Ночевать я, естественно, остался в комнате подполковника. Утром мы с Леней неожиданно обнаружили, что заперты в корпусе. Дверь в саму комнату запирать не стали, очевидно, побоялись разбудить нас поворотом ключа и непредсказуемыми по этому поводу нашими действиями. Кто знает – шмальнем спьяну сквозь дверь – вот и новые потери в стае. Наши действия они всегда представляют непредсказуемыми – эффект ореола спецназа ГРУ. Это, надо отметить, в данной ситуации плохо. Следует, чтобы они с нами свыклись и предсказывали. Вот тогда мы уже сможем пользоваться непредсказуемостью.

Но выйти на улицу мы не смогли. Впрочем, при необходимости не возникло бы проблем – окна без решеток, окон много – прыгай в сугроб хоть носом, хоть задницей. Выглянув в одно из них, я обнаружил множество следов вокруг корпуса. Выходит, ночью нас охраняли. Раньше этого не было, я вчера внимательно, хотя и в темноте, рассмотрел окрестности. А вот и часовой косолапит. С утра подморозило. Сопли у бедняги смерзлись. В строительной робе. Пола телогрейки отдувается. Значит, там автомат.

Что-то переменилось за ночь. Но что?

– То-то мне все скрип шагов слышался... – сказал Леня, присматриваясь к часовому.

Я вышел к порогу и несколько раз сильно ударил кулаком в дверь. Подождал минуту и ударил еще раз.

Заскрипели быстрые шаги.

– Чего надо? – спросил незнакомый голос с сильным акцентом.

– Какого хрена нас тут закрыли?

– Сейчас, подожди, я Халила позову...

Халил, похоже, и сам спешил сюда же.

– Извини, майор, так Гаврош приказала.

– Мне в туалет надо.

– Она уже звонила. Вот-вот прибудет.

– Халил, что-то случилось?

– Нет, ничего. Просто она боялась, что вы напьетесь и куда-то за водкой побредете.

– Водки в комнате полно.

– Разве на вас напасешься?.. Подожди. Она вот-вот должна быть.

Я вернулся в комнату и глянул под стол. Пять пустых бутылок. Это, должно быть, произвело впечатление на Марию с Исмаилом, когда они приходили вечером. Да и на любого другого такая картина подействовала бы, словно сам выпил. На меня, конечно, не так сильно, потому что я знаю – мы выпили всего одну, и то частично отлили в щель.

– Не так что-то, господин подполковник...

– Сам чувствую. – Он хмуро сидит у окна. – Кстати, вон, кажется, ты едешь...

– Что? – не понял я.

– Ты, говорю, приехал.

– Приехали... – сказал я по другому поводу.

Не иначе, у подполковника началась белая горячка. Надо срочно его похмелять.

Я выглянул через его плечо в окно. Ворота лагеря раскрыты, и во двор въезжает моя старенькая «птица-тройка». Ну и шутки у Проханова.

– Тебе просто повезло, – сказал я, – что у меня под рукой смирительной рубашки не оказалось. А то я уже приготовился тебя связывать и вызывать «Скорую». Санитарами там работают Халил с Исмаилом.

– Ох, я бы и бился с вами... – сказал он мечтательно. – Может, это выход? Устроим пьяную драку. Кто знает, возможно, тогда что-то изменится? Козлы прибегут, мы их положим, и...

– Что-то уже изменилось. Только бы узнать, что именно. Но у меня такое предчувствие, что силы нам еще сегодня понадобятся. Это Гаврош на моей машине катается. Зараза, для этого меня закрыла? И ведь не боится, сучка, что на машине-то и попадется. Если я в розыске, то машина, следовательно, тоже...

Леня ничего не сказал, только стал наводить на столе порядок. Это у него армейская привычка. Я такую привычку одобряю. И потому принялся с возможной аккуратностью заправлять обе постели. Но надолго этих занятий не хватило.

Нам осталось только дожидаться дальнейшего развития событий. Это всегда неприятно, особенно когда руки чешутся и душа требует действия, когда хочется самому на события влиять.

Мы сидели молча и потому сразу услышали скрип ключа в замке. Распахнулась дверь. Мария пришла, как ни странно, без обычного сопровождения.

