Глава десятая
1
Обзавестись сотовым телефоном я все же успел. Вот только не успел оплатить абонентную плату, и потому мой номер еще не подключили. Но все же саму новенькую трубку, придя домой, я положил на стол – на самое видное место, чтобы время от времени посматривать на нее и тешить свое самолюбие.
И одновременно набрал литературы по компьютерам, чтобы завтра прийти в фирму к Осоченко теоретически чуть более подкованным. На изучение и понимание я рассчитывал потратить весь вечер и часть ночи. Но моим благим намерениям не суждено было осуществиться. Позвонил Лоскутков. Как всегда, не вовремя. Иначе он не умеет. И все еще из управления. С такой челюстью на глаза жене показаться боится?
– Привет, майор, – он не сказал, а простонал в трубку, по мере произнесения фразы делая чуть ли не актерские паузы между словами, хотя и вынужденные.
А я человек от природы не злой, тем более, хорошо знаю, что такое сломанная челюсть – мне самому однажды в Афгане автоматным прикладом стукнули с таким же результатом. И я не стал очень сильно смеяться над чужой бедой.
– Страдаешь? – насколько сумел, спросил сочувственно.
– Обидно, понимаешь… – прошипел он.
– Понимаю. Надо было лучше тренироваться на допросах, – все же не удержался я и съехидничал, хорошо зная, какими последствиями для подследственных оборачиваются такие тренировки. – Что про твоего боевика-домушника слышно?
– Про Пашу? На него по всему городу облава идет. Только есть у нас сведения, что парень сорваться решил. Не желает никак дать мне возможность реванша. Он звонил своему, как мне думается, компаньону-наводчику Лангару, сказал, что через пару часов уезжает из города. Наш шеф распорядился его поймать. Никуда Гальцев не денется. Все пути из города перекрыты.
Попробовали бы они меня таким методом захватить. Да и не только меня, а любого хоть чуть-чуть хладнокровного и думающего человека. Все их способы годятся только для того, чтобы попутно поймать несколько балбесов с оружием, несколько дураков с наркотой и несколько пьяных, которые так давно в розыске числятся, что активно искать их уже перестали. А чтобы сумели в результате подобной операции задержать именно того имярека, на которого охоту и устраивали, – такого я не помню.
– А он пешком уйдет. Через городской бор. Не думаю, чтобы он Лешего испугался.
– Везде же – посты!
– Ну-ну, посмотрим…
– Подожди минутку, – трубка стукнулась о стол. Кто-то пришел к майору. Слышались отдельные слова разговора, но саму суть уловить было невозможно.
Опять трубка застучала:
– Вот так дела обстоят. Только что Гальцев во второй раз позвонил Лангару. Опять засекли район. Первый раз – откуда-то от почтамта, второй раз – тоже недалеко, только на три квартала отошел по тихим улочкам. Сейчас все там прочистят и возьмут.
– Если возьмут, сообщи. А если он и ехать никуда не собирается? А если он уже где-то залег отсыпаться?
– Нам все его адреса знакомы. Некуда ему пойти. К тому же сам Лангар Пашу предупредил, что к нему имеет претензии Хозяинов. А это значит, что в любом притоне Пашу Хозяинову сдадут.
Я насмешливо пожал плечами и даже пожалел, что Лоскутков моей мимики не видит. Она бы ясно показала ему все мои сомнения.
– А знаешь, куда пошел бы на его месте я?
– К тебе домой.
– Не-а… Ему собственная челюсть еще дорога. Я бы на его месте отправился ночевать на квартиру Чанышевых. Туда, где вы его уже искать не будете.
– Ну, ты даешь… – майор сказал так, что у меня создалось ясное впечатление – от возмущения он даже про боль забыл. Возможно даже, что беззвучно рассмеялся.
Мой взгляд в это время упал на трубку сотового телефона, красующуюся на столе. Я представил себя разговаривающим именно через эту трубку, после этого представил себя очень умным и сидящим за компьютером, как и полагается всем умным частным сыщикам. И, следовательно, сразу вспомнил о благом намерении засесть за учебники, чтобы не выглядеть болваном перед компьютерщиками настоящими. Лоскутков моему намерению явно мешал.
