Глава восьмая

Проведя пару часов в работе с документами, профессор Груббер устал и домой решил ехать не за рулем, а на заднем сиденье. Спустившись к крыльцу, Владимир Иванович увидел, что машина уже ждет его. Свет в салоне не горел, но на крыльце было традиционно светло от нескольких установленных там светильников, и свет с крыльца падал на машину, в которой, как всегда, на переднем пассажирском сиденье сидел охранник.

Раньше, в самом начале работы в лаборатории, когда профессору только выделили охрану, охранник постоянно пытался открыть дверь перед Владимиром Ивановичем, что ему почему-то сильно не нравилось. Груббер чувствовал от такой помощи собственное неудобство. Он предпочитал и открывать, и закрывать дверцу самостоятельно, поэтому теперь охранник уже не пытался оказать профессору такую услугу.

Так и сейчас. Усевшись на заднее сиденье, Владимир Иванович привычно бросил:

— Поехали…

«Мерседес» плавно тронулся, и охранник тут же протянул что-то профессору. Пришлось зажечь свет в салоне, чтобы просмотреть лист принтерной распечатки.

— Что это?

— Ответ на запрос по «Мерседесу» C-класса, который нас преследовал.

Профессор выключил свет. Зачем читать, если это можно узнать со слов?

— Что пишут?

— Машина принадлежит русской жене одного из технических сотрудников посольства Германии в России. Отсюда и московский номер. За рулем был этот самый технический сотрудник. На пассажирском месте впереди второй секретарь посольства. На заднем сиденье помощник военного атташе Германии. Немцы активно интересуются вашей личностью, Владимир Иванович.

— Или моими взаимоотношениями с немецким гостем, которого я вчера встречал. Так будет точнее. Не хотят они, видимо, чтобы профессор Огервайзер что-то мне рассказал. Но он все равно расскажет. У него есть то, что мне необходимо, у меня есть то, что необходимо ему. Работаем мы по разным направлениям и можем поделиться попутными данными, каждый не в ущерб своему делу. Вот так-то…

Это сообщение пролило бальзам на душу профессора Груббера, даже дышать стало легче. Признаться, он ожидал, что его сопровождала машина какого-нибудь оперативника из управления собственной безопасности ФСБ. Сопровождала нагло и настойчиво. Хотя генерал Логинов и сказал, что «наружка» ФСБ работает более осторожно и ее «зарегистрировать» может только сильный профессионал, тем не менее сомнения оставались, внимание со стороны «девятки» было неприятно.

До окраины Москвы, где у Груббера была квартира, добрались быстро. В это время суток дороги бывают не сильно загружены. Как всегда, охранник проводил профессора до дверей квартиры, профессор вошел, включил свет, попрощался, и только после этого охранник направился к лифту. Владимир Иванович сам закрыл за ним металлическую дверь на оба замка.

И тут, словно кто-то специально дожидался, когда профессор останется один, зазвонил смартфон. Поздноватый звонок. Такие обычно бывают чрезвычайными. Владимир Иванович глянул на монитор и увидел над номером высветившуюся вместо имени фотографию дочери.

— Здравствуй, Варвара. Ты что так поздно? Я думал, ты уже спишь.

— Уснешь тут, пап… — Голос Варвары не предвещал ничего хорошего. — Папа, у нас Ваську похитили. Две минуты назад позвонили, голос с акцентом, кавказский или азиатский, я не разбираюсь. Сказали, что с сыном все в порядке и его жизнь в твоих руках. Спросили номер твоей трубки. Я дала… — И дочь неожиданно разрыдалась.

Крупная, излишне грубоватая, но сильная женщина — и вдруг заплакала — это так не вязалось с ее образом, что сильно расстроило профессора. Васька — единственный внук… Кто похитил, зачем? Выкуп? Конечно, Владимир Иванович готов дать выкуп, сколько потребуется…

Но он тут же сообразил, что выкуп с него спрашивать не будут. Дочь и ее муж-бизнесмен гораздо богаче его, и выкуп требовали бы с них. С профессора будут требовать что-то другое. Что?

