Епископ Кулминстера тяжело вздохнул и уставился на свою левую ногу. Нога была как нога, правильно обутая, воистину епископская, выдержавшая самый придирчивый хозяйский осмотр. После этого последовал такой же осмотр правой ноги.

– Мне бы очень хотелось, Реджинальд, – сказала миссис Брайс Харрингей с простительной резкостью, – чтобы вы поторопились. Машина ждет у дверей уже двадцать минут.

Епископ одарил ее благосклонной улыбкой, после чего издал стон. С его точки зрения, длительная поездка в машине в обществе властной родственницы была не лучшим способом проведения чудесного июньского дня.

– Я более чем готов, дорогая Констанс, – промолвил он, спускаясь следом за ней к автомобилю.

Миссис Брайс Харрингей, не переставая ворчать, удобно устроилась на сиденье «Рентли» Руперта Сетлея.

– Где сам Руперт? – осведомился епископ, когда водитель Руперта Сетлея тронулся с места под стук камешков, захватываемых колесами с гравийной дорожки епископата. – Не нашел времени составить вам компанию?

– Именно про Руперта я и намерена с вами говорить. – Миссис Брайс Харрингей сделала паузу, не в силах лишить себя удовольствия разыграть трагедию. Только когда молчание непозволительно затянулась, она наконец соизволила произнести: – Руперт пропал.

– Пропал? Но… на Руперта это совсем не похоже! Не могу этого представить. Такие, как Руперт, не пропадают. Беглые клерки-расхитители, агенты компаний – еще куда ни шло, но только не Руперт Сетлей!

Миссис Брайс Харрингей гневно воззрилась на него:

– Как я устала, Реджинальд, от абсурдных разговоров о Руперте! Пропасть может кто угодно. В этом нет ничего позорного. Вообще-то мы сначала решили, что он уплыл в Америку.

– По-моему, уплыть в Америку – далеко не то же самое, что пропасть, – задумчиво заметил епископ.

Миссис Брайс Харрингей устремила на него взгляд, предназначенный для пытавшихся проявлять остроумие ей в ущерб, однако безупречная учтивость епископа обезоруживала и не таких, как она.

– Мы обратились в полицию! Подняли на ноги прессу! Дом перевернут вверх дном! Садовые клумбы сфотографированы и вытоптаны! Сегодня утром ворота имения осаждают – именно осаждают – зеваки из окрестных населенных пунктов! Личные бумаги Руперта конфискованы! Полицейские хозяйничают в библиотеке: мне пришлось предоставить ее в распоряжение властей, чтобы слуг и нас самих подвергли там унизительным допросам касательно всех наших перемещений в последние дни. А все из-за Джеймса! Это его вина!

Епископ недоверчиво приподнял брови.

– Поверьте, Реджинальд, это именно так. Знаю, Джеймс – ваш любимчик, как ни прискорбно. Похоже, Джеймс позволил себе Непростительную Ложь, – услышав заглавные буквы в ее потоке слов, епископ не удержался от улыбки, – поскольку у Руперта не было ни малейшего намерения отправляться в Америку вопреки тому, что наболтал Джеймс. Джеймс прекрасно знал, что никуда Руперт не уезжал, но намеренно ввел нас в заблуждение – заметьте, намеренно! – прибегнув к целой серии ложных измышлений, желая скрыть истину о том, куда подевался его злосчастный кузен.

– Куда же подевался его злосчастный кузен? – спросил епископ, переварив все услышанное об исчезновении Руперта и о коварстве Джеймса.

– Неизвестно. Похоже на то, что в приступе животного гнева, о каком цивилизованному человеку остается лишь сожалеть, он применил к своему кузену насилие и нанес удар ему по голове.

– Сомневаюсь, что это сильно повлияло на Руперта, – задумчиво пробормотал епископ. – Бестолковым как-то все равно…

– Удар, – продолжила миссис Брайс Харрингей, прервать которую было невозможно, – пришелся Руперту под подбородок…

– …и повалил его навзничь, – с одобрением дорисовал картину епископ. – Продолжайте, Констанс.

– Я поражена, Реджинальд! – горячо возмутилась невестка епископа. – Можно подумать, что вы оправдываете, а то и одобряете этот акт варварства!

– Ничуть! – поспешил опровергнуть обвинение епископ. – Ваш выразительный повествовательный стиль – вот что вызвало мое восхищение, а вовсе не суть сказанного. Вам бы… У вас определенно дар. Умоляю, продолжайте.

