону!

— Угу.

Вот и все. На все остальные попытки завязать разговор он отвечал еще более односложно. То есть попросту молчал. В конце концов я смирился и тоже умолк. Выходя из города, мы встретили одного из приятелей Дилана. Это был парень постарше в ослепительно-желтом тренировочном костюме и желтых цепях под золото. Трудно было представить себе более неуместное для Кэрнхолма зрелище. Даже если бы он вырядился в костюм астронавта, ему не удалось бы выглядеть более нелепо. Он поздоровался с приятелем, потыкав кулаком в его кулак, после чего представился Червем.

— Тебя зовут Червь? — изумился я.

— Это его сценическое имя, — пояснил Дилан.

— Мы самый извращенный рэп-дуэт в Уэльсе, — добавил Червь. — Я Червь, а это Белуга Дилан, также известный под именем Грязный Бизнес, лучший битбоксер Кэрнхолма. Что скажешь, Грязный Дилан, покажем этому янки класс?

— Сейчас? — с недовольным видом протянул Дилан.

— А ну-ка подбрось мне несколько фоновых битов, сынок!

Дилан закатил глаза, но сделал то, о чем его попросили. Вначале мне показалось, что он давится собственным языком, но потом я уловил в его кашле ритм — пух-пух-ЧАХ, пух-пуххх, пух-ЧАХ, — под который Червь и начал начитывать рэп.

— Мне нравится висеть в «Тайнике Священников» / Твой батя всегда там, он свой среди мошенников / Мои стихи клевые и совсем не пустые / Биты Дилана крутые, а вовсе не пустые.

Дилан замолчал.

— В этом нет никакого смысла, — заявил он. — И это твой отец свой среди мошенников.

— О черт, Грязный Дилан, тогда показывай, что умеешь ты! — Червь начал пыхтеть и кашлять, одновременно вполне сносно изображая робота. Его кроссовки как будто ввинчивались в усыпанную щебнем дорогу. — Принимай микрофон, Белуга!

Дилан, похоже, смутился, но все же начал читать:

— Я встретил птичку по имени Ида / Она в восторге от моего прикида / Я задал ей жару, как доктор в Йоркшире / Я придумал эту рифму, пока сидел в сортире.

— В сортире? — покачал головой Червь.

— Я не успел подготовиться!

Они обернулись ко мне и поинтересовались, что я об этом думаю. С учетом того, что даже им самим не нравился рэп друг друга, я не знал, что сказать, и замялся.

— Мне больше прет музыка, где поют, играют на гитарах, и все такое.

Червь небрежно махнул рукой.

— Этот не поймет, что имеет дело с шедевром, даже если шедевр укусит его за задницу, — презрительно пробормотал он.

Дилан засмеялся, и они обменялись сложной системой рукопожатий, похлопываний ладонью о ладонь и постукиваний кулаком о кулак.

— Может, пойдем дальше? — предложил я.

Они недовольно побурчали, еще немного потянули время, но вскоре поплелись дальше. Червь присоединился к нам.

Я замыкал шествие, пытаясь придумать, что я скажу госпоже Сапсан, когда увижу ее. Я ожидал, что меня представят настоящей валлийской леди. Мы будем попивать чай в гостиной и вежливо беседовать о всяких мелочах. А потом я выберу подходящий момент и сообщу ей трагическую новость. Я внук Абрахама Портмана, — скажу я. — Я должен с прискорбием сообщить вам, что его с нами больше нет. Она начнет промокать платочком слезы, а потом я засыплю ее вопросами.

Вслед за Грязным Диланом и Червем я шел по тропинке, которая извивалась среди пастбищ с меланхоличными овечками. Впереди нас ожидал изнурительный подъем на кряж. Там, наверху, покачивалась стена такого плотного тумана, что, шагнув в него, мы словно очутились в ином мире. Туман показался мне явлением библейского порядка. И было нетрудно представить себе, как разгневанный Господь насылает на египтян подобное бедствие. Когда мы начали спускаться по противоположному склону, туман стал еще гуще. Солнце превратилось в мутное белесое пятно. Моя одежда мгновенно отсырела. Похолодало. На мгновение я потерял из виду Червя и Дилана, но тут тропинка выскочила на равнину и я наткнулся на остановившихся впереди приятелей.

— Эй, янки! — окликнул меня Дилан. — Сюда!

Я послушно пошел за ними. Тропка осталась позади. Теперь мы шли по заболоченному, поросшему густой травой полю. Овцы смотрели на нас темными слезящимися глазами. У них была мокрая шерсть и обвисшие хвосты. Вдруг из тумана возник маленький домик с заколоченными окнами.

