Глава 20

И она постаралась.

Чтобы загладить вспышки гнева и дурацкие поступки, она на самом деле постаралась.

Маленькое платье цвета синего полночного неба, шелковистое и темное, чтобы подчеркнуть глаза и оттенить волосы, треть из которых была в своем озорном естественном виде, а оставшиеся две трети изящно уложены в кокетливую прическу. Кожа свежая после косметического салона. Плетеные босоножки на невероятно высоких каблуках делали ее намного выше, и теперь она могла достать ему до плеча. Его Высочество Перфекционист вполне мог согласиться, чтобы такая женщина была его спутницей. И Саммер ею станет, ведь в своей жизни ей пришлось так много времени исполнять эту роль.

Она задержалась на миг перед входом в зал ресторана, пытаясь понять, кто из посетителей может быть критиком. Она не смогла поймать ни одного из сотрудников отеля, чтобы тот подсказал ей, но, возможно, это даже к лучшему. Ее игра покажется более искренней, если не будет предназначена для кого-то конкретного.

Люк тебе нравится, сказала она самой себе, пытаясь вжиться в роль.

Он тебе нравится.

И что ты чувствуешь, когда он тебе нравится? Мышцы ее шеи начали медленно расслабляться, и мелкая дрожь прошла вниз по позвоночнику, будто на спине таял лед. Будто ей наконец-то позволили сдаться на милость того, с кем она очень упорно и долго боролась. Саммер захотелось повернуться на каблуках и спрятаться в своем номере.

Но было уже слишком поздно. Она положила себя на алтарь успеха отеля; она должна продолжать.

Раздались охи и ахи, когда официант подошел к одному из столов. «Пещера Аладдина»! По бриллиантовому песку извиваются цепочкой маленькие следы, ведущие туда, где лежит семечко кунжута-сезама. Возгласы восторга и удивления, будто кто-то долго медлил, восхищаясь великолепием шедевра, поворачивая его во все стороны, чтобы как следует рассмотреть перед тем, как наконец решился опустить в него ложку и узнать, какова на вкус такая красота.

И затем еще больше ахов и охов. И глаза закрываются от изысканного удовольствия.

В маленькой хрустальной вазе на другом столе – роскошь тропических фруктов. Папайя, манго и ананас ниспадают арками в элегантное изобилие гибискуса, бугенвиллии и райских птиц. И единственный белый цветок тиаре, сделанный из сахара и с одной стороны украшенный желтым и золотым. Его не отличишь от цветов, которые распускаются возле небольшой хижины Саммер на пляже.

Еще на одном столе – три золотые звездные орбиты вокруг темной надменной горы. Сок граната пролит, будто кровь, на только что упавший снег. Золотой свет падает в щербатую темную пропасть, и там, куда он падает, – лужица расплавленного, жидкого шоколада. Красно-белое Pomme d’Amour мерцает, бросая опасный вызов.

Люк уже когда-то предлагал нечто подобное Саммер.

Все это Люк когда-то делал специально для нее.

И сейчас она в том же самом зале, который посещала, когда была ребенком. В те годы она только и могла, что смотреть на столы, заставленные десертами, вкуса которых ей так и не довелось узнать.

А вот и последний десерт – забавная коллекция игрушечных мишек ручной работы, сделанных из шоколадного маршмеллоу, которую она видела в игровой комнате, когда, занимаясь с развеселившимися детьми, врезалась в Люка.

Вспомнив это, Саммер повернулась, чтобы получше рассмотреть десерт… и опять врезалась в Люка.

Он не дал ей упасть, придержав за локоть, и она посмотрела на него снизу вверх, не останавливая взгляда на знакомой белой рубашке с открытым воротом, и притворилась, что Люк ей нравится.

Его темные глаза казались совсем черными, когда он смотрел на нее. Пальцами он мягко сжимал ее руку, и его грудь поднялась и опустилась, когда он глубоко вздохнул.

– Привет, – сказал он и склонился к ней.

У нее не было сил отвести взгляд от его прекрасных губ, которыми он так хорошо умел управлять.

