ВАЛЕРИЙ СТАДНЮК, КАПИТАН, НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА АДМИНИСТРАТИВНОГО ОКРУГА
За все время службы в уголовном розыске со мной ни разу не происходило такого неприятного казуса. Надо особым талантом обладать, чтобы умудриться так провалить дело! Мы были впятером – четверо опытных оперов и не менее опытный водитель. А он тоже в первую очередь мент, и только потом водитель... И при этом не просто упустили подозреваемого, но понесли еще и ощутимые потери. И нравственные, и физические. Про синяк под глазом я уже не говорю, с кем такого не бывает, хотя светить на все управление таким «фонарем» – удовольствие не из больших.
Как и полагается, мы с места события, только передав по связи ориентировку на задержание, поехали в травмопункт ближайшей больницы, чтобы «снять побои». Нашу машину водитель без ключей никак не мог завести, а ломать панель, чтобы врубить ее напрямую, он не желал или не умел этого делать. Ладно, из отделения машина подвернулась. Обошлись без такси. А «снять побои» было необходимо. Травмы, нанесенные сотрудникам правоохранительных органов, находящихся при исполнении служебных обязанностей, – уже одно это тянет на серьезную статью. Конечно, я не из тех, кто будет «заяву» писать на человека, который меня избил. Но предъявить документ вместе со статьей уголовного кодекса часто бывает нужным, чтобы оказать психологическое давление. А при допросе – это шестьдесят процентов успеха, в чем я много раз убеждался.
В больнице нас обрадовали по полной медицинской программе. У меня помимо синяка под глазом оказалась сломана сразу в трех местах кисть левой руки. Впечатление такое, что я не по руке этого парня ударил, а со всей силой по железяке «вмазал», чтобы умышленно себе руку сломать. Мне наложили увесистый гипс. Вот бы этим гипсом парня «звездануть» в ответ. Косте же Суглобову еще хуже пришлось. У него оказалась сломанной челюсть и выбито два зуба. Он, впрочем, со сломанной челюстью уже встречался несколько лет назад. Тогда от гипса отказался, сейчас тоже. При подобном переломе гипс накладывают с шеи на всю нижнюю часть лица. Головой потом пошевелить невозможно, шея затекает и болит больше сломанной челюсти. А Костя парень мужественный. И от больничного листа, как и я, отказался. Даже после того, как невропатолог зафиксировал у обоих сотрясение мозга. Врачей наш отказ от больничного смутил, нас – нет. Род деятельности у нас чуть-чуть различается, и потому на многие вещи мы смотрим по-разному. Наша точка зрения понятна – теперь для нас стало делом чести поймать этого компьютерного программиста Романа Павловича Вершинина, любителя ментовских синяков, переломов и сотрясений мозга. Это даже более важно для самолюбия, чем раскрыть целиком дело по расстрелу «Шкоды Фабии», хотя одно другому не мешает.
Было просто чертовски, почти до соплей обидно. Парень, которого я всерьез даже не воспринял, потому что он, как я сразу прикинул, на десяток килограммов, если не на пятнадцать, легче меня, и физически совсем не выглядит здоровяком, к тому же не какой-нибудь крутой уголовник, а обыкновенный программист, который по роду своих занятий ничего тяжелее компьютерной мышки не поднимает, так разделал и разукрасил нас, опытных оперов... Лейтенант Суглобов тоже парень не робкий, на его счету немало задержаний, в том числе и опасных преступников. А меня вообще давно уже записали в предмет гордости управления, ставя в пример молодым сотрудникам. И тут такое...
Хорошо еще, что не взял он наши пистолеты, хотя вполне мог это сделать. Только обоймы вытащил, а потом бросил их под ноги нашему сотруднику лейтенанту Яркову, когда уезжал. И Яркова машиной не сбил, хотя вполне мог бы сделать это, чтобы в корне пресечь всякую возможность преследования. Меня, признаться, этот эпизод с пистолетами смутил больше всего. Что это? Он благородство проявил, зная, как нас взгреют за потерю оружия? Ну уж нет, не верю. Парень он боевой, в этом сомнения нет. Естественно, должен был понять, что у других сотрудников, оставшихся вне машины, тоже есть табельное оружие, и они применить его всегда готовы. Боевой парень должен был бы оставить пистолеты себе. Или хотя бы один пистолет, чтобы отстреливаться. Судя по поведению, он не из тех, кто остановится на полпути, соображает быстро, и такой оплошности не допустил бы. Начав бить ментов, мог бы и отстреливаться. А он пистолеты не взял. Какой вывод напрашивается? Не захотел сжигать за спиной мосты? Нет, вывод простейший. У него был с собой пистолет. Он пошел на встречу с ментами вооружившись, хотя мог бы оставить пистолет, если он у него есть, скажем, в рабочем столе. Из простой осторожности. Но он взял его с собой. Зачем? Если бы он был невиновен, зачем вооружаться. А он шел, чтобы начать активное сопротивление нам. Я же не просчитал его поведение до конца. Недооценил программиста. Штамп в голове сработал. Программист – это хилый и сутулый парнишка в очках...
