Глава одиннадцатая
Так уж вышло, что теперь все зависело от голубя. Окажемся ли мы к восходу солнца в безопасности или угодим в черную бездну чрева пустоты; удастся ли нам спасти мисс Сапсан или мы будем блуждать по этому адскому пепелищу, пока время, отведенное на ее спасение, окончательно не истечет; вернусь ли я домой и увижу ли когда-нибудь своих родителей — все это зависело от одного-единственного тощего странного голубя.
Я шел перед группой, обшаривая окружающее пространство в поисках пустот. Но на самом деле нас вел голубь, натягивая поводок, как идущая по следу гончая. Мы поворачивали налево, когда птица летела налево, и шли направо, когда туда разворачивалась она. Мы брели покорно, как овцы, даже когда для этого приходилось пробираться по изрытым воронками улицам с останками разрушенных зданий. В мерцающем зареве пожаров обломки железных прутьев, торчащие из этих руин, напоминали зазубренные копья, устремленные нам в грудь.
После всех ужасающих событий этого вечера я уже едва держался на ногах, а голову странно покалывало. Рокот взрывов стих, и сирены наконец-то тоже замолчали. Мне начинало казаться, что только весь этот апокалиптический шум до сих пор не позволял мне отключиться прямо на ходу. Теперь наполненный гарью воздух был насыщен другими, более приглушенными звуками — шумом воды, льющейся из лопнувших труб, жалобным лаем угодившей в ловушку собаки, хриплыми голосами зовущих на помощь людей. Время от времени в темноте возникали призрачные фигуры других пешеходов. В их глазах светился страх, и они подозрительно озирались на нас, прижимая к груди какие-то вещи — радиоприемник, ворованное серебро, позолоченную шкатулку, похоронную урну… Мертвые несли мертвых.
Мы подошли к Т-образному перекрестку и остановились, потому что голубь никак не мог определиться, куда ему лететь — направо или налево.
— Ну же, Уинни, — подбадривала птицу девочка. — Хорошая моя. Покажи нам дорогу.
Енох наклонился вперед и прошептал:
— Если ты не поможешь нам найти мисс Королек, я лично поджарю тебя на вертеле.
Птица встрепенулась и потянула налево.
Мелина свирепо сверкнула на Еноха глазами.
— Какой же ты засранец, — прошипела она.
— Главное — результат, — невозмутимо отозвался он.
Наконец мы подошли к станции подземки. Сквозь арку входа мы вслед за голубем вошли в вестибюль билетной кассы. Я уже хотел заявить: Какая умная птица. Мы поедем на подземке, — как вдруг осознал, что вестибюль пуст, а сами кассы закрыты. Хотя ничто не указывало на то, что на эту станцию в ближайшем будущем войдут поезда, мы продолжали идти вперед. Ворота оказались незаперты, и мы прошли по коридору, облицованному выщербленной кафельной плиткой, к лестнице, ведущей в освещенные электрическим светом внутренности города.
Мы начали медленно спускаться, хотя на каждой площадке нам приходилось осторожно обходить спящих людей, которые лежали прямо на полу, плотно укутавшись в одеяла. Поначалу они напоминали рассыпанные из коробка спички, но постепенно их становилось все больше, а непосредственно подземную платформу прямо-таки затопило людьми. Сотни людей лежали на полу и скамьях, были втиснуты между рельсами и стенами, сидели на складных стульях. Те, кто не спал, покачивали на руках младенцев, читали книги в бумажном переплете, играли в карты или молились. Они не ожидали поезда. Никаких поездов в подземке уже давно не было. Люди бежали от бомб, обретая здесь убежище.
Я попытался прощупать станцию на предмет пустот, но здесь было слишком много теней и лиц. Нам ничего не оставалось, кроме как положиться на удачу, если она еще нам не изменила.
Но что же теперь?
Голубь, на которого мы всецело полагались, похоже, был в растерянности. Его, как и меня, видимо, смущала вся эта толпа. Поэтому мы просто стояли и ожидали, прислушиваясь к коллективному дыханию, храпу и шепоту, окружившему нас зловещим облаком.
Не прошло и минуты, как голубь дернулся в сторону путей, после чего натянул шнур и, подобно йо-йо, нырнул обратно в ладони Мелины.
Мы на цыпочках обошли тела спящих людей и спрыгнули в желоб, по которому проходили рельсы. Они разбегались в двух противоположных направлениях, с каждой стороны исчезая в тоннеле. Меня охватило нехорошее предчувствие, что наше будущее лежит где-то в этих черных расщелинах.
— Я надеюсь, что нам не придется бродить там, — прошептала Оливия.
— Еще как придется, — заверил ее Енох. — Что это за праздник, если мы не поползаем по всем имеющимся в наличии сточным канавам!
Голубь вспорхнул и полетел направо. Мы поплелись по колее за ним.
Я перепрыгнул через какую-то маслянистую лужу, и из-под моих ног с писком разбежалась стая крыс, заставивших Оливию с визгом взлететь на руки Бронвин. Перед нами зиял пугающе черный вход в тоннель. Мне пришло в голову, что было бы очень скверно повстречаться в нем с пустотами. Здесь не было ни стен, на которые мы могли бы вскарабкаться, ни домов, в которых можно было бы укрыться, ни надгробных плит, преграждающих путь нашим потенциальным преследователям. Тоннель был длинным и прямым, к тому же его лишь изредка освещали красные лампочки, которые слабо поблескивали в угрожающем мраке.
Я пошел быстрее.
Темнота снова сомкнулась вокруг нас.
* * *
Когда я был ребенком, я часто играл с папой в прятки. Я всегда прятался, а он меня искал. У меня это отлично получалось, прежде всего потому, что, в отличие от большинства четырех-пятилетних детишек, я умел подолгу сидеть, не издавая ни звука, изумляя этой своей способностью окружающих. Кроме того, у меня не было ни малейшего намека на клаустрофобию. Я умел втиснуться в самое незначительное пространство в каком-нибудь чулане и с огромным удовольствием провести таким образом двадцать или тридцать минут, не обнаруживая себя ни единым шорохом. Все это обнадеживало и позволяло предположить, что с более просторными, хотя и темными пространствами тоннелей подземки проблем у меня возникнуть не должно. Во всяком случае, этот тоннель предназначался всего лишь для поездов, а значит, войти в него было значительно проще, чем в тот, который по сути представлял собой открытое кладбище, до отказа заполненное всевозможными ужасами. Тем не менее, чем дальше мы углублялись в этот тоннель, тем сильнее меня одолевал до омерзения липкий и противный страх. И страх этот в корне отличался от Ощущения, которое охватывало меня при приближении пустот. То, что я испытывал сейчас, по сути являлось дурным предчувствием. Поэтому я вел группу настолько быстро, насколько позволяли возможности самых медленных наших ходоков. Я подгонял Мелину, пока она не наорала на меня. Гуляющий по моей кровеносной системе адреналин заставлял меня забыть об изнеможении.
Идти пришлось долго. Мы миновали несколько развилок, пока голубь не привел нас к заброшенному участку путей, на котором шпалы покоробились и прогнили, а под ногами хлюпали лужи стоячей воды. Поезда, проезжавшие по отдаленным тоннелям, выталкивали сюда воздух, движение которого напоминало дыхание какого-то гигантского существа.
Затем далеко впереди мигнула вспышка света. Крошечная поначалу, она стремительно росла и приближалась.
— Поезд! — закричала Эмма.
Мы стремглав рассыпались в стороны и прижались спиной к стене. Я даже уши закрыл ладонями в ожидании оглушительного рева, но его не было. Все, что я услышал, так это тихий пронзительный визг, который — в этом я был почти уверен — раздавался непосредственно у меня в голове. Когда свет заполнил весь тоннель, со всех сторон окружив нас своим белым сиянием, я внезапно ощутил давление в ушах, и свет исчез.
Мы, как оглушенные, спотыкаясь, отошли от стен. Теперь и рельсы, и шпалы у нас под ногами были новыми, как будто их только что проложили. В тоннеле уже не стоял резкий запах мочи. Лампы на стенах стали ярче, и вместо ровного света от них исходило мерцание, потому что вместо электрических ламп там теперь были закреплены газовые рожки.
— Что это было? — спросил я.
— Мы вошли в петлю, — ответила Эмма. — Но что это был за свет? Я никогда не видела ничего подобного.
— Вход в каждую петлю имеет свои особенности, — произнес Миллард.
— Кто-нибудь знает, что это за время? — спросил я.
— Рискну предположить, что мы попали во вторую половину девятнадцатого века, — снова отозвался Миллард. — До 1863 года в Лондоне не существовало подземной железной дороги.
И тут у нас за спиной снова возник свет. На этот раз он сопровождался порывом горячего ветра и громоподобным ревом.
— Поезд! — снова закричала Эмма, и на этот раз это действительно было так.
Мы распластались по стенам за мгновение до того, как он пронесся мимо нас циклоном грохота, изрыгающим клубы дыма. Но он не был похож на современный поезд подземки, а скорее напоминал миниатюрный паровоз. При нем даже имелся служебный вагон, из которого на нас изумленно уставился человек с густой черной бородой и слабо мерцающим фонарем в руке.
Поезд скрылся за поворотом, и Хью бросился подбирать свою кепку, которую сдуло ветром. Увидев, что она изорвана в клочья, он досадливо отшвырнул в сторону ставший бесполезным головной убор.
— Не нравится мне эта петля, — произнес он. — Мы не провели здесь и десяти секунд, как она попыталась нас убить. Давайте скорее сделаем то, зачем мы сюда пришли, и вернемся обратно.
— Поддерживаю обеими руками, — буркнул Енох.
Голубь повел нас дальше вдоль путей. Минут через десять он остановился, потянув нас к стене, с виду гладкой. Мы не понимали, что это означает, пока я не поднял голову и не заметил замаскированную дверь на стыке стены и потолка, в двадцати футах у нас над головой. Поскольку другого способа попасть туда не было, Оливия сняла туфли и взлетела, чтобы рассмотреть ее поближе.
— Тут замок, — сообщила нам она. — И он кодовый.
В нижнем углу двери проржавело отверстие, в которое мог бы пробраться голубь, но нам все равно был нужен код.
— Что бы это могло быть? — задумчиво произнесла Эмма, обращаясь ко всем сразу.
Ответом ей стали только недоуменные взгляды.
— Понятия не имею, — пробормотал Миллард.
— Нам придется догадаться, — заявила она.
— Может, это мой день рождения? — предположил Енох. — Попробуйте набрать три-двенадцать-девяносто два.
— Почему кто-то должен знать твой день рождения? — поинтересовался Хью.
Енох нахмурился.
— Просто попробуйте.
Оливия покрутила диск взад и вперед, затем подергала дверцу.
— Извини, Енох, — пожала плечами она.
— Как насчет дня нашей петли? — предложил Гораций. — Девять-три-сорок.
Это тоже не сработало.
— Это не может быть чем-то настолько простым, как дата, — вмешался Миллард. — Это свело бы на нет все назначение замка.
Оливия начала набирать случайные комбинации. Мы стояли рядом, наблюдая за ней и отчаиваясь все больше с каждой неудачной попыткой. Тем временем мисс Сапсан осторожно выскользнула из-за пазухи Бронвин и поковыляла к голубю, который бродил на поводке и что-то клевал на земле. Увидев мисс Сапсан, он попытался убежать, но директриса пошла за ним, издавая низкий угрожающий звук горлом.
Голубь захлопал крыльями и вспорхнул на плечо Мелины, подальше от мисс Сапсан. Та стала у ног девочки и пронзительно закричала, глядя на голубя и заставляя его нервничать.
— Мисс С., что вы затеяли? — спросила Эмма.
— Мне кажется, она чего-то добивается от твоей птицы, — сообщил я Мелине.
— Если голубь знает дорогу, он может знать и код, — вмешался Миллард.
Мисс Сапсан обернулась к нему и издала очередной крик, после чего перевела взгляд на голубя и закричала еще громче. Уинни попыталась спрятаться за шею Мелины.
— Возможно, голубь знает код, но не знает, как нам его сообщить? — предположила Бронвин. — Зато он мог бы сказать его мисс Сапсан, потому что у них общий птичий язык. А потом мисс Сапсан сообщила бы код нам.
— Заставь своего голубя поговорить с нашей птицей, — буркнул Енох.
— Ваша птица в два раза больше Уинни, и у нее острый клюв и когти, — пробормотала Мелина, отступая на шаг назад. — Она боится, и я ее понимаю.
— Ей незачем бояться, — успокоила ее Эмма. — Мисс Сапсан никогда не причинит вреда другой птице. Это противоречит кодексу имбрин.
Мелина широко открыла глаза и тут же прищурилась.
— Эта птица — имбрина?
— Она наша директриса! — гордо заявила Бронвин. — Алма ЛеФэй Сапсан.
— Вы не перестаете меня удивлять! — воскликнула Мелина и издала не особенно дружелюбный смешок. — Если у вас есть имбрина, зачем вам понадобилась вторая?