— Пусть звонят. Буду ждать звонка, — попытался он успокоить дочь. — Не волнуйся, Варечка, все будет хорошо. Я все сделаю, что скажут… Я потом сам тебе позвоню… А сейчас — успокойся. Я отключаюсь, а то не дозвонятся… Успокойся, прошу тебя… В такой ситуации надо ясную голову иметь… — и отключился.

«Что делать? — лихорадочно соображал профессор. — Надо действовать, и как можно быстрее». Он стал сразу думать, кому можно позвонить, чтобы попросить помощи. Был бы на свободе генерал-майор Макарцев, он бы сумел все сделать правильно. Может быть, генералу Логинову? Да, надо звонить Константину Петровичу.

Профессор стал искать в памяти смартфона номер генерала. Ночное время в данном случае не могло его остановить. И только нашел нужный номер, как смартфон зазвонил сам.

— Слушаю, профессор Груббер, — отозвался Владимир Иванович и, вовремя сообразив, нажал сбоку клавишу диктофона, чтобы записать разговор.

— Здравствуй, профессор Груббер. Я с тобой поговорить хочу, — сказал голос с сильным кавказским акцентом. — Это твоего внука касается…

— Да, мне дочь только что звонила. Что с ним? Где он?

— Пока еще в порядке. Хотя напуган сильно, боится своего одноглазого охранника. Но не в этом дело. Ты, профессор, сейчас выйди из подъезда, я с тобой поговорить хочу. Я внизу жду…

— Иду… — не раздумывая, согласился Владимир Иванович. — Иду сейчас же…

Старший лейтенант Гавриленков на привал отвел такое же время, как и раньше — полтора часа. Это непривычно много для солдат спецназа ГРУ, адаптированных к длительным нагрузкам и короткому отдыху, но они не адаптированы к холоду и мокрой одежде, а за более короткий привал невозможно прожечь костер до углей и, в дополнение к этому, просушить над углями одежду и обувь. Просушить — это не переодеться в сухое, это гораздо более длительный процесс. И оценить его длительность Сергей Сергеевич мог на самом себе, потому что и сам, как солдаты, сушил одежду над тлеющими углями. Конечно, это не березовые угли. Берез на острове было мало, все молоденькие, и их не рубили. А сосна прогорает быстро, и сосновые угли так же быстро остывают, прогорая до пепла. Спасало то, что во время горения сосна за счет сжигания своей смолы дает большое количество тепла. Греет не долго, но интенсивно. И даже раздетому человеку у костра было не так холодно, как в мокрой одежде.

Сменились часовые. Часовых на привале, как обычно, без напоминания командира, выставляет замкомвзвода старший сержант Вася Клишин — это его прямая обязанность. Он свое дело знает. И солдаты свое дело знают. Вторая смена часовых не назначается, на пост выходят те, чья одежда и обувь высохли быстрее, чем у других. Сами выходят, не дожидаясь, когда старший сержант кого-то пошлет. Но, чтобы сменившимся часовым тоже просохнуть и согреться, дополнительное время требуется, и в эти полтора часа взвод как раз и укладывается. Солдатам и на ужин хватает, и на отдых. Оперативной бригаде Девятого управления ФСБ труднее. Они к такому не привычны. Им бы на диване поваляться, но диванов для них никто на острове не припас. И даже печки не было, на которую можно было бы руки положить. Тем не менее даже оперативникам приходилось удовлетворяться тем, чем удовлетворялись солдаты-спецназовцы. Ровно через полтора часа старший лейтенант прошел вдоль вытянувшегося по острову костра. Проверял, насколько солдаты успели привести себя в походное состояние. Вся одежда и обувь были просушены. Все успели поужинать и закопали упаковку сухих пайков. И только после этого прозвучала команда:

— Подъем! Выходим прежним строем. Темп повышенный…

Сергей Сергеевич решил, что дожидаться полицейского капитана Подопригору и двух солдат своего взвода уже необходимости нет, они наверняка останутся с двумя взводами, прибывшими на Приханкайскую равнину, и будут догонять их все вместе. Значит, нет и необходимости тормозить движение. Конечно, тормозить его будут оперативники ФСБ. Они не умеют ходить так быстро, как спецназ. Это, безусловно, не их вина, но и не вина спецназа. И потому идти оперативникам придется быстро.