– Ты звонишь мне, чтобы рассказать о том, как мечтаешь поймать Пашу Гальцева? – спросил я, дабы придать разговору более конкретное направление.
– Нет. Я как раз хотел тебе рассказать, что Хозяинов имеет на Пашу зуб. Кроме того, Хозяинов занимается предвыборной кампанией своего генерального директора и, кстати, старого товарища. Следовательно, если твоя версия верна и Чанышев в самом деле как-то был связан с выборами, то работал он на Хозяинова. А версия твоя верна. В этом я имел удовольствие убедиться. Хотя вся она и не вяжется с розыском Лешего, я вынужден заниматься ею достаточно плотно.
– Я-то знал, что моя версия верна. Но каким образом ты в этом убедился?
– Допросили задержанных. Они работают в предвыборном штабе другого кандидата в депутаты – конкурента Хозяинова. И Чанышев вытащил через сеть какие-то данные с их компьютера. Естественно предположить, что сделал он это по заданию самого Хозяинова. Кроме того, тот «Мерседес-280», которым ты сильно интересовался, принадлежит тоже человеку из окружения Хозяинова. Избави меня боже рекомендовать тебе заняться плотнее этим не слишком хорошим человеком, но путь здесь прослеживается. Хотя это и не мой путь в нашем с тобой деле.
– Очень мудрено объясняешь. Должно быть, это последствия травмы.
– Возможно. Но меня интересует Чанышев как связующее звено с Лешим. Это я и пытаюсь раскопать. А ты копай остальное.
– Короче, ты списываешь на меня честь поимки убийцы. Что ж, я согласен…
– И запросишь дополнительную плату?
Сломанная челюсть не мешает менту ехидничать. Он помнит, как несколько месяцев назад при аналогичных обстоятельствах в другом деле я заставил управление ФСБ оплатить мне работу. Лоскутков тогда, похоже, сильно завидовал, если до сих пор помнит о таком пустяке.
– Нет, мне эту работу уже оплатили.
– Твой Осоченко в состоянии много заплатить?
– Осоченко оплатил параллельную работу. А поиск убийцы оплачен другими людьми.
– Кто еще? – не выдержал Лоскутков и сорвался на свой обычный злобный тон. Что с него возьмешь… Мент, он и в Африке – мент.
– Хозяинов.
Признаться, я испугался, что страсть к эффектам довела меня до весьма нехорошего поступка. Лоскутков молчал так долго, что я начал опасаться – не проглотил ли он травмированную часть своего тела? Или хотя бы язык?
– Я сейчас приеду. Расскажешь…
– Нечего рассказывать. Просто побывал здесь некто по имени Вениамин Вениаминович, разлюбезный человек, и нанял меня.
– И ты согласился?
– Согласился.
– Работать на мафию?
– Искать убийцу.
Перед тем, как в трубке раздались короткие гудки, мне послышался настоящий дикий зубовный скрежет. Но, должно быть, это были помехи на линии, потому что Лоскутков после встречи с Пашей Гальцевым на такое уже не способен.
И, тем не менее, я слегка обиделся. Не люблю, когда люди так невежливо прерывают со мной беседу. Что ж, я сумею отомстить. Я специально куплю комковой грубый сахар и приглашу Лоскуткова пить чай вприкуску. Пусть погрызет. Если зубами скрежетать может, то и с сахаром, наверное, справится.
2
После случая в городском бору Леший ненадолго успокоился. То есть не совсем успокоился – он нервничал и всего боялся несколько недель. Боялся на улицах, что его узнают. Боялся – вдруг вспомнят, что видели его раньше, и где видели, и потому легко найдут. Понимал при этом, что страхи большей частью надуманные – и, тем не менее, от понимания легче не становилось.
Успокоился он в другом. Его уже не манили так настойчиво и властно горячие целующиеся губы. Он уже не вспоминал о девушке, избитой в подъезде, с желанием повторения пережитого. И та толстушка с коляской стала теперь казаться отвратительной. Ее рыбьи мутные глаза казались кошмаром, и Леший не понимал, как мог он польститься на такую. Он – некрасив, а она – просто уродлива в своем испуганном крике. И только от отчаяния и безысходности мог он на такую позариться.