– А теперь будет по-настоящему загадочная часть всей истории. Бессердечный и беспринципный Джеймс, к которому лично я не испытываю ничего, кроме жгучего презрения, бросил своего несчастного кузена лежать на сырой земле – в восемь часов вечера, в ужасном месте…

– Кто бы мог подумать, что где-то нашлась сырая земля после такой продолжительной засухи! – усмехнулся епископ. – Какое ужасное место вы имеете в виду?

– Лесная чаща рядом с Камнем друидов. В том месте, где бедняга ударился головой о камень, осталась кровь. С тех пор Руперта никто не видел.

– Подобная определенность в умозаключениях преждевременна, – заметил епископ. – Надеюсь, в действительности Руперт страдает от сотрясения мозга и временной потери памяти и просто где-то бродит, не в состоянии получить помощь.

– Именно на это, – промолвила миссис Брайс Харрингей похоронным тоном, – все мы и надеемся. Но в Боссбери тем временем стали происходить такие ужасные вещи, что диву даешься, как люди могут приезжать сюда в поисках мира и покоя!

– Вот бы окунуться! – сказал епископ спустя три часа.

Они остановились на плоской, поросшей короткой травой площадке на вершине меловой скалы. Внизу, вокруг черных скал, пенились волны – начался прилив. Солнце светило вовсю, не встречая помех в небе и отражаясь от морской глади, вдоль откоса скалы с криками носились сильнокрылые чайки.

Вниз, к узкому пляжу, вела крутая тропинка. Миссис Брайс Харрингей уже отказалась по ней спускаться, но епископ, сидевший на травке, вдыхал полной грудью чистый морской воздух и мечтал о заплыве. Водителя отправили в ближайший городок за едой для епископа и за чтением и коробкой конфет для его спутницы.

– Нет, я должен поплавать, – произнес епископ, убедившись, что прошлое его заявление не возымело действия.

Миссис Брайс Харрингей восприняла это как личное оскорбление.

– Сразу после ленча? – холодно бросила она. – Вряд ли это благоразумно.

– Чепуха! – огрызнулся епископ с резкостью, которой позавидовал бы покойный муж миссис Брайс Харрингей. – Я спущусь вниз и поищу, где бы раздеться. Если окажется негде, то вернусь и разденусь в машине. Вы не возражаете провести в одиночестве четверть часа, пока я буду купаться?

– Я уже вижу в отдалении Купера, поэтому нисколько не возражаю. Особенно если он привезет те журналы, которые я просила, а не те, какие выбрал сам или с помощью хозяина магазина.

Крутая узкая тропинка привела епископа к воде. Ему повезло: он нашел выемку в скале, недостойную называться пещерой, где можно было укрыться. Уже через три минуты он с наслаждением плыл навстречу солнцу.

Миссис Брайс Харрингей спокойно читала, водитель Купер сидел на ступеньке машины и курил. Епископ радостно плескался в прозрачной воде. Дальше по пляжу, если смотреть в сторону города, виднелась одинокая полосатая палатка.

Епископу понравилось купание, и он посвятил ему пятнадцать минут, после чего вылез из воды, радостно фыркая и отдуваясь, схватил полотенце и принялся вытираться. Откуда-то сверху донесся голос:

– Вы только взгляните на это! – Молодой человек лет двадцати пяти заглянул сверху в пещеру. – Не мешкайте, одевайтесь! Я должен показать кому-то нашу находку, а кроме вас, здесь никого нет, так что у вас нет выбора. Простите, я боюсь поскользнуться…

Епископ пребывал после морской ванны в чудесном настроении. Он натянул на себя все, включая гетры.

– Отлично, – прозвучал голос у него над головой. – Идите сюда! Дайте руку. Вот так!

Епископ оказался на узком мысу, рядом с крупным молодым человеком в шортах и рубашке. Спортивные замшевые башмаки его были в моде несколько лет назад, но теперь таких никто не носил. Его умное смуглое лицо было воплощением добродушия. Он по-свойски улыбнулся епископу.

– Это мое убежище. – Он указал на полосатую палатку. – Немного пестровато. Выбор моей сестры. Вы только взгляните, что` мы нашли! Не правда ли, красота? – И он достал из отверстия в скале человеческий череп, в полной сохранности, если не считать пролом от макушки до середины лба.

Через двадцать минут улыбающийся епископ, раскрасневшийся после карабканья вверх по узкой крутой тропинке, воссоединился с невесткой. Миссис Брайс Харрингей выразительно посмотрела на часы.

– Как вы долго, Реджинальд, – прошипела она. – Надеюсь, что столь продолжительное нахождение в воде не повредит вашему здоровью.

– Я находился в воде не более пятнадцати минут, – заверил епископ, занимая свое место рядом с ней в машине. – А задержался не по своей воле.

– Позвольте, я расстелю полотенце, – предложила миссис Брайс Харрингей. – На таком ветру оно быстро высохнет.

