Глава двадцать седьмая

«Боинг-747» начал снижаться над аэропортом «Кеннеди»; Дженюари закрыла глаза. Она не могла смотреть на Нью-Йорк, зная, что Майк не встречает ее. И никогда не будет встречать.

Меньше чем через час после падения обломков самолета в Атлантический океан новость появилась на экранах нью-йоркских телевизоров, прервав программу. К счастью, Джордж Милфорд связался с Дженюари, находившейся в «Беверли Хиллз», прежде чем она узнала о несчастье из экстренного выпуска.

Происшедшее казалось нереальным. Когда Дженюари положила трубку, солнечные лучи по-прежнему проникали в номер. В соседней комнате стучала пишущая машинка Тома. Майк мертв… а мир живет своей жизнью.

Она спокойно выслушала рассказ Джорджа Милфорда об обстоятельствах трагедии. Молчанием отреагировала на соболезнования Дэвида. Должны ли они приехать за Дженюари и забрать ее? Заказать церковную службу? Должны ли?.. Где-то посреди этих вопросов она опустила трубку. Замерла, удивляясь тому, что птицы поют по-прежнему… и она еще дышит.

Дженюари не помнила, в какой момент она закричала. Девушка лишь знала, что она кричит и не может остановиться… Том держал ее в своих объятиях и умолял объяснить, в чем дело. Внезапно телефоны зазвонили во всех комнатах сразу; Том велел оператору никого с ним не соединять. Она поняла по его лицу, что он все знает… Солнце продолжало сиять, птицы заливались, человек обслуживал отдыхающих у бассейна.

Она помнила, что приехал добрый доктор Катлер; он сделал ей укол. Не такой, какой Дженюари делал доктор Альперт. После инъекции девушка перестала кричать. Все стихло… даже солнце светило менее ярко… Дженюари казалось, что она плывет…пение птиц доносилось как бы издалека. Дженюари заснула.

Проснувшись, она подумала, что ей все приснилось, что это был безумный кошмар. Но Том не печатал на пишущей машинке. Он сидел у кровати; когда она спросила его, сон ли это, он отвернулся.

Он весь вечер не выпускал ее из своих объятий. Она не плакала. Она боялась заплакать, чувствуя, что если это произойдет, она не сможет остановиться.

Сдерживая проявление эмоций, она как бы отказывалась признать реальность происшедшего.

Том, в конце концов, отключил все телефоны. Линда успела прорваться к ним. Она предложила приехать и забрать Дженюари в Нью-Йорк. Но такое же предложение сделали Джордж и Дэвид Милфорды. Дженюари не хотела, чтобы за ней приезжали. Том, взяв дело в свои руки, заказал билет на самолет авиакомпании «ТВА», вылетавший на следующий день в полдень. Телеграфировал Милфордам номер рейса и время прибытия. Отвез девушку в аэропорт и получил разрешение посадить ее в авиалайнер до появления других пассажиров. Оказавшись в переднем кресле огромного пустого самолета, Дженюари запаниковала.

— Полетим вместе, Том. Я не переживу этого одна.

— Ты не одна, — тихо сказал он. — Я всегда с тобой. Думай об этом постоянно. Джордж и Дэвид Милфорды встретят тебя в аэропорту.

— О, Том, я не хочу, чтобы все было так. Он заставил себя улыбнуться:

— Дело не только в наших желаниях… существует еще и необходимость. Назовем вещи своими именами, моя милая… я — женатый человек. Дэвид и его отец считают, что ты на самом деле пишешь обо мне статью. Мне неважно, что они думают — я забочусь о тебе. В «Кеннеди» тебя будут ждать репортеры.

— Репортеры? — удивилась девушка.

— Да… твой отец был в свое время весьма яркой фигурой, а Ди Милфорд Грейнджер относилась к числу богатейших женщин мира. Это новость, и публика безжалостна…

— Том…

Она сжала его руки.

— Пожалуйста, полетим вместе.