Время шло в страхе, он жил, как в густом болотном тумане по осени, не зная, куда идет дальше, но никто не узнавал его, никто не спешил обвинить во всех смертных грехах. И Леший начинал понемногу успокаиваться в этих назойливых и неуправляемых страхах. Но одновременно с этим снова стало призывно-маняще нарастать воспоминание о горячих губах. Это происходило так, словно один кошмар сменялся другим. И вообще они словно были двумя сторонами одной медали. Если ему не хотелось повторения пережитого, значит, он боялся; если он не боялся, то ему хотелось повторения.
Этот период совпал с весенней сессией. И потому каждый экзамен давался Лешему с превеликим трудом. Сессия прошла; примерно одновременно, но вне зависимости от нее, ушли и страхи. А зов горячих губ стал настойчивее. Стал почти нестерпимым.
По окончании сессии, перед каникулами, в общежитии устраивался большой вечер. В актовом зале были танцы, потом все разбрелись по этажам, по комнатам. Здесь уже держались не учебными группами, как в аудиториях, а компаниями – кто с кем рядом жил, кто с кем дружил, а кто и случайно пристроился. Составлялись столы, выставлялось много выпивки и мало закуски. Леший был там и вместе с другими оказался в одной из комнат – то ли кто-то позвал его, то ли он сам разговаривал и, не заметив того, пошел, но, как всегда, чувствовал себя среди людей одиноким. Он почти ничего не пил, потому что не любил пьяных и сам ни разу в жизни допьяна не напивался.
Рядом с ним, на продавленной и скрипучей кровати сидела девушка с параллельного потока. Случайно рядом оказалась. Шумная, шебутная, заводная. Она пила за двоих, не выпускала изо рта сигарету, говорила со всеми сразу, в том числе и с Лешим. И все время толкала его сильным локтем в ребра. Больно толкала, но он терпел. Даже это казалось общением, и он ему радовался.
Музыка мешала расслышать слова. Громкая музыка, ритмическая. Дома мать любила слушать исключительно классику, и к классике Леший больше привык. Она успокаивала, и даже в самые тяжелые минуты жизни отвлекала от болезненных мыслей. А эта музыка бесила, будоражила. Вызывала в нем прилив тех желаний, что мучили его постоянно.
Словно бы нечаянно он посмотрел на губы шумной соседки. Они были полные и зовущие. Так откровенно зовущие каждого, что он с трудом удержался, чтобы не пододвинуться к ней ближе. И, наверное, ее губы тоже горячие? Помада почти стерлась, но Леший хорошо помнил, что губы той девушки из подъезда были вообще без помады. И сейчас представил повторение длительного поцелуя, но с этими вот полными губами. Опять затрепетало что-то между грудью и животом. И он возненавидел всех сидящих здесь, всех шумящих, говорящих, кричащих, пьющих, курящих и закусывающих. Что они здесь делают? Почему не остаться в комнате двоим – ему и ей?
Вечер продолжался. В комнате было сильно накурено. Кто-то выходил в коридор. Кто-то возвращался. Постепенно стали расходиться, пока работал городской транспорт, желая успеть добраться до дома.
– Ты здесь живешь? – перекричала музыку соседка.
– Нет, – Леший отрицательно покачал головой. Перекричать группу «Scorpions» он не мог.
– Проводишь… – не спросила, а крикнула она утвердительно, уверенная, что он не откажется, и налила себе следующую рюмку.