Люк взял Саммер за подбородок, повернул ее голову и поцеловал сначала одну щеку, потом другую. Прикосновение его губ дразнило ее, ведь они были так близко к ее губам…

Они никогда прежде не обменивались bises. Что вообще в их ситуации означал поцелуй в щеку? Она дотронулась пальцами до уголков своих губ, а его пальцы, над которыми он сохранял исключительный контроль, медленно соскользнули с ее подбородка.

– Саммер. – Он взял ее руку и положил на свой локоть. – Поужинай сегодня со мной.

Это разумно, ведь надо показать критику их единодушие. В ее животе трепетали тысячи волшебных крылышек, когда она шла рядом с ним, и ее пальцы ласкали ткань его рукава – смесь шелка и шерсти.

Метрдотель усадил их за крошечный столик на двоих, притулившийся в уголке возле огромной штамбовой розы с прекрасными цветами. В окна были видны освещенные ночные улицы Парижа. И конечно, на фоне темного неба источала сияние чертова Эйфелева башня – прямо у Люка за спиной.

Саммер села за стол.

– Где сидит критик? – пробормотала она, стараясь сохранять спокойствие. Метрдотель поглядел на Люка с удивлением, а тот протянул руку через стол, взял Саммер за руку и нежно сжал, одновременно проводя пальцем из стороны в сторону по тыльной стороне ее руки так, будто жестом хотел сказать метрдотелю: «Его нет».

– Не волнуйся об этом. – Он слегка кивнул метрдотелю, и тот отошел от них. – У тебя все прекрасно получается.

Конечно, она прекрасно справляется. Как всегда. Просто… кажется, люди думают, что с нею что-то не так.

– Впервые я села за такой столик, когда мне было года три, – с горечью сказала Саммер. И она до сих пор помнит, что ей никогда не давали десертов. Это одни из ее самых ранних воспоминаний. Хорошим манерам ее обучали беспощадно. – И может быть, в этом же зале, хотя я не уверена, ведь его перестроили.

Люк невесело рассмеялся. Казалось, он забыл, что его пальцы все еще лежат у нее на руке. Но он уже не сжимал ее, а гладил костяшки пальцев и ласкал нежную кожу, будто его руки не умели быть в покое.

– А я в первый раз просидел три часа за обедом в трехзвездочном ресторане, когда мне было двадцать пять. Вон там, за тем столом. К тому времени я уже много лет делал десерты, которые подавали на такие же столы, как этот. Меня обхаживали, чтобы я пришел сюда работать. Я увидел, что может сделать Гюго Фор, каким может стать отель, и согласился.

– И нам так повезло, что ты здесь, – сказала Саммер громче, чем надо.

Люк нажал ногтем на костяшку и сразу же медленно погладил ее, принося извинения за то, что причинил боль.

– Саммер, не волнуйся ты ни о каком критике. Расслабься. Просто будь собой.

Расслабься. Будь собой. Какой соблазн! Расслабиться с ним, позволить ему закутать ее в его темноту и удерживать там так, как Саммер всегда хотела. Просто побыть немного в безопасности, пока она не сможет возвратиться к солнцу.

– Доверься мне, – пробормотал он, продолжая поглаживать пальцами тыльную сторону ее руки.

Саммер не должна была этого делать, и на то у нее была причина. Но эта причина не имела ничего общего с Люком и растворилась под его умелыми пальцами. Они прошлись по каждой части ее руки так лениво и рассеянно, будто он забыл о них. Они ласкали очень чувствительное место между большим и указательным пальцами, чуть пощекотали основание каждого пальца.

За спиной Люка Эйфелева башня начала искриться, и в его черных волосах замерцали звезды. Саммер тут же забыла, как сильно ненавидит эту башню.

Люк диктовал официанту названия блюд естественно и размеренно, не нуждаясь ни в каком меню. Несмотря на то что Саммер всегда бунтовала, когда за нее делали выбор, голос Люка покачивал ее так, будто она плыла в лодке по водам бухты, защищенной от штормов. Движением бровей и легкой улыбкой он спросил у нее подтверждения, и она кивнула, готовая на все ради его улыбки. Его пальцы так и не перестали поглаживать ее руку. И при этом он ни разу не взглянул на них, будто знал, что они делают.

– Так как же ты оказалась на острове, где нет и трех сотен человек, и стала учительницей в этой вашей школе?

С тех пор как Саммер приехала в Париж, она слышала подобный вопрос от всех мужчин, с которыми обедала или ужинала. Это внушало ей уверенность – значит, она знает, что делает.

– Сбежала с корабля.

Вспомнив об этом, она самодовольно улыбнулась.

Люк вопросительно поднял бровь. Сегодня фингал выглядел хуже. Местами он был синим, а местами желтым.

– После получения диплома несколько выпускников арендовали яхту для круиза. И когда мы остановились, я сошла, чтобы поплавать в лагуне, ну… и решила не возвращаться.

Его пальцы замерли на ее руке. Он смотрел на нее очень спокойно, полностью контролируя себя.

– Значит, ты, недолго думая, бросила своего парня?

Предположение Люка, что в том круизе у нее был парень, показалось Саммер вполне естественным. Она кивнула.

На лице Люка появилось странное выражение. Впервые он посмотрел на свои пальцы, лежащие на ее руке.

– Должно быть, это потрясло его? – сказал он низким голосом, в котором почувствовалось напряжение.

– Он справился. Сейчас он делает карьеру в Голливуде. А я все равно ему не подходила.

– Ты хочешь сказать, он тебе не подходил?

– И это тоже.

Ее тянуло к амбициозным трудоголикам, не замечающим ничего и никого вокруг, – и в то же время у нее была болезненная потребность в их внимании и развлечениях.

Ничего удивительного, что до сих пор ни один мужчина ей не подошел.

– И ты ни разу не пожалела о том, что сделала?

– Только однажды. – Саммер пожала плечами и усмехнулась. – Даже я не настолько избалованна, чтобы отказаться от рая на тропическом острове.

– Рай на острове? Ни электричества, ни роскоши, ни разнообразия.

Люк внимательно следил за ней.

– Я же не говорила, что он подойдет тебе, – ответила она несколько угрюмо. Ее мечта сбежать с ним на яхте давно умерла. Лицо Люка застыло. – А электричество там есть, просто иногда пропадает, – добавила она.

– И что же это за единственный раз, когда ты пожалела? – Его внезапная улыбка и взгляд, полный теплоты и страсти, поразили Саммер как удар грома. – Когда обгорела на солнце?

Он же дразнит ее!

– Ммм… нет. – Она сделала большой глоток вина и на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь букетом. От воспоминаний ее начало мутить. Она открыла глаза. Люк по-прежнему в упор глядел на нее. – А знаешь, у тебя звезды в волосах, – сказала она и покраснела.

В замешательстве он дотронулся до своих волос и оглянулся на сверкающую Эйфелеву башню. Потом со смехом повернулся к Саммер. Судя по его глазам, он был заинтригован. До чего же у него теплые и темные глаза!

– А у тебя в волосах солнце. Всегда. Мои же через минуту погаснут. – Он поднял голову. Его улыбка стала шире, и Саммер увидела то, чего раньше не замечала, – морщинки у него на щеках. Он всегда был слишком сдержан, чтобы эти морщинки могли стать настоящими ямочками. – То есть эти звезды погаснут, – разъяснил он весело, но в его голосе был отзвук высокомерия.

Она улыбнулась, но почувствовала тревогу.

– Я ведь не могу повлиять на то, сколько у тебя звезд? Ты удивителен.

Он поймал ее взгляд и медленно выпрямился.

– Правда?

Ну, конечно, правда.

– Я провела четыре года на островах в Тихом океане. И совсем не знаю твоего прошлого. Кем ты был?

– Но тогда почему… – Он осекся и покачал головой. – Спасибо, – просто сказал он.

Официант принес две белых… вряд ли их можно назвать «тарелками», поскольку они были фут длиной и едва ли два дюйма шириной. На них – по три крошечные порции, каждая на один укус. Белая узкая ложечка, плоская, со сверкающей драгоценностью цвета мяты. Тонкая палочка с нанизанными на нее двумя маленькими пикантными маршмеллоу, обсыпанными оранжевой сахарной пудрой. Белая чашечка супа – тоже совсем маленькая, не больше яичной скорлупы, и на ней в ложке из красного дерева покачивается крошечный слоеный пирожок.