Майор Зотов, как заметил старший лейтенант, часто оглядывался на уже пройденный путь или же просто голову поворачивал, прислушиваясь и пытаясь уловить звуки далекого боя. Напрасно! Звуков этих быть не должно. Гавриленков был уверен, что массированной стрельбы не будет. Командиры двух взводов будут действовать так, как действовал бы на их месте сам Гавриленков, и используют способность специально обученных солдат спецназа ГРУ к скрытному передвижению. Как младший сержант Загоскин ползком выбирался на позицию, насквозь проходя через всю засаду, точно так же и другие солдаты займут всю эту территорию, пользуясь тем, что имеют некоторое численное превосходство, а потом по команде поднимутся и просто расстреляют парней в засаде. Почти в упор расстреляют. И без звука. И без возможности ответной стрельбы. Все будет сделано тихо, почти скромно. Потом, может быть, кто-то из командиров взводов свяжется по телефону с подполковником Зотовым и предложит тому сложить оружие. Не согласится подполковник, его тоже расстреляют. Тот, кто первым доберется до засады. Тем более что старший лейтенант Гавриленков уже изучил карту. И хотя она не могла быть точной, что уже показали изменившиеся очертания озера, все же места для возможной засады Сергей Сергеевич определил даже по этой карте. Таких мест было всего три. А уж проверить, есть там засада или нет ее, это командир взвода сумеет. Тем более что приближалось темное время суток. Спецназ ГРУ недаром носит на своей фирменной эмблеме изображение летучей мыши. В ночи спецназовцы обучены ориентироваться лучше, чем кто-то другой. Ночь — это время спецназа ГРУ. В ночи спецназовцы — хозяева положения…

Последняя канистра бензина из того, что было предназначено для похода, подходила к концу, а запасы на обратный путь трогать не собирались.

— Надо больше маслом разбавлять, — посоветовал сам себе Садруддин. Он как раз и занимался тем, что в специальной емкости с отметками смешивал бензин с маслом.

— Не надо сильнее разбавлять, как положено, так и разбавляй, — строго сказал Акил Вагабович Даштемиров, старший в группе и по возрасту, и по опыту.

Беда с этими двухтактными двигателями для лодочных моторов. Не так разбавишь маслом бензин, мотор начинает чихать на больших оборотах и глохнет. На одной из трех резиновых лодок двигатель стоял четырехтактный, на двух — двухтактный. Пусть четырехтактный и имел больший аппетит, но к его аппетиту привыкли и бензином запаслись. А вот двухтактные капризничали. Хотя худа без добра не бывает. Двухтактные намного легче заводились. Дернешь за пускач, и готово. А электронное зажигание японского мотора время от времени начинало капризничать. Тут уж никаких ссылок на китайское качество не принималось.

— Надо было все моторы брать японские, — проворчал Зубайдулла.

Акил Вагабович промолчал. Он бы сам с удовольствием поставил бы на все три лодки японские моторы. Даже двухтактные. Они и бензина меньше жрут. Но стоят-то в сравнении с китайскими… А у него карман не безразмерный. Когда это все ему оплатят — неизвестно. Оплатить обещали, но не сказали, когда именно. А у Акила Вагабовича пятеро детей. Их тоже кормить нужно. И им еду ничем не разбавишь. Привыкли уже хорошо питаться, как у отца дела в гору пошли.