Потом они стояли в длинном коридоре среди других таких же пьяных студентов. Все общежитие в этот вечер было пьяно. Они ушли уже во втором часу ночи, чтобы избежать уничтожающего взгляда дежурной вахтерши, которая не любит, когда ее будят. Дверь открыли сами и только сильно хлопнули ею, чтобы вахтерша проснулась и сообразила, что кто-то ушел. Но сказать «ушли» – значит сказать не совсем правильно. Леший просто вел соседку, даже тащил порой на себе. И долго пытался выяснить, где она живет. Она только рукой показывала:
– Там…
Но «там» – был городской сосновый бор. И Леший, в глубине души сам подумывающий, как увести ее именно туда, согласно повел. Она, хотя и была сильно пьяна, конечно, видела, куда они идут, но шла – более того, сама вела его, время от времени всматриваясь вперед и показывая:
– Туда… Дальше…
На улицах народа не было. Никто не видел их. Но Леший в городе стеснялся неизвестно чего или кого, – настолько привык к тому, что все его желания должны быть тайными, – и только поддерживал пьяную девушку под руку и за талию. За первыми деревьями он быстро осмелел, прижал ее к стволу большой и старой, на краю поляны стоящей сосны, и хотел поцеловать. Она засмеялась, обняла его за шею, просто повисла на нем, но лицо отвернула, целоваться не стала. Леший не понял, что это ее игра, начал сердиться и закипать. Он сильнее сжал девушку в объятиях, и она подогнула ноги, начала падать. Она была с него ростом, крепкая и тяжелая. И они упали вместе на траву, на острые и колючие прошлогодние шишки. Одна шишка противно врезалась Лешему в колено, он чувствовал даже боль, но почему-то передвинуть колено не решался, словно это движение могло все начавшееся прекратить. Прекратить все то, к чему он столько и с такими страданиями стремился.
Он долго не мог одной рукой расстегнуть ремень у нее на джинсах, потом мучился с замком-»молнией» и оторвал язычок. А она смеялась. Ничего не говорила и смеялась. Пьяно, глупо смеялась. А он торопился. Когда, наконец, сумел стянуть джинсы вместе с плавками под колени, то лег на нее и увидел повернувшиеся наконец-то к нему губы. Увидел их близко-близко.
Наконец-то…
Он понял, что поцелуй в горячие губы для него – гораздо важнее всего остального. Пусть ничего больше не будет, пусть будет только поцелуй. И он с жадностью изголодавшегося зверя прильнул к ее губам…
От нее противно пахло спиртным, а губы были почти ледяными и жесткими, совершенно не отвечающими на его поцелуй. Это были совсем не те губы, которые так звали его, которых он так страстно желал и ждал. Они были привычно-равнодушными и совсем его не привлекающими. Это были не «его» губы. Лешего опять обманули.
И он вдруг почувствовал, что ничего больше не может. Тело его, мужская сущность ничего не хочет. Было стыдно перед ней, было обидно за себя, но он понял, что жаждал не этого.
Опустевшее и похолодевшее вдруг нутро дернулось в груди, сдавило горло, и он заплакал. А она расцепила жадные руки, не понимая, что происходит, пыталась на него посмотреть, потом сунула руку в его расстегнутые штаны и резко оттолкнула Лешего:
– Козел ты… А еще все говорят: «Мальчик…» Сразу бы и сказал, что импотент…
И голос у нее был совсем пьяный, и сама она была совсем пьяная. А Леший был трезвый. Он понял вдруг, что о нем говорят, понял, что она специально подсела к нему в той комнате. И самое главное, что теперь она всем расскажет, что произошло. И над ним будут смеяться. Будут зло смеяться! Гораздо злее, чем смеялись раньше, когда сами же его отталкивали и таким делали.
Полулежа она подтянула сначала плавки, потом – джинсы, поднялась на колени и, раскачиваясь, стала застегивать замок-»молнию».
– Козел… – сказала еще раз. – Замок мне сломал… Замок-то зачем, если не можешь?
Где-то гром загрохотал. Возможно, на самом деле в другом районе города шла весенняя гроза. Возможно, что гром грохотал в голове Лешего. Он девушку не слышал. У него опять, в унисон с громом, произошла вспышка перед глазами, и рука вдруг сама собой скользнула в карман, достала нож. Большой палец непроизвольно надавил на кнопку, а рука устремилась вперед, чтобы оборвать ее злые слова, чтобы она никому больше не сказала этих слов.
Чтобы над ним не смеялись…
Потом он привычно уже убежал. Но теперь не так испуганно. Теперь он знал, куда следует бежать. Не домой, предварительно попетляв по городу, а через весь бор – к реке. Вся ветровка у Лешего была забрызгана кровью; обе руки – даже та, которая ножа не касалась, – тоже были в крови. Он бежал и думал о том, что теперь она никому ничего не скажет. Он на куски ее изрезал. Он поступил как маньяк, хотя, конечно же, он не маньяк. И пусть ищут маньяка, психически больного человека. Пусть.
Главное – она никому ничего уже не скажет…
Главное – над ним не будут смеяться…
3
Я слышал от кого-то, что после тридцати лет осваивать компьютер уже бесполезно. Мозги не те, не так воспринимается информация, а скорее всего, человек к этому возрасту мыслит уже иными категориями, привычными, а компьютер ломает стереотипы и выводит разум на качественно иной уровень, выбрасывая из привычного хода мыслительного процесса целые звенья.
Но это все, мне кажется, относится к желанию человека стать хакером. Да, в шестнадцать лет хакером стать проще. Но я себе такую задачу не ставлю. Мне надо создать хорошую базу данных и, по возможности, перекачать себе как можно больше файлов из архива Левы Иванова. А если получится, то и из милицейского архива. А уж если совсем повезет, то и из архива ФСБ. Для этого надо будет подлизаться к «одноглазому» лейтенанту Славе и к «фээсбэшнику» майору Асафьеву.
Я взял в руки сразу все книги, которые приобрел сегодня. Стопка получилась увесистая. С какой начинать? В принципе, самые азы я знаю. Поэтому простейшие мне могут понадобиться только позже, когда начну работать и возникнут вопросы. Лучше бы выбрать что-то чисто пользовательское, без углубления в теорию.
Я перелистывал книги. И откладывал их по очереди на стол. Когда отложил все и понял, что разные авторы говорят об одном и том же совсем одинаково, взгляд мой упал на трубку сотового телефона. Я взял ее в руки, нажал кнопку открывания крышки и небрежным жестом поднес к уху. Это называется – «потренировался». Чтобы никому не показывать, как я рад собственному приобретению и еще больше – собственной хитрости. Ведь самого Леву Иванова вокруг пальца обвел! Хорошо бы еще и перед зеркалом пару раз повторить, отработать привычность и небрежность движений.
Я встал, еще раз посмотрел на трубку и увидел клавишу, значения которой еще не знал. Коробка лежала на тумбочке около телевизора. Инструкции в коробке не оказалось. Тут я вспомнил, что инструкцию и паспорт – после того, как мне поставили печать в гарантийный талон – я оставил в кармане куртки. Вышел в прихожую, залез в карман. Инструкция была там. И еще там – какая-то связка ключей. Я сначала и не понял, откуда взялась эта связка. Потом вспомнил.
Майор Лоскутков проявил поразительную тупость при открывании двери квартиры Чанышевых – если ключ не входил в скважину, мент все равно надеялся его туда воткнуть, и мне пришлось взять функцию «ключника» на себя. А потом непроизвольным жестом я положил ключи в карман. Кажется, Лоскутков куда-то отошел.
С сожалением я отложил трубку сотового телефона и взялся за трубку обычного. Всегда малоинтересно возвращаться от ракетной установки к каменному топору. Это я, как отставной военный, могу сказать твердо, и прошу мне поверить. Набрал номер.
По скорости, с которой взяли трубку, я предположил, что моего звонка трепетно ждали.
– Майор Лоскутков. Слушаю.
– Ты еще работаешь?
– Я круглые сутки работаю, в отличие от некоторых купленных мафией частных сыщиков.
– А Пашу Гальцева ты не поймал еще?
– Пашу Гальцева в настоящее время ловит вся милиция России. И обязательно поймает.
Он разговорился. Или ему дежурный фельдшер вкатил укол анальгетика в язык? Тогда, следуя логике аналогизма, лейтенанту Славе следует ставить такой же укол прямо в глаз.
– А моему совету последовать не собираешься?
– Это которому?
– Навестить квартиру Чанышева.
– Слушай, – я представил, как он поморщился – не от боли, а от пренебрежения к такому дилетанту, как частный сыщик, – не мешай работать…
– Ладно. Значит, ключи тебе сейчас не нужны?
– Какие еще ключи?
– От квартиры Чанышева…
Минуту он соображал. Долго менты думают. Я так и не дождался реакции, и сам сказал:
– Когда ты в упор замочную скважину рассмотреть не смог, дверь открывал я. И положил ключи по привычке в карман. Понял?
– А-а… Нет. Сейчас не нужны. Для порядка, завтра прямо с утра занеси.
– Прямо с утра я сильно занят. Честное слово, я не ломаюсь перед тобой. Вот если попозже…
– Ладно. Больше ничего нет? А то у меня допрос идет.
– С кем беседуешь?
– Еще один кандидат в Лешие.
– Ну и беседуй… – рявкнул я и бросил трубку точно так же, как недавно бросил ее Лоскутков. Пусть что хочет, то и думает о моем поступке. Не все же мне одному переживать от непонимания ситуации.
Я снова принялся за книги, забыв про сотовый телефон. А то время идет, и я не успеваю подготовиться как следует. Теперь уже не стал выбирать. Закрыл глаза и вытащил книгу из середины. И стал читать. Глаза, правда, при чтении уже открыл. То, что касалось аппаратных средств компьютера, я пропустил, потому что примерно знаю составляющие подобной техники. Выискивал главы, которые касались меня как пользователя. И так, с книгой в руках, усвоив совсем немногое и очень многое не усвоив, я начал засыпать. Пришлось книгу отложить и лечь в постель.
Но проснулся я, когда в квартире еще было темно и тихо. Ни звука не доносилось с улицы. Похоже, была глубокая ночь. Обычно сплю я крепко. Сейчас что-то словно толкнуло. Это не было присутствием посторонних в квартире, как подумалось сначала. Но что? Я протянул руку и взял с тумбочки «Командирские» часы с фосфоресцирующей стрелкой. Еще только десять минут второго. А голова совсем ясная, словно целую ночь проспал. Свой организм я хорошо знаю и не замечал за собой никогда склонности к психозам или чему-то их заменяющему. Тогда в чем дело?
И тут я понял, что разбудило меня…
Я взялся за телефон. Опять – за старый, к сожалению. Служба «09» долго не отвечала. Там девчушки тоже любят ночами спать. Даже и за рабочим столом. Наконец ответили.
– Квартира Чанышева по улице Цвиллинга, пожалуйста… – попросил я.
Мне очень быстро назвали номер, словно всех абонентов города вышеупомянутая служба помнит наизусть.
А я наизусть помню эту квартиру. Для спанья там приспособлен только лишь диван. Раскладывается, и спать удобно. Если только не предпочитаешь подремывать в кресле. Но это, как я понимаю обитательницу сего жилья, случалось только после наркотической дозы. Рядом с диваном – тумбочка. Точно такая же, как у меня. И там стоит телефонный аппарат, параллельный аппарату в другой комнате. Тот, второй, подсоединен к линии через компьютер. Сейчас компьютер увезли в ментовку, следовательно, второй аппарат может быть отключен. Но это не столь важно. Важно, чтобы работал первый. Лоскутков днем звонил со второго. Первый еще не проверен. Но если наудачу?
И я набрал номер. Долго слушал длинные гудки. Потом трубку сняли и тут же положили на рычаги. Кто-то не пожелал в такое время разговаривать с незнакомым мужчиной. Я набрал номер снова. Теперь ответили быстро.
– Да… – сонный, слегка хрипловатый голос. А мне определенно нравится его наглость. Я узнал голос.
– Привет, Паша!
– Привет. Кто это? – сначала он не сообразил спросонья. Нет у домушника моей тренированной привычки просыпаться с ясной головой. Но через пару секунд ситуация до парня дошла полностью. – Какого черта?..
И в голосе уже послышалась обеспокоенность потревоженного травлей зверя.
– Привет, говорю, Паша!
– Кто это?
– Меня зовут Сергей Иванович. Фамилия моя Толстов. Я работаю…
– Ты? – Он даже засмеялся в трубку. – Как ты меня нашел, сыщик?
– Вычислил. Если тебя по всему городу ловят, то ты спрячешься в самом безопасном месте.
– Ну, даешь… – он присвистнул. – Ты что, бывший «тихушник»? Хорошая школа…
– Нет. С «тихушниками» я тоже не дружил. Я отставной майор спецназа ГРУ. У нас школа была получше.
Он присвистнул снова.
– И что ты хочешь? Предупреждаешь, чтобы я не оказывал сопротивления, когда меня будут брать?
– А тебя уже приехали брать?
– Тебе лучше знать.
– Я, признаюсь, вечером еще предположил в разговоре с ведущим это дело опером, что ты будешь ночевать там. Меня засмеяли. Ну, это их дело. Меня другое интересует. И я решил тебе позвонить. Ты можешь со мной поговорить откровенно?
