Если бы ее спросили, когда удача изменила ей, она не смогла бы ответить на вопрос. Она всегда думала о себе как о его дочери. А быть его дочерью — это уже самое большое везение на свете.

Она с самого начала приняла школу мисс Хэддон как нечто временное. Девушки держались дружелюбно. Они все относились к одной из двух категорий. Ученицы постарше поклонялись Элвису Пресли, а младшие входили в свиту Линды. Линде Риггз было шестнадцать. Она умела петь и танцевать; ее жизнелюбие было заразительным. (Спустя годы, наткнувшись на школьную фотографию Линды, Дженюари поразилась ее сходству с Ринго Старром.) Но когда Линда была признанной звездой школы, никто не замечал, что, у нее жесткие, недостаточно густые волосы, слишком широкий нос и толстая серебряная шина на зубах. Все знали, что по окончании учебы Линда станет звездой бродвейских музыкальных комедий.

За год до выпуска Линда сыграла главную роль в школьной постановке отредактированной версии пьесы «Энни, возьми свой револьвер». Когда начались репетиции, Линда сделала восьмилетнюю Дженюари «своей самой близкой подругой». Она выполняла мелкие поручения Линды, подсказывала слова и текст песен. Дженюари никогда не входила в свиту Линды, но их близость доставляла ей радость, потому что Линда постоянно говорила о Майке Уэйне. Она была его поклонницей. Пригласила ли Дженюари папу на школьный спектакль? Приедет ли он? Он обязательно должен приехать! Разве не Линда добилась участия Дженюари в шоу?

Майк действительно прибыл в школу, и после спектакля на глазах у Дженюари звезда «Энни, возьми свой револьвер» превратилась в заикающуюся, пунцовую от волнения старшеклассницу — Майк Уэйн пожал ей руку.

— Правда, она великолепна? — сказала отцу Дженюари, когда они остались вдвоем.

— Она бездарность. Ты в хоре более эффектна, чем Линда в главной роли.

— Но она такая талантливая.

— Линда — толстая уродина.

— Правда?

— Конечно.

Но когда Линда покинула школу, там вдруг стало пусто и скучно. Главная роль в спектакле на следующий сезон досталась красавице Анджеле, но все сошлись во мнении, что ей далеко до Линды.

Спустя два года ученицы снова заговорили о Линде. Одна из девушек прибежала в класс с номером журнала «Блеск». На первой странице, рядом с выходными данными, стояли имя и фамилия Линды Риггз, младшего редактора. Новость произвела впечатление на всю школу, но Дженюари втайне испытала разочарование. А как же Бродвей?

Когда она рассказала отцу о Линде, Майк, похоже, не удивился.

— Странно даже, что ее взяли в журнал мод.

— Но Линда так талантлива, — не сдавалась Дженюари.

— Для школы — да. Но сейчас конец шестидесятых, и девушки с внешностью Лиз Тейлор и Мэрилин Монро обивают пороги театров в поисках работы. Я не утверждаю, что красота — это все… но она очень помогает.

— А я буду красивой?

Он усмехнулся, коснувшись ее густых каштановых волос.

— Ты будешь не просто красива. Тебе достались бархатные карие глаза твоей мамы. На них-то я и обратил внимание в первую очередь. Она не сказала отцу, что предпочла бы иметь его глаза — ярко-голубые, резко контрастировавшие с постоянным загаром и черными волосами. Она никогда не могла привыкнуть к его необыкновенной красоте. Ее одноклассницы также восхищенно поглядывали на Майка Уэйна — они часто видели своих отцов небритыми, усталыми, боящимися потерять волосы или работу, постоянно ругавшимися с женами и сыновьями.

Но Дженюари проводила уик-энды в Нью-Йорке с привлекательным мужчиной, который жил для того, чтобы сделать дочь счастливой.

Из-за этих уик-эндов Дженюари не сближалась с другими ученицами. Дружба с ними означала бы праздничные обеды в их семьях, иногда — визиты на пару дней на взаимной основе. Дженюари не хотела делить с кем-то свои уик-энды с отцом. Конечно, иногда он улетал в Европу или на Западное побережье, но их встречи компенсировали временное одиночество. Субботним утром лимузин увозил ее в Нью-Йорк… в большой угловой «люкс» «Плазы», который Майк арендовал круглый год. В момент появления дочери он обычно завтракал. Секретарша иногда делала какие-то записи под его диктовку; помощник информировал о недельных доходах; пресс-агент показывал рекламный анонс; постоянно звонили телефоны, иногда три сразу. Но когда Дженюари входила в «люкс», вся деятельность останавливалась, и девочка попадала в объятия отца. От него пахло хвоей… В сильных руках Майка она чувствовала себя защищенной.

Она что-нибудь ела, а он быстро расправлялся с делами. Эта картина всегда очаровывала Дженюари. Его хитроумные комбинации, отрывистые распоряжения, которые он бросал в телефонную трубку. Она наблюдала за отцом, прижимавшим плечом телефонную трубку и что-то писавшим… Она испытывала удивительно приятное чувство, когда он вдруг подмигивал ей — это означало: «Чем бы я ни занимался, я всегда помню о тебе».

После ленча не было посетителей и звонков. Остаток дня принадлежал ей. Иногда он вел ее в «Сакс» и опустошал прилавки. Иногда — на каток в Рокфеллеровский центр. Там он сидел в баре и потягивал спиртное, пока тренер занимался с Дженюари. Если Майк работал над новой постановкой, она посещала репетицию. Они пересмотрели все спектакли на Бродвее; порой за один день успевали посетить и утреннее и вечернее шоу. А заканчивался день неизменно в «Сарди», за престижным столом перед сценой.

Но она ненавидела воскресенья. Как бы весело ни проходил их совместный обед, после него всегда появлялся большой черный лимузин, который увозил ее обратно к мисс Хэддон. Дженюари понимала необходимость отъезда — отца ждали телефонные звонки, очередная постановка.

Но его коронным шоу бывали ее дни рождения. Когда ей исполнилось пять лет, он нанял небольшой цирк и пригласил туда весь детский сад. Еще была жива ее мама — кареглазая женщина с отсутствующим взглядом наблюдала за представлением без интереса. Шестилетняя Дженюари отправилась на санях в Сентрал-парк, где ее ждал Санта-Клаус с подарками в мешке. Другой раз она попала на кукольный спектакль и познакомилась с настоящим волшебником.

Но ее восьмой день рождения они отмечали вдвоем. Это был первый день рождения Дженюари после смерти матери. Он пришелся на середину недели. Лимузин доставил девочку из школы в «Плазу». Дженюари смотрела, как отец откупорил бутылку шампанского и налил дочери четверть бокала.

— Это — лучшее шампанское на свете, детка. Он поднял бокал.

— За мою даму… единственную, которую я люблю и буду любить.

Так он приобщил ее к «Дому Периньону» и икре.

Потом он подвел дочь к окну и указал пальцем на воздушный шар, проплывавший мимо «Плазы». Обычно на нем была реклама «Гудьир». Но сейчас они увидели огромную красную надпись: «С днем рождения, Дженю-ари!» С тех пор «Дом Периньон» и икра стали неизменными атрибутами всех важных событий.

В день тринадцатилетия он повел ее в «Мэдисон-сквер-гарден». В вестибюле было темно, и она решила, что они опоздали. Отец взял Дженюари за руку и повел в зал. К ее удивлению, никто не подошел к ним, чтобы провести на места. Она не увидела ни зрителей, ни служащих, ни огней. Майк зашагал вдоль прохода в пугающий мрак. Рука об руку они спускались все ниже и ниже, в самое чрево пустого зала. Наконец Майк остановился и негромко произнес:

— Загадай желание, детка, большое желание — сейчас ты находишься на том самом месте, где стояли знаменитые победители — Джо Луис, Шуга Рей, Марсиано.

Он поднял вверх ее руку, точно рефери, и, пародируя звучный голос судьи, произнес:

— Леди и джентльмены, позвольте представить вам самого величайшего победителя, мисс Дженюари Уэйн, которая сегодня прощается с детством.

После паузы Майк добавил:

— Это означает, что теперь ты выступаешь в тяжелой весовой категории.

Она обняла его. Он склонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но в темноте их губы встретились и на несколько мгновений слились… Перед рампой вспыхнула надпись: «С днем рождения, Дженюари!» На столе стояло шампанское и икра, возле него вытянулся в струнку официант. Заиграл оркестр, хор запел «С днем рождения».

Потом музыканты стали исполнять любимые мелодии Дженюари. Отец и дочь потягивали шампанское. Майк пригласил Дженюари на танец. Сначала она немного нервничала, но после первых робких шагов прильнула к отцу, и внезапно ей показалось, что она танцевала с ним всю жизнь. Двигаясь под музыку, он прошептал:

— Скоро ты станешь совсем взрослой леди. В твоей жизни появится молодой человек, который будет значить для тебя больше, чем что-либо на свете… он возьмет тебя в свои объятия… вот так… и ты узнаешь, что такое любовь.

Дженюари ничего не произнесла, потому что она уже находилась в объятиях единственного мужчины, которого любила.

Когда она закончила школу мисс Хэддон, Майк делал кинокартину в Риме. Его отсутствие на выпускной церемонии не огорчало Дженюари. Она сама охотно избежала бы ее, но девушке предложили выступить с прощальной речью. Лето ей предстояло провести в Риме с отцом.

Она одержала верх в споре о колледже.

— Папа, я столько лет провела в школе.

— Детка, колледж — это важно.

— Почему?

— Ты там многое узнаешь, познакомишься с интересными людьми, подготовишься к — черт возьми, я не знаю, к чему. Так надо. Не зря твои одноклассницы отправляются в колледж.

— Но у них нет такого отца.

— Хорошо, что ты хочешь делать?

— Наверное, стать актрисой.

— Но для этого тоже надо учиться!

Так все и решилось. После съемок в Риме его ждала картина в Лондоне. Ему удалось устроить Дженюари на осенний семестр в Королевскую академию драматического искусства. Дженюари не рвалась туда… Она даже не была уверена в том, что действительно хочет стать актрисой…

Но она поедет в Рим! Осталось только сдать два последних экзамена. Под мантией выпускницы на ней было голубое платье из льна. Билет на самолет и паспорт лежали в сумочке, а багаж — в лимузине, ждавшем ее возле школы. Она произнесет речь, получит диплом и умчится!

Когда все кончилось, она заспешила вдоль прохода, выслушивая поздравления родителей ее одноклассниц, прощаясь с подругами и обещая писать. Сняла с себя мантию, бросила шапочку мисс Хикс из драмкружка. Прощайте все! Скорее в лимузин, в аэропорт «Кеннеди»!

«Боинг-704»… полупустой первый класс… Волнение мешало ей сосредоточиться на еде или фильме. Многочасовое перелистывание журналов, грезы, кока-кола… и наконец приземление, семь часов утра по римскому времени. Вот он… стоит с каким-то важным чиновником… прямо на летном поле… возле личного автомобиля. Вниз по трапу… в объятия самого потрясающего мужчины на свете… принадлежащего ей!

Длинный черный лимузин подвез их к таможне… в ее паспорте поставили штамп… два красивых молодых итальянца в облегающих костюмах ждали прибытия ее багажа.

— Они не говорят по-английски, но они отличные ребята, — сказал Майк, вручая им хрустящие купюры. — Они получат твои вещи и доставят их в отель.

Он подвел ее к приземистому красному «ягуару». Крыша машины была опущена. Майк улыбнулся, заметив восторг дочери,

— Я решил, что мы получим большее удовольствие, если поедем одни. Садись, Клеопатра. Рим ждет тебя.

В это ослепительное июньское утро состоялось ее знакомство с Римом. Ветер был теплым, раннее солнце грело лицо Дженюари. Лавочники неторопливо поднимали жалюзи. Молодые парни в фартуках подметали тротуар между столиками уличного кафе. Порой вдали раздавался сигнал автомобиля — в час «пик» он бы слился с хором подобных гудков.

Майк остановил машину возле небольшого ресторана. Выбежавший хозяин заведения обнял продюсера и заявил, что лично подаст им яйца, сосиски и булочки, только что испеченные его женой.

К тому времени, когда они добрались до квартала на Виа Венето, где находился отель «Эксельсиор», уровень городского шума заметно возрос. Дженюари разглядывала многочисленные кафе со столиками под открытым небом, туристов, читавших «Нью-Йорк тайме» и парижское издание «Трибьюн».

— Это и есть Виа Венето? — спросила Дженюари. Майк усмехнулся:

— Да, она самая. Извини, я не смог устроить так, чтобы ты увидела идущую по ней Софи Лорен. На самом деле ты можешь простоять тут целый год и не встретить Софи Лорен. Зато за один час здесь можно увидеть всех американцев, находящихся в городе.

«Люкс» в «Эксельсиоре» потряс Дженюари своими размерами. Красивые мраморные камины, столовая, две большие спальни — настоящий дворец.

— Я оставил для тебя комнату, выходящую окнами на здание американского посольства, — сказал Майк. — По-моему, там тише.

Он указал на ее принесенные в номер чемоданы.

— Разложи вещи, прими душ и поспи. Часа в четыре пришлю за тобой автомобиль. Ты сможешь посмотреть студию, а назад поедем вместе.

— А не могу я отправиться на студию сейчас, с тобой?

Он улыбнулся:

— Послушай, я не хочу, чтобы тебя клонило в сон в твой первый римский вечер. Кстати, мы здесь обедаем не раньше девяти-десяти часов.

Он направился к двери, затем остановился. Пристально посмотрев на дочь, покачал головой:

— Знаешь что? А ты чертовски красива!

Когда она прибыла на студию, съемки еще не закончились, Дженюари встала поодаль от темной площадки. Она узнала Митча Нелсона, американского актера, которого рекламировали как нового Гэри Купера. С гранитной челюстью и почти неподвижными губами, он играл любовную сцену с Мельбой Делитто. Дженюари видела Мельбу лишь в зарубежных фильмах. Она была очень красива, но говорила с сильным акцентом и иногда сбивалась. При каждой ее ошибке Майк улыбался, подходил к Мельбе, успокаивал актрису, и съемки возобновлялись. После пятнадцатого дубля Майк закричал: «Годится!», и в павильоне зажегся свет. Увидев дочь, он улыбнулся так, как улыбался только ей, и подошел к Дженюари. Взял ее под руку.

— Давно здесь стоишь?

— В течение последних двенадцати дублей. Я не знала, что ты еще и режиссер.

— Понимаешь, это у Мельбы первая роль на английском языке, и начало съемок было кошмарным. Она делала ошибки… режиссер кричал на нее по-итальянски… она отвечала ему… он еще больше повышал голос… она убегала с площадки вся в слезах. Час уходил на то, чтобы наложить новый грим, и полчаса — на примирение с режиссером. Я понял, что, если я подойду к актрисе и успокою ее, похвалю за хорошую игру, мы сэкономим массу времени и получим приличный дубль.

К ним подошел радостно улыбающийся молодой человек.

— Мистер Майк, я освободился два часа тому назад, но я ждал, потому что очень хотел познакомиться с вашей дочерью.

— Дженюари, это Франко Меллини, — сказал Майк.

Франко, похоже, было чуть больше двадцати лет. В его голосе присутствовал акцент, но юноша был рослым и весьма красивым.

— О'кей, Франко, я тебя представил. А теперь исчезни, — довольно резко произнес Майк, но когда парень, поклонившись, ушел, продюсер улыбнулся. — У этого малыша пока что маленькая роль, но он может стать известным актером. Я нашел его в Милане, когда подбирал натуру. Он — поющий официант в одном погребке. У него артистический талант. Он уже очаровал всех женщин на съемочной площадке. Даже Мельбу.

Майк покачал головой:

— Итальянец, да еще с шармом, — это нечто.

Они шли, держась за руки. Студия опустела; Дженюари казалось, что господь внял ее мольбам. Она мечтала об этом моменте, ждала его. Идти рядом с ним… быть частью его жизни… работы… делить трудности.

Внезапно он произнес:

— Да, кстати, для тебя тоже есть маленькая роль. Всего несколько слов.

Майк попытался освободиться из ее объятий.

— Ты меня задушишь!

Позже, пробиваясь сквозь дорожные заторы, он заговорил о своих проблемах, связанных со съемками. О плохом английском Мельбы… о ее антипатии к Митчелу Нелсону… о языковом барьере, отделявшем его от некоторых членов съемочной группы. Но больше всего его возмущало уличное движение. Дженюари сидела, слушая отца и говоря себе, что все это не сон… она действительно здесь… это не суббота… завтра лимузин не увезет ее от него… она будет рядом с ним каждый день… пусть автомобиль движется медленно… она с ним в Риме… они вдвоем!

Когда они наконец добрались до отеля, в вестибюле их встретил другой стройный молодой красавец, который ждал их с несколькими большими коробками. «Как итальянским мужчинам удается не полнеть? — подумала Дженюари. — Или они ничего не едят?»

— Это Бруно, — сказал Майк, когда улыбающийся итальянец пошел вслед за ними к их номеру. — Я подумал, что ты, наверно, не запаслась одеждой, и послал его в магазины. Он делает покупки для многих важных персон. Возьми, что понравится, или все. Я приму душ, сделаю несколько звонков в Штаты — если мне удастся объясниться с телефонисткой. Иногда мы застреваем на «Алло».

Он чмокнул ее в щеку.

— До встречи в девять.

Когда в девять часов она вошла в гостиную, Майк ждал ее там. Он негромко свистнул:

— Детка, вот это фигура… Майк улыбнулся:

— Да ты сложена лучше, чем самые знаменитые манекенщицы.

— Ты хочешь сказать, что у меня недостаточно развит бюст — засмеялась она. — Поэтому я выбрала «Пуччи». Оно обтягивает фигуру, в нем я выгляжу…

— Потрясающе. — продолжил он.

— Я взяла это платье, юбку, несколько блузок и брючный костюм.

— И все?

Он пожал плечами.

— Может быть, ты получишь больше удовольствия, самостоятельно отыскивая все эти маленькие магазинчики, о которых говорят женщины. Я попрошу Мельбу объяснить тебе, где их искать.

— Папочка, я приехала сюда не за нарядами. Я хочу смотреть, как ты снимаешь фильм.

— Ты шутишь? Господи, детка… тебе семнадцать лет. Ты в Риме! Ты не захочешь находиться на раскаленной съемочной площадке.

— Именно это я и хочу. А также сыграть ту маленькую роль, которую ты мне обещал. Он рассмеялся:

— Может быть, ты и правда станешь актрисой. Во всяком случае, ты уже говоришь, как актриса. Идем. Я проголодался.

Они отправились в ресторан, расположенный в старой части Рима. Дженюари восхищалась древними зданиями… тихими улочками. Заведение называлось «У Анджелино». Обед подавали при свечах на веранде; бродячие музыканты услаждали слух посетителей. Вечер казался сказочным. Дженюари откинулась на спинку кресла, наблюдая за тем, как Майк наливает ей вина. Она поняла, что еще одна ее мечта осуществилась… она была наедине с Майком среди фантастических декораций… он наливал ей вино… женщины восхищенно поглядывали на него, но он принадлежал только ей. Его не отвлекали телефоны, ее не ждал черный лимузин. Она смотрела, как он зажигает сигарету. Когда официант принес кофе, в ресторан вошли Мельба и Франко. Майк, махнув рукой, пригласил их к столику и заказал еще одну бутылку вина. Мельба заговорила об одном эпизоде фильма. Когда ей не хватало запаса английских слов, она помогала себе жестами. Франко, смеясь, повернулся к Дженюари:

— Я плохо владею английским? Ты мне поможешь?

— Ну, я…

— Твой папа постоянно говорил о тебе. Он считал часы, оставшиеся до твоего приезда.

— Правда?

— Конечно. Точно как я считал часы, оставшиеся до знакомства с тобой.

Он коснулся ее руки. Дженюари отодвинула свою руку и повернулась к отцу, который что-то шептал на ухо Мельбе. Актриса захихикала и потерлась своей щекой о щеку Майка.

Дженюари отвела взгляд в сторону, но Франко улыбнулся:

— Похоже, любовь не нуждается в словах, верно?

— По-моему, ты прекрасно владеешь английским, — сухо заявила девушка.

Она старалась не смотреть на руку Мельбы, лежавшую на бедре Майка.

— О, я изучал его с помощью моих дядюшек, американских солдат, — засмеялся Франко. — Мой отец погиб на войне, мама овдовела очень рано… она была красавицей… сначала она не говорила на английском, но потом овладела им и выучила меня. Американские дядюшки помогали маме. Но потом она располнела; я посылаю ей деньги, потому что теперь у нее нет никого, кроме Франко.

Дженюари испытала облегчение, когда Майк попросил счет. Он оставил на столе несколько купюр, и все поднялись. Майк с улыбкой повернулся к дочери.

— Думаю, я тебе уже порядком надоел, детка. И вообще, красивая молодая девушка должна провести свой первый вечер в Риме с красивым молодым итальянцем. Во всяком случае, это происходит во всех моих фильмах.

Он подмигнул Франко и, обняв Мельбу, направился к выходу.

Они остановились на узкой улице, вымощенной булыжником. Майк произнес:

— О'кей, Франко. Можешь показать моей дочери ночную жизнь Рима. Но не переусердствуй. Мы пробудем здесь еще два месяца.

Он взял Мельбу под руку и зашагал к машине. Дженюари проводила взглядом отъехавший автомобиль. Все случилось так быстро, что Дженюари не успела поверить в реальность происходящего. Ее отец исчез, а она стояла на незнакомой римской улице с красивым молодым итальянцем, любезно предоставленным ей Майком Уэйном.

Франко взял ее за руку и повел по улице к микролитражке. Они втиснулись в нее; он принялся ловко лавировать в плотном потоке машин. Дженюари молчала. Сначала она хотела попросить его отвезти ее в гостиницу. Но что потом? Сидеть там и ждать… думая о том, чем они сейчас занимаются? Нет! Пусть Майк ждет и гадает, что сейчас делает она. Он бросил ее… оставил с этим парнем. О'кей. Пусть он узнает, что она чувствует.

— В Риме можно ездить только на маленьких машинах, — сказал Франко.

Они остановились на извилистой улочке возле кафе-мороженого под открытым небом.

— Спустимся вниз, — предложил Франко. Они выбрались из автомобиля, и он повел ее по темной узкой лестнице.

— Тебе тут понравится… это лучшая дискотека в Риме.

Здание выглядело так, словно его собирались снести; в подвале находился просторный зал, заполненный парами, танцевавшими под грохот музыки и яркие вспышки стробоскопа. Франко, похоже, знал здесь всех, включая официанта, который провел их к удобному столику в нише. Итальянец заказал вина и потащил сопротивляющуюся Дженюари танцевать. Она испытывала смущение, так как не знала новых танцев. Дженюари осмотрелась по сторонам. Все девушки покачивали бедрами, не обращая внимания на партнеров. Площадка для танцев напоминала скопище извивающихся червей. Она никогда так не танцевала. Последний год у мисс Хэддон Дженюари не ходила на свидания — Майк был в Нью-Йорке, и она все уик-энды проводила с ним.

Но Франко смехом развеял ее неуверенность. Музыка была ритмичной, и Дженюари, ведомая итальянцем, стала двигаться медленно, как бы примериваясь. Франко одобрительно кивнул головой. Его улыбка выражала восхищение и вселяла в девушку уверенность. Дженюари обнаружила, что она начинает сдержанно подражать другим девушкам. Франко снова кивнул… его руки двигались в воздухе… бедра покачивались… она следила за партнером… музыка зазвучала еще громче… Вскоре Дженюари танцевала совершенно раскованно. Когда песня кончилась, они упали в объятия друг друга. Франко отвел ее к столу, и она залпом выпила бокал вина. Франко заказал бутылку и наполнил бокал Дженюари. Несколько его друзей подошли к столику, и вскоре образовалась большая компания. Большинство молодых людей не говорили по-английски, но все танцевали с Дженюари, непринужденно улыбаясь, и даже девушки держались с ней приветливо и дружелюбно. Она чувствовала бы себя превосходно, если бы ее не мучили мысли о Мельбе и отце. Она заметила, как Майк смотрел на Мельбу… как встречались их глаза. Она выпила еще один бокал вина. Мельба ничего не значит для отца. Она просто исполняет главную роль в его картине. Он хочет, чтобы она была счастливой. Для этого он подходил к актрисе и шептал что-то на ухо в промежутках между дублями. Но что он шептал ей? Дженюари отхлебнула вино и кивком головы приняла приглашение на танец. Красивый юноша повел ее на площадку. Музыка гремела. Дженюари двигалась так же уверенно и изящно, как другие посетители. (Наверно, Мельба и отец сидят сейчас где-нибудь в спокойном уютном месте и слушают скрипичную музыку для влюбленных.) Внезапно она перестала танцевать и покинула площадку. Юноша поспешил за ней, заговорив по-итальянски и недоуменно разведя руки в стороны.

— Скажи ему, что я устала, — обратилась она к Франко.

Дженюари села, слушая итальянскую речь. Юноша вдруг перестал хмуриться, улыбнулся, пожал плечами и пригласил танцевать другую девушку. В час ночи компания начала расходиться. «Дома ли Майк? — подумала Дженюари. — Не беспокоится ли о ней? Возможно, он еще не вернулся в отель». Она допила содержимое бокала и потянулась к бутылке. Она была пуста. Франко тотчас заказал новую, но официант покачал головой. Разгорелся жаркий спор. Наконец Франко встал и бросил на стол деньги.

— Они закрываются. Пойдем в другое место. Она зашагала за ним по ступеням лестницы.

— Куда теперь все пойдут? — спросила девушка. — Я имею в виду тех, кто еще хочет погулять? Есть тут такое место… ну, вроде «Пи Джи» у нас в Нью-Йорке…

— Нет, допоздна здесь веселятся только американцы. Итальянцы не ходят в ночные клубы. Их светская жизнь больше протекает дома.

— Но…

Оказавшись на улице, она остановилась. Значит, Майк сейчас возвращается в гостиницу.

— Вот что, — сказал Франко. — Мы отправимся ко мне.

Он повернулся к паре, стоявшей возле них.

— Вы тоже поедете с нами, Винченте и Мария.

Винченте, подмигнув, покачал головой и удалился, обнимая девушку. Франко повел Дженюари к машине. Внезапно она заявила:

— Мне, наверно, тоже пора ехать домой. Я получила большое удовольствие, Франко… честное слово. Все было замечательно.

— Нет. Мы выпьем перед сном. Если я доставлю тебя в отель так рано, твой папа решит, что я оказался плохим эскортом.

Она засмеялась:

— Вот ты кто, оказывается? Эскорт? Любезно нанятый моим отцом?

Франко помрачнел. Он нажал педаль газа маленькой машины, и она помчалась по улицам, поворачивая на бешеной скорости.

— Франко, мы разобьемся. Пожалуйста. Я обидела тебя?

— Да. Ты назвала меня жиголо.

— Нет… я пошутила… правда… Он затормозил на узкой улочке.

— Давай внесем ясность в ситуацию. Твой папа — влиятельный человек. Но я — хороший актер. Прекрасно выгляжу на экране. Я видел проявленные куски. Я это знаю. Дзефирелли просит меня пройти пробу на роль в его новом фильме. Я получу ее. Почти все эпизоды с моим участием уже сняты, так что мне от него ничего не нужно. Я езжу с тобой, потому что ты прекрасна. Я хочу находиться возле тебя. Твой папа много рассказывал о тебе, но я ему не верил. Увидев тебя сегодня днем… я понял, что он говорил правду.

— О'кей, Франко. Она засмеялась:

— Кстати, жиголо больше нет. Нельзя быть таким обидчивым.

— Как бы ты назвала мужчину, которого можно купить? — спросил он. Она пожала плечами:

— Мужчин не покупают… и не содержат. А те, кто… по-моему, их называют эскортом, или проститутками мужского пола.

— Я не проститутка.

— Никто тебя так и не называл. Он завел мотор и поехал медленно.

— Я родом из Неаполя. Там мужчин учат драться за то, что им дорого. За женщин, за право жить. Но мы не продаем себя женщинам. У нас развита мужская гордость.

Он улыбнулся:

— О'кей… я тебя прощу… если ты зайдешь ко мне выпить вина.

— Хорошо. Один бокал вина.

Франко повел машину по петляющим улицам… по каменным мостовым… мимо массивных темных зданий с двориками. Наконец он остановил автомобиль перед большим старым домом.

— Когда-то этот особняк принадлежал одной богатой даме. Здесь останавливался Муссолини со своей любовницей. Теперь здесь сдают квартиры.

Она прошла вслед за ним в темный двор с потрескавшимися мраморными скамейками и неработающим фонтаном. Франко вставил ключ в массивную дубовую дверь.

— Заходи. Это моя квартира. Тут не прибрано, зато уютно… правда?

Гостиная поражала резким контрастом между современным беспорядком и античным интерьером. Высокие потолки… мраморный пол… диван, заваленный газетами… пепельницы, полные окурков… крохотная кухня с грязной посудой… приоткрытая дверь спальни… незастеленная постель. Типичный холостяцкий хаос.

Его, похоже, не смущал вид квартиры. Он включил стереопроигрыватель. Внезапно музыка полилась буквально отовсюду. Нехватка мебели компенсировалась избытком динамиков. Пока Франко возился с пробкой от бутылки, Дженюари разглядывала лепнину и мраморные украшения.

— Это то же самое вино, которое мы пили, — сказал он, подойдя к девушке с бокалами. Он подвел ее к дивану, смахнул газеты на пол и жестом предложил сесть. Некоторые пружины и набивка вываливались снизу, но Франко с гордостью заявил:

— Вся мебель подарена мне друзьями.

— Это отличный диван, — сказала Дженюари. — Если бы ты починил его… Он пожал плечами:

— Когда я стану звездой, я, возможно, заново обставлю квартиру.

— Возможно?

— Если я стану очень известной звездой, меня пригласят в Америку. Там делают большие деньги, верно?

— Мельба Делитто — известная звезда, но она остается здесь.

Он засмеялся:

— Мельба уже очень богата. К тому же ей тридцать один год… это много для Голливуда.

— Но она заработала все эти деньги здесь.

— Нет. Она получила их от любовников. У нее их было много… Фильмы принесли ей немало денег, но любовники — больше. Понимаешь, для женщины все обстоит иначе. Твой папа уже подарил ей брошь с крупными бриллиантами.

Дженюари встала:

— Пожалуй, мне пора в отель.

— Ты только переступила порог. Еще не выпила вина. Я открыл бутылку.

— Франко, уже поздно, и… Он заставил ее сесть на диван.

— Сначала допей вино.

Итальянец протянул ей бокал. Она принялась потягивать вино. Рука Франко упала со спинки дивана на плечи девушки. Она сделала вид, будто не заметила этого, хотя рука была тяжелой. Пальцы Франко заиграли на шее Дженюари.

Девушка заставила себя сделать глоток и поднялась.

— Франко, я хочу поехать домой. Он встал и протянул к ней руки:

— Давай потанцуем. По-старому.

— Я не хочу…

Но его руки обхватили ее; Франко привлек девушку к себе и начал медленно танцевать. Она ощущала мускулистость его тела… нечто твердое в брюках… он прижимался к ней, двигаясь под музыку. Ее тонкое платье «Пуччи» казалось бумажным. Внезапно он поцеловал Дженюари. Его язык раздвинул ей губы. Она попыталась отстраниться, но одной рукой он держал голову девушки, а другой начал ласкать ее груди. Он засмеялся над попыткой Дженюари освободиться. Одним быстрым движением поднял ее на руки, отнес в спальню и опустил на незастеленную кровать. Не успела она прийти в себя, как он задрал ей платье и принялся стягивать с нее трусики. Почувствовав его руки на своих ягодицах, она закричала.

Он удивленно уставился на нее.

— В чем дело? Что-то не так?

Она вскочила с кровати, одернула платье. Дженюари была слишком рассержена, чтобы заплакать.

— Как ты смеешь! Как ты смеешь! Она бросилась в гостиную, схватила сумочку и побежала к двери. Он преградил ей путь.

— Дженюари, я что-то сделал не так?

— Что-то не так! — гневно повторила она. — Ты пригласил меня выпить, а сам попытался изнасиловать меня.

— Изнасиловать?

Он изумленно посмотрел на девушку.

— Я хочу любить тебя.

— По-твоему, это одно и то же.

— Вовсе нет. Насилие — это преступление. Любовь — это когда тела двух людей жаждут друг друга. Ты же согласилась прийти сюда, верно?

— Чтобы выпить… я боялась, что ты обидишься.

— Может быть, я поспешил, — сказал он. — Но ты ведешь себя, как капризная американка.

— Да, я действительно американка.

— О да. Но еще ты — дочь настоящего мужчины. Это очень важно. Понимаешь, считается, что американские девушки придерживаются определенных правил. Первое свидание… возможно, поцелуй на прощание. Второе — немного ласк. Третье — более смелые ласки. Но никакого секса до четвертой или пятой встречи. И американские мужчины следуют этим правилам. Но Майк Уэйн живет по своим собственным законам. Я подумал, что его дочь похожа на него.

— Ты хочешь сказать… ты думал, что я тотчас лягу с тобой в постель! Он засмеялся:

— Ну… ты пошла ко мне выпить. Танцевала со мной. Все естественно и прекрасно. За этим следует любовь. Франко погладил ее груди.

— Видишь, соски отвердели. Это чувствуется даже через платье. Твои прелестные маленькие груди хотят Франко… даже если ты его не хочешь. Почему бы тебе не позволить мне любить их?

Она оттолкнула его руки.

— Франко, отвези меня домой.

Он наклонился и поцеловал девушку, прижав ее к двери. Она стала отчаянно сопротивляться… ударила его… вцепилась ему в волосы, но он лишь смеялся, словно это было частью игры. Одной рукой он обхватил запястья Дженюари сзади над ее головой. Другой попытался расстегнуть «молнию» на платье. Охваченная страхом, она успела подумать о том, что длина «молнии», слава богу, всего пятнадцать сантиметров. Франко безуспешно дергал «флажок». Внезапно он опустил руку и задрал подол платья, собираясь снять его через голову девушки. Ткань заглушала ее крики и сковывала руки. На Дженюари не было лифчика. Его губы касались сосков. Несмотря на охвативший ее гнев, девушка испытала странное ощущение в паху. Он сунул руку ей под трусы.

— Видишь, моя маленькая Дженюари, ты уже влажная от желания… ты ждешь меня.

Собрав все свои силы, она вырвалась. Опуская платье, выдохнула сквозь слезы:

— Пожалуйста… пожалуйста, отпусти меня.

— Почему ты плачешь? — искренне удивился Франко.

Он попытался обнять девушку, но она закричала.

— Дженюари, в чем дело? Я — хороший любовник. Пожалуйста, сними платье и ложись в постель.

Он расстегнул свой ремень, снял брюки. Его усмешка была мальчишеской, он словно уговаривал упрямого ребенка.

— Посмотри, как сильно я хочу тебя. Пожалуйста, посмотри.

Он стоял перед ней в трусах.

Дженюари старалась не опускать глаз… но она была словно под гипнозом. Он застенчиво улыбнулся.

— Франко — настоящий жеребец. Ты останешься довольна. Идем…

Он протянул руку.

— Давай займемся любовью. Твое тело ждет меня. Почему ты отказываешь в радости нам обоим?

— Нет, — жалобно простонала она. — О господи, нет… не так.

Он, похоже, растерялся. Бросил взгляд на спальню.

— Это из-за кровати? Слушай, я не занимался любовью на этих простынях. Я только спал на них.

— Пожалуйста, отпусти меня.

Слезы застилали ей глаза. Она инстинктивно сжалась, обхватив себя руками и стараясь не смотреть на Франко. Внезапно он пристально поглядел на девушку, протянул руку, коснулся ее щеки, словно не веря в реальность слез. На его лице появилось удивленное выражение.

— Дженюари... ты уже занималась любовью? — тихо спросил он.

Она покачала головой.

Он помолчал несколько мгновений. Потом шагнул к ней, поправил ее платье, стер слезы с лица девушки.

— Извини, — прошептал Франко, — мне это и в голову не приходило. Сколько тебе… двадцать один… двадцать два?

— Семнадцать с половиной.

— Mama mia!

Он ударил себя ладонью по лбу.

— Ты выглядишь так… словно имеешь большой опыт. Дочь Майка Уэйна — девственница! Он снова шлепнул себя по лбу.

— Пожалуйста, отвези меня домой.

— Обязательно.

Франко надел штаны, схватил куртку и открыл дверь. Взяв девушку под руку, провел ее через двор к машине. Они молча поехали по пустынным улицам. Он не раскрывал рта, пока они не добрались до Виа Венето.

— Ты кого-то любишь в Штатах, — произнес итальянец.

— Нет.

Он повернулся к ней.

— Тогда позволь мне… нет, не сегодня… не завтра… когда ты захочешь меня. Я не коснусь тебя, пока ты сама не попросишь меня. Обещаю тебе это. Она ничего не ответила, и он сказал:

— Ты мне не веришь?

— Нет.

Он рассмеялся:

— Слушай, прелестная американская девственница. В Риме полно красивых молодых итальянок. Актрис, фотомоделей, замужних женщин. Все хотят Франко. Они даже убирают мою постель, готовят мне, приносят вино. Знаешь почему? Потому что Франко — превосходный любовник. Так что если Франко приглашает тебя на свидание и обещает, что ничего не произойдет, ты должна ему верить. Ха! Мне не приходится силой добиваться любви. Ее полно вокруг. Но я хочу извиниться. Мы начнем все сначала. Словно ничего не было.

Она молчала, не желая обижать его. Они уже подъезжали к отелю. Дженюари хотелось поскорее выйти из машины и остаться одной.

— Очень печально, что ты не хочешь меня, — тихо произнес он. — Тем более что ты — девственница. Понимаешь, моя маленькая Дженюари, когда девушка отдается впервые, это не всегда доставляет радость… ей и мужчине. Если только он не проявит большое умение и нежность. Я бы овладел тобой очень бережно. Сделал бы тебя счастливой. Даже сам дал бы тебе пилюли.

Он говорил таким серьезным тоном, что ее испуг стал рассеиваться. Он действительно был убежден в том, что не совершил ничего плохого.

— Я сегодня зря проявил настойчивость, — продолжил он. — Я думал, что это часть игры. Одна американка заставила меня гоняться за ней по ее номеру в «Хасслере», а затем заперлась в спальне. Я собрался уходить, а она закричала: «Нет, Франко, ты должен выбить дверь и сорвать с меня одежду».

Он снова хлопнул себя по лбу, уже усмехаясь.

— Ты когда-нибудь пыталась высадить дверь в итальянском отеле? Она словно сделана из железа. Наконец американка открыла дверь, я снова бегал за ней и наконец сорвал с нее одежду. Господи… пуговицы отлетели… кружева… трусики… все было в клочьях… мы занимались любовью всю ночь. Она замужем за известным американским актером, поэтому я не стану называть ее имя. Он тоже так с ней забавлялся. Понимаешь… я джентльмен… я никогда не называю имен женщин, с которыми спал. Это непорядочно. Да?

Дженюари поняла, что улыбается. Взяв себя в руки, посмотрела вперед. Это безумие — парень только что срывал с нее платье, пытался изнасиловать ее, а теперь он ждет, чтобы она одобрила его прежние выходки. Очевидно, Франко прочитал мысли Дженюари, — он улыбнулся и почти снисходительно похлопал ее по руке.

— Ты еще попросишь меня любить тебя. Я знаю. Даже сейчас я вижу, как твердеют твои соски под платьем. Ты очень сексуальна.

Она обхватила свой бюст руками. Ей следовало надеть лифчик. Она не замечала, что платье такое тонкое.

— У тебя не очень большие груди, — сказал он. — Мне это нравится.

— Франко… прекрати! Снова удар ладонью по лбу.

— Господи… как может дочь Майка Уэйна быть такой скромницей?

— Я не скромница.

Наконец она почувствовала себя в безопасности — автомобиль подъехал к «Эксельсиору».

— Завтра я свободен, — сказал он, выскочив из машины, чтобы открыть дверцу.

Франко помог Дженюари выйти из микролитражки.

— Мы увидимся… да?

— Нет.

— Почему? Ты ведь не сердишься?

— Не сержусь? Франко, ты обращаешься со мной, как…

— Как с красивой девушкой, — улыбаясь, произнес он. — Выспись хорошенько. Завтра я позвоню тебе, и мы проведем день вместе.

Он развел руки в стороны.

— Клянусь, я до тебя не дотронусь. Мы покатаемся на моем мотоцикле. Я покажу тебе Рим.

— Нет.

— Я позвоню завтра. Чао.

Повернувшись, она направилась в опустевший вестибюль. Было почти три часа ночи. Майк рассердится… сейчас, вероятно, он ждет ее и волнуется. Она скроет от него правду. Скажет только, что Франко немного приставал к ней и что она не хочет больше с ним встречаться. Дженюари думала об этом, поднимаясь в скрипучем лифте вместе с сонным лифтером.

Она воткнула большой ключ в замок. Майк, похоже, не спал. Она увидела под дверью полоску света. Вошла в номер.

— Майк…

Дженюари осмотрелась. Дверь спальни была закрыта. На столике под лампой лежали купюры и записка.

«Принцесса, я ждал тебя до двух. Надеюсь, ты хорошо провела время. Спи подольше. Помни, что с часу до четырех магазины закрыты. Так что днем займись осмотром достопримечательностей. Посети испанские Ступени. В маленьком домике неподалеку от них человек, которого звали Аксель Мунт, устроил когда-то приют для бездомных животных. Ты можешь увидеть его квартиру. После четырех сходи на Виа Систина. Мельба утверждает, что там есть отличные магазины. Если кончатся наличные, оформи доставку в гостиницу наложенным платежом. Спокойной ночи, ангел. С любовью, папа».

Она уставилась на письмо отца… затем на закрытую дверь. Он спит! Он даже не беспокоился о ней! Но он и не подозревал, что Франко позволит себе такое.

Дженюари прошла в свою спальню. Ее обида немного улеглась. Если Майк ждал до двух… значит, он вернулся в отель около часа… или раньше. Возможно, он правда только выпил с Мельбой перед сном. Ничего больше. Их роман — фантазия Франко. Мельба уже немолода… во всяком случае, для актрисы… ей за тридцать лет… она нуждается в сне. Она не может позволить себе лечь слишком поздно. Карьера для нее важнее всего. Дженюари зашла в ванную и пустила воду. Но чем объяснить брошь с бриллиантами? Хотя Майк всегда делал дорогие подарки исполнительницам главных ролей в его фильмах. Ну конечно… это все домыслы Франко. Весь вечер показался ей сном. Она сняла платье и посмотрела на груди. Нет, этот вечер действительно был. Франко касался ее грудей… целовал их. Его пальцы находились меж ее ног. Она легла в ванную и принялась тщательно мыться.

Позже, лежа на кровати в новой обстановке, она почувствовала, что ей совсем не хочется спать. Она поглядела на темные очертания двери. За ней находилась гостиная… а дальше — его дверь. Он лежал в своей спальне. О господи, если бы она могла зайти туда и прильнуть к нему — она всегда поступала так в детстве, когда ей снился страшный сон. Почему она не может устроиться в его объятиях и рассказать ему о гадких вещах, которые случились с ней сегодня? Он бы успокоил ее, сказал, что все будет хорошо. Он по-прежнему был ее отцом. Что здесь плохого? И все же… она чувствовала, что не может это сделать. Не в том ли причина, что она хочет почувствовать тело Майка рядом с собой? Да. Но в самом целомудренном смысле. Она нуждалась в силе его рук, дарующих покой. Хотела поцеловать его в ямочку на щеке. Услышать, как он скажет: «Все в порядке, детка».

В этом нет ничего дурного. Она тихо встала с кровати и открыла дверь. Пересекла большую гостиную и осторожно повернула ручку двери. Она легко открылась. Сначала девушка увидела одну темноту. Потом появились неясные контуры кровати. Она подошла к ней на цыпочках, касаясь рукой стены. Откинула простыню и легла в постель. Простыни на ее половине кровати были прохладными, хрустящими. Дженюари потянулась к отцу. Но ее рука коснулась подушки. Постель была пуста!

Она села и включила ночник. Кровать была нетронутой… простыни — свежими. Его тут не было! Она встала и прошла в гостиную. Посмотрела на деньги и записку.

Все сказанное Франко — правда… он был с Мельбой. Но почему он не сказал ей… почему солгал, написав, что ждал ее? Она приблизилась к столу и перечитала записку. Он не сказал, что ждал ее один. Ну конечно… он ждал ее до двух с Мельбой… затем они ушли. Сейчас, вероятно, они занимаются любовью.

Она вернулась в свою спальню. Он имел полное право быть с Мельбой. Почему она так расстроилась? У него всегда были женщины. Но по-настоящему любил он только ее одну. Их любовь выше секса… люди занимаются сексом без любви. Как животные… не знающие любви. Они просто совокупляются. Когда Дженюари было пять лет, у них жил пудель, девочка. К ней привели кобеля. После акта она даже не посмотрела на партнера. А когда появились щенки… собака заботилась о них… пока им не исполнилось три месяца. Дженюари удивилась, когда мама сказала ей, что она отдала щенка-кобеля, потому что для сучки он теперь был уже не сыном, а обыкновенным кобелем. Точно так же Мельба для отца — всего лишь партнер по сексу.

Дженюари забралась в постель и попробовала уснуть. Она обняла подушку руками, как делала в школе, когда ей было одиноко. Но потом вдруг оттолкнула ее от себя. Подушка всегда символизировала собой Майка, служила источником покоя. А сейчас в его объятиях лежит Мельба… Надо выбросить из головы эти мысли. В конце концов, чем он занимался все эти годы после смерти матери? Но она, Дженюари, находилась далеко. Теперь это происходило рядом. Она должна приучить его к мысли, что она уже взрослая, что она может быть ему отличным товарищем и помощницей. Он так долго был один.

Когда она наконец заснула, ей стали сниться странные, обрывочные сны. Она находилась в комнате смеха на Кони-Айленде, куда отец водил ее в детстве. Только теперь там гремела музыка из дискотеки. Она посмотрела на себя в зеркало и засмеялась… сначала она стала длинной и тонкой… затем короткой и толстой… увидела у себя за спиной Мельбу… однако лицо Мельбы не было искажено… оно было красивым… Мельба смеялась… ее лицо увеличивалось в размерах, пока не заняло все зеркало. Мельба продолжала смеяться… Дженюари услышала смех Франко… его лицо появилось в зеркале рядом с лицом Мельбы, они оба показывали пальцами на гротескное отражение Дженюари и смеялись. Почему она выглядела в зеркале так комично, а они оставались красивыми? Она поискала глазами Майка. Он находился в тире. Мельба подошла к нему и положила руку Майку на бедро. «Папочка, — закричала Дженюари, — уведи меня от зеркала». Но он засмеялся и сказал: «Пусть тебе поможет Франко. Я стреляю по глиняным утятам. Я делаю это ради тебя, детка. Хочу положить все призы к твоим ногам». Он продолжил стрельбу. При каждом попадании раздавался звонок.

Она открыла глаза. Кони-Айленд и комната смеха исчезли. Солнечный луч, пройдя сквозь щель в шторах, упал на ковер. Окончательно проснувшись, она услышала знаменитую какофонию римских улиц. Сигналы всевозможных тональностей требовательно пронзали воздух. Сопрано., бас… На их фоне по-прежнему звенел звонок. Он доносился от телефона, стоявшего в гостиной. Дженюари неуверенной походкой отправилась туда. Часы в мраморном корпусе тихо отбивали одиннадцать утра. Она подняла трубку.

— Это Франко, — прозвучал бодрый голос.

Она положила трубку.

Позвонив дежурному, Дженюари заказала кофе. Дверь отцовской спальни была приоткрыта. Зажженный ею ночник по-прежнему горел. Она выключила его и, поддавшись внезапному порыву, смяла постель. Она не захотела, чтобы горничная знала, что отец не ночевал в отеле. Однако это смешно! Вероятно, он часто проводит ночи в других местах. Или Мельба спала здесь.

Телефон зазвонил снова. «Пусть это будет Майк», — подумала Дженюари. Она не должна выдать голосом свое настроение. Он должен звучать радостно, словно ничего не случилось. Или сонно. Да, сонно. Она прекрасно провела вечер. Дженюари сняла трубку.

— Это Франко. Нас разъединили.

— А…

Она даже не попыталась скрыть свое разочарование.

— Бестолковая телефонистка. Она нас разъединила.

— Нет, это я положила трубку.

— Почему?

— Потому что я еще не выпила кофе и… Она замолчала.

— И вообще, почему я должна с тобой говорить?

— Потому что сегодня чудесный день. Я за тобой заеду. Мы отправимся в уютное маленькое кафе…

— Послушай, Франко… вчера ты вел себя отвратительно, — рассерженно произнесла Дженюари, — и я не желаю тебя видеть.

— Но вчера вечером я не знал, что ты еще ребенок. Сегодня я буду обращаться с тобой, как с маленькой девочкой. Согласна?

— Нет.

— Но ты сердишься, когда я обращаюсь с тобой, как с красивой женщиной. Слушай, я уже два часа навожу блеск на мою «хонду». Она великолепна… Вот что… Мы не поедем в уютное маленькое кафе… Отправимся в «Дони». Как туристы. Будем сидеть под открытым небом. Ты выпьешь кофе, и мы поедем кататься. Чао.

Он опустил трубку, прежде чем она успела возразить.

Когда Франко позвонил из вестибюля, ей еще не принесли кофе, и она решила, что вполне может съездить с ним в «Дони». В конце концов, она нуждается в чашке кофе. Дженюари взяла деньги, оставленные Майком. Потом вдруг положила их обратно… возле записки. Позвонила горничной и попросила ее срочно убраться в номере. Пусть Майк, вернувшись в отель, поломает голову над тем, спала ли она здесь ночью.

Долго сердиться на Франко было невозможно. Он заказал для нее кофе и рогалики. Он был предупредителен и забавен. Казалось, каждый второй житель Рима останавливался у их столика, чтобы поговорить с молодым итальянцем. Его неиссякаемое жизнелюбие сломило ее холодность. Она обнаружила, что смеется и получает удовольствие от завтрака. Этот смеющийся, общительный паренек почти заставил ее забыть о вчерашнем Франко. Она поняла, что он пытается заслужить прощение, хочет порадовать ее. Будет любопытно посмотреть с ним Рим. Она была в брюках из дангери — значит, надевая их, она подсознательно решила поехать с Франко на мотоцикле.

«Хонда» была ярко-красной. Франко дал девушке огромные очки и предложил сесть позади него.

— Теперь ты должна обнять меня, — засмеялся он. Франко лавировал в автомобильном потоке, указывая на церкви и интересные здания.

— На следующей неделе мы осмотрим Ватикан, — сказал итальянец. — И я свожу тебя в некоторые церкви. Ты должна увидеть мраморные скульптуры Микеланджело.

Вскоре они покинули город и направились к Аппиевой дороге. Франко не увеличивал скорость. Он давал Дженюари освоиться на сиденье, привыкнуть к ветру, развевающему волосы и холодящему лицо. Он обращал ее внимание на роскошные виллы… античные развалины… дома кинозвезд. Затем он свернул на извилистую сельскую дорогу. Они остановились у маленького семейного ресторана. Все, включая залаявшего пса, радостно приветствовали Франко, обращались к нему по имени… восхищенно смотрели на Дженюари. Перед молодыми людьми поставили хлеб, сыр и красное вино.

— Аппиева дорога ведет к Неаполю, — сказал он. — Мы должны как-нибудь туда съездить. И на Капри. Он поцеловал свои пальцы и поднял их к небу.

— Завтра у меня съемки, но в воскресенье я отвезу тебя на Капри. Ты увидишь Лазурный грот… О, здесь столько потрясающих мест.

Позже, возвращаясь к «хонде», он обнял Дженюари за плечи, точно брат. Когда они собирались сесть на мотоцикл, девушка внезапно повернулась к парню.

— Франко, я хочу, чтобы ты знал — это был замечательный день. Просто чудесный. Огромное спасибо.

— Вечером я поведу тебя обедать в отличное место. Ты когда-нибудь пробовала моллюсков Поссилипо?

— Нет… но я не смогу пообедать с тобой.

— Почему? Я обещаю, что не прикоснусь к тебе.

— Дело не в этом. Я… хочу побыть с папой.

— Что?

— Я не видела папу со вчерашнего вечера.

— О'кей, ты встретишься с ним сейчас, когда вернешься в отель. А в девять поедешь обедать со мной.

— Я хочу пообедать с папой.

— Возможно, у твоего отца другие планы. Он забрался на мотоцикл.

— Нет. Я уверена, что он собирается обедать со мной.

— До твоего приезда… он каждый вечер обедал с Мельбой.

— Но теперь я здесь.

— И ты собираешься ежедневно обедать с отцом? Франко перестал улыбаться.

— Возможно.

Он начал заводить мотор.

— Садись. Мне все ясно.

— Что тебе ясно?

— Ни одна девушка не обедает с отцом. У тебя есть другой парень.

— Франко, у меня никого нет. Он сжал ее запястье.

— Тогда пообедай сегодня со мной.

— Нет.

Он отпустил руку Дженюари.

— Едем, — выпалил парень. — Я отвезу тебя домой. Ха! Я еще поверил, что ты девушка. Теперь я знаю: просто тебе не нравится Франко.

Они помчались по загородной дороге. Франко ехал быстро, «хонда» подпрыгивала на ухабах. Несколько раз Дженюари едва не вылетела с сиденья. Франко свернул на Аппиеву дорогу; Дженюари крепче прижалась к нему. Навстречу «хонде» ехал автобус с туристами из Японии. Франко проскочил перед ним, едва не задев его. Водитель разразился бранью… Франко погрозил ему кулаком и прибавил газу. Дженюари закричала, прося итальянца ехать осторожнее. Но рев мотора и свист ветра заглушили ее голос. Девушка испугалась. Его езда была опасной. Она умоляла Франко сбавить скорость, пока не охрипла. В конце концов, ей осталось только прильнуть к нему и начать молиться. Оказавшись перед поворотом, она увидела автомобиль, пытавшийся обогнать другую машину. Франко решил уйти на обочину. «Хонда» поднялась на дыбы, словно конь… Дженюари поняла, что летит по воздуху… и за мгновение до того, как она потеряла сознание, девушка успела удивиться тому, что, врезаясь в каменную стену, она не испытывает боли.

Открыв глаза, Дженюари увидела отца. Двух Майков… трех. Она сомкнула веки — изображение расплывалось. Она попыталась коснуться отца, но рука была свинцовой. Она снова открыла глаза. Сквозь пелену увидела неясные очертания своей подвешенной ноги. Вспомнила аварию. Бешеную гонку… белую каменную стену… она в больнице со сломанной ногой. Лето испорчено, но, слава богу, она осталась жива. Теперь, кажется, научились делать так, что человек может передвигаться с гипсом на ноге. Она попробовала пошевелиться, но ее тело было точно бетонным. Она заставила себя снова открыть глаза, но от яркого света они заслезились. Почему ее тело такое скованное? Почему она не чувствует своей правой руки? О господи, возможно, она не только сломала ногу.

Майк стоял в дальнем углу палаты, разговаривая с врачами. Возле них находилась медсестра. Люди что-то обсуждали шепотом. Дженюари хотела сообщить отцу, что она жива.

— Папа, — позвала девушка, — папа…

Ей казалось, что она кричит. Но Майк не сдвинулся с места. Никто не шагнул к ней. Она кричала беззвучно. Ее губы оставались неподвижными. Никто не слышал Дженюари. Она попыталась пошевелить левой рукой… пальцами. Все исчезло в мягкой серой пелене.

Когда она снова открыла глаза, в углу палаты светился огонек. Сиделка читала журнал. Была ночь. Дверь отворилась. Ее отец и сиделка зашептались.

Он отпустил женщину и придвинул стул к кровати. Погладил руку дочери.

— Не волнуйся, детка. Все будет хорошо. Она попробовала пошевелить губами. Напрягла мышцы, но из ее рта не вырвалось ни единого звука.

— Мне говорят, что даже с открытыми глазами ты меня не видишь, — продолжил Майк. — Но они ничего не знают. Ты выживешь… сделаешь это ради меня!

«Выживешь!» Что он говорит? Она хотела сказать ему, что обязательно поправится. Сломанная кость срастется. Дженюари сильно переживала — она причинила ему столько хлопот. Он потерял, вероятно, целый рабочий день из-за того, что Франко разозлился. Странно, что Майк так встревожен. Но почему она не говорит? Ей удалось пошевелить пальцами левой руки. Она попробовала поднять ее. Получилось! Она протянула руку и коснулась отцовского плеча. Он едва не свалился со стула.

— Дженюари! Сестра! О, детка… ты двигаешься! Шевелишь рукой! Сестра!

Дженюари попыталась сказать ему, что она чувствует себя неплохо, но внезапно провалилась куда-то вниз… сквозь пространство… ее хотел захватить в плен густой серый сон. Она не хочет спать! Дженюари боролась с забытьем. В палате вдруг стало многолюдно. Девушка увидела двух склонившихся над ней мужчин в белых халатах. Один из них поднял руку Дженюари, потом опустил ее. Другой уколол предплечье Дженюари иглой. Она ничего не почувствовала. Третий человек воткнул иглу в ее левую щиколотку. Ой! Она ощутила боль. И тотчас погрузилась в сон.

Открыв в очередной раз глаза, она увидела висевший над кроватью сосуд с жидкостью. Доктора ушли, но над ней склонился отец.

— Кивни, если ты меня слышишь, детка. Она попыталась кивнуть. О, господи, они что, привязали ее голову к постели? Она была чугунной.

— Моргни, Дженюари, если понимаешь меня. Она моргнула.

— О, детка…

Он уткнулся головой в ее плечо.

— Обещаю тебе, все будет хорошо.

Дженюари почувствовала влагу на своей шее. Слезы. Его слезы. Она никогда еще не видела Майка Уэйна плачущим. Никто не видел его плачущим. А сейчас он плакал из-за нее. Внезапно она испытала небывалое счастье. Забыла о ноге и руке. Он любит ее… очень сильно… она поправится… скоро… они проведут лето вместе… на костылях… с гипсом… это неважно.

Она протянула руку, чтобы дотронуться до отца… погладить его… неверно оценила расстояние и коснулась собственной головы. Она показалась ей каменной. Майк поднялся. Его лицо было спокойным.

Ее голова! Что с ней? Возможно, лицо тоже повреждено. Дженюари охватила паника. К горлу подкатил комок. Но она заставила себя коснуться рукой лица. Майк мгновенно понял ее испуганный жест.

— С лицом все в порядке, детка. Тебе обрили голову, но волосы отрастут. Ей обрили голову! Он увидел ужас в глазах дочери, сжал ее руку.

— Слушай, я скажу тебе все, потому что тебе предстоит борьба. Нам обоим предстоит борьба. Последствия аварии таковы: у тебя трещина в черепе и сотрясение мозга. Они сделали операцию, чтобы выпустить кровь. Боялись, что образуется сгусток. Теперь с этим все в порядке. Операция прошла успешно. Сломан позвоночник. Повреждены два позвонка, но это дело поправимое. Еще — множественный перелом ноги. Ты вся в гипсе… поэтому не можешь двигаться. Правая рука парализована из-за травмы головы. Но это, по словам врачей, временное явление.

Он попытался улыбнуться.

— Все остальное, детка, в полном порядке. Склонившись над Дженюари, он поцеловал ее.

— Ты не представляешь, как это здорово, когда ты глядишь на меня. Сегодня ты посмотрела на меня впервые за десять дней…

Десять дней! Столько прошло с тех пор, как она вылетела с мотоцикла!

Что с Франко? Как долго она будет находиться здесь? Она попробовала снова заговорить, но из горла не вырвалось ни единого слова. Держа дочь за руку, Майк произнес:

— Это последствия сотрясения мозга, детка. При ударе задет головной центр, отвечающий за речь. Не пугайся. Все восстановится. Клянусь тебе…

Она хотела сказать, что ей нестрашно. Пока он рядом, все хорошо. Дженюари хотела отправить его на киностудию… Майка ждет картина… Он должен знать… для нее нет ничего невозможного, пока они вместе… пока она знает, что сможет увидеть его в конце каждого дня, что он любит ее и думает о ней. Она пошевелила левой рукой. Ей нужен карандаш. Она должна сообщить ему все это. Слезы отчаяния потекли по ее лицу. Ей нужен карандаш. Но Майк не понимал Дженюари.

— Сестра! — закричал он. — Скорее сюда… может быть, ей больно!

(Папочка, мне не больно… я хочу получить карандаш.)

Медсестра была воплощением компетентности. Дженюари почувствовала, как игла входит в ее руку… она начала погружаться в сон… откуда-то издалека донесся голос отца… «Отдохни, детка… все будет хорошо…»