Больше всего в этой поездке донимали комары на привалах и повороты реки во время плавания. Плывешь, плывешь, потом на карту глянул, оказалось, уже на пару километров в обратную сторону ушел. Не сам назад поплыл, а река туда вывела. Про эти речные «восьмерки» Акила Вагабовича предупреждали заранее. Все нервы они истрепали — так замедляли передвижение. Иногда хотелось выйти на берег и понести лодки на себе. Так можно было, казалось, быстрее до места добраться.

Проблемы с бензином были предсказуемы, но не настолько. Была еще надежда, что в лабораторном городке тоже может быть бензин, хотя Акил Вагабович специально посылал проныру Ильяса проверять, и выяснилось, что лабораторный городок закупал только солярку. Причем в больших количествах даже на лето, не говоря уже о зиме. Значит, у них стоят дизельные генераторы, обеспечивающие городок электричеством. Однако лодки в городке тоже должны были быть, нельзя в таком месте существовать без лодок. Или у рыбаков-ороков должны быть лодки. Следовательно, и бензин имеется. Но надеяться только на это нельзя, и Акил Вагабович запретил трогать канистры с бензином на обратную дорогу.

— На веслах, что ли, плыть? — возмутился ленивый Зубайдулла. Когда Зубайдулла возмущался, он совсем закрывал свой левый глаз, из-за которого его прозвали Кривым. Еще будучи мальчишкой, Зубайдулла, катаясь на велосипеде, нарвался веком на ветку дерева, веко порвал и повредил глаз. Сельский фельдшер оказать квалифицированную помощь не сумел. Глаз наполовину закрылся, на нем образовалось сначала небольшое бельмо, потом оно стало расти и теперь почти весь глаз закрывало. Зато второй видел отлично, и Зубайдулла слыл прекрасным одноглазым стрелком, что тоже не часто встретишь. Причем стрелял он одинаково точно и из автомата, и из винтовки, и из пистолета, хотя пистолет для стрельбы на дальние дистанции, конечно, не годился. Тем не менее Зубайдулла стрелял и на дальние дистанции, умея вымерить кривую полета пули, и часто попадал.

— Пешком пойдешь… — ответил Даштемиров. — Это для здоровья, я читал, сильно полезно.

Он всегда стремился оправдать свое имя. Часто это получалось, и потому Даштемирова слушались. Если что-то шло не так, Акил Вагабович любил напомнить:

— А что я говорил? Не верили!..

И даже если все знали, что он ничего не говорил, молчали, не возражали. Рука у Даштемирова тяжелая, и он любил ее в ход пускать.

Плыть группе оставалось еще почти сутки, когда потребовалось разводить бензин с маслом для новой заправки. Но бензина нужное количество уже не набиралось. И так примерно обстояло дело во всех трех лодках.

— Ищем место, причаливаем, — решил Даштемиров. — Дальше ногами двинем. Недалеко осталось, ногами засветло доберемся…

В отряде спецназа ГРУ, состоящем из двух взводов, было три офицера. Два, собственно, командира взводов — старший лейтенант Николай Олегович Вахтомыч, рыжеволосый крепыш с большущей головой, которой, казалось, можно просеку в лесу без лесорубов проламывать, совсем молоденький лейтенант Евгений Анатольевич Простодуев и командир роты капитан Петр Викторович Чигринский, камуфлированную куртку которого украшала богатая наградная планка. Обычно спецназовцы на полевой форме не носят ни орденов, ни медалей, ни орденских планок, но капитану это нравилось, и он носил.

Рядовые Власов и Моховщиков вместе с полицейским капитаном Подопригорой вышли к дороге как раз в тот момент, когда остановились два грузовика и началась выгрузка солдат. Вышедших из леса заметили сразу, хотя не сразу узнали, и потому несколько человек передернули непривычные для армии затворы своих пистолетов-пулеметов. Кто-то даже сменил магазин, обратив внимание на то, что все трое идущих в бронежилетах. Для бронежилета магазин с бронебойными пулями вполне подходил.