– Ты вроде мужик нормальный. Давай попробуем, если только ты время не тянешь и ментов уже не прислал.
– Я согласен с тобой в том, что я мужик нормальный, – вот и дожил, что «тащусь» от комплиментов уголовника.
– Ну, лады… Чего тебе надо?
– Откровенно мне можешь сказать – Валентина Чанышева убил не ты?
– Это могу три раза сказать. Не я. Не я. Не я.
– Верю. Я и не думал на тебя. Просто спросил для порядка. А не можешь сказать – кто?
– По моим данным, как и по данным ментов, – жена.
– Понятно. А что ты в этой квартире делал?
– Что делает домушник в чужой квартире?
– Об этом я могу только догадываться, поскольку домушником никогда не был. Но шел ты туда не по собственной инициативе. Так ведь?
– Так. Мне заказ дали.
– Кто?
Трубка долго молчала с ответом.
– Ты брал перед заказчиком какие-то обязательства? – неназойливо подсказал я вариант поведения.
– Вообще-то, нет. Потом, эти два парня и так у вас. Которые со мной были…
– Они заказывали? И сами «пошли на дело»? Я вроде бы не совсем дурак, но не понимаю расклада.
– Основной заказчик – некто Юрий Юрьевич. Начальник предвыборного штаба одного известного кандидата в депутаты. Двести килограммов жира и очень мало ума. А эти двое – так… Шавки…
– Они такими себя и показали.
– Раскололись?
– Не выходя из квартиры.
– Оба?
– Один.
– Кто? «Бегемот»?
– «Бегемот» – это который «бульдозер»?
Паша хохотнул. Ему разговор нравился. Мне – тоже. Характерами мы с ним быстро сошлись.
– «Бульдозер». Так он, что ли?
– Нет. Второй.
– «Козел»?
Я вспомнил острые уши того, которого почесал затылком о косяк, и удивился точной характеристике домушника. Скажет, и уже не спутаешь с другим.
– Он самый.
– Вот уж не ожидал. Он держался так, будто весь мир презирает. А меня – особенно.
– Это бывший мент.
– Тогда понятно.
– Майор, которому ты челюсть сломал, обещал посадить его в камеру к серьезным ребятам и предупредить их. Серьезные ребята как относятся к ментам? Тебе объяснять, думаю, не надо.
– «Опустят» в первый же час.
– Вот этого он и испугался.
– Что с него возьмешь? Мент, он и есть мент. А ты, насколько я понял, один обоих парней уложил?
– Уложил.
– Молодец, уважаю.
– Ты сам, насколько я понял, обоих ментов уложил. Тоже уважаю. Вот только тяжелые телесные повреждения… Перелом челюсти… За это могут статью добавить.
– А что мне еще делать было против пистолета? Можно было только отключать. Что и было выполнено.
– Хорошо. Следующий вопрос. Что связывало твоего Юрия Юрьевича с убитым?
– Ничего не связывало. Насколько я понял, он у них через Сеть какие-то данные уволок и засветился. Они его вычислили почти сразу. Утром вышли на меня и послали. А тут и сообщение пришло, что клиент – в морге. Посоветовались, решили сработать на скорости, пока никто не опомнился. Велели мне с компьютера винчестер снять. И тогда я на тебя напоролся.
– Рядом с домом в «БМВ» твои ребята сидели?
– Страховка.
– А «Мерседес-280» рядом?
– Не знаю.
– Знать, Паша, надо. Эта машина работает на Хозяинова. И он очень недоволен тобой. Дал приказ по всем притонам тебя отлавливать. Одновременно с ментами. Так что ты правильный выбор ночлежки сделал. Как с Хозяиновым себя вести собираешься?
– Не знаю еще.
– Позвони ему лучше сам. Узнай, что и почем.
– Ладно. Подумаю. Но не уверен, что мы договоримся. Я хозяев над собой не терплю.
– Да, еще вопрос. По твоей профессии. Ты хоть что-нибудь «снял» с этой квартиры?
– Порожняк тут…
– Хозяин был очень богат.
– Значит, дома ничего не хранил. Иначе я нашел бы.