— Долго рассказывать, — откликнулся Миллард. — Достаточно сказать, что нашей имбрине нужна помощь, которую может оказать только другая имбрина.
— Да посади ты этого проклятого голубя на землю, чтобы мисс Сапсан могла с ним поговорить! — не выдержал Енох.
Наконец Мелина неохотно уступила.
— Ну давай, Уинни, будь хорошей девочкой.
Она сняла голубя с плеча и осторожно опустила его на землю у своих ног, после чего наступила на поводок, чтобы птица не смогла улететь.
Все столпились вокруг, наблюдая за тем, как идет к голубю мисс Сапсан. Он попытался убежать, но его остановил натянувшийся поводок. Мисс Сапсан приблизилась к нему вплотную, клекоча и булькая. Мне показалось, что мы наблюдаем за допросом. Голубь сунул голову под крыло и начал дрожать. И тогда мисс Сапсан клюнула его.
— Эй! — возмутилась Мелина. — Прекрати немедленно!
Голубь продолжал прятать голову под крыло и не шевелился. Поэтому мисс Сапсан клюнула его еще раз, сильнее.
— Довольно! — воскликнула Мелина и, приподняв ногу с поводка, наклонилась к птице. Но не успела она обхватить Уинни пальцами, как мисс Сапсан разорвала поводок быстрыми движениями когтей, захлопнула клюв на одной из сухопарых лапок птицы и, подскакивая, пошла прочь, увлекая за собой отчаянно сопротивляющегося и кричащего голубя.
Это не на шутку перепугало Мелину.
— Вернись немедленно! — в ярости закричала она и рванулась к птицам, но Бронвин схватила ее за руки.
— Погоди! — попросила она. — Я уверена, что директриса знает, что делает…
Мисс С. остановилась на некотором расстоянии от нас, там, где никто не мог до нее дотянуться. Голубь трепыхался у нее в клюве, а Мелина трепыхалась, пытаясь вырваться из рук Бронвин. В обоих случаях усилия их оказались совершенно тщетными. Мне показалось, что мисс Сапсан ожидает, когда голубь выбьется из сил и сдастся. Но вдруг ей это надоело. И она принялась вращать голубем над головой, продолжая удерживать его за лапу.
— Пожалуйста, мисс С.! — закричала Оливия. — Вы его убьете!
Я сам едва удержался от того, чтобы не броситься их разнимать, но птицы превратились в сплошной клубок когтей и клювов, к которому никто не смел даже приблизиться. Мы кричали и умоляли мисс Сапсан прекратить терзать несчастного голубя.
Наконец она это сделала. Голубь выпал из ее клюва и замер рядом, покачиваясь. Он был так потрясен, что даже не пытался спасаться. Мисс Сапсан снова заклекотала на него, так же, как делала это совсем недавно, и на этот раз голубь что-то проворковал в ответ. Затем мисс Сапсан три раза стукнула клювом по земле, потом десять раз, потом еще пять.
Три-десять-пять. Оливия набрала эту комбинацию. Замок щелкнул и открылся, дверь распахнулась внутрь, и сверху размоталась веревочная лестница, нижний край которой лег на землю.
Допрос, который учинила голубке мисс Сапсан, сработал. Она сделала то, что должна была сделать, чтобы помочь нам всем. С учетом этого, мы могли бы закрыть глаза на ее поведение. Но никто не ожидал того, что произошло вслед за этим. Она снова взяла оглушенного голубя за лапу и изо всех сил швырнула его о стену.
Мы громко ахнули от ужаса, а я был так шокирован, что просто потерял дар речи.
Мелина наконец вырвалась из хватки Бронвин и бросилась поднимать безжизненное тельце птицы, которой мисс Сапсан сломала шею.
— О птица! Она его убила! — прошептала Бронвин.
— Подумать только, через что нам пришлось пройти, чтобы поймать это существо, — произнес Хью, — и что теперь?
— Я разобью вашей имбрине голову, — обезумев от ярости, взвизгнула Мелина.
Бронвин снова схватила ее за руки.
— Ты этого не сделаешь! Прекрати!
— Ваша имбрина дикая тварь! Если она всегда так себя ведет, то лучше уж быть с настоящими тварями!
— Забери свои слова обратно! — закричал Хью.
— И не подумаю! — крикнула в ответ Мелина.
Последовала перепалка, едва не перешедшая в кулачный бой. Бронвин держала Мелину, а мы с Эммой повисли на Хью, пока их не покинула если не обида, то хотя бы желание драться.
Никто не мог поверить в то, что сделала мисс Сапсан.
— Из-за чего столько шума? — поинтересовался Енох. — Это был обычный тупой голубь.
— Нет, не обычный, — возразила Эмма, в упор глядя на мисс Сапсан и обращаясь лично к ней. — Это был друг мисс Королек. Ему уже исполнилась не одна сотня лет. О нем написали в «Историях». И вот теперь он мертв.
— Убит, — уточнила Мелина и сплюнула на землю. — Это было убийство.
Мисс Сапсан невозмутимо чистила перья, делая вид, что ничего не слышит.
— В нее вселилось какое-то зло, — пробормотала сверху Оливия. — Это совершенно не похоже на мисс Сапсан.
— Она меняется, — кивнул Хью. — В ней все больше звериного.
— Я надеюсь, что в ней еще осталось что-то человеческое, и мы сможем его спасти, — мрачно произнес Миллард.
Мы тоже на это надеялись.
Когда мы выбрались из тоннеля, каждый из нас был погружен в свои собственные тревожные мысли.
* * *
За дверью оказался коридор, который привел нас к лестнице, та в свою очередь привела нас в другой коридор и к другой двери, которая открылась в комнату, залитую дневным светом и от пола до потолка забитую одеждой. Одежда висела на вешалках, лежала на полках и в шкафах. Еще тут стояли две ширмы, спрятавшись за которые, можно было переодеться, несколько больших зеркал и рабочий стол со швейными машинами. Рядом с машинами лежали мотки сырой пряжи. Это помещение представляло собой наполовину бутик, наполовину швейную мастерскую. Кроме того, это был настоящий рай для Горация.
— Я попал на небо! — пропел он, озираясь по сторонам.
Мелина угрюмо стояла в углу, ни с кем не разговаривая.
— Что это? — изумился я.
— Это комната для переодевания, — отозвался Миллард. — Ее назначение — помочь заезжим странным людям не выделяться среди нормальных обитателей этой петли.