– Ни в коем случае! – испугался епископ. – В полотенце завернуто сокровище, которое я намерен передать в музей Кулминстера. Отдам-ка я его Брауну. Он как следует изучит его, и завтра мы подробно это обсудим. Я горжусь музеем Кулминстера, но очень давно ничего туда не передавал. А поскольку я содействовал обнаружению нового экспоната, то считаю своим долгом…

– Не пойму, о чем вы, дорогой Реджинальд! – не выдержала миссис Брайс Харрингей, хмурясь оттого, что Купер сделал резкий поворот со скоростью, превышающей ее представление о безопасном движении.

– О брахицефалическом черепе! – радостно воскликнул епископ. – Мне отдал его молодой человек на берегу. Такие черепа, как вы, возможно, знаете, были у…

– Череп? – взвизгнула миссис Брайс Харрингей. – Фу, Реджинальд, это же так неприятно! – И она поспешно отодвинулась от веселенького полосатого полотенца епископа. – Прошу держать это подальше от меня, насколько позволяет никудышный тесный автомобиль!

Никудышный автомобиль подпрыгнул на ухабе, и миссис Брайс Харрингей оказалась в опасной близости от завернутого в полотенце предмета, даже невольно дотронулась до страшной выпуклости, издала крик отвращения и брезгливо отдернула руку. Епископ, больше заботившийся о своем сокровище, чем о чувствах невестки, передвинул полотенце на безопасное расстояние, на котором та не могла причинить вреда бесценной древности.

– Полагаю, до Брауна надо показать это Бруму, – сказал он. – Мы ведь можем сделать небольшой крюк? Брум – большой знаток кельтской эры, мне за ним не угнаться!

Когда они добрались до дома викария в Уэндлз-Парва, Мэри Кейт Мэлони подавала чай.

– У нас не осталось ячменных лепешек? – спросила у нее шепотом Фелисити, когда стало известно о гостях.

– Может, в кухне и завалялось несколько штук, – прошипела Мэри Кейт, – но легче наполнить большую Кентуккийскую пещеру мелкими яблочками, чем набить лепешками желудок епископа!

Сделав это невеселое пророчество, она скрылась в кухне. Однако, к нескрываемому облегчению Фелисити, лепешек оказалось даже больше, чем могло понадобиться самому прожорливому епископу.

После чая Мэри Кейт, как это у нее называлось, «очистила место для локтей», то есть убрала со стола, что позволило епископу торжественно предъявить свое сокровище.

– Невероятно, сэр! – воскликнул преподобный Стивен Брум, некогда учившийся с будущим епископом в одном классе. – Глазам своим не верю!

– Это уж точно, – вмешалась Мэри Кейт, опасно воздевшая блюдечко с джемом над лысой епископской головой и, держась за спинку хозяйского кресла, тяжело дышавшая викарию в затылок. – Если не вставить ему искусственные зубы, то даже моя тетка Молли Энн Мэлони, сестра моего папаши, воспитанника сиротского приюта в графстве Корк…

От взгляда викария она прикусила язык. Викарий осторожно ощупал череп сильными пальцами и вернул его епископу, задержав взгляд на проломе в черепе.

– Где, говорите, вы это взяли?

– Мне отдал его мужчина, отдыхавший рядом с Бараньей бухтой. Великолепно, вы не находите?

Викарий почесал подбородок:

– На мой взгляд, черепу не более ста лет.

– Бросьте! – вспылил епископ. – Раскройте глаза!

– Я и так таращу их вовсю, – невозмутимо ответил викарий. – Возможно, череп принадлежит бедняге, упавшему со скал во времена наших дедов. Место там опасное, знаете ли… Часто происходят оползни. Если поискать, то можно найти и скелет.

Епископ смутился, миссис Брайс Харрингей тоже, но, на взгляд ее деверя, ее радость до неприличия превосходила смущение.

Возникшую паузу нарушила неугомонная Мэри Кейт, не собиравшаяся позволить преподобному Стивену помешать ей наслаждаться «обществом».

– Богом клянусь, – начала она исповедальным тоном, – это здорово смахивает на голову поросенка после того, как с нее после варки слезло мясо. Моя матушка вываривала поросячьи головы. В мясной лавке всегда оттяпывают свиную голову так, чтобы мясо при варке становилось мягче и нежнее.

Викарий уставился на нее. Мэри Кейт успела покоситься на хозяина, прежде чем не позволить струйке варенья достигнуть скатерти на столе. Затем, украдкой суеверно лизнув свою сладкую руку, она удалилась в кухню.