– Новейшие amuse bouche Гюго. – Люк улыбнулся. – Мы вместе их делали. Я изобрел что-то вроде этого для одного из моих блюд. – Он указал на слезинку цвета мяты. – Это тончайшая капсула из желатина, а внутри… – Он осекся. – Сама увидишь. Гюго захотел сделать то же самое в пикантном блюде. А вот эти… – Он указал на оранжевые, покрытые сахарной пудрой маршмеллоу. – Я пока не готовлю тот десерт, для которого своими руками сделал две маленькие fraises – почудил с конфетами Fraises Tagada, которые в детстве любили многие. Но Гюго заразился идеей сделать подобную текстуру и внешний вид, но с чем-то пикантным. Сахар обычно ключевой ингредиент маршмеллоу, так что мы отложили эти его идеи на несколько дней, а потом придумали вот это. Попробуй. – Он откинулся на спинку стула. – Попробуй на вкус. Почувствуй, что происходит с текстурой.

Комплимент был таким простым – белое на белом, маленькие порции, как раз положить в рот, – но так тщательно сделан и донельзя прекрасен. Он напомнил Саммер, по иронии судьбы, полинезийское переплетение цветов – благоуханное белое на зеленом, очень простое на взгляд и не такое уж простое в изготовлении, роскошное само по себе. Саммер взглянула на Люка, и ей захотелось показать ему такую гирлянду из цветов и посмотреть, на какой десерт она вдохновит его. Но она взяла себя в руки и прихлопнула такие мысли.

Люк поднес свою ложку со слезинкой ко рту и поднял брови в ожидании, пока она не поднесет свою, чтобы ложки скользнули по их губам одновременно.

Жидкость взорвалась у нее во рту, прохладная и свежая, как пузырек весны. Она улыбнулась, опуская ложку. Он кивком указал на средний элемент на длинной узкой «тарелке», на творение из маршмеллоу. Два тонких до прозрачности прямоугольника обрамляли его снизу, и Люк указал на них.

– Перемена текстуры, – сказал он. – В этом вся суть.

Хруст на зубах, пикантный ореховый вкус на языке. Потом нежная припудренная теплота небольших кусочков на концах палочки, что опять вызвало у Саммер улыбку. Они были так удивительно похожи – и в то же время не похожи – на маршмеллоу. И наконец, острый на вкус слоеный пирожок на деревянной ложке, и нежное гороховое пюре, несущее успокоение всех тревог.

Пока Саммер ела, Люк наблюдал за ней. За свою жизнь она успела съесть уйму подобных блюд и роскошных обедов, причем держала себя под контролем в беспощадно изысканном обществе. А сейчас смутилась.

– А вы, парни, получаете удовольствие, – внезапно спросила она, – когда придумываете что-нибудь вроде этого? – Интересно, каковы эти обсессивно-компульсивные перфекционисты за работой?

Люк внимательно рассматривал свою деревянную ложку, вращая ее в тех самых пальцах, которые недавно играли с костяшками Саммер. И при каждом движении ложки возникали призраки его прикосновений.

– Д-да, – сказал он с некоторым сомнением и печально улыбнулся. – Патрик очень хорош для меня, особенно когда мне надо остыть.

– Тот самый Патрик, с которым ты подрался? – Руки Люка сегодня уже были не такими опухшими, но ожог был еще красным, с пузырьками. – Никто мне так и не рассказал, из-за чего.

Люк странно улыбнулся.

– Расскажу завтра.

Ну конечно. Но из-за чего же такого была драка, что никто не хочет ничего рассказывать?

– Патрик сказал, что у тебя есть чувство юмора и joie de vivre? – спросила Саммер чуть срывающимся голосом.

Люк прищурился:

– Когда это вы с Патриком успели перемыть мне косточки?

– Я просто спросила его, из-за чего была драка, – сказала она нетерпеливо. – Когда узнала, что именно он и был твоим противником. Но он не захотел сказать. – Ух ты, ведь он же просил не говорить Люку, что упомянул о его joie de vivre. Ой-ой-ой. – Так у тебя и вправду есть joie de vivre?

Официант принес корзинку с хлебом – полдюжины булочек только что из пекарни отеля. Люк дал ей одну. Теплая и немного шероховатая, ощутила она, взяв ее в руку.

– Саммер, как ты думаешь, откуда появляются все эти десерты? Из бесплодной сухой дыры внутри меня? Иногда я совсем не понимаю тебя. Будто ты буквально не можешь их видеть.