Он кивнул на стену, где висела рамочка с иллюстрациями, показывающими, как носили одежду того периода.
— Что ж, в чужой монастырь со своим уставом не ходят! — заметил Гораций, подскакивая к вешалке с одеждой.
Эмма попросила всех переодеться. Новая одежда должна была не только помочь нам затеряться в толпе. Она также могла сбить со следа охотящихся на нас тварей.
— Но наденьте под эту одежду свои свитера, — напомнила она нам. — Кто знает, в какую еще переделку мы можем угодить.
Бронвин и Оливия выбрали платья простого покроя и скрылись за ширмой. Я сменил свои выпачканные пеплом и пропотевшие брюки и пиджак на относительно чистый, хотя и разрозненный костюм. Он так сковывал движения, что я тут же задался вопросом, сколько столетий люди постоянно носили такую неудобную и официальную одежду.
Миллард тоже надел костюм и уселся перед зеркалом.
— Как я выгляжу? — поинтересовался он.
— Как невидимый юноша в одежде, — отозвался Гораций.
Миллард вздохнул, еще немного посидел перед зеркалом, затем разделся и снова исчез.
Осмотрев одежду, Гораций приуныл.
— Тут нечего выбрать! — пожаловался он. — Если удается найти какую-нибудь вещь, которую не побила моль, она обязательно залатана совершенно неподходящей по цвету тканью! Мне надоело выглядеть, как беспризорник.
— Беспризорники не привлекают ничьего внимания, — отозвалась Эмма. — А вот маленькие джентльмены в цилиндрах бросаются в глаза.
Она вышла из-за ширмы в блестящих красных лодочках на плоской подошве и синем платье с короткими рукавами, едва прикрывающем колени.
— Как тебе? — поинтересовалась она, кружась на месте.
Подол платья взлетел колокольчиком вокруг ее ног.
Она была похожа на Дороти из «Волшебника страны Оз», только гораздо красивее. Я не знал, как сообщить ей об этом при всех, поэтому только смущенно улыбнулся и показал поднятый вверх большой палец.
Она засмеялась.
— Тебе нравится? Тем хуже, — с лукавой улыбкой произнесла она. — Я буду чересчур выделяться.
Но тут же на ее лице мелькнуло страдальческое выражение, как будто на фоне того, через что нам пришлось пройти, и того, что нам еще предстояло, ей стало неловко за собственное веселье и шутки. Досадливо поморщившись, она снова нырнула за ширму.
Меня тоже угнетало все, чему мы стали свидетелями. Все ужасы, которые мы увидели, продолжали нескончаемой вереницей скользить перед моими глазами. Но нельзя же переживать беспрестанно, — хотел крикнуть я ей. Невозможно усугубить ситацию смехом, точно так же, как нельзя помочь горю слезами. И смех не означает, что тебе безразлично или что ты о чем-то забыл. Он означает только, что ты человек. Но этого произнести я тоже не сумел.
Когда Эмма снова вышла из-за ширмы, она была одета в похожую на мешок блузу с разорванными рукавами и узкую юбку до щиколоток. Теперь она гораздо больше походила на нищенку. Впрочем, на ее ногах по-прежнему поблескивали красные туфли, от которых Эмма так и не смогла отказаться.
— Как насчет этого? — спросил Гораций, размахивая пышным рыжим париком, обнаруженным в одном из ящиков. — Как это помогает затеряться среди нормальных людей?
— Похоже, мы собираемся на ярмарку, — добавил Хью, глядя на стену, на которой висел плакат с соответствующим объявлением.
— Секундочку! — воскликнул Гораций, присоединяясь к Хью у плаката. — Я слышал об этом месте! Это старая туристическая петля.
— Что такое туристическая петля? — спросил я.
— Таких петель раньше было много, — пояснил Миллард. — Они были расположены в особенно важных местах и периодах истории и представляли собой нечто вроде Гран-тура, который когда-то считался неотъемлемой частью образования любого странного человека. Разумеется, это было много лет назад, когда выезжать за границу все еще было относительно безопасно. Я и не знал, что они до сих пор существуют.
Произнеся это, он затих, погрузившись в воспоминания о лучших временах.
Завершив переодевание, мы сложили свою одежду из двадцатого века в кучу и вслед за Эммой вышли в другую дверь, которая открывалась в узкий переулок, заваленный мусором и пустыми ящиками. Я узнал доносящиеся издалека характерные звуки ярмарки — музыка, глухой ропот толпы. Несмотря на валившую меня с ног усталость, я ощутил, как в моей крови закипает волнение. Когда-то на эту ярмарку отовсюду съезжались странные люди. Мои родители ни разу не возили меня даже в Диснейленд.
Эмма напомнила основные правила поведения:
— Держитесь вместе. Следите за мной и Джейкобом в ожидании сигнала и будьте начеку. Ни с кем не разговаривайте и никому не смотрите в глаза.
— Как мы узнаем, куда идти? — спросила Оливия.
— Нам придется мыслить, как имбрины, — ответила Эмма. — Где бы вы спрятались на месте мисс Королек?
— Где угодно, только не в Лондоне, — произнес Енох.
— Если бы только кое-кто не убил голубя… — пробормотала Бронвин, с горечью глядя на мисс Сапсан.
Директриса стояла на булыжной мостовой и, задрав голову, смотрела на нас, но никто не хотел к ней прикасаться. Впрочем, мы должны были ее спрятать, поэтому Гораций вернулся в маскировочную комнату и нашел там холщовую сумку. Мисс Сапсан это в восторг не привело, но, когда стало ясно, что никто не хочет брать ее на руки, а меньше всех Бронвин, у которой ее поступок вызвал неописуемое возмущение, она забралась в мешок и позволила Горацию завязать его кожаным шнурком.
* * *
Мы пошли на пьяный шум ярмарки, пробираясь по лабиринту тесных улочек, где прямо с повозок торговали овощами, зерном в пыльных мешках и крольчатиной. Дети и тощие коты голодными глазами смотрели на еду, а женщины с гордыми грязными лицами чистили картошку, сидя на обочине, и перед ними стремительно вырастали маленькие холмики кожуры. Хотя мы изо всех сил старались проскользнуть мимо незамеченными, мне показалось, что в нашу сторону оборачивались все без исключения — торговцы, дети, женщины, коты и мертвые кролики с молочно-белыми глазами.
Даже в своей новой, соответствующей данному времени одежде я чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Чтобы смешаться с толпой, правильной одежды было недостаточно. Необходимо было еще и уметь соответствующим образом себя вести. Я осознал, что и я, и мои друзья разительно отличаемся от всех этих людей с их ссутуленными спинами и бегающими глазами. Я решил, что для того, чтобы скрываться так же эффективно, как твари, мне придется отточить свои актерские навыки.
А тем временем ярмарка становилась все более шумной, а ее запахи — более резкими. В воздухе смешивались ароматы пережаренного мяса, каленых орехов, конского навоза, человеческих фекалий и дыма костров — невыносимое зловоние, от которого даже глаза слезились. Наконец мы вышли на просторную площадь, где веселье было в разгаре. Люди толпились среди ярко раскрашенных палаток, и от разнообразия развлечений у меня глаза разбежались. Ярмарка своей шумливо-пестрой массой обрушилась на все мои органы чувств. Тут были акробаты и канатоходцы, метатели ножей и пожиратели огня, а также множество уличных музыкантов с самыми разнообразными инструментами. Лекарь-шарлатан расхваливал свои «патентованные» лекарства, стоя в открытом дверном проеме грязного фургона:
— Этот удивительный бальзам укрепляет внутренние органы, помогает избавиться от инфекционных паразитов, преодолеть вредоносное уныние и злокачественную алопецию!
За внимание зрителей с ним боролся владелец соседнего фургона — облаченный во фрак крикливый балаганщик, рядом с которым сидело крупное доисторического вида существо, чья кожа висела на костлявом теле серыми складками. Мне потребовалось не меньше десяти секунд, прежде чем я смог узнать в этом звере медведя. Его обрили, обрядили в женское платье и привязали к стулу. Он беспомощно вращал глазами, а балаганщик ухмылялся и делал вид, что угощает его чаем, выкрикивая:
— Леди и джентльмены! Позвольте представить вам самую прекрасную леди Уэльса! — что заставляло покатываться со смеху собравшуюся перед его фургоном толпу, через которую нам никак не удавалось протолкаться.
В глубине души я надеялся, что медведь разорвет свои цепи и сожрет балаганщика у всех на глазах.
От всего этого фантастического безумия у меня закружилась голова, и в попытке совладать с накатившей на меня дурнотой я сунул руку в карман, чтобы ощупать гладкое стекло своего телефона. На мгновение зажмурив глаза, я прошептал себе под нос:
— Я путешественник во времени. Это все реально. Я, Джейкоб Портман, путешествую во времени.
Этот факт был поразителен сам по себе. Но еще более поразительным было то, что, путешествуя во времени, я не повредился умом и не превратился в несущего бессвязную околесицу лунатика. Человеческая психика оказалась более гибкой, чем я себе представлял. Выяснилось, что психическое сознание способно расшириться, включив в себя разнообразные противоречия и совершенно невозможные явления. Я мысленно поблагодарил за это Всевышнего.
— Оливия! — закричала Бронвин. — Живо иди сюда!
Я поднял голову вовремя, чтобы заметить, как она оттаскивает Оливию от клоуна, который наклонился и заговорил с ней.
— Сколько раз я тебе говорила: никогда не разговаривай с нормальными людьми! — принялась она отчитывать малышку.
Наша группа была достаточно велика, и держаться вместе нам было весьма сложно, особенно в таком оживленном и переполненном развлечениями месте, специально созданном для того, чтобы кружить голову детям. Бронвин вела себя как воспитательница, зорко следившая за тем, чтобы никто из нас не отстал, засмотревшись на лоток с красочными вертушками или леденцами из жженого сахара. Особенно легко отвлекалась Оливия, которая, казалось, постоянно забывала, какой серьезной опасности мы подвергаемся. Держать в руках так много детей Бронвин удавалось только потому, что на самом деле они не были детьми: внутри каждого из них находился человек гораздо более старшего возраста, который постоянно оспаривал и уравновешивал их детские побуждения. Я был уверен, что с настоящими детьми у нее ничего не вышло бы.
Какое-то время мы бесцельно бродили по ярмарке, высматривая женщину, напоминающую мисс Королек, или пытаясь определить место, где могли бы спрятаться странные люди. Но здесь все казалось странным — вся эта петля с ее странным хаосом являлась превосходной маскировкой для странных людей. Но даже здесь на нас обращали внимание. Все, мимо кого мы проходили, неуловимо поворачивали головы, провожая нас удивленными взглядами. Я почувствовал, что у меня разыгрывается приступ паранойи. Кто из этих людей работал на тварей или сам являлся тварью? Особенно меня настораживал клоун — тот самый, от которого Бронвин оттащила Оливию. Он то и дело встречался нам на пути. Всего за пять минут мы прошли мимо него не меньше пяти раз. Он то околачивался в начале переулка, то выглядывал из окна, то наблюдал за нами из палатки фотографа, где его взлохмаченные волосы и жуткий макияж странным образом контрастировали с буколическим пейзажем, написанным на задней стене этой палатки. Мне казалось, что я вижу его всюду, куда бы ни упал мой взгляд.
— Мне не нравится, что мы тут у всех на виду, — обратился я к Эмме. — И мы не сможем бродить кругами бесконечно долго. Эти клоуны…
— Клоуны? — переспросила она. — Как бы то ни было, я с тобой согласна. Просто в этом безумии очень трудно понять, с чего следует начать.
— Нам следует начать с того, что всегда является самой странной частью любого карнавала, — произнес Енох, втискиваясь между нами. — С балагана. — Он показал на высокое аляповатое сооружение на краю площади. — Балаган и странные люди неразлучны, как молоко с печеньем. Или пустоты с тварями.
— Обычно так и бывает, — согласилась с ним Эмма, — но тварям это тоже отлично известно. Я уверена, что мисс Королек не удалось бы так долго сохранять свою свободу, спрячься она в таком очевидном месте.
— У вас есть идея получше? — поинтересовался Енох.
Такой идеи у нас не было, и мы переключили все внимание на балаган. Я озирался, пытаясь разыскать глазами ухмыляющегося клоуна, но он растворился в толпе.
У цирка обтрепанный ярмарочный зазывала кричал в мегафон, суля толпе возможность за ничтожную оплату взглянуть на «самые шокирующие ошибки природы, которые только не запрещается лицезреть законом». Шоу называлось Конгрессом человеческих отклонений.
— Как званые обеды, на которые меня приглашали, — заметил Гораций.
— Некоторые из этих «отклонений» могут оказаться странными людьми, — заметил Миллард. — И в этом случае они могут что-то знать о мисс Королек. Я думаю, за это стоит заплатить.
— Нам нечем платить, — произнес Гораций, извлекая из кармана единственную монету, облепленную нитками и пухом.