– У меня все. Можешь продолжать спать. Только уходи пораньше. Чем черт не шутит…
– Ты меня не сдашь?
– Слово офицера. Дрыхни спокойно, только не храпи. Там стены тонкие, соседи могут услышать.
– Менты – тоже офицеры, сыщик. Так что для меня это – не гарантия.
– Но они не офицеры спецназа ГРУ.
– Ладно. Верю…
И Паша положил трубку.
Я тоже лег. Естественно, завтра я не премину сказать Лоскуткову, что ночью беседовал с Гальцевым. Пусть зубами поскрипит – делать это долго ему сломанная челюсть не позволит. Но сдавать парня я, как и обещал, не буду. Кто-то из древних греков сказал: «Платон – мне друг, но истина – дороже». А мне дороже мое слово. А друга в утешение я очень сладким чаем напою.
С такими благими мыслями я уснул и в очередной раз проснулся от телефонного звонка. По привычке посмотрел на часы. Пять. Экстраординарный должен быть случай, чтобы меня в такое время будили.
– Алло. Слушаю.
– Извини, отставной майор, что разбудил…
Голос Паши Гальцева.
– Что-то случилось? Как ты мой телефон нашел?
– У меня и телефон, и адрес есть. Против сыщиков, которые «частники», я ничего не имею. А когда встретился с тобой в первый раз, здесь, в подъезде, подумал, что ты – мент. Мысль мне в голову пришла – к менту на квартиру наведаться, когда его дома не будет. Да, видно, не судьба…
– Что тебе не спится?
– А тут парень какой-то пришел в гости. Как к себе домой, без стеснения.
– В это время? Кто такой? Где он?
– Здесь лежит. Рядом с моим диваном. Ножом сильно размахивал, а я это люблю не больше, чем когда пистолетом машут. Та же история. Я уже ухожу, парня этого, если веревку найду, свяжу, чтобы не смотался.
– Тоже домушник? Не любишь конкурентов?
– Нет. Этот не из блатных. Этот своим ключом открыл. Могу поспорить, он отмычку в руках ни разу не держал.
– Я еду.
– Меня уже здесь не будет, не застанешь. Ну, даст бог, свидимся. Бывай здоров, «частник»…
– Удачи тебе, Паша. Не попадись майору Лоскуткову. Он – злопамятный, хоть и мой друг.
Я положил трубку, быстро оделся, плеснул в лицо пару горстей воды из-под крана и помчался чуть ли не вприпрыжку на стоянку, где оставил машину.
Кто мог прийти туда? Если не из блатных, то или кто-то из заказчиков, имеющий непосредственное отношение к убийству, или сам убийца. Что-то хотел, скорее всего, забрать. Компьютер? Он мог не знать, что менты уже увезли его и, наверное, всю сегодняшнюю ночь осваивают новые для себя игры.
Честно говоря, неплохо было бы и Пашу на месте застать. Всегда приятно побеседовать с толковым и знающим свое дело человеком. Машину я оставил за углом, чтобы не привлекать ненужного внимания. Рядом с другой такой же «старушкой». Вошел в подъезд почти неслышно – громыхать лифтом, естественно, не стал. Но дверь квартиры Чанышевых оказалась открытой. Я едва-едва толкнул ее, не открывая совсем, только чтобы убедиться – путь свободен, и мне не надо пользоваться ключами. Потом вывернул на лестничной площадке лампочку – свет выдал бы меня. Кроме того, следовало привыкнуть к темноте, к которой привык уже кто-то, находящийся внутри – не люблю давать противнику преимущество. На всякий случай достал пистолет, снял его с предохранителя и неслышной кошкой переступил порог. Скользящий шаг, еще один… Вот и тот самый пресловутый угол, из-за которого так удобно бить. При этом человек, получивший удар, вдобавок получает второй сзади – о косяк. В этом я имел возможность днем убедиться. Взгляд вправо, шаг вперед… Взгляд влево – туда, где я сам «приветливо» поджидал «козла». Тишина. Никого. И уже в комнате я включил свет. Рядом с диваном лежал со связанными руками и ногами один из моих заказчиков.
– Привет, – сказал я неназойливо. – Давно не виделись. Что вы так рано встаете? Сон плохой?