– Как спалось?

Вид невозмутимый.

– Почему нас здесь закрыли? – ответил я вопросом на вопрос.

– В моей группе верующие мусульмане. Им Коран запрещает пить. У мусульман это считается грехом. Я не хотела, чтобы вы вышли во двор и светились перед ними. Это создало бы нездоровую атмосферу.

– Если бы нам понадобилось, мы бы и так вышли.

– Я понимаю. Эту дверь даже я плечом вышибу. Потому закрывание и было чисто символическим, вы должны это понять. Я надеялась, что вы и пьяные поймете. Это не закрывание, это – намек...

Она смотрит, объясняя, но не извиняется.

– Хорошо, – согласился Леня. – Сколько нам еще предстоит пить? Даже я от этого устал...

– Все. Хватит, – сказала Мария. – Я пришла забрать сумку, чтобы вы сегодня не перепохмелялись. Вам обоим сегодня потребуется свежая голова.

Мы молча наблюдали, как она взяла сумку и выставила ее в коридор.

Сегодня... Значит, сегодня что-то произойдет...

Она наши вопросительные взгляды поняла.

– Через полчаса я зайду для разговора.

– А почему не сейчас?

– Даю вам время, чтобы умыться и прийти в себя, – а последнее вообще сказала чуть не с презрением, будто командир, отчитывающий разгильдяев-солдат, ударившихся в непробудное пьянство.

Мы проводили ее настороженными взглядами. А через окно я увидел, что она двинулась в сторону корпуса, где жил одноногий Муса с напарником.

Мария вернулась через полчаса. Минута в минуту. В руках кожаная папочка, как у аккуратной секретарши. Только до классической секретарши она ростом не вышла. Потому, видимо, и подалась в боевики.

Замок-«молния» на папочке расстегивался с садистской медлительностью. Мы ждали чего-то важного.

– Вот, два экземпляра договора о вербовке. Вы должны подписать оба. – Она положила перед нами одинаковые листочки.

Обычно любой договор подписывается в двух экземплярах. Но любой договор оформляется на конкретное лицо. Здесь же, едва глянув на заполненные строки, я увидел, что внесены две фамилии – моя и подполковника. Посмотрел на Марию. Она взгляд выдержала.

– Читайте, читайте...

Мы стали читать. Прочитали. Переглянулись.

– Теперь поняли?

Одновременный вздох двух ягнят из спецназа – почти блеянье! – показал ей, что они поняли. Леня вдруг резко фыркнул и подписал левой рукой, странно изогнув кисть. Впрочем, каждый левша пишет так. А он левша вынужденный. Подписал и я.

Теперь каждый из нас отвечает за другого собственной жизнью. Если один предаст, то казнят второго. Даже в том случае, если мы будем находиться совсем в разных концах света. Именно так и было написано – «в разных концах света». У составляющего текст договора, несомненно, присутствует поэтическая и романтическая жилки.

– Вопросы есть?

– Есть. Когда мы едем?

– Думаю, что скоро, но это зависит не от меня. Вы теперь полностью поступили в мое распоряжение. И будете выполнять мои указания. Я имею намерение провести акцию здесь, в этом городе, и вы будете принимать в ней участие.

– Что это будет? – Я спросил невинно. – Что мы должны будем делать?

– Что я вам прикажу, то вы и будете делать.

– Мы имеем право спросить хотя бы об общих чертах акции?

– Мы должны будем захватить одновременно заложников и объект в черте города. Такой объект, который представляет для самого города реальную угрозу. И выставить требования к правительству России.

– Не хило... – сказал Леня.

– Одновременно акция проводится в двадцати городах страны. Это не может не принудить правительство к принятию правильного решения.

– Что это будут за требования?

– Остановить наступательную операцию на территории Ичкерии. Хотя бы на месяц. И сесть за стол переговоров.

Надо же, поют в унисон с западными политиками.

– Ты думаешь, что военные не понимают таких ходов? Месяц – это выигрыш времени для перегруппировки, для выхода в тылы, для того чтобы смешаться с мирным населением и снова начать партизанскую свистопляску. Все как в прошлую войну.