— Когда это мы платили, чтобы пробраться в цирк? — поинтересовался в ответ Енох.
Вслед за Енохом мы обошли похожий на настоящую стену фасад балагана и увидели, что он сменяется большим, но шатким тентом. Мы начали искать вход, как вдруг полы палатки распахнулись, и из нее вышли хорошо одетый джентльмен и дама. Дама обмахивалась веером, а мужчина рявкнул на нас:
— С дороги, даме необходим свежий воздух!
Надпись над входом гласила: ТОЛЬКО ДЛЯ АРТИСТОВ.
Мы скользнули внутрь, но нас тут же остановил некрасивый мальчик, который сидел на табурете возле входа, судя по всему, в некоем официальном качестве.
— Вы артисты? — спросил он. — Если вы не артисты, вход запрещен.
— Разумеется, мы артисты, — с оскорбленным видом произнесла Эмма и для убедительности зажгла крохотный огонек на кончике пальца, после чего затушила его о собственный глаз.
Похоже, на мальчика это не произвело никакого впечатления. Все же он пожал плечами.
— Ну, раз так, проходите.
Мы зашаркали по коридору, часто моргая, потому что глазам было трудно приспособиться к темноте.
Балаган представлял собой лабиринт брезентовых коридоров с невероятно низким потолком. Единственный освещенный факелами коридор вел куда-то вглубь, делая резкие повороты через каждые двадцать-тридцать футов. При этом за каждым поворотом нас ожидала новая ошибка природы. Нам навстречу шли зрители. Одни смеялись, другие были бледны и дрожали всем телом.
Первые несколько уродов представляли собой стандартный набор любого бродячего цирка, и ничего странного я не заметил ни в «иллюстрированном» человеке, тело которого сплошь покрывали наколки, ни в бородатой женщине, которая самодовольно поглаживала свои длинные бакенбарды, ни в человеке-булавочной подушечке, пронзающем свое лицо иголками и забивающем гвозди себе в ноздри при помощи молотка. Тем не менее на меня это все произвело невероятное впечатление, хотя мои друзья, многие из которых вместе с мисс Сапсан объездили весь Египет в составе бродячего цирка, откровенно скучали.
Под плакатом, надпись на котором гласила: НЕПОВТОРИМЫЕ ЛЮДИ-СПИЧКИ, мужчина в костюме, сплошь заклеенном спичечными книжками, толкал второго, одежда которого была сходным образом украшена спичками. От этих толчков по груди второго начинали метаться язычки пламени, которые он в притворном ужасе пытался загасить руками.
— Любительщина, — пробормотала Эмма, направляясь к следующему аттракциону.
Странности становились все более странными. Тут была девочка в длинном платье с бахромой, вокруг тела которой обвился гигантский питон, по ее команде начинавший танцевать и извиваться. Эмма признала, что в этом номере действительно присутствует доля странности, поскольку умением заклинать змей обладали только syndrigasti.
Но когда Эмма начала расспрашивать ее о мисс Королек, девочка окинула нас уничтожающим взглядом, а ее змея зашипела и показала нам свои клыки, после чего мы тут же заспешили дальше.
— Мы тут попусту тратим свое время, — вздохнул Енох. — Время мисс Сапсан истекает, а мы разгуливаем по ярмарке! Почему бы не купить сладостей и не повеселиться как следует?
Впрочем, нам оставалось увидеть только одного уродца, поэтому мы пошли дальше. Последняя сцена была пуста, не считая самого простого инвентаря: маленького столика, на котором стояла ваза с цветами, и афиши, буквально кричавшей: ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ СКЛАДЫВАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК.
На сцену вышел служащий цирка. В руке у него был чемодан. Он поставил чемодан посреди сцены и ушел.
Тут уже собралась толпа. Чемодан продолжал одиноко стоять на сцене.
— Где представление? — кричали зрители. — Уродца на сцену!
Чемодан завибрировал. Он дрожал все сильнее, раскачиваясь взад-вперед, и наконец опрокинулся набок.
Заинтригованная публика подалась вперед, не сводя с чемодана глаз.
Щелкнули замки, и чемодан начал медленно открываться. Сначала, внимательно обшаривая толпу, из него выглянули светлые глаза. Затем крышка приоткрылась чуть шире, позволив разглядеть все лицо. Внутри чемодана находился взрослый мужчина с аккуратно подстриженными усами, в маленьких круглых очках, который каким-то образом умудрился поместиться в чемодане размером не больше моего торса.
Толпа разразилась аплодисментами, которые становились все громче по мере того, как уродец раскладывался. Когда он вышел наконец из своего невероятно маленького чемодана, мы увидели, что он очень высокий и тощий, как жердь. Его худоба пугала, потому что казалось, что еще немного, и кости проткнут его кожу. Он напоминал восклицательный знак, но держался с таким достоинством, что смеяться над ним я не мог. С мрачным видом он оглядел улюлюкающую толпу, прежде чем отвесить ей глубокий поклон.
Затем человек некоторое время демонстрировал гибкость своих суставов, способных выворачиваться в самых невероятных направлениях. Его колено сгибалось таким образом, что верхняя часть стопы касалась бедра. Его бёдра тоже складывались, и колени касались груди. Наконец он снова раскланялся под оглушительные аплодисменты, и представление закончилось.
Толпа разбрелась, но мы дождались, пока мужчина начнет спускаться со сцены, и подошли к нему.
— Вы странный? — напрямик поинтересовалась Эмма.
Мужчина остановился и медленно повернулся к ней.
— Прошу прощения? — произнес он с сильным русским акцентом, окинув ее высокомерным взглядом, в котором сквозило раздражение.
— Простите нам нашу навязчивость, но нам необходимо срочно разыскать мисс Королек, — произнесла Эмма. — Мы знаем, что она где-то здесь.
— Пхе! — отмахнулся от нее мужчина, издав смешок, скорее напоминавший попытку отхаркнуть мокроту.
— Это очень важно! — взмолилась Бронвин.
Складывающийся мужчина сложил руки на груди в форме костлявой буквы Х и произнес:
— Я совершенно не знать, о чем вы говорить.
С этими словами он спустился со сцены и ушел.
— Что дальше? — спросила Бронвин.
— Продолжаем искать, — ответила Эмма.
— А если мы не найдем мисс Королек? — спросил Енох.
— Мы продолжаем искать, — процедила сквозь зубы Эмма. — Все поняли?