— Я бы этого хотел, детка. Но ничем не могу помочь. Мне бы пришлось прятаться в отеле, пока ты договаривалась бы обо всем. Мы не можем преподнести такой подарок прессе — дочь Майка Уэйна прилетает с любовником, чтобы заказать церковную службу. К тому же я выбился из своего графика. Киностудия торопит меня. Последнее время я был любовником в большей степени, чем писателем.

Она прижалась к нему. Том заверил девушку, что будет ждать ее.

— Звони мне… в любое время… когда захочешь… я здесь.

Самолет делал круг над «Кеннеди» в ожидании разрешения на посадку. Дженюари раскрыла сумочку, взяла вырезку из «Эстрады» и перечитала ее. Снова спросила себя — почему он послал заметку без сопроводительного текста? Потому что еще сердился? Но тогда он вовсе не стал бы отправлять ее. Таким способом он хотел сообщить, что у него все о'кей. Конечно! Господи, несомненно.

Самолет коснулся колесами посадочной полосы. Приземление было мягким. Пассажиры отстегнули ремни… поднялись с кресел, несмотря на просьбу стюардессы оставаться на своих местах до полной остановки самолета. Люди потянулись к ручной клади… в заднем салоне плакал ребенок… к авиалайнеру подъехал трап… стюардесса уже стояла у открытой двери… она с приветливой улыбкой на лице прощалась с пассажирами… благодарила их за то, что они пользуются услугами «ТВА». Дженюари вместе со всеми направилась к выходу. Невероятно — мир может гибнуть, а она функционирует как ни в чем ни бывало, делает обычные вещи. Четыре с половиной часа высидела в самолете… даже ела… теперь сходит по трапу с другими пассажирами. Она увидела фотографов, но Дженюари не приходило в голову, что они ждут именно ее, до тех пор пока вспышки не замелькали ей в лицо. Девушку окружили газетчики, но Дэвид и его отец прорвались через толпу и повели ее в отдельную комнату аэропорта; тем временем шофер занялся багажом девушки.

Потом она ехала по Нью-Йорку, как когда-то с Майком. Той же дорогой, мимо тех же павильонов, оставшихся от Всемирной ярмарки. Все было по-прежнему… только без Майка.

— …и поэтому мы считаем, что лучше всего… — говорил Джордж Милфорд.

— — Лучше всего. Что лучше всего? Дженюари посмотрела на мужчин.

— Тебе лучше всего остановиться в «Пьере», — ласковым голосом произнес Дэвид. — Утверждение завещания займет какое-то время. В конце концов, Зимний дворец, вилла в Марбелле и апартаменты в «Пьере» будут проданы, но сейчас ты можешь жить где угодно. Лучше всего тебе будет в «Пьере».

— Нет… у меня есть своя квартира.

— Но в «Пьере» тебе гарантировано уединение.

— Уединение?

— Боюсь, газетчики уймутся лишь через несколько дней, — пояснил Джордж Милфорд. — Понимаешь, когда новость долетела до Нью-Йорка, пресса стала пытать меня насчет наследства Ди. К сожалению, я, кажется, невольно проболтался о том, что ты получишь десять миллионов.

— Десять миллионов?

Дженюари поглядела на Милфордов.

— Ди оставила мне десять миллионов долларов? Почему? Мы с ней были едва знакомы. Джордж Милфорд улыбнулся:

— Она любила твоего отца. Я уверен, что Ди сделала это, чтобы порадовать Майка. Она говорила мне о том, как он тебя любит… поэтому тебе следует пожить в «Пьере». Твой отец хотел этого.

— Откуда вам известно, чего хотел мой отец? — спросила она. — Вы плохо знали его.

— Дженюари, я узнал Майка достаточно хорошо… под конец, — тихо произнес Дэвид. — Мы много беседовали в Палм-Бич во время того пасхального уик-энда, когда ты не прилетела к нам. Он выразил надежду, что мы, в конце концов, поженимся… я рассказал ему о своих чувствах к тебе. Он посоветовал мне набраться терпения и не форсировать события. Это его слова. Он ни в чем не хотел давить на тебя. Он страдал оттого, что ты жила в этой скромной квартире. Но не подавал виду. Скрыл от тебя разочарование, когда ты покинула «Пьер».

Она почувствовала, что по ее щекам текут слезы. Кивнула в полумраке.

— Хорошо, Дэвид… Я поживу в «Пьере».

В течение следующих четырех дней с помощью «либриума» и снотворного Дженюари функционировала, как заведенный механизм. За день до авиакатастрофы Альперт сделал ей укол. Его действие закончилось в Нью-Йорке. Душевная боль заглушала любые физические ощущения. Дженюари даже радовалась тому, что у нее раскалывается голова, саднит горло, ломит в костях, — такую боль она принимала, зная, что это временное явление. Но она не могла смириться с невероятной пустотой окружающего мира, в котором не было Майка.

Сэди преданно заботилась о девушке. Она тоже осиротела без Ди. Она, казалось, постоянно прислушивалась, не раздастся ли четкий приказ Ди. Сэди прожила с ней тридцать лет. Она испытывала потребность «присматривать» за кем-то и перенесла ее на Дженюари — подавала девушке пищу, которой та едва касалась, отвечала на звонки, отгоняя от Дженюари всех, кроме Милфордов, охраняя ее покой, точно великан-часовой… молчаливый, печальный, ждущий.

Дэвид сидел возле Дженюари во время церковной службы. Лицо девушки оставалось бесстрастным, она точно спала с открытыми глазами. Отец Дэвида сидел с другой стороны от Дженюари. А его мать занимала кресло рядом с мужем, сжимая пальцами платок. Она выглядела подобающе подавленной. Церковь была переполнена, присутствие верхушки света и знаменитостей привлекло сюда всю прессу. Международная элита была представлена членами королевских семей. Европейские друзья Ди наняли самолет, чтобы прилететь в Нью-Йорк. Многие известные деятели шоу-бизнеса, предвидя наплыв телеоператоров, внезапно сочли нужным отдать последний долг Майку. Но самую большую сенсацию произвело появление Карлы. Толпа любопытных зевак едва не прорвала полицейское оцепление, когда бывшая кинозвезда прибыла в церковь.

Дэвид не видел ее. Но он слышал доносящиеся с улицы крики поклонников — они произносили имя актрисы. Он знал, что она сидит где-то сзади, и не хотел сталкиваться с ней. После того мучительного вечера он заставил себя выбросить Карлу из головы. Он даже прибег для этого к самогипнозу. Вспоминая о ней, тотчас мысленно произносил: «Ненавижу». Затем думал о том, что вызывает отвращение у всех людей — о Гитлере, изнасиловании детей, нищете. И постепенно его мозг переключался на другие объекты. Он взял себе новых клиентов и дополнительную работу. Следил за тем, чтобы никогда не оставаться вечерами в одиночестве. Встречался поочередно с Ким и Валери, эффектной евразийкой. Узнав об авиакатастрофе, тотчас бросил всех и принялся «заботиться» о Дженюари и оказывать ей «моральную поддержку».

Отныне для него существует только одна девушка — Дженюари. Стройная, бледная, красивая наследница. Телеоператоры замучили ее, когда она подъехала к церкви. Растерявшись, девушка бросилась к нему. Она действительно была очаровательна. Прекрасная одинокая обладательница десяти миллионов. Он протянул руку и коснулся ее перчатки. Она подняла голову, и Дэвид изобразил на лице сочувствие и ободрение.

Церковная служба шла своим ходом. Дэвид знал, что церковь переполнена. Сзади люди стояли в три ряда. Кто-то сказал, что там находится губернатор. Где сидит Карла? Он удивился, осознав, что сегодня впервые позволил себе думать о ней. Попытался прогнать из головы мысли о Карле, но ему не удалось это сделать. Он ощущал ее присутствие в многолюдной церкви. Это было удивительно. Но он действительно чувствовал, что она здесь. Внезапно даже самовнушение не сработало. Дэвид сидел и безвольно думал о Карле. Она приехала одна? В сопровождении Бориса? Кого-то из ее старых надежных спутников? Или с новым человеком? Он должен положить этому конец! «Думай о Дженюари», — приказал себе Дэвид. Думай о семье. Он находился здесь в качестве ближайшего родственника Ди. Ближайший родственник, выброшенный из завещания. Боже, почему этот самолет упал? Почему он не мог разбиться после составления нового завещания? Ди хотела изменить текст. Почему она позвонила отцу всего лишь за день до его отплытия в Европу? Ди телеграфировала с юга Франции о своем намерении внести в документ значительные изменения. Почему?

Восстановлены ли были бы его права? Выкинула ли бы она из завещания имя Дженюари? Но теперь гадать было бессмысленно. Завещание способно выдержать любую проверку. Дженюари станет новой нью-йоркской миллионершей.

Он услышал звуки органа и шепот — люди произносили слова молитвы. Он машинально встал вместе со всеми и склонил голову. Мать и отец Дэвида тоже поднялись; молодой человек взял Дженюари за руку. Склонив голову, повел девушку вслед за родителями из мрачной полутьмы храма к светлеющему выходу, за которым стояли зеваки и телевизионщики с камерами.

Проходя мимо предпоследнего ряда, он увидел Карлу. Ее голова была обвязана черным шифоновым платком. Карла собиралась направиться к двери. И в этот момент, пока она еще не успела надеть свои вечные черные очки, их глаза встретились. Затем Карла пошла вдоль ряда кресел, надеясь ускользнуть от прессы через боковую дверь. Держа Дженюари за руку, Дэвид неторопливо зашагал к лимузину. Ему удалось придать лицу печальное выражение, когда телеоператоры снимали их для шестичасового выпуска новостей.

Он отвез Дженюари обратно в «Пьер». В течение следующих трех часов в гостиную прибывали знаменитости. Звенели бокалы. У дверей стояли охранники. Отдание последнего долга превратилось в прием с коктейлями. Дэвид стоял возле Дженюари, пока ее усталость не стала заметной. Тогда Сэди увела девушку в спальню, но прием продолжался. Приходили новые люди. Дэвид наблюдал за матерью, игравшей роль хозяйки. Даже отец, похоже, отлично проводил время. Во всем ритуале было нечто варварское. Дэвид посмотрел на блестящие серебряные рамки, которые стояли на пианино. Большинство изображенных там знаменитостей находилось сейчас в просторной гостиной «Пьера». Недоставало одного человека. Взгляд Дэвида замер на снимке Карлы. Подойдя ближе, он принялся рассматривать фотографию. Ее глаза глядели куда-то вдаль, в них чувствовалось одиночество — как сегодня в церкви.

Он увидел Сэди, на цыпочках выходящую из спальни. Женщина подошла к Дэвиду и сказала, что Дженюари заснула, приняв снотворное. Поняв, что никто не заметит его ухода, он выскользнул из квартиры. Дэвид знал, куда он отправится. Прежде он думал, что никогда больше не пойдет туда, не сможет посмотреть на консьержа или лифтера. Но внезапно все это потеряло значение. Увидев ее глаза, он понял, что сможет встретиться с ними. И с армией подобных им. Он должен увидеть Карлу!

Однако Дэвид испытал огромное облегчение, заметив возле дома нового консьержа. Ну конечно, он же никогда не приходил к ней в полдень. Мужчина остановил его, произнеся: «Обо всех посетителях сообщают по телефону». На мгновение Дэвид заколебался. Если Карла откажется принять его, он вторично испытает унижение, свидетелем которого станет новый консьерж.

Но сейчас это казалось маловажным. Он назвал свое имя; человек направился к внутреннему телефону. Этот неуклюжий чужак обладал привилегией говорить с ней… а он, Дэвид, — возможно, нет. Ожидая консьержа, Дэвид закурил. Время тянулось медленно. Вероятно, она еще не вернулась домой. Если консьерж скажет, что ее нет, это может быть правдой. Но он, Дэвид, никогда не узнает истину.

Консьерж вышел из дома осторожной походкой человека, страдающего радикулитом. Дэвид раздавил ногой сигарету.

— Квартира пятнадцать А, — сказал мужчина. — Передний лифт.

Дэвид мгновение постоял неподвижно. Затем быстро вошел в подъезд, ничем не выдав своих чувств. Сейчас нельзя позволить нервам разгуляться. Он обрадовался, увидев, что лифт ждет его. Когда Дэвид вышел из кабины, Карла встретила его, стоя у открытой двери своей квартиры.

— Входи, — тихо произнесла она.

Он проследовал за ней. Солнечный свет окрашивал сейчас воды мрачной Ист-Ривер в желто-серый цвет. Дэвид увидел плывущую баржу, от которой расходились волны.

— Я не замечал, что из твоего окна открывается такой вид, — сказал молодой человек.

— Возможно, потому, что ты бывал здесь только вечером, — тихо произнесла она.

— Или никогда не смотрел внимательно. Мгновение они помолчали. Потом Дэвид произнес:

— Карла… я не могу жить без тебя. Она села. Закурила английскую сигарету. Протянула ему пачку. Он покачал головой. Сел рядом с Карлой.

— Ты веришь мне? Она медленно кивнула.

— Я верю, что тебе действительно так кажется… сейчас.

— Карла, прости меня за тот вечер, — смущенно произнес он. Внезапно его точно прорвало. — Боже, я, верно, лишился тогда рассудка. Я даже не могу объяснить свой поступок опьянением — я нарочно напился. Чтобы обрести смелость, прийти сюда и устроить сцену.

Он посмотрел на свои руки.

— Меня многое угнетало. Постоянные мысли о времени, о том, как долго мы будем вместе, боязнь, что ты вдруг снова исчезнешь. Но сегодня, когда я увидел тебя, у меня словно наступило просветление в голове. Я понял, что все это значит. Я люблю тебя. Хочу быть с тобой… не таясь, открыто. Хочу жениться на тебе — если ты согласишься. Однако готов и просто сопровождать тебя повсюду, если ты предпочтешь это. Я всю жизнь мечтал унаследовать деньги Ди, волновался из-за них; теперь, похоже, меня ожидала охота за деньгами Дженюари. Я был готов пойти на это, пока не увидел в церкви тебя. До этого момента v меня не было надежды на нечто лучшее. Увидев тебя, я…

Она поднесла руку к его губам.

— Дэвид, я рада нашей встрече. Прости меня за тот вечер.

Он взял ее за руки и поцеловал их.

— Нет. Во всем виноват я один. Забудь те мои слова. На самом деле я так не думал. Я…

Он почувствовал, что его лицо горит.

— Я не думал то, что говорил о Хейди Ланц. Не верил, что она у тебя.

— Все это неважно, — сказала Карла. — Хейди… Она улыбнулась:

— Я знала ее очень давно, когда впервые приехала в Америку. Не видела Хейди много лет, разве что на телеэкране, в старых фильмах.

— Конечно. А я заметил ее в тот день в «21», и мне пришло в голову…

Она приложила пальцы к его губам и улыбнулась.

— Пожалуйста, Дэвид. Все это не имеет значения. Хейди или…

— Ты права, — согласился Дэвид. — Все неважно. Кроме нас.

Она встала и прошла по комнате. Улыбнулась с оттенком печали в глазах.

— Нет, Дэвид, мы — это не самое важное на свете. Я жила очень эгоистично. Всегда собиралась многое сделать, но мне казалось, что впереди еще масса времени. Когда Ди умерла, я поняла, что ошибалась. Мы не знаем, сколько нам осталось прожить. Джереми Хаскинсу, моему старому другу, скоро стукнет восемьдесят. Каждый раз, когда телефонистка сообщает мне о звонке из Лондона, мое сердце замирает. Кому бы пришло в голову, что Джереми переживет Ди?

Он подошел к ней, попытался обнять, но она отвела его руки. Взяв Карлу за плечи, заглянул в ее глаза.

— Карла, именно поэтому я здесь. Мы говорили о нашей разнице в возрасте. Сейчас все это кажется пустяком. Важно одно — мы вместе и принадлежим друг другу.

— Нет, Дэвид, это не самое важное.

Она отвернулась от него. Указала Дэвиду на диван.

— Сядь. Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Да, мы замечательно проводили время вдвоем. Но это — прошлое. Теперь я тебе расскажу о том, что для меня важнее всего. Расскажу тебе о девушке по имени Зинаида…

Дэвид смял пустую сигаретную пачку. Он смотрел на Карлу, стоящую у камина. Несколько раз во время ее рассказа о том, ценой каких тягот и усилий она растила дочь, Дэвид чувствовал, что к его глазам подкатываются слезы. Сдержанность, с которой она поведала об изнасиловании монахинь в обители, только усилила впечатление от услышанного. Под конец она произнесла:

— Теперь ты видишь, как незначительно то, что связывает нас. Много лет я не слишком обременяла себя заботой о Зинаиде, перекладывая этот труд на других. Но теперь все изменится.

— Ди знала, что у тебя есть ребенок? — спросил Дэвид.

Карла заколебалась. Потом заставила себя улыбнуться.

— Конечно, нет. Почему она должна была знать о ней? Мы были не настолько близки. Я была для нее лишь портретом в серебряной рамке.

— Если бы она знала, она могла бы оставить кое-что Зинаиде.

Карла пожала плечами,

— Нам хватит моих денег. Но я должна изменить образ жизни. Я продаю эту квартиру. Она принесет мне много денег. Есть такой восхитительный греческий остров — Патмос. Немногие туристы добираются до него. Там спокойно. Я куплю на Патмосе дом и буду жить в нем с Зинаидой и Харрингтонами.

— Привези ее сюда, — взмолился Дэвид. — Мы сможем жить все вместе.

— О, Дэвид, ты не понимаешь. Зинаида очень красива. Но она — ребенок. Она будет носиться по проезжей части. Или расплачется в «Шварце», если ты не купишь ей какую-то игрушку. Она — ребенок, которому исполнился тридцать один год! Я люблю уединение. Ты знаешь, как мне приходится бороться за него. Фотографы устроят охоту на Зинаиду. Ее жизнь превратится в ад. Но на Патмосе… мы сможем плавать вдвоем с ней, гулять вместе, играть. Никто там не будет знать, кто я. Мы обретем полное уединение. Джереми послал туда человека, поручив ему обо всем договориться. Завтра я уеду на Патмос выбирать дом.

— Карла… выходи за меня! У тебя достаточно денег, чтобы содержать Зинаиду. Нам хватит на жизнь того, что зарабатываю я…

Она ласково потрепала его по щеке:

— Мы бы прожили замечательный год.

— Годы, — поправил ее он.

— Нет, Дэвид. Максимум год. Затем ты бы узнал о замужестве твоей прелестной крошки Дженюари, Стал бы думать о десяти миллионах, о том образе жизни, который ты мог бы вести… Нет, Дэвид, наш брак продлился бы недолго. Мое место — возле Зинаиды. Я должна многому научить дочь. А прежде всего объяснить, что я — ее мать. Она так одинока. А твое место — рядом с Дженюари. Я видела ее сегодня. Она тоже одинока и очень нуждается в тебе.

— Мне нужна ты, — сказал Дэвид.

Она раскрыла свои объятия, и на мгновение он крепко прижал к себе Карлу. Покрыл ее лицо поцелуями. Затем она освободилась.

— Нет, Дэвид…

— Карла… — взмолился он. — Если ты расстаешься со мной, побудем вместе в последний раз… Она покачала головой:

— Тогда нам обоим будет только тяжелей. Прощай, Дэвид.

— Ты снова гонишь меня прочь? Она кивнула:

— Но теперь я делаю это любя.

Он направился к двери. Внезапно она бросилась к Дэвиду, прильнула к нему.

— О, Дэвид. Будь счастлив. Пожалуйста… Ради меня… будь счастлив.

Он понял, что она плачет, но не повернулся и вышел из квартиры, не оглядываясь, потому что знал, что его глаза тоже полны слез…