Она настороженно прищурилась.

– Я и забыла, что тебе кажется, будто ты почти всегда понимаешь меня.

– Нет, так мне не кажется. – Люк отломил кусочек от своего хлеба, намазал тонюсеньким слоем только что сбитого свежего масла и предложил ей. – Зато кажется, что я смотрю на тебя каждую секунду, где бы ты ни была в это время, и вижу, что ты почему-то боишься взглянуть на меня.

После такого заявления она не могла не поднять на него своих глаз. Эйфелева башня уже не мерцала, и звезды из его темных волос уползли обратно в небо. Эти звезды шли ему, они были симпатичны, милы, соблазнительны. Но теперь, без них, с черными как смоль волосами, он был и вовсе неотразим.

Впрочем, то, что он сказал, не было правдой. Однажды она простояла в его кухнях целый час, наблюдая за ним, и это он ни разу не взглянул на нее.

Он перевернул ее руку, и его пальцы погладили то место, где билась жилка.

– Почему ты боишься меня? Вот главный вопрос.

Она попыталась вытащить руку. Он легонько сжал ее, будто желая что-то напомнить. Ах да, критик. Черт побери, она не может сделать этого. Она чувствует, что погружается во тьму и не сможет вернуться из нее.

– Если потому, что я причинил тебе боль, то прости меня. – Он нежно погладил пальцем самую чувствительную точку на запястье, что отозвалось в половине эрогенных зон ее тела. – Я не понимал, что мог сделать тебе больно.

Разве нельзя показать критику, что она уважает Люка, без такого количества прикосновений? Но если она выдернет руку, то это, несомненно, будет выглядеть ужасно. К тому же по ее телу все время пробегает дрожь, и совсем не остается сил…

Она склонила голову и всего на секунду закрыла глаза, укрываясь в полной тьме. Саммер очень сильно захотелось, чтобы Люк баловал ее.

– Так я причинил тебе боль, Саммер? – спросил он очень мягко.

Он полностью накрыл ее руку, и та оказалась в своей собственной пещере. Саммер отдала бы что угодно, лишь бы Люк укрыл ее всю собой, как сводами пещеры! Что, если она перестанет сопротивляться ему?

– Думаю, не стоит этого делать. – Саммер заставила себя открыть глаза и посмотреть на него. – Думаю, мое представление о том, насколько тесный контакт нам нужен, лучше твоего.

Горечь вспыхнула в его глазах, но он быстро скрыл ее.

– Спасибо, что согласилась на эту встречу. Мне кажется, ты и представления не имеешь о том ущербе, который может нанести волна плохих слухов. Я и вправду ценю твою готовность к… к притворству.

То есть она не может просто встать из-за стола, чтобы спастись. Она посмотрела на его руку, лежащую на ее собственной, и почувствовала себя обреченной.

– Так что же заставило тебя пожалеть, что ты осталась на острове? – Он опять поддразнивал ее, но вернулся к этой теме отнюдь не случайно, как не случайно он выбирал причудливую сахарную завитушку для украшения десерта. – Упала с кокосовой пальмы? Сломала руку? – Он провел рукой по ее предплечью и обратно, потом повернул его, выискивая шрамы.

Саммер посмотрела на свою руку так, будто его пальцы оставили на ней след, и молча покачала головой.

– Порезала ногу о коралл? Тебя укусила акула?

– Акулы там слишком маленькие, чтобы…

Он нежно потряс ее руку.

– Знаю. А я никогда не говорил тебе, что моя мать родилась на Таити? Когда я был намного моложе, мне захотелось почитать про острова и представить, что я попал туда.

С таким же успехом он мог сказать ей, что мечтал попасть на Плутон. Впрочем, это казалось ему даже более вероятным. Темная, отдаленная планета.

– Почему же ты туда не попал?

Она видела, сколько ему платят. Конечно же, он мог позволить себе поездить по миру.

Люк пожал плечом:

– Я был занят.

Конечно. Слишком занят тем, что стремился осуществить чересчур много замечательных вещей, и на отпуск не было времени.

– А вот моя мать сбежала к себе, на Таити, через несколько месяцев после моего рождения, вместо того чтобы стойко переносить все сложности жизни со мной в Париже, поэтому, должен признать, мое отношение к островам было… сложным, – добавил он через мгновение совершенно спокойным голосом.