Все всё прекрасно поняли. Выбора у нас не было. Если ничего не выйдет — если мисс Королек здесь нет, или нам не удастся быстро ее найти — все наши усилия окажутся напрасными, и мисс Сапсан будет потеряна для нас так же, как если бы мы вообще не приезжали в Лондон. Наша компания вышла из балагана тем же путем, которым в него зашла, уныло миновав опустевшие сцены и мальчика-вахтера. Оказавшись снаружи, мы остановились, не понимая, как нам быть дальше. Но тут мальчишка-вахтер выглянул из палатки и поинтересовался:
— Что стряслось? Представление пришлось вам не по вкусу?
— Оно было… неплохое, — отмахнулся я от мальчишки.
— Оно показалось вам недостаточно странным? — не унимался он.
Теперь все наше внимание было приковано к нему.
— Что ты сказал? — спросила Эмма.
— Уэйклинг и Рукери, — произнес он, махнув в дальний конец площади. — Вот там настоящее представление.
С этими словами он подмигнул нам и нырнул обратно в палатку.
— Загадочный мальчик, — прокомментировал Хью.
— Он сказал «странным»? — уточнила Бронвин.
— Что такое Уэйклинг и Рукери? — спросил я.
— Это место, — ответил Гораций. — Где-то в этой петле, по всей видимости.
— Возможно, это перекресток двух улиц, — предположила Эмма.
Она немедленно подняла полу шатра, чтобы уточнить у мальчика, что он имел в виду, но тот уже исчез.
Поэтому мы снова начали проталкиваться сквозь толпу, направляясь туда, куда показал мальчик. Все наши надежды вдруг оказались связаны с парой улиц с такими странными названиями, что само их существование вызывало большие сомнения.
* * *
Всего в нескольких кварталах от площади шум толпы внезапно стих, сменившись промышленным лязгом и грохотом, а запах жареного мяса и конского навоза вытеснила куда худшая вонь, происхождение которой определить было невозможно. Мы пересекли закованную в желоб реку стигийской слякоти и оказались в районе фабрик, работных домов и целого леса труб, изрыгающих клубы черного маслянистого дыма. Именно тут мы и обнаружили улицу Уэйклинг. Мы шли вдоль нее, высматривая улицу Рукери, пока не уперлись в открытую сточную канаву, которая, по утверждению Еноха, именовалась рекой Флит. Пришлось развернуться и идти в обратную сторону. Когда мы прошли мимо того места на улице Уэйклинг, где вышли на нее, она начала петлять и извиваться. Фабрики и работные дома съежились, превратившись в приземистые конторы и безликие здания без вывесок. Казалось, кто-то специально позаботился о том, чтобы сохранить анонимность всех этих построек.
Дурное предчувствие, не покидавшее меня уже несколько часов, внезапно обострилось. Что, если это засада? Что, если нас специально заслали в эту заброшенную часть города, чтобы разделаться с нами подальше от любопытствующих взглядов его обитателей?
Улица в очередной раз изогнулась, а затем резко выпрямилась, и тут я налетел на Эмму, которая шла впереди, а теперь неожиданно остановилась.
— Что случилось? — спросил я.
Вместо ответа она просто подняла руку и куда-то указала. Впереди, на Т-образном перекрестке, виднелась толпа. Тогда, над ярмарочной площадью, стояла удушающе липкая жара, многие же из этих людей кутались в пальто и шарфы. Они собрались вокруг какого-то здания и стояли, глядя на него снизу вверх в немом изумлении. Так же, как и мы сейчас. Само по себе здание не представляло собой ничего особенного. Оно было четырехэтажным, причем окна верхних трех этажей были узкими и закругленными, вызывая в памяти старые офисные здания. Вообще-то оно практически ничем не отличалось бы от соседних строений, если бы не одна крохотная особенность — оно было полностью покрыто льдом. Ледяная корка покрывала его окна и двери. Со всех выступов и подоконников, подобно острым клыкам, свисали сосульки. Из открытых дверей вывалились кучи снега, собравшиеся в огромные сугробы на тротуаре. Я подумал, что это здание накрыла метель. Вот только сделала она это изнутри.
Я присмотрелся к облепленной снегом табличке с названием улицы. УЛИЦА Р…КЕРИ.
— Я знаю это место, — вмешалась Мелина. — Это странные архивы. Тут хранится вся официальная информация о нас.
— Откуда ты это знаешь? — поинтересовалась Эмма.
— Мисс Дрозд хотела, чтобы я заняла место второй помощницы омбудсмена. Экзамен очень серьезный и трудный. Я готовилась двадцать один год.
— Эти архивы так и должны быть покрыты льдом? — поинтересовалась Бронвин.
— Насколько мне известно, нет, — покачала головой Мелина.
— И еще здесь проходит ежегодное заседание Совета Имбрин, — добавил Миллард.
— Совет Имбрин заседает здесь? — удивился Гораций. — Это так скромно с их стороны. Я ожидал увидеть замок или что-нибудь в этом роде.
— Это здание не должно выделяться, — пояснила Мелина. — Ты вообще не должен его замечать.
— Они избрали не самый удачный способ спрятать свои архивы, — буркнул Енох.
— Я уже сказала, что обычно оно не покрыто льдом.
— Как, по-вашему, что здесь произошло? — спросил я.
— Ничего хорошего, — откликнулся Миллард. — Совершенно ничего хорошего.
Тот факт, что нам все равно придется подойти поближе и исследовать эту местность, ни у кого не вызывал сомнений. Однако это не означало, что мы должны врываться в здание с громкими ликующими криками. Мы наблюдали за всем происходящим издалека, не смешиваясь с толпой. Люди приходили и уходили. Кто-то подергал за дверную ручку. Дверь примерзла к косяку и не поддалась. Толпа немного поредела.
— Тик-так, тик-так, тик-так, — прошептал Енох. — Мы попусту теряем время.
Пробравшись через остатки толпы, мы оказались на обледеневшем тротуаре. От здания исходил такой холод, что нас бросило в дрожь и мы поспешно сунули руки в карманы. Бронвин изо всех сил налегла на дверь плечом, и та с треском слетела с петель. Впрочем, тут же оказалось, что она ведет в коридор, от стены до стены и от пола до потолка забитый льдом. Мутной голубоватой массой лед уходил вглубь здания. То же самое касалось и окон. Я отер иней со стекла одного из них, затем другого. За каждым я видел только лед. Казалось, этот ледник рождается где-то в сердце здания, и его замороженные языки стремятся проникнуть во все доступные отверстия и помещения.