– Да. Все как в ту войну, которую Россия проиграла. И тогда она проиграет и нынешнюю.

Леня скрипнул зубами, но сдержался. Он всякое упоминание о той войне, где потерял руку, воспринимал болезненно. Гаврош заметила это и посмотрела на него прямо, как командир на солдата.

– Придется привыкать... – сказала коротко.

– Наша задача? – спросил он.

– По ходу действия... – ответила она уклончиво.

– Объект внимания? – спросил я.

– Потом узнаете. С настоящего момента весь состав группы находится на казарменном положении. За территорию лагеря выход запрещен. Пользование сотовыми телефонами запрещено.

Где-то у ворот просигналила машина. Гаврош вскочила, заторопилась к выходу. Но уже на пороге остановилась, обернулась.

– Командую здесь я и одноногий Муса. Его распоряжения – это то же самое, что мои.

И ушла. А мы опять переглянулись.

– Главное – узнать объект внимания, – сказал я. – А там сориентируемся.

– Асафьев обещал мне, что при первом же тревожном сигнале моя дочь будет спрятана. Как думаешь, на него можно полагаться?

– Меня он еще не подводил.

В окно я стал рассматривать «КамАЗ», заезжающий в ворота. Военный номер. За рулем явный солдат, хотя и не молодой. На контрактника похож. Рядом с ним офицер. Непонятно.

– Полюбуйся...

Леня пододвинулся ближе.

– Что это?

– Откуда я знаю.

Офицер вышел из машины. Гаврош уже ждала его. По мусульманскому обычаю они коснулись друг друга щеками. Машина прошла к сараю со строительным оборудованием. Я этот сарай еще вчера приметил. «Лопухи» выгрузили несколько ящиков. А там что? Груз прибыл из Чечни? Но ящики явно не военного образца.

– Нам никто не запрещал покидать помещение. Пойдем погуляем.

Мы вышли довольно стремительно для простых любопытствующих. Старались успеть посмотреть. Но, миновав крыльцо, пошли вразвалочку. Подошли к офицеру и Марии. Они разговаривали между собой по-чеченски, хотя у офицера лицо откровенно славянское.

Я достал сигарету и стал разминать между пальцев. Как раз выгружали самый маленький ящик.

– Осторожнее с этим... – предупредил водитель, командующий разгрузкой.

– Не курить! – прикрикнул на меня офицер.

Что мне и следовало узнать!

– Помощь нужна? – спросил я.

Мария отрицательно покачала головой и повела офицера к корпусу, где расположился Муса. Сам одноногий на улице не показывался. Не видно было ни Халила, ни Исмаила.

Мы подошли к водителю.

– Долго ехать пришлось? – спокойно спросил подполковник. Он правильно выбрал объект. Водителя никто не успел предупредить.

– Ночь, – ответил тот спокойно.

Значит, груз не из Чечни. Но в том, что груз взрывоопасный, сомневаться не приходилось. Должно быть, взрывчатка. А в маленьком ящике детонаторы. Именно при появлении маленького ящика офицер прикрикнул на меня.

Но объект? Какой же они выбрали объект? Его собираются взрывать или угрожать взрывом? Следовательно, судя по количеству взрывчатки – несколько сот килограммов, – объект должен быть достаточно объемным.

Сарай закрыли. Машина осталась на месте. Один из «лопухов» повел водителя туда же, куда ушел и офицер с Марией. Водитель захватил с собой большую сумку. Значит, они не просто доставили груз, они приехали принимать участие в операции.

Мы отошли в сторону. Я закурил.

– Ночь ехали, – сказал Леня. – Если бы из Екатеринбурга – это для «КамАЗа» три часа дороги. Из Кургана пять часов. Ночь – это из Уфы. Точно. Не этот ли офицер разговаривал со мной оттуда по телефону? Хотя едва ли, у того был акцент, а этот, подонок, похоже, из наших. Таких бы одной рукой передушил.

– Не перевозбудись, – посоветовал я. – Давление поднимется. Меня очень радует, что мы остались здесь и будем принимать участие в операции. По крайней мере, будет кому повлиять на ее исход. Если бы нас отправили, было бы гораздо хуже.