— Вы уверены, что это то, что я ищу? — удивился я. — Тут, похоже, пусто.

— Пусто? Ничего подобного. Там полно всякого дерьма, — ответил Червь.

— Сходи, убедись сам, — предложил Дилан.

Я заподозрил какую-то ловушку, но все же подошел к двери и постучал. Она была незаперта и от моего прикосновения приотворилась. Внутри было так темно, что я ничего не мог разглядеть. Я сделал шаг вперед и, к своему удивлению, вниз, наткнувшись на то, что показалось мне земляным полом, но на самом деле было целым океаном экскрементов, в котором я увяз по самую щиколотку. Эта необитаемая хижина, совершенно безобидная с виду, оказалась хлевом для овец.

— О Господи! — содрогаясь от отвращения, взвизгнул я.

Снаружи донесся заливистый хохот. Я попятился, спеша вывалиться наружу прежде, чем потеряю сознание от окружившего меня смрада. Мои провожатые корчились от смеха, держась за животы.

— Вы полные засранцы, — сообщил я им, отскребая с необъятных сапог навоз.

— Почему? — удивился Червь. — Мы предупреждали тебя, что там полно дерьма.

Я вплотную подступил к Дилану.

— Вы покажете мне дом или нет?

— Он это серьезно, — выдавил Червь, утирая слезы.

— Конечно, я серьезно!

Улыбка сползла с лица Дилана.

— Я думал, ты прикалываешься, приятель.

— Думал что?

— Ну, типа, шутишь.

— Я не шучу.

Мальчишки озадаченно переглянулись. Дилан что-то прошептал на ухо Червю. Тот также шепотом что-то ему ответил. Наконец Дилан повернулся и указал на уводящую вдаль неровную тропинку.

— Если он тебе так нужен, иди прямо, мимо трясины, а потом через лес. Это огромный старый дом. Его невозможно не заметить.

— Какого черта! Вы обещали довести меня до конца.

— Мы дальше не пойдем, — опустив глаза, сообщил Червь.

— Почему?

— Не пойдем, и все.

Они развернулись и поплелись обратно, туда, откуда мы пришли. Вскоре их поглотил туман.

Я взвесил свои возможности. Я мог, поджав хвост, вслед за этими предателями вернуться в город. Я также мог продолжить путь в одиночестве, но не признаться в этом отцу.

Четыре секунды напряженных размышлений привели к тому, что я двинулся дальше.

По обе стороны от тропинки сколько видел глаз расстилалось мертвенно-бледное болото, поросшее рыжей травой и покрытое клочками тумана. Это был совершенно однообразный пейзаж, однако кое-где торчали невысокие, сложенные из камней пирамидки. Но вскоре болото неожиданно закончилось, уперевшись в лес, — скелетоподобные деревья вскидывали вверх тощие ветки. На какое-то время тропинка исчезла под поваленными деревьями и ковром из плюща, и двигаться дальше мне пришлось почти наугад. Я не мог понять, как такой пожилой даме, как госпожа Сапсан, удается преодолевать эту полосу препятствий. Должно быть, ей все доставляют на дом, — подумал я, хотя, судя по всему, нога человека не ступала на эту тропинку несколько месяцев, если не лет.

Я перебрался через гигантское, скользкое ото мха дерево и увидел, что тропинка резко повернула. Потом деревья расступились, как занавес, и прямо передо мной возник заросший высокой травой и окутанный туманом холм. На его вершине стоял дом. Теперь я понял, почему мальчишки отказались меня сюда вести.

Дедушка описывал его сотни раз. Но в его рассказах он всегда был солнечным и радостным. И я представлял себе этот огромный ветхий особняк искрящимся от смеха и света. Однако то, что сейчас нависало надо мной, не могло быть убежищем от чудовищ. Этот дом сам превратился в чудовище и взирал на меня с вершины холма голодными глазницами окон. Вездесущий плющ облепил стены подобно антителам, атакующим вирус, а сквозь разбитые стекла наружу смотрели ветки выросших внутри деревьев. Было похоже на то, что сама природа объявила войну этому заброшенному строению. И все же дому удалось устоять, хотя его стены перекосились, а сквозь провалившуюся крышу виднелось небо.