– Спор ничего не даст, – подытожил епископ. – Ничто не помешает мне вручить это Брауну как музейный экспонат брахицефального черепа позднего кельтского периода.

– Надеюсь, он примет дар именно в данном качестве, – произнес преподобный Стивен с тонкой иронией, которой хватило, правда, ненадолго. – Но не уверен, что шутка затянется. Лучше обратимся к молодому Райту, он может попробовать реконструировать внешность погибшего. Он по этой части большой мастер. Не возражаете?

– Нет, с радостью соглашаюсь, – отозвался епископ.

– Фелисити, – обратился викарий к дочери, – пошли Мэри Кейт в коттедж, пусть пригласит сюда на несколько минут мистера Райта.

– Сама схожу. Я обещала миссис Брэдли прогуляться сегодня вечером с ее собачкой, могу по пути и в коттедж заглянуть.

Ее отец покачал головой:

– Мне казалось, ты недолюбливаешь миссис Брэдли.

Фелисити покраснела и задрала подбородок:

– После приглашений на обед и на ужин трудно сохранить неприязнь.

Миссис Брэдли оказалась дома.

– Только Бойлер не переваривает чужих, – предупредила она. – Думаете, он их не покусает?

– Думаю, нет, – улыбнулась Фелисити. – Но я туда не пойду, если вы не разрешите взять собаку. Эти люди мне не по душе. Лондонцы, этим все сказано. Зачем им заживо хоронить себя здесь?

– Берите собаку, если хотите, – разрешила миссис Брэдли. – Можно мне с вами? Очень хочется полюбоваться на представление!

– В таком случае собаку можно оставить.

– Дерзость – оружие молодости. А телесное наказание, – она вцепилась железными пальцами в руку Фелисити и отвесила ей звонкий шлепок, – то, чем отвечает старость.

Она выпустила жертву, и они вместе вышли через боковые ворота на улицу, тянувшуюся к коттеджу на холме.

– До чего же вы сильная! – уважительно заметила Фелисити.

– Что есть, то есть, – подтвердила миссис Брэдли с нескрываемым самодовольством.

Дверь открыла Лулу. Вскоре, вымыв руки и нацепив воротничок, к ним вышел Райт.

Это был низкорослый коренастый мужчина двадцати восьми лет, смешливый, больше похожий на деревенского жителя, чем на живописца. Волосы темные и густые, глаза ярко-голубые, с длинными ресницами. Он как ни в чем не бывало взял Фелисити под руку, а миссис Брэдли поприветствовал ухмылкой задиристого фавна. Фелисити, ненавидевшая его за то, что он самым неприличным образом волновал ее кровь, высвободила руку и всю дорогу, пока они спускались с холма, общалась только с миссис Брэдли.

– Жаль, что она меня не любит, – сказал Райт, когда появилась возможность ввернуть словечко. – На самом деле я отличный парень.

Когда они проходили мимо дома миссис Брэдли, ее собака подбежала к воротам и поприветствовала их лаем. Фелисити из вредности открыла ворота и вывела пса на улицу. Эрдельтерьер с подозрением обнюхал серые фланелевые брючины Райта.

– Учтите, он не любит чужих! – насмешливо предупредила Фелисити.

– Неужели? – Райт наклонился, взял морду собаки в ладони и заглянул в ее ясные карие глаза. – По-моему, он их побаивается.

Обрубок собачьего хвоста указал вниз, пес, не вынеся пытливого взгляда, отвернулся с жалобным видом. Райт отпустил его, вытер ладони о штаны и засмеялся.

Увидев в доме викария череп, он и вовсе покатился со смеху.

– Можно забрать это с собой? – произнес он. – Вы получите его назад завтра днем.

– Почему нельзя обмазать его глиной прямо сейчас? – спросил викарий.

– Все необходимое для этого я оставил в коттедже. Даю слово, я верну его вам не позже завтрашнего дня.

– Это то, что нужно, Реджинальд, – вмешалась миссис Брайс Харрингей. – Если мы выедем прямо сейчас, я доставлю вас обратно в Кулминстер. Иначе у меня не хватит времени. Готовы?

Епископ, в тоске озираясь на череп, переместившийся под мышку к Райту, побрел за ней к машине. Райт любовно почесал подбородок черепа и отправился домой, прижимая его к себе и беспечно напевая на ходу.

Он сдержал слово и вернул череп в целости и сохранности, даже более того. При помощи глины он реконструировал черты мужского лица.

– Любопытное сходство, не находите? – легкомысленным тоном обратился он к преподобному Стивену, протягивая обмазанный глиной череп.

Викарий ахнул. Низкий лоб, мясистая челюсть, прямой норманнский нос, чувственные губы – как тут было не узнать Руперта Сетлея!