Саммер была потрясена. Только что он обнажил перед ней часть своей души и подарил ее ей, что должно было быть чертовски больно. Но она не могла быть полностью уверена в его боли, потому что он держал под контролем выражение своего лица. Саммер даже о погоде говорила с гораздо большей страстью.

– Почему она не взяла тебя с собой?

Она заметила, что сдерживаться ему стало трудней.

– Не имею понятия. – Люк выпустил руку Саммер и взял серебряную вилку, когда официант поставил перед ним морского ежа, наполненного муссом. – Я подумал, что тебе понравятся дары моря. Это одно из лучших блюд Гюго.

– Я бы взяла тебя с собой, – неожиданно для самой себя сказала Саммер.

Она могла представить, как взяла бы с собой впечатлительного темноволосого мальчика, своего сына. Он бы висел вверх тормашками на манговом дереве и улыбался ей.

Еще она могла представить, как взяла бы с собой темноволосого пылкого мужчину в качестве своего возлюбленного. Он бы качался в гамаке и тоже улыбался ей.

Но никак не могла представить, что смогла бы бросить ребенка или возлюбленного.

Его вилка замерла в воздухе… и он положил ее рядом с тарелкой, так и не дотронувшись до еды. Что-то нарастало в нем, когда он посмотрел на Саммер, поднимало давление, будто в котле, который вот-вот взорвется.

Что-то необузданное и очень, очень темное.

– Боже мой, – тихо произнес он. – Так вот откуда взялась эта яхта.

Лицо Саммер стало малиновым, и она уставилась в свою тарелку.

– Для «Бугатти» там нет подходящих дорог, – пробормотала она, стараясь изо всех сил, чтобы это объяснение прозвучало легкомысленно и шутливо.

Они сидели друг против друга совершенно неподвижно. Она не могла взглянуть на него, чувствуя, что все еще была пунцовой.

– Извини меня. – Люк внезапно вскочил на ноги. – Надо кое-что проверить в кухнях. Я скоро вернусь.

По коридорам сновали повара и помощники. Стены в офисе Люка были стеклянными. Нигде не было места, чтобы можно было скрыться от чужих глаз и потерять и контроль над собой. Но раньше это никогда не было проблемой – контроль он не терял никогда.

Наконец он закрылся в туалете и оперся обеими руками на края раковины. Плохо было то, что над ней висело зеркало, и Люк оказался лицом к лицу со своим отражением. Он уперся в зеркало лбом, чтобы не видеть бури чувств в своих глазах, и смотрел вниз, на свои руки. Сильные, мощные руки. Руки, которые могли управлять чем угодно, сделать что угодно.

С такой же бронзовой кожей, как у его матери.

Неудержимое желание сойти с ума по Саммер попыталось овладеть им.

Все это время ему было больно от мысли, что он достоин гораздо большего, чем яхта. Когда в ту первую ночь она прижалась головой к его плечу, ей захотелось взять его с собой. Чтобы он жил с нею на ее острове.

Одна женщина должна была любить его, но, едва родив, оставила ради того, чтобы самой жить под солнцем.

Другая женщина, едва увидев его, попыталась взять его с собой на залитый солнцем остров.

Конечно, это было совсем не важно. Саммер была ошеломлена усталостью, так она сказала. И, наверное, месяц спустя выбросила бы его из своей жизни ради кого-то другого, кому дала бы другую яхту.

Это было совсем не важно. Саммер все равно отправилась бы к солнцу, с ним или без него.

Это было совсем не важно.

Нет, это было очень важно.

Конечно, он не мог поехать с ней. Двадцать лет страстной, напряженной работы, чтобы стать лучшим, чтобы править своим миром, – эти двадцать лет не могли уместиться на острове с населением в три сотни человек. Люку, наверное, пришлось бы переделать остров, придать ему идеальную форму, ложку за ложкой срезая берега.

Но… она предложила ему гораздо больше, чем просто яхту.

Теперь он должен сделать встречное предложение, которое окажется соблазнительнее, чем жизнь на тропическом острове. Хотя он мог придать ценность своей жизни только собственными десертами, но именно к ним она всегда отказывалась прикоснуться.