Глава 11
Я первым увидел коммандос. Конечно, старший лейтенант Станиславский, которому я оставил планшетник, все это время наблюдал за ними. Тем не менее натурально, а не через монитор, раньше других заметил их именно я.
Бойцы в черной униформе шли, естественно, не строем, а толпой, не слишком посматривая по сторонам. Они шагали быстро, торопились догнать нас, не зная, чем это может для них обернуться. Впрочем, никто из нас не ведает, как для него может закончиться та или иная ситуация, в которые мы попадаем. Обвинять в этом коммандос было глупо.
Да, мы совершаем марш-броски строем, но в боевой обстановке, например, при поиске следов, разворачиваемся веером. Это тоже, наверное, разновидность строя, самая пригодная для ведения боя, начавшегося внезапно. Хотя спецназ в любом строю обязан быть готовым к бою.
Нашим противникам, наверное, командиры вбивали в головы то же самое, хотя все их повадки говорили совсем о другом. Я представил себе, как они вступили бы в бой, если бы догнали нас, убегающих. Конечно, настигнуть спецназовцев такие люди не могли в принципе. Но что произошло бы, если бы мы не захотели убегать? Тогда началось бы простое избиение врага, имеющего многократное численное превосходство.
Бойцы коммандос уже, видимо, настроились на поиск трех русских спецназовцев. Они мало что понимали в военном деле и не видели причин для какого-то опасения. Такое легкомыслие, по правде говоря, наказывается всегда очень жестко, даже жестоко. Поэтому коммандос ожидало не избиение, а уничтожение. Если уж их ничему не научила гибель семерых товарищей на предыдущем посту, то натаскивать их вообще бесполезно.
Размышляя об этом, я пропустил группу коммандос под собой, даже не рассматривая их через прицел. Некоторые снайперы, как мне рассказывали, перед выстрелом любят посмотреть в лицо тому, кого они собираются убить. Он их не видит, не догадывается, что жить ему осталось секунды, всего-то до нажатия спускового крючка.
Мне это всегда казалось трудным – стрелять в человека, в лицо которого будешь всматриваться. Поэтому я просто позволил группе спокойно войти в ущелье и ждал, что будет дальше. За скалами мне не было видно склона на той стороне. Я не знал, покатился уже камень или нет. Но спаренный взрыв гранат показал, что растяжка сработала. Облако пыли и гари поднялось над расщелиной. Только после этого я перебросил ствол-глушитель в боевое положение и прильнул глазом к прицелу.
Из скального коридора выскочили трое мужчин. В панике, в испуге. Я позволил им пробежать десять метров, до определенной черты, и трижды нажал на спусковой крючок. Я стрелял в головы. Винтовка с оптическим прицелом позволяла мне делать это. Вопрос был решен. Третья пуля поставила жирную кровавую точку на лбу последнего противника.
К входу в скальный коридор я возвращался бегом. Мне не терпелось посмотреть, как сделал свое дело наш камешек. Из четырнадцати человек лишь трое смогли повернуть в обратную сторону. Скорее всего они шли последними. Те личности, которые вели группу, взорвались на нашей растяжке. Сколько же бойцов противника погибли под валуном?
Перед входом в коридор я убедился в том, что все мои пули достигли цели. Раненых не было. Я шагнул в пыльную расщелину между скалами. Через два шага следовал первый поворот. Дальше уже можно было пробираться только на четвереньках, кое-как переваливаясь через переломанные конечности наших противников, торчащие из-под каменного крошева.
Большой валун проломил скалы, стоявшие на обеих сторонах тропы, по инерции даже чуть-чуть поднялся на противоположный склон, потом все же скатился в проход и почти полностью перегородил его. Чтобы обойти валун, мне пришлось преодолеть немало препятствий. Я это сделал и увидел, что наша с младшим сержантом растяжка на две гранаты сработала хорошо. Пять бойцов коммандос были изорваны осколками.
Один еще корчился, зажимая руками пах. Кровь обильно хлестала у него еще и из горла, разорванного осколком. Он смотрел на меня красными бешеными глазами, совершенно, кажется, не понимая, кто перед ним находится, даже не интересуясь этим. Может быть, бедняга даже и не видел меня. Я по природе своей нисколько не садист. Помочь раненому я ничем не мог. Лужа густой крови, сворачивающейся в пыли под ним, говорила, что он уже не жилец на этом свете. Пуля, выпущенная из моего «Винтореза», была не жестокостью по отношению к врагу, а только актом милосердия.
– Правильно. Я тоже хотел это сделать. – Старший лейтенант Станиславский положил мне руку на плечо, словно успокаивал. – Неприятно, но работа у нас такая. Служба!.. Если бы он убил нас, то мы не смогли бы защитить тех людей, которым предназначается выстрел химической гранаты. А сейчас мы сумеем это сделать.
За моей спиной раздался одиночный выстрел. Я обернулся. Младший сержант Чубо пристрелил кого-то, высовывающего руку из-под камня. Там уже не было человека. Оставалась только рука. Но она еще тянулась, старалась ухватиться за жизнь.
Мы не могли ответить тем же. Во-первых, нам не под силу было бы разобрать завал. Во-вторых, спасая противника, мы сами себя подставили бы под удар. Пусть мы даже вытащили бы кого-то, перевязали, оказали первую необходимую помощь. Что нам дальше делать с этим человеком? Водить его за собой? Так он не выдержит темпа нашего передвижения. Значит, на себе его носить?
Оставлять человека умирать в мучениях тоже было нельзя. Все равно помощи он не дождется, будет только страдать. Я хорошо понимал, что таковы самые страшные стороны боевых действий. Побеждать – дело, конечно, хорошее. Но неприятно не иметь возможности помочь противнику, потому что этим ты ставишь под угрозу выполнение задания. Это главное не только для нас, но и еще для многих людей.
Я думал, что девять бандитов не должны были дойти от лаборатории до России со своим страшным грузом. Они не дошли. Мы остановили их. Вина за гибель этих парней в черной униформе должна лежать не на нас, хотя мы и пристрелили раненых врагов, а на тех людях, которые затеяли эту опасную возню рядом с российской границей.
– Пойдем. На планшетник пришло сообщение, а я не могу расшифровать его, – позвал меня старший лейтенант. – Научил бы!
Я засел за планшетник, открыл программу коммуникаций, но никакого сообщения не нашел. На всякий случай я проверил еще и общедоступную электронную почту – тоже ничего.
Старший лейтенант задержался внизу. Он фотографировал на мобильник результаты боя. Я не стал кричать, поскольку Станиславскому там по большому счету особой работы не было. Для рапорта он обычно делал не больше трех, максимум четырех снимков и должен был вот-вот подняться ко мне и младшему сержанту Чубо.
Однако отсутствие сообщения, о котором предупредил меня командир взвода, мне не понравилось. Самая правдоподобная версия выглядела так: Станиславский по неумению общаться с планшетником удалил сообщение, не расшифровав его. Это значило, что мне следовало выходить на связь по экстренному каналу и запрашивать повтор. Я уже собрался было сделать это, когда увидел, что наш командир уже подходит ко мне.
– Товарищ старший лейтенант, где сообщение? – осведомился я.
– Я не смотрел. Звякало точно так же, как при получении письма.
– Нет ничего. Ни по закрытому каналу, ни по открытому.
– А что еще могло быть?
– Обновление каких-то программ? – спросил я сам себя и посмотрел историю закачек.
Там тоже ничего не было. Операционная система «Андроид» обновляется не часто. При этом она обязательно запрашивает согласия пользователя.
– Не знаю. Ничего нет.
Внезапно мне пришла в голову мысль. Я открыл скайп. Так и есть. Пропущенный вызов. До меня пытался добраться отец. Наверное, из Америки. Хорошо, что старший лейтенант Станиславский не подошел к планшетнику. Если бы он вышел на связь, то нас точно засекли бы локаторами. Наши противники наверняка сидят в готовности и ждут, когда мы снова будем проводить сеанс открытой связи.
– Нашел что-то?
– Я ввел в компьютер свой электронный адрес. Отец пытался связаться со мной по скайпу. Хорошо, что вы не ответили. Иначе нас засекли бы. Теперь они церемониться не будут. Уже не местных коммандос пошлют по наши головы, а просто ракетой нас накроют.
– У тебя же отец сейчас, кажется, в Америке?
– Да, – подтвердил я. – В составе группы российского Министерства обороны.
– А что он там делает? Все они, эта самая группа?
– Совместные проекты. Что-то программируют.
Старший лейтенант Станиславский, в отличие от начальника штаба бригады подполковника Верходанова, не имел подробной и конкретной информации о моем отце, знал только о его поездке в США. Иначе он не спрашивал бы. Видимо, начальник штаба делился информацией с командирами взводов точно так же, как они с нами. Наверное, это не вопрос недоверия, а система, при которой все стараются меньше говорить, но больше знать. Нормальное состояние для подразделения армейской разведки. Честно говоря, я сам себя многократно ловил на мысли о том, что сам действую точно так же. Это было не подражание, а общий всепроникающий дух разведывательного подразделения.
Психологам и социологам давно уже известно, что такое духовное тело общества. Оно существует при любом количестве персонажей, от двух человек, сидящих за столом, до праздничной толпы, собравшейся на городской площади. Умелые ораторы всегда ловко пользовались этим понятием. Сперва некое действие, слово, приказ, привычка, убеждение или что-то еще проникает в одного человека, потом овладевает другим, дальше идет уже по цепочке. Так Гитлер, которого все считали прекрасным оратором, сумел повлиять на самую цивилизованную нацию Европы.
Точно так же, основываясь на этом принципе, действует и паника. Когда в толпе побежит всего один человек, сильно чем-то напуганный, следом за ним бросятся и другие, проникнувшись его духом. Дух общества вездесущ. Он присутствует везде, в том числе и в армии.
Я тоже стал уже проникаться духом разведывательного подразделения. Те люди, которые служат там давно, основательно пропитаны им. Значит, не стоит обижаться на старшего лейтенанта Станиславского за то, что он не делится с нами информацией. Он ведет себя как обычный офицер подразделения армейской разведки.
Планшетник опять тихо звякнул, словно кто-то, придерживая рукой гонг, аккуратно тронул его молоточком. На сей раз и в самом деле пришло сообщение от командования. Я запустил программу-шифратор.
Сообщение было коротким. Я, показывая свою скромность и образцовую военную дисциплину, читать его не стал, сразу позвал Станиславского. Тот уже шагнул в мою сторону, но на половине пути остановился и прижал пальцем наушник, слушая какие-то переговоры. Потом командир взвода вытащил из кармана рацию с микрофоном, не стал прицеплять его к воротнику и что-то сказал на грузинском языке, который для меня, да и, конечно же, для младшего сержанта Чубо, был не более понятен, чем китайский.
Разговор Станиславского с неизвестным нам собеседником длился не так уж и долго. Старший лейтенант откровенно смеялся над ним и, похоже, получал от этого немалое удовольствие. Даже не зная языка, можно было легко уловить насмешливость его тона. Да и выражение лица нашего командира взвода говорило о том же. Потом Станиславский отключил микрофон и убрал его в карман вместе с рацией.
– Майор Хортия опять объявился, – сказал наш офицер. – Представитель службы безопасности Грузии. Он предлагает нам сдаться, не оказывая сопротивления.
– А почему «опять»? – не понял я.
– Вас не было рядом. Я с ним уже беседовал.
– И что он?..
– Обещает поймать нас и тогда уже оторваться за потраченные усилия и время по полной программе. Он очень, кстати, удивился, когда узнал, что его бойцов, посланных в погоню за нами, уже не существует. Меня весьма интересовало, с кем этот герой собирается догонять меня и вас. У него под рукой осталось не больше трети бойцов от былого их числа. Он рассчитывает на самого себя или на пьяных американцев? Моя осведомленность майора, кажется, неплохо стукнула по голове. Он даже больше не стал мне угрожать.
– А вы, товарищ старший лейтенант, не подставили себя, ведя такой разговор? – спросил младший сержант Чубо.
Младший сержант уловил артистическое настроение старшего лейтенанта. Артисты, как известно, любят покрасоваться даже без причины, не говоря уже о моментах, когда таковая есть.
Старший лейтенант, к моему удивлению, ответил, чего раньше обычно не делал:
– Не подставил ни себя, ни вас. Я предложил ему попробовать догнать нас. Назначил встречу послезавтра, в летнем кафе, расположенном в центре Владикавказа. Там хорошо лобио готовят. Я пробовал. Посоветовал этому майору поторопиться, потому что путь до Владикавказа долгий и трудный. Придется ему ползком через всю Южную Осетию перебраться, а потом и через Рокский тоннель, чтобы не заметили, под днищем какой-то машины ехать.
– Мы что, во Владикавказ двинем? – наивно удивился я, привычный к тому, что старший лейтенант Станиславский обычно говорит правду. – А мне лично в Каспийске понравилось. Там ветер с воды, морем пахнет.
– Вот и продолжай держать нос по ветру. Встреча во Владикавказе предполагает направление нашего движения в сторону Цхинвала. Пусть этот майор туда бежит и догоняет горный ветер. Я не уверен, что он двинет в том направлении, но все же!..
Станиславский протянул руку, принял от меня планшетник. Он прочитал сообщение, сразу удалил его и даже плечами передернул от возмущения.
– Неужели они в Москве думают, что мы не проводим учения на территории своей бригады?!
– Изменение задания?.. – Чубо всегда хорошо чувствовал настроение командира и улавливал моменты, когда тот может ответить на нескромный вопрос.
– Нам предлагают захватить кого-то из американцев и доставить его в Россию!
– Хорошенькое дельце! – отреагировал Володя. – А если он не пойдет? На своем горбу нести? Вдруг попадется тяжелый или пьяный? Не дай бог, опять начнется преследование!..
Про запах спиртного, идущий от американца, сидевшего в машине, которой мы устроили аварию, Чубо говорил уже не раз. Я даже подумал, что младший сержант неравнодушен к выпивке. Или же у него отец здорово заливал за воротник, и Володя в детстве насмотрелся.
– И расстояние-то до границы!.. – напомнил Чубо.
Мы по большому счету к приказу всерьез не отнеслись, только поддержали мнение старшего лейтенанта. Но ему этого хватило, чтобы вспомнить про субординацию.
– Если приказано, значит, должны сделать, – заявил он. – Можем или нет, а выполнить обязаны. Не верю, что не сможем! Нужно только постараться.
Он передал мне планшетник, я переключился с программы коммуникации на спутниковые видеокамеры и сразу спросил командира:
– А в этой группе американцев случайно нет?
Шесть человек продвигались в направлении расщелины, у которой находились мы.
– Увеличь изображение! – последовал приказ.
Я несколько раз послушно развел пальцы на экране, что было равнозначно нажатию кружка со знаком +, и приблизил изображение так, чтобы можно было рассмотреть всех бойцов. Это шла половина группы северокавказских боевиков. Банда по неизвестным нам причинам разделилась. Из Москвы мы получили агентурные данные о том, что в Россию должны возвращаться десять человек. Через наши ворота лежал путь именно в Россию. Но почему шли шестеро, а не девять бандитов, мы не знали. Информация, переданная нам из Москвы, была неточной.
К сожалению, закатить на склон камень, который мы столкнули, было не в наших силах. Иначе мы могли бы встретить и вторую группу точно так же, как первую. Нам не пришлось бы тратить патроны. Однако исходить приходилось из того, что мы имели в наличии.
– Чубо! Волконогов! Бегом на ту сторону. Ставьте еще одну растяжку на подступах к воротам. Опять сдвоенную, гранаты на десятиметровой дистанции! – отдав приказ, старший лейтенант забрал у меня из рук планшетник, показывая этим, что следить за противником будет сам.
Мы с младшим сержантом быстро спустились, снова перебрались через камни, перешагнули через тела тех троих коммандос, которые повернули назад, и занялись выставлением растяжки. По эту сторону ворот не было такого явного коридора, как с другой. Здесь между двумя склонами шла просто не очень узкая ложбинка. Поэтому поражающая способность гранат должна была оказаться гораздо меньшей. Тем не менее мощные осколки Ф-1, традиционных для таких мероприятий, обладают основательной силой и должны доставить серьезные неприятности нашему противнику.
Да и в наличии узкого коридора были свои минусы. При большом скоплении людей один человек прикрывал там другого от осколков своим телом. Но нам помогли еще и скалы, свернутые с места, которые повалились от удара большого камня.
По другую сторону ворот трава росла выше. Там было легче замаскировать леску растяжки. Сдвоенную систему мы ставили хитро. Так, чтобы после активации гранат осколки летели в группу с двух сторон. Чубо отмотал пятнадцать с лишним метров лески и передал мне поводок. Но сперва он закрепил его на основной леске, которая была покороче.
– Тяни по склону, чтобы раньше времени не сработала, – велел Володя.
Я этим и занялся, выравнивая за собой примятую траву. В двух местах, где под моей ногой сломались толстые стебли какого-то растения, я подвязывал их травой, мягкой и гибкой, чтобы не было видно моего следа. Примерно в десяти метрах от младшего сержанта я остановился и осмотрелся. Лески как раз хватило, чтобы дугой обойти прямой путь по склону. Я приложился к земле лицом, чтобы отследить возможную траекторию полета осколков, и увидел, что легкий бугорок на склоне прикроет людей, идущих по тропе.
Недолго думая я осмотрелся, потом притащил со стороны четыре самых больших камня, которые оказались мне по силам. Вслед за этим я подкопал склон, чтобы создать плоское основание, устроил камни и попрыгал на них. По команде Чубо я пристроил там гранату, предварительно подготовив ее точно так же, как и при установке первой растяжки. Напоследок я с уровня камней прострелил взглядом пространство. Теперь пригорок не мешал и никого защитить не мог. Все было готово. Я мог возвращаться к старшему лейтенанту Станиславскому.
Чубо дождался меня у своей части растяжки, показывая пальцем на место, через которое мне следовало переступить. Я, разумеется, не взорвался, и до командира взвода мы добрались уже через полторы минуты.
– Расшифровывай! – Старший лейтенант передал мне планшетник. – Еще одно письмо пришло. Научил бы меня, чтобы не ждать и не мучиться. А то еще, не приведи бог, с тобой что-то случится!
Я не стал говорить, что со старшим лейтенантом тоже может приключиться беда, а он не ставит нас в известность об операции в полном объеме, выдает необходимую информацию только частями. Без командира и этих сведений мы и в самом деле превратимся в солдат-потеряшек, которые заблудились в горах. Такое высказывание было бы, с одной стороны, укором солдата офицеру, а в нашей армии это не принято. С другой стороны, такое дело походило бы на торговлю. Словно я предлагал Станиславскому одну информацию в обмен на другую. Такое в нашей армии тоже не культивируется.
– Будем надеяться, что со мной ничего не случится, товарищ старший лейтенант, – просто и даже бодро ответил я.
– Напьешься как американец, – сказал Чубо.
– Разве что это!..
– Научи! – требовательно сказал старший лейтенант.
– Допуск!.. – напомнил я.
На меня, как я узнал от майора Варфоломеева, допуск по разрешению на работу с шифрами и программами, читающими их, оформляли заранее. Приятно было сознавать, что армейский порядок доверял мне больше, чем мой командир, и я имел полное право отказать старшему лейтенанту.
Он вздохнул, все понимая, и заявил:
– Да. Моего допуска тут не хватит.
Станиславский передал мне планшетник, который я сразу не сумел взять, потому что вытирал носовым платком руки, которые испачкал, когда таскал камни.
Письмо было коротким. Я быстро расшифровал текст, не интересуясь его содержанием, и сообщил Станиславскому о завершении работы.
Он умудрился прочитать сообщение за две секунды и заявил:
– Этого еще не хватало!
– Просят до ужина захватить американского президента? – наивно, совершенно невозмутимо спросил младший сержант.
– Это было бы не так сложно и опасно, как наше теперешнее положение. Первое. В грузинский погранотряд поступила просьба освободить от патрулей и нарядов участок границы с Чечней. Второе. Полковник Костатидос, телефонный номер которого мы переслали в Москву!.. Мы почти сорвали ему операцию по заражению диких кабанов вирусом африканской свиной чумы. Полковник обязал, как он выразился, русских бандитов помочь ему. Сейчас он выходит к миграционному маршруту кабанов. Вечером, как предполагается, животные двинутся в сторону России. Кабаны обычно передвигаются ночью, а днем пасутся там, где их свет застанет. Нас из Москвы просят задержать Костатидоса, потому что перекрыть границу не успевают. В горах низкая облачность, и помощь к пограничникам вылететь не в состоянии. Собственных сил у них мало, участок протяженный. Нашей стороной точно не определено, где именно кабаны уйдут в Россию. Однако Костатидос это, видимо, хорошо знает. Американцы два года следили за миграцией кабаньих стад, изучили маршруты. Эпидемия африканской свиной чумы призвана затруднить работу Олимпиады в Сочи. Костатидос идет с тремя русскими бандитами, на которых возложено задание. При них еще три бойца, вынужденно снятые с постов, и начальник службы охраны майор Хортия, тот самый, которому я назначил свидание во Владикавказе. По всей вероятности, они будут выходить к границе с Чечней. То есть пройдут мимо нас. Значит, эта группа сможет оказать помощь первым шестерым русским бандитам. Это подкрепление, причем существенное, если, конечно, мы не уничтожим первых до прибытия вторых. Первых шестеро. Вторых – восемь человек. Полковника ЦРУ мы можем всерьез не воспринимать. Но и семь человек – это серьезно. Волконогов, включай спутник!
Я понял свою задачу, перевел камеру ближе к территории лаборатории и сразу обнаружил группу из восьми человек. Они уже вышли за ворота, обогнули угол забора с небольшой наблюдательной вышкой, где вместо часового были установлены видеокамеры, и завернули к тропе, идущей в нашу сторону.
– Покажи первую группу! – дал команду старший лейтенант.
Я уже чувствовал себя высококлассным телеоператором, поэтому среагировал даже с опережением, предугадал желание режиссера и перевел камеру. Шестеро бандитов шли по тропе упорно и ровно, пружинистым шагом людей, привычных к дальним маршрутам.
– А что они несут? – спросил вдруг младший сержант Чубо. – Думаю, то самое, за чем пришли. Я точно помню, что днем, когда эти ребята шли к лаборатории, у всех рюкзаки висели как сдутые шары. А сейчас они что-то тащат. Значит, получили товар.
– А они газовую атаку против нас не предпримут? – спросил я скорее в шутку, чем всерьез.
– Я тоже помню, что рюкзаки висели, – проигнорировав мою реплику, согласился старший лейтенант с младшим сержантом. – Еще подумал, зачем они тащат эти мешки, если там ничего нет. А теперь что-то есть. Это значит…
– Площадь поражения составляет около ста квадратных метров, – озвучил я данные, сообщенные нам недавно Станиславским. – Если они войдут на тропу, где лежит наш камушек, то мы автоматически попадем в зону поражения. Если взорвутся на растяжке, то может подняться облако, и первый же легкий ветерок принесет его на нас. А он есть. Товарищ старший лейтенант, выход у нас единственный и неповторимый!..
– Твой выход! – сказал Станиславский так торжественно, как будто объявил номер со сцены.
– Мой! – коротко и уверенно, даже жестко высказался я, хватаясь за мысль, созревшую в голове. – Пока они еще далеко от нас, я пробираюсь за ворота, ищу позицию, и стреляю кому-то из них прямо в рюкзак. Тогда вся группа окажется в зоне поражения. Сюда их подпускать нельзя. Или же нам самим нужно уходить. Но тогда кто встретит вторую группу? Значит, я работаю, товарищ старший лейтенант?
– Дуй! – безоговорочно согласился Станиславский. – Стреляешь бронебойным патроном прямо в рюкзак. Заряд наверняка не очень-то легкий. Поэтому на дальнее расстояние нести его надо в самой середине рюкзака, чтобы вес груза равномерно распределялся на оба плеча. В центр рюкзака стреляешь. Понял?
– Так точно!
– Дуй!
Я дунул, стараясь отбежать от своих товарищей как можно дальше. При этом я соображал, откуда и куда дует ветер, какую позицию мне выбрать, чтобы облако зарина не накрыло меня.
