Гаджи-Магомеду Меджидову позвонили через час после третьей молитвы. Звонок застал имама дома, и он сразу ответил:

– Слушаю вас, уважаемый Салах. Я ждал вашего звонка еще вчера, от телефона не отходил. Как ваше самочувствие? Как сын, поправляется?

– Слава Аллаху, у нас с сыном все, кажется, нормализовалось. Рана долго не затягивалась, но врачу удалось снять загноение. Правда, врач взял кровь на анализ, и результатов еще нет. Анализ сложный, и не в каждой лаборатории его делают. Врач подозревает, что американцы используют ракеты с зарядом низкообогащенного урана, как в Югославии, и простой осколок может дать длительное загноение. Анализ крови покажет. Низкообогащенный уран вызывает лучевую болезнь, которая очень сложно лечится.

Сын Салаха, как знал Гаджи-Магомед, попал под ракетный обстрел на пакистано-афганской границе и получил осколочное ранение. Вроде бы пустяк, но лечение затянулось на несколько месяцев.

– Аллах видит наши страдания и наградит нас за смирение к его воле и несмирение по отношению к врагу ислама. У нас же все идет своим чередом, – попытался успокоить собеседника имам.

– Завтра пятница, – напомнил Салах.

– Завтра начать не успеем. Неверные остановили машину с последним священником и не дали ему возможность доехать до нас. Но сейчас везут другого. Мне уже сообщили, что машина в Тамбовской области, значит, завтра будут на месте. Начать в субботу даже лучше, тогда финал придется на следующую пятницу. И хорошо, что он будет во время общей молитвы в мечети. Это произведет большее впечатление.

Планом предусматривалось начало операции с всеобщего пятничного молебна в мечети, когда Меджидов скажет проповедь и введет своих односельчан в курс дела. Но к пятничной службе в мечети последнего православного священника едва ли привезут. Зато у субботнего начала есть свой плюс в финале.

– А что имамы? Ты договорился?

– Да. Шестеро имамов приедут по первому моему звонку. Я пригласил только салафитов. Они, кстати, просили, чтобы я не начинал в пятницу, им в своих мечетях молебны проводить. Потому, думаю, начнем в субботу. Православные священники тоже готовы. Я разговаривал с ними и получил согласие.

Имам слегка лукавил – но кто же будет рассказывать человеку, финансирующему все дело, о трудностях? Это – проходной момент. В согласии православных священников имам нисколько не сомневался. Они будут молиться, потому что действительно верят. Гаджи-Магомед просил привезти ему только таких священников, которых в народе уважают. А уважают их за искренность веры. Такие люди не будут хитрить и станут молиться, даже если узнают, что после семидневного молебна их ждет смерть. Молитвой они будут прощаться с жизнью.

– Как только начнете работать, сразу включайте видеосъемку. Мне нужны кадры с этого молебна и, конечно, съемка взрыва, чтобы был законченный сюжет, который потом многих вдохновит на джихад. Боюсь только, что сам взрыв не всеми будет воспринят однозначно.

– Почему? Мы ведь так и ставим вопрос перед православными священниками, чтобы они молились за торжество своей веры и за собственное спасение. Если их вера сильнее, то Всевышний не позволит уничтожить их. А если наша вера сильнее, то Всевышний поможет нам уничтожить неверных. Мне кажется, все здесь логично.

– Да, но нужно сказать об этом и в фильме. Впрочем, звук мы будем накладывать сами и сами найдем что сказать. Должно получиться красиво. Хотя я предвижу, что нам ответит на это православие. Не ответить они не смогут, и их ответ будет сильным. Но сильным не для нас, а для других неверных, кто исповедует христианство вообще и православие в частности.

– А какое нам дело до их мнения? Мне лично нужно мнение моих односельчан и жителей района. На них это окажет правильное влияние. А что они могут сказать?

– Этих попов обязательно сделают святыми мучениками.

– Пусть. Я даже возражать не буду, – милостиво согласился Гаджи-Магомед.

– Деньги у тебя еще остались? – спросил Салах.

– Маловато. Я все в дело пустил. И оружие закупил, скоро должны привезти. Себе даже не могу современную трубку спутникового телефона купить. Старым пользуюсь.

– Остальную сумму перечислю, как только получу запись событий.

– Договорились, – вздохнул Меджидов.

Вообще-то он был бы не против получить оставшуюся сумму как можно раньше.

Положив трубку, Гаджи-Магомед некоторое время сидел перед столом, размышляя о том, что ему предстоит сделать, и о последствиях события, которое не может остаться не замеченным не только в Дагестане. Да, из-за семи священников шуму поднимется гораздо больше, чем от взрыва, скажем, семи дагестанских милиционеров или даже семи офицеров федеральных войск. Простой народ на эти вещи, которые федералы называют террористическими актами, реагирует уже вяло. Прошли времена, когда действия шахидов вызывали в людях прилив патриотизма и гордости за свою веру; народ стал менее эмоциональным, хотя силы своей веры не растерял. И задуманная имамом акция, Гаджи-Магомед был уверен, всколыхнет людей, и они возьмутся за оружие, которое вот-вот должны привезти в село.

Если разобраться, у имама Гаджи-Магомеда Меджидова такой путь – единственный, что позволит ему из сельского священника выйти в значимые в республике люди. Кто сейчас поддержал бы его, надумай он выставить свою кандидатуру в президенты Дагестана? Нет таких. А быть вечным сельским имамом он не хотел. Честолюбие борца заставляло искать пути наверх, и Гаджи-Магомед, как ему казалось, такой путь нашел.

От раздумий о будущем, обещающем стать и острым, и сладким одновременно, Гаджи-Магомеда оторвал новый телефонный звонок. Звонил Илдар Абумуслимов, который вез в село последнего священника.

– Слушаю тебя внимательно, Илдар.

– Мир дому вашему, имам.

– Пусть и с тобой да пребудет мир. Что нового? Где вы сейчас?

– Уже проехали Волгоград. Скоро будем в Калмыкии. Я хочу доложить. Нас сейчас останавливали на посту «гиббонов».

– И что? Поскольку ты звонишь, все, как понимаю, обошлось.

– Да был неприятный момент. Машину обыскивали. Там все легковые машины тормозят. Где-то инкассаторов перестреляли, вот «гиббоны» и омоновцы всех подряд «шерстят».

– И как ты вывернулся?

– Одну машину вперед пустил. Меня предупредили о проверке, и я все оружие переложил в грузовик. Нас остановили, а грузовик мимо проехал. Вроде бы все в порядке, да тут к нашему попу вопросы появились. Менты захотели у него документы проверить, а он без паспорта оказался.

– Как так? Почему без паспорта?

– Не взял с собой, когда на службу в церковь пошел. А оттуда его и увезли. Не сообразили сразу за паспортом заехать, да и опасно это, наверное, было.

– Не опаснее, чем захватить его. И чем все закончилось?

– По компьютеру стали проверять. Оказалось, что поп в своем доме даже не зарегистрирован, там только матушка с ребенком. Но, слава Аллаху, нашли и попа. У него регистрация в монастыре, во Владимирской области. Все обошлось. А то мы с Джапаром уже прикидывали, как омоновцев без оружия положить. Наби тоже готов был.

Эти трое действительно могли бы и без оружия «положить» омоновцев и «гиббонов», в этом Гаджи-Магомед не сомневался. И Илдар, и Джапар были в свое время перспективными борцами-средневесами. А водитель Наби несколько лет назад стал чемпионом России по смешанным единоборствам в тяжелом весе. Он мог одним ударом отключить человека на пару часов. Омоновцам тягаться с ним бесполезно.

– Хорошо. Попа не отпускайте. Когда приедете?

– Дорога загружена. Машин много. Мы предпочитаем «гиббонов» на себя не вызывать. Может быть, получится сегодня к вечеру. Если нет, приедем ночью. Ночевать в дороге не будем.

– Постарайтесь быстрее, но и про осторожность не забывайте. Посты «гиббонов» точно еще несколько раз встретятся. Если перестреляли инкассаторов, наверняка едут на Кавказ, на такое только наши парни способны. Менты будут все дороги контролировать и могут стрелять без разговоров.

– Оружия у нас уже нет, – сообщил Илдар.

– Что-то случилось?

– Когда мы проехали пост, увидели, что «гиббоны» с омоновцами обыскивают на дороге грузовик, куда мы оружие спрятали.

– А водитель?

– А что он против них сделает? Теперь «повяжут».

– Не сдаст?

– Надежный парень.

– Откуда он? Куда ехал?

– Из Буйнакска. Я его лет пятнадцать знаю. Этот не сдаст. Ему на зоне привычнее, чем на свободе. Посадят – четвертая ходка будет.

– Ладно. Я жду вас. Поторопитесь. – Гаджи-Магомед положил трубку и вышел из дома.

Погода портилась. Низкие, тяжелые, рваные по краям тучи обещали скорый мокрый снег. Гаджи-Магомед в очередной раз прислушался к своей спине. Проклятая машина, что сбила его когда-то, помогла сделать из нее синоптика более верного, чем те, которые передают прогнозы по радио. Спина предсказывала точнее любого прогноза все погодные изменения, и на ее «голос» вполне можно было положиться.

Вот и сейчас... Наверное, надо послать по палатке на каждый из трех постов, выставленных в долине. Два поста с северной стороны, и один – с южной. Недавно северными постами интересовался участковый Хасбулат Халидов. Про южный пост мент, скорее всего, даже не знал.

Гаджи-Магомед ответил ему, посмеиваясь:

– Неприятностей не хочу. Ни себе, ни своим односельчанам, ни тебе в том числе. Сам, наверное, знаешь, что в Дагестане менты долго не живут. Я не хочу, чтобы неожиданно приехали какие-то чужие люди, тебя расстреляли, а других ограбили. Если кто поедет, мне сразу сообщат, и мы сумеем и себя, и тебя защитить.

Участковый с сомнением покачал головой.

– А если ко мне из райотдела бригада поедет?

– Мои парни не дураки, чтобы ментов останавливать.

– Смотри, как бы неприятностей не вышло.

Из райотдела никто не приезжал. На посту, конечно, ментовскую машину пропустили бы, но и имаму обязательно позвонили и предупредили, чтобы он был готов встретить гостей во всеоружии. Но участковый сам, похоже, не желал обострять в селе обстановку или предупредил свое начальство, чтобы в село никто не совался. В любом случае, Хасбулат проявил мудрость, и имаму Меджидову оставалось надеяться, что такую же мудрость он будет проявлять и в дальнейшем. Конечно, после взрыва Халидов попытается принять какие-то меры. Но будет поздно.

Вали Гаджиев уже получил приказ на этот день. Как только участковый попытается влезть не в свое дело, хилый человечек, но прекрасный стрелок Вали пустит в него несколько одиночных выстрелов из своего автомата.

Еще дважды до наступления вечера переговорное устройство передавало сообщения о постах ДПС на пути. И оба раза похититель с переднего сиденья поднимал указательный палец, призывая отца Николая к вниманию:

– «Гиббоны» на дороге. – И вздыхал. – Как же так, Николай, без паспорта.

– Отец Николай... – поправлял его иерей.

Проезжающие автомобили останавливали выборочно для проверки документов. Интересовались больше грузовиками, чем легковушками и внедорожниками. И похитители вместе со священником благополучно миновали опасные участки.

Дальше дорога шла через степные районы, и проехали их быстро. Грузовиков стало намного меньше. Сказывалась, наверное, близость вечера, когда «дальнобойщики» начинают кучковаться и устраиваться на ночь. Такая дорожная обстановка способствовала скорости. И когда уже начало темнеть, похититель с переднего сиденья облегченно вздохнул:

– Ну, кажется, все – скоро Дагестан.

Отец Николай продолжал сохранять невозмутимость и даже некоторую покорность судьбе. Взгляд его был спокойным, мыслями он находился где-то далеко от всего происходящего, и своей судьбой, кажется, совсем не интересовался.

– Наби, ты не спишь? – спросил похититель с переднего сиденья.

– Уже сутки за рулем, даже больше. Уснул бы с удовольствием, – ответил водитель.

– Я вообще-то уже поспал. Давай, сменю тебя, а ты вздремни.

Долго уговаривать водителя не пришлось. Машина остановилась, и старший похититель пересел за руль. Водитель вскоре задремал, задремал и священник. Проснулся он от громкого вызова по переговорному устройству, лежавшему в кармане старшего похитителя, и тот стал разговаривать, одновременно притормаживая с явным намерением остановиться. И действительно, машина остановилась, и он обратился к Наби со словами:

– Хозяин – за руль. Въезжаем в Дагестан. Там пост «гиббонов». Пограничного контроля нет, но документы проверить могут.

– Илдар, у тебя что, права дома остались? – позевывая, спросил водитель, не имея никакого желания возвращаться за руль.

– А я у тебя в страховку вписан? Или ее вообще нет? Если нет, ты – рисковый парень.

– Рисковый, – согласился Наби, – но страховка у меня есть. Мне могут только выписать штраф, за то, что тебе руль доверил. Сто рублей – не деньги.

– «Гиббонам» только причина нужна, чтобы прицепиться, потом не отцепятся. Лучше, чтобы вообще повода не было. Садись, – уступил водителю его законное место Илдар.

Пост ДПС находился в десятке километров впереди. Там машину остановили, но все ограничилось проверкой документов у водителя и требованием дыхнуть в алкотестер. Даже пассажиров не попросили покинуть машину и не проверили у них документы. И на то, что они ремнями безопасности не пристегнуты, никто внимания не обратил.

После поста, понимая, что никто и ничто ему больше не помешает, отец Николай спокойно задремал. Дорога еще не углубилась в горы и не изобиловала частыми и крутыми поворотами, способными нарушить сон. Похититель с переднего сиденья несколько раз оглядывался на иерея, желая, видимо, что-то спросить или сказать, но, видя закрытые глаза и ровное дыхание священника, не будил его. Так проехали еще половину ночи...

Разговаривали по-дагестански – вернее, на каком-то из многочисленных местных языков. Отец Николай дагестанских языков не знал, но слышал, что их здесь много. Машина стояла перед большим сельским домом. Со священником остался только один человек. Наби и Илдар у калитки тихо разговаривали с каким-то мужчиной, вероятно, местным жителем. Голос его показался иерею знакомым – низкий, властный, сильный. Потом Илдар с Наби сели в машину, развернулись и стали спускаться узкой улочкой сначала между домов, потом и вовсе без дороги.

Отец Николай снова задремал – видимо, сказывалось утомление от всего, что с ним происходило.

Между тем машина спустилась под гору и выехала на небольшую улочку с несколькими домами. Свет не горел ни в одном из них. Остановились у последнего, но из машины никто не вышел. Отец Николай открыл глаза и, быстро сориентировавшись в обстановке, понял, что кого-то поджидают. Сначала из темного дома вышел человек с автоматом, прислонил его к перилам большого крыльца и потянулся; потом подошел к машине и спросил что-то у Илдара на своем языке. Через опустившееся стекло Илдар сердито ответил, и человек, взглянув в ту сторону, откуда приехала машина, заспешил в дом. Загорелся свет, и сквозь грязные оконные стекла, не прикрытые шторами, зашевелились несколько фигур и теней. Отцу Николаю плохо было видно, но все же ему показалось, что мелькавшие люди ходят в рясах. Значит, именно здесь, скорее всего, содержат тех шестерых священников, о которых предупредил его омоновец на посту ДПС. И здесь же будет жить он.

– Ноги размять можно? – спросил отец Николай.

– Разминайте, только от машины не отходите. Дауд хорошо стреляет и в темноте как кошка видит. Но у него есть оружие похуже пули. За углом его алабай сидит. Знаете, что такое алабай?

– Азиатская овчарка.

– Хорошо, когда священники что-то, кроме молитв, знают. Да, среднеазиатская овчарка. Еще его называют туркменским волкодавом. Белый волкодав. И это не просто собака. Это белая смерть. Или белая молния, кому как понравится. Нападает, как молния бьет, увернуться не успеешь. И все молча. Молча убивает, никто не услышит. И никто от него не убежит. Очень быстр на ноги.

– Если бы я хотел убежать, сделал бы это на посту ДПС, – ответил священник, открывая дверцу машины.

– Но сейчас убегать не советую. Это невозможно даже в темноте. И нам лишние хлопоты ни к чему. Джапар, пригляди за батюшкой, – распорядился Илдар.

Похититель, сидевший рядом с отцом Николаем, торопливо выскочил из машины. Ему тоже, наверное, хотелось ноги размять.

Отец Николай дважды обошел вокруг внедорожника, даже поприседал, придерживая обеими руками полы своей рясы, и вдруг увидел вдалеке свет фонарика. Кто-то спускался пешком с горы. Священник остановился, понимая, что это, вероятно, тот человек, которого они все ждут. Так и оказалось. Вскоре в свете фар остановились два человека. Первый держался важно – мужчина средних лет с аккуратной бородой и властным взглядом, второй – маленький человечек с узкими и покатыми плечами, с которых постоянно сваливался ремень автомата. По крайней мере, за минуту, что отец Николай наблюдал за ними, маленький человечек дважды поправлял ремень, а потом вообще перебросил с плеча на плечо.

– Эй, батюшка! – позвал священника Илдар. – Подойдите к нам.

Иерей подошел, молча разглядывая пришедших.

– Вот он, значит, какой... – сказал властный мужчина. – Я – имам Гаджи-Магомед Меджидов. Тебя привезли сюда по моему требованию.

– Меня зовут отец Николай.

– Ну ладно, пойдем, отец Николай, в дом. Там уже ждут. Очень ждут. – И первым пошел к высокому крыльцу.

Дверь открылась сразу. Местный охранник Дауд услужливо придержал ее, впуская входящих. Но вошли только имам Меджидов и отец Николай, прочие остались во дворе. Дауд по длинному коридору довел вошедших до комнаты, отодвинул засов и распахнул дверь. В большой комнате, как показалось после уличной темноты, было светло, несмотря на то, что горела только одна лампочка слабого накала.

Первым за порог шагнул отец Николай. Слегка поклонился, перекрестился и сказал:

– Здравствуйте. Мир вам, братья...

– И тебе мир, – за всех сказал высокий священник, стоящий впереди, и протянул руку для рукопожатия. – Я – протоиерей Иннокентий. С остальными познакомишься.

– А я – иерей Николай Николаев, собрат ваш по несчастью, вернее, последний из собратьев. Седьмой...

– Ну что, все в сборе, отец Иннокентий, – сказал Гаджи-Магомед. – Дашь мне ответ?

– Мы еще не имели возможности поговорить с нашим новым собратом. Я скажу тебе утром. Приходи утром.

Отец Иннокентий держался так спокойно и величественно, что Гаджи-Магомед даже позавидовал его спокойствию. Сам он, хотя признаться в этом мог только себе одному, нервничал. Да и как не будешь нервничать, если взялся за дело, которое всю твою дальнейшую судьбу перевернет.

– Пусть будет так. Я загляну к вам после утренней молитвы. Если договоритесь, молебен начнется в субботу, послезавтра. Готовьтесь. Если не договоритесь, молебна не будет вообще, а вы можете друг друга исповедовать и причащать, если найдете чем. Тогда в субботу вас расстреляют...

Слова имама звучали раздраженно и сердито, хотя это раздражение было больше наигранным, нежели настоящим. Скрывать свои настоящие чувства Гаджи-Магомед всегда умел, а раздражение показывать любил. Знал, что его окружение побаивается, когда он раздражен. А Гаджи-Магомеду нравилось, когда его побаиваются. Побаиваются, значит, уважают.

– И чем, вы предполагаете, это все закончится? – спросил отец Николай, когда ему рассказали о планах имама Меджидова относительно молебна.

– Не думаю, что для нас это закончится чем-то хорошим, – ответил отец Иннокентий. – Нас здесь по большому счету не для молитвы собрали.

– Это понятно, – согласился иерей. – Гаджи-Магомед – так, кажется, он представился – не стал бы все это затевать, если бы настолько доверял своему Аллаху. Такие люди, как он, больше себе доверяют. Вы в глаза ему посмотрите, и все станет ясно. Там только жажда власти, и больше ничего.

– Еще доминантность, как у собаки, которая нас охраняет. Гаджи-Магомед хочет везде быть первым и главным. Он бывший борец-вольник, мастер спорта международного класса. Привык на ковре к победе стремиться, и теперь стремится к тому же. Это у него в характере; ему самому с собой трудно бороться, хотя в исламе это так же не поощряется, как и в христианстве.

– Гордыня – тяжкий грех, – согласился отец Николай. Худший из грехов, потому что все остальные из него вытекают. А имам хочет добиться победы любой ценой. И сам платить за нее будет, а не на Аллаха надеяться.

– Значит, жить нам всем осталось семь дней, – сделал вывод один из священников, отец Василий. – Насколько я помню, Гаджи-Магомед предлагает нам молиться за торжество православия и, прошу обратить особое внимание, за собственное спасение. Которого он, разумеется, постарается не допустить. Пройдут семь дней в молитве, и нас расстреляют. А нашим противникам, своим односельчанам, имам скажет, что мы спасение вымолить не сумели, значит, ислам сильнее христианства. Он именно это и желает доказать.

– Глупо, – ответил протоиерей. – Среди мусульман тоже есть умные и образованные люди, которые такое доказательство принять не захотят. Они понимают, что Бог вмешивается в человеческие дела только в исключительных случаях. Иначе не было бы в обществе ни войн, ни даже драк. Но Господь дает человеку право выбора...

– Вот Гаджи-Магомед и выбрал, – констатировал отец Николай. – Только я сомневаюсь относительно расстрела. Слишком явно и грубо. Что-то другое придумает, он показался мне достаточно хитрым.

– Что другое можно придумать? – пожал плечами отец Иннокентий. – Затравить нас собаками? Как древних христиан в Риме травили львами и леопардами? Это ничем не лучше расстрела. Только для наблюдающих, может быть, интереснее, хотя тоже не для всех, надеюсь.

– Ему бы какой-нибудь природный катаклизм придумать... – продолжал размышлять отец Василий. – Или самому что-то сотворить.

– На это у него, мне кажется, ума не хватит, – оценил способности имама протоиерей. – Природные катаклизмы делать непросто. Будь сейчас период гроз, я бы мог предположить, что он возвел над домом громоотвод, от него протянул провода под дом и подложил взрывчатку. Но в это время года гроз не бывает. Сели и наводнения, какие-нибудь лавины с камнепадами тоже исключаются, потому что здесь и другие люди живут. Имам ведь для них старается и их вместе с нами уничтожать не будет. Что еще может быть?

Все священники, задумавшись, молчали.

– В любом случае у нас неделя в запасе, – сказал отец Иннокентий. – За неделю мы должны понять, что придумал Гаджи-Магомед. И будем молиться, чтобы Господь вразумил нас.

– А что нам остается, кроме молитвы? – скорее у самого себя, чем у других, спросил отец Василий. – Будем молить Господа о спасении, как того и просит этот тип. Боюсь только, что молиться нам, грешным, придется о спасении души, а не тела, потому что о спасении тела в нашем положении просить бесполезно.

Отец Николай встал и начал ходить по комнате, осматривая полы. В одном месте даже присел, чтобы лучше рассмотреть.

– Вы что-то потеряли? – спросил отец Василий.

– Нет, но надеюсь найти, – загадочно ответил иерей. – Плохо только, что очки я с собой не прихватил. Без очков вижу плохо.

– Что найти? – встал и отец Иннокентий.

– Где вскрывали пол.

– Вскрывали пол? – удивился протоиерей. – Кто вскрывал? Зачем?

Отец Николай выпрямился.

– Я предполагаю, что Гаджи-Магомед хочет нас взорвать. Это будет наглядно и ярко. А он потом скажет, что никакого отношения к взрыву не имеет и так распорядился Аллах. Найдутся такие, кто ему поверит, побоятся не поверить. Он, видимо, обладает большим авторитетом у местного населения. Все-таки взрыв и расстрел – это совершенно разные вещи, и впечатление производят разное. Имам должен это понимать.

– Не самую приятную участь он нам уготовил. Но от Гаджи-Магомеда можно ожидать такого. Значит, думаете, он заминировал дом?

– Уверен процентов на семьдесят. Я все варианты в уме перебрал из того, что он сможет сделать с наибольшим эффектом. Вот и получилось. Нам дается семь дней. Начинаем в субботу. Значит, закончиться молебен должен в следующую пятницу, священный день общих молитв у мусульман. По пятницам они в мечетях собираются. А имам соберет их в таком месте, где взрыв нашего дома будет хорошо виден. Может, во дворе мечети? Где здесь мечеть?

– Нас в село не выпускают, – объяснил отец Василий, – а из окна ничего не видно. Деревья обзор закрывают. Остальные окна в противоположную сторону. Там только ручей и склон горы на другом берегу.

– Это в принципе неважно. Важно то, что имам может взорвать нас в любое время. Хотя для него самый подходящий в смысле эффекта момент наступит в следующую пятницу. Но, если что-то случится, взрыв произойдет раньше.

– А что может случиться? – поинтересовался отец Иннокентий.

– Всякое... Например, в село войдет группа бойцов спецназа ГРУ, которая занимается нашим с вами освобождением.

– Спецназ занимается нашим освобождением? – переспросил протоиерей. – У вас, отец Николай, есть какие-то конкретные сведения?

– Да, совершенно точные данные на этот счет. Спецназ ГРУ готовит операцию по нашему освобождению.

– Тогда все в порядке, – облегченно вздохнул отец Василий. – Будем молиться...

– Сначала следует найти взрывное устройство, – возразил отец Николай.

– Нужно как-то сообщить спецназу о наших подозрениях, – задумался протоиерей.

– Я сообщу, – кивнул отец Николай. – У меня есть с ними связь. Но найти взрывное устройство следует раньше, чем спецназ войдет в село. Найти и обезвредить. Иначе мы можем не дождаться спасителей. Нас взорвут.

– Кто же его обезвредит? – спросил отец Иннокентий. – Здесь специалист нужен.

– Я обезврежу.

– Вы умеете это делать?

– Умею.

– Но зачем рисковать? Если есть связь, необходимо просто передать спецназу, чтобы захватили Гаджи-Магомеда, и он уже не успеет ничего сделать.

– Для этого надо быть уверенным, что взрыв осуществит сам Гаджи-Магомед. А вот в этом я сомневаюсь. Он не исполнитель, только пальцем показывает, что сделать, и пару слов в указание дает. Сам не делает ничего. Типичное поведение для амира бандитского формирования.

– Вот здесь, у меня за спиной, – сказал один из священников, – плинтус оторван и не прибит. Похоже, недавно отрывали.

– Похоже, – подошел к стене отец Николай. – Значит, доски отрывали здесь. Что ж, будем отрывать.

– Чем? – спросил отец Иннокентий. – У нас нет инструментов.

– Крестами, – твердо произнес отец Николай. – Это богоугодное дело. Крестами...

Металлический крест был на груди у каждого священника. И каждый, еще не приступая к работе, взялся рукой за свой крест.