Командир роты поднял бинокль, присмотрелся и дал команду:

— Отставить оружие! Это — наши…

Щелкнули предохранители. Оружие было быстро переведено в безопасный режим.

Лесистая сопка от дороги отгораживалась тоже болотиной, но рядовые вместе с капитаном уже не обращали на это внимания, они и без того уже по пояс промокли, поэтому болотину пересекли без раздумий.

Навстречу им вышел командир роты и первый начал разговор еще до того, как все трое поднялись по откосу на дорогу.

— Что со взводом? Почему вы здесь?

— Нас, товарищ капитан, — объяснил рядовой Моховщиков, — сначала старший лейтенант послал вместе с командиром отделения сопровождать товарища капитана Подопригору сюда, к дороге, где есть сотовая связь. Потом мы возвращались и обнаружили засаду на наш взвод. Взвод прошел стороной, но ему в другом месте готовят засаду. Первую засаду оставили для вас. Младший сержант Загоскин, наш командир отделения, послал нас с товарищем капитаном вас встретить и предупредить, а сам отправился взвод догонять.

Капитан Подопригора поднялся, наконец, на дорогу, козырнул капитану Чигринскому и протянул руку, представляясь.

— Что за засада впереди? Кто в засаде? — спросил командир роты.

Заинтересованные услышанным разговором, подошли и два командира взводов.

Подопригора развернул карту и пальцем обозначил место:

— Вот здесь устроились. Сбоку от нашего маршрута. Более сорока человек. Все в камуфляже, но погоны не носят. Трудно сказать, кого представляют. Командовал ими человек, которого называли старшим лейтенантом. Этот старший лейтенант разговаривал по телефону с каким-то своим командиром, которого называл подполковником. На вооружении автоматы Калашникова, кажется, есть ручные пулеметы, миномет, еще собираются на подходе выставить минное поле и «растяжки».

— У них есть связь? — слегка позевывая и показывая свое равнодушие к вопросу засады, спросил старший лейтенант Вахтомыч.

— Проводная линия. Розетка под корнем сосны, — объяснил рядовой Моховщиков.

— Прозвучало слово «командовал»… — задал вопрос командир роты. — Что это значит, что уже не командует?

— Рядовой Моховщиков разнес ему голову очередью… — кивнул полицейский капитан на рядового. Тот подтвердил слова кивком.

— Был бой?

— Не то чтобы бой… — поскромничал Моховщиков. — Просто мы пошли с Загоскиным в разведку. Загоскин уничтожил два крайних поста — четверых бойцов. Потом за спинами остальных прошли к сосне. У них там командный пункт находился. На сосне сидел наблюдатель, под сосной командир с телефоном. Наблюдателя с командиром только успели уничтожить, как другие бегут. Обнаружили убитых и начали стрелять. Пришлось отстреливаться и скрыться.

— Потери…

— С нашей стороны потерь нет. С их стороны — девять человек.

— Уровень подготовки противника оценить можешь? — сразу поинтересовался лейтенант Простодуев. — Как стреляют, как передвигаются?

— Хуже кавказских бандитов, — ответил Моховщиков. — Можно их уничтожать. Нас Загоскин специально к вам отправил, чтобы мы вас вывели на место. Он собирался еще их миномет заминировать и «растяжек» за спинами у них наставить, а потом двинуть взвод догонять.

— Как там по болотам ходить? — спросил старший лейтенант Вахтомыч. — Мокровато?

— Не вплавь, но и не посуху, — коротко охарактеризовал болота Подопригора.

— Понятно, — кивнул Чигринский. — Стройте солдат. Выступаем…

Построение двух взводов по времени ничем не отличалось от построения одного взвода. А передвижение началось с той только разницей, что колонна спецназовцев стала вдвое шире. Взводы шли не один за другим, а рядом, параллельно…