Я попытался убедить себя в том, что, несмотря на всю эту разруху, здесь еще может кто-то жить. Там, откуда я приехал, такое случалось и довольно часто. Заброшенный, пришедший в полный упадок дом с вечно задернутыми шторами где-нибудь на окраине городка вполне мог оказаться жилищем престарелого отшельника, обитающего там с незапамятных времен и питающегося исключительно лапшой быстрого приготовления и обрезками собственных ногтей. Как правило, о его существовании узнавали, только когда в дом вламывался оценщик недвижимости или какой-нибудь особенно рьяный переписчик населения. Состарившись, люди часто перестают ухаживать за своим обиталищем. По той или иной причине родственники списывают их со счетов и забывают о них. Это грустно, но так бывает. И это означало, что мне оставалось одно: подойти к двери и постучать.

Собрав остатки храбрости, я преодолел высокие заросли травы, отделяющие меня от дома, подобрался к крыльцу, от которого осталась лишь куча гниющих досок и раскрошившейся кафельной плитки, и попытался заглянуть в треснувшее окно. Все, что мне удалось различить сквозь грязное стекло, это смутные очертания мебели, поэтому я постучал в дверь и сделал шаг назад, прислушиваясь к зловещей тишине и нащупывая в кармане письмо госпожи Сапсан. Я прихватил его на тот случай, если бы мне пришлось доказывать, что я тот, за кого себя выдаю. Прошла минута, потом вторая, и постепенно мне стало ясно, что, скорее всего, письмо не понадобится. Спустившись обратно во двор, я пошел вокруг дома в поисках другого входа, а заодно попытался оценить размеры здания. Дом был огромным: с каждым поворотом он словно обрастал все новыми балконами, башенками и дымоходами. И с обратной его стороны я наконец увидел то, что искал: оплетенный плющом и зияющий чернотой проем без двери. Он был похож на открытый рот, только и ожидающий возможности меня проглотить. От одного взгляда на эту дыру у меня по коже поползли мурашки. Но я прилетел из другой части света не для того, чтобы при виде старого дома взвизгнуть в панике и убежать. Я вспомнил о тех ужасах, которые пришлось пережить дедушке Портману, и моя решимость окрепла. Если в этом доме кто-то был, я знал, что я его найду. Я поднялся по рассыпающимся ступеням и переступил через порог.

Стоя в темной, как склеп, прихожей, я, оцепенев от ужаса, смотрел на то, что кому угодно на моем месте показалось бы висящими на крючках человеческими кожами. На мгновение мне стало по-настоящему страшно. Я ожидал, что из мрака на меня вот-вот выскочит жуткий каннибал с тесаком в руке. Затем я вдруг понял, что смотрю на… пальто, позеленевшие от сырости и превратившиеся в лохмотья. Меня пробрала дрожь, и я сделал глубокий вдох. Я успел обследовать всего десять футов дома, а уже чуть было не испачкал нижнее белье. Держись, — приказал я себе и медленно двинулся вперед, пытаясь унять бешено бьющееся в груди сердце.

Каждая комната являла моим глазам картину, еще более жуткую, чем предыдущая. Разбросанные игрушки, свидетельствующие о том, что когда-то здесь играли дети, были окутаны толстым слоем пыли. Черная мохнатая плесень покрывала участки стен возле окон. Камины были забиты спустившимся с крыши плющом, который, подобно щупальцам пришельцев, уже начал расползаться по полу. Кухня напоминала лабораторию, в которой проводился научный эксперимент, окончившийся страшной катастрофой. Банки с консервами не выдержали бесконечной череды замерзания и оттаивания и взорвались, забрызгав стены жуткого вида пятнами. В столовой пол был укрыт осыпавшейся с потолка штукатуркой, и казалось, что тут выпал, да так и не растаял снег. Почти на ощупь дойдя до конца коридора, я осторожно опробовал нижнюю ступеньку шаткой лестницы. Она застонала, как будто пробудившись от долгого сна. Я оглянулся на следы, оставленные моими ботинками в глубокой пыли. Если наверху кто-то жил, он давно оттуда не спускался.

Наконец я набрел на комнаты, в которых недоставало целых стен и в которые успели вторгнуться заросли кустов и молодых деревьев. Стоя на неожиданном ветру, я пытался понять, что могло произвести подобные разрушения, и мной овладевало ощущение, будто это было что-то ужасное. Мне не удавалось сопоставить идиллические воспоминания дедушки с этим кошмарным домом. Как он мог найти убежище в этой пронизанной ужасом атмосфере? Я обследовал только малую часть дома, но внезапно мне показалось, что я понапрасну теряю здесь время. В этих развалинах не мог жить даже самый нелюдимый отшельник. Я покинул дом с ощущением, что нахожусь как никогда далеко от разгадки дедушкиной тайны.