– Это да... – согласился Проханов.

– Но не слишком ли мы быстро согласились? Она ничего не заподозрит?

– У меня тоже есть сомнения. Может, поломаем комедию?

– Пошли...

Мы двинулись к корпусу, который я про себя уже прозвал «штабным». Нас, должно быть, увидели из окна и не захотели впускать. На крыльцо вышла Мария. Серьезная и даже слегка злая.

– Есть вопросы? – спросила коротко.

– Есть, – точно так же коротко ответил я. Даже зло ответил. Хоть Леня сейчас и старше меня по званию, но, когда мы служили вместе, у него было на звездочку меньше. И мое былое старшинство сейчас сохранилось, поэтому как-то само собой произошло, что инициативу в руки взял я.

Должно быть, за нами и раньше наблюдали. Обратили внимание, что мы разговаривали с водителем. И между собой что-то обсуждали. Это могло показаться подозрительным.

– Слушаю.

Она даже с крыльца не спустилась. Стоит, как генерал перед новобранцами.

– Как погода в Уфе?

– Говорят, хорошая погода.

– Взрывчатки много. Что-то серьезное будем взрывать?

– Я же сказала, что вы узнаете все подробности в свое время. – Гаврош, давай договоримся сразу. – Я сделал длительную паузу, подчеркивая важность момента. – Да, мы подписали договор. Да, мы согласились принять участие в боевых действиях. Но мы согласились на боевые действия в районе Чечни против армии, а не против мирных жителей своего же города. В этом существенная разница. Война идет в Чечне...

– Вы же считаете, что Ичкерия – территория России. Значит, война идет в России...

– Это казуистика. Давай говорить прямо.

– Давайте говорить прямо. Я уже объясняла вам, что мы должны сделать. Объект будет только заминирован. Под угрозой взрыва будут поставлены условия правительству России. Самого взрыва быть не должно, если правительство пойдет на уступки. Если не пойдет, то... На все воля Аллаха, как говорят мои друзья.

Мы с подполковником переглянулись. Долгим взглядом, словно спрашивали друг у друга согласия.

– Ты можешь дать слово, что взрыва не будет?

– Если согласится правительство и если не будет штурма. А его не будет...

– Ты уверена?

– Для гарантии мы возьмем заложников. При штурме они погибнут первыми.

– Басаев предпочитал брать в заложники больных в больнице...

– Нет, мы более гуманные. Мы просто захватим рейсовый автобус. В определенный час этот автобус должен быть набит битком. Об этом позаботится Исмаил.

– Так ты даешь слово?

– Вот упрямец. – Она даже обозлилась. – Я же сказала, что даю слово, если не будет штурма. Или, – посмотрела на нас, сузив глаза, – попытки штурма изнутри. Только я сразу предупреждаю, что штурм изнутри ничего не даст. Мы это предусмотрели и приняли меры.

– Изнутри? – переспросил Леня, якобы не понимая, о чем речь.

– Если вы не пойдете на попятную, в надежде откупиться этим от властей. Управление взрывным устройством, предупреждаю сразу, будет совсем в другом месте. Все. Мне некогда. Я дала вам слово.

– Мы вынуждены верить... – сказал я довольно хмуро и без энтузиазма.

Она пошла в корпус, прямая, как палка, и напряженная, но на пороге обернулась.

– Кстати, майор, – обратилась ко мне, – ты случайно не умеешь летать на вертолете?

– Летать мы все умеем, только некоторые, кто плохо переносят полеты, при этом сильно блюют...

– Управлять вертолетом, – поправилась Мария.

– На том же уровне, на каком медведь в цирке катается на мотоцикле. Знаю только, какой рычаг для чего предназначен.

– На гражданских вертолетах не рычаги, а штурвал.

– Значит, знаю еще меньше.

– Но в экстремальных обстоятельствах?.. – Она настаивала, и я понял, что это один из возможных путей для меня – путей к осуществлению моей цели.

– Думаю, что смогу. Несколько раз мне доводилось побаловаться, но, правда, под контролем пилота.

– Это хорошо. Если ты так думаешь, то ты сможешь. Я на тебя надеюсь.