В попытке проникнуть внутрь мы кружили вокруг дома и тщетно искали дверь или окно, не заблокированные льдом. Подобрав кирпичи и булыжники, мы били по льду, но он был почти сверхъестественно твердым. Даже Бронвин удалось проникнуть внутрь всего на несколько дюймов. Миллард пролистал «Истории» в поисках упоминания об этом здании, но так ничего и не обнаружил.
Нам оставалось только идти на риск. Мы окружили Эмму полукругом, заслонив ее от чужих взглядов, после чего она разогрела ладони и приложила их к стене льда, заполнившей коридор. Спустя минуту ее руки начали погружаться в лед, а талая вода лужами собралась вокруг наших ног. Но это таяние было мучительно медленным. Спустя пять минут она смогла углубиться только по локти.
— С такой скоростью мы в лучшем случае к концу недели дойдем до конца коридора, — вздохнула Эмма, извлекая руки изо льда.
— Как ты думаешь, мисс Королек действительно может находиться внутри? — спросила Бронвин.
— Она должна быть здесь, — твердо ответила Эмма.
— Подобный оптимизм кажется мне непостижимым, — подал голос Енох. — Если мисс Королек где-то здесь, она представляет собой кусок льда.
Это стало последней каплей, и Эмма взорвалась:
— Рок и мрак! Разрушение и разорение! Мне кажется, ты был бы счастлив, если бы завтра наступил конец света. Тогда ты смог бы сказать: А я вам говорил!
Енох удивленно моргнул и очень спокойно ответил:
— Ты, моя дорогая, можешь жить в мире фантазий, если тебе так хочется, но я — реалист.
— Может, я и смогла бы терпеть твой бесконечный пессимизм, если бы ты хоть раз внес хоть одно полезное предложение в критической ситуации! Но нет, всякий раз, когда мы оказываемся перед лицом опасности, ты способен только критиковать, а еще пожимать плечами. Но дело в том, что…
— Мы уже все испробовали, — вставил Енох. — Что еще тут можно предложить?
— Мы не испробовали только одно, — вмешалась Оливия, все это время стоявшая в стороне.
— И что же это? — обернулась к ней Эмма.
Вместо того чтобы объяснять что-либо, Оливия решила продемонстрировать нам свою идею. Покинув тротуар, она вошла в толпу на дороге, обернулась к зданию и во весь голос закричала:
— Здравствуйте, мисс Королек! Если вы там, пожалуйста, выходите! Нам нужна ваша…
Она не успела закончить, потому что ее сгребла в охапку Бронвин, и остаток ее фразы поглотила подмышка крупной подруги.
— Ты сошла с ума! — прошипела Бронвин, таща Оливию обратно к группе. — Ты нас всех выдашь!
Она поставила Оливию на тротуар и уже хотела отчитать ее по полной, как вдруг по лицу малышки хлынули слезы.
— Какое это имеет значение? — всхлипывала она. — Если мы не можем найти мисс Королек и не можем спасти мисс Сапсан, то, даже если на нас прямо сейчас набросится целая армия тварей, это уже неважно.
Из толпы вышла какая-то женщина. Она была немолода, и возраст сгорбил ее спину. Капюшон накидки скрывал ее лицо.
— С ней все хорошо? — спросила женщина, подходя к нам.
— Да, все в порядке, спасибо, — вежливо ответила Эмма, пытаясь избавиться от нежеланной собеседницы.
— Нет, не в порядке! — заявила Оливия. — Все очень плохо! Мы просто хотели мирно и спокойно жить на своем острове, но потом пришли плохие люди. Они ранили нашу директрису. Мы просто хотим ей помочь. Но мы даже этого не можем сделать!
Оливия опустила голову и начала жалобно всхлипывать.
— Ну что ж, — ответила женщина. — Вы поступили очень правильно, придя ко мне.
Оливия подняла глаза и шмыгнула носом.
— Почему это?
И тут женщина испарилась.
Вот так просто взяла и испарилась.
Она исчезла из своей одежды. Ее накидка, внезапно опустев, улеглась на мостовую. От изумления мы потеряли дар речи. Мы не могли проронить ни слова, пока из складок плаща не выпорхнула маленькая птичка.
Я замер на месте, не зная, что мне делать. Следует ли попытаться ее поймать?
— Кто-нибудь знает, что это за птица? — спросил Гораций.
— Я полагаю, что это королек, — ответил Миллард.
Птица захлопала крыльями, вспорхнула и улетела, исчезнув за углом здания.
— За ней! — крикнула Эмма, и мы все бросились вдогонку за птицей, поскальзываясь на льду и с трудом держась на ногах.
За углом мы оказались в забитом снегом переулке, который отделял обледеневшее здание от того, что стояло напротив.
Птицы нигде не было.
— О черт! — выругалась Эмма. — Куда она подевалась?
Тут из-под земли у нас под ногами раздались странные звуки: металлический лязг, голоса и шум, похожий на слив воды. Мы разгребли снег и обнаружили в кирпичной стене двойную деревянную дверь, напоминающую вход в угольный погреб.
Дверь была незаперта, и мы поспешили ее отворить. Внутри находилась лестница, ступени которой были покрыты стремительно тающим льдом и вели куда-то вниз, в кромешную тьму. Талая вода с громким журчанием стекала в невидимую канаву.
Эмма присела на корточки и крикнула в темноту:
— Эй! Тут есть кто-нибудь?
— Если вы идете, — отозвался издалека чей-то голос, — спускайтесь быстрее!
Эмма удивленно выпрямилась, а потом крикнула:
— Кто вы?
Несколько секунд мы напряженно прислушивались, но ответа не последовало.
— Чего мы ждем? — воскликнула Оливия. — Это мисс Королек!
— Мы этого не знаем, — возразил Миллард. — Мы не знаем, что здесь произошло.
— Вот я сейчас и узнаю! — заявила Оливия и, прежде чем кто-нибудь успел ее остановить, подскочила к двери подвала и прыгнула вниз, плавно опустившись в темноту.
— Я все еще жива! — поддразнила она нас снизу.
Нам стало стыдно, и мы поспешили последовать за ней. Спустившись по лестнице, мы обнаружили проход, протаявший в толще льда. Ледяная вода капала с потолка и ручьями стекала со стен. Да и темнота оказалась не такой уж абсолютной — далеко впереди, где-то за поворотом мерцал рассеянный свет.
Мы услышали чьи-то шаги. Они медленно приближались. По стене скользнула тень, и из-за поворота показалась фигура, темный силуэт которой четко выделялся на светлом фоне.
— Здравствуйте, дети, — произнесла фигура. — Я Баленсьяга Королек, и я очень рада видеть вас здесь.
Назад: Глава десятая
Дальше: Глава двенадцатая