Вообще, и другие мысли закрались в голову нехорошие. Я слышал про недавний случай, когда вооруженных ментов побил какой-то безоружный парень, как потом оказалось, из Интерпола, человек с классной спецподготовкой. Вершинин, конечно, руками работает мастерски. Может быть, он тоже из каких-то спецслужб и тоже спецподготовку прошел? По крайней мере, за второе я могу отвечать – прошел... Тогда что может получиться? Что мы со своим расследованием сдуру влезли в шпионские игры?.. Это было бы совсем некстати. Его наверняка в этом случае «отмажут», а пострадавшим, нам то есть, еще и подзатыльников по полной программе навешают.
Это была одна из версий, впрочем, гипотетическая, ничем не подтвержденная, кроме демонстрации противником профессионального умения драться, способности быстро принимать правильные, возможно, единственные решения, и плюс к тому моего личного впечатления, что мы с этим парнем уже влипли в нехорошую историю. Вершинин, в сравнении с нами, и думал, и действовал с большим опережением, а мы просто не успевали за ним. Обоснований версия под собой практически не имела. А личные впечатления не могут рассматриваться как факты. Впрочем, мы, менты, слишком привыкли действовать против неподготовленных людей. Но ведь среди преступников и подготовленные встречаются порой... А иногда – и сотрудники спецслужб. И отбрасывать версию было нельзя. Что-то мне словно в ухо об этом шептало.
* * *
В управлении уже знали о том, что с нами произошло. Дежурный майор встретил нас такой радостной довольной улыбкой, словно жену вчера в карты проиграл, и сообщил, что Бегемот приказал отправить нас к нему сразу по возвращении. И того, и другого... Бегемот, иначе говоря, полковник Бамотов, наш начальник управления, вообще-то был человеком не слишком строгим, но достаточно скользким. Всегда знал, как, с кем и при каких обстоятельствах ему себя вести. Но мы при этом никогда не знали, как себя поведет он.
– Мы на больничном, – сообщил я дежурному майору. – Как только оправимся и поправимся, заглянем к товарищу полковнику.
И сразу прошел не в свой кабинет, а в туалет, чтобы рассмотреть себя в зеркало. Лейтенант Суглобов увязался за мной. Он вообще с дежурным не общался, потому что ему говорить было трудно. Вернее, сам-то он что-то мекал, но понять, что именно, было так же проблематично, как расшифровать мычание коровы.
Зеркало в туалете обрадовало нас мало. Внешний вид лейтенанта еще никого не пугал – просто синяя шишка на подбородке и небольшая опухоль правильной полусферической формы. А мой лиловый синяк не только мешал смотреть, он еще и ко мне все взгляды приковывал, как произведение высокого искусства. Хорошо, что в рабочем столе у меня завалялись, как помнится, солнцезащитные очки. Забыл кто-то из допрашиваемых свидетелей и уже несколько лет за ними не заходит. И в кабинете я в первую очередь нацепил на нос эти очки.
– Где твой Федя? – спросил Суглобова.
Лейтенант плечами пожал, но тут же постучал кулаком в стенку, за которой находился общий кабинет отдела уголовного розыска. Там мудро догадались о желании начальника отдела, и старший лейтенант Яковенко привел все того же забинтованного и заклеенного недострелянного страдальца Федю.
– Что вы мне такого нытика подсунули? – Вася Яковенко откровенно жаловался. – Чуть не плачет, домой хочет... Чувствует он себя, видите ли, плохо... Спина у него кружится вместе с задницей.
– В камере он себя лучше почувствует. Там спальные места, правда, выделяются на два часа в сутки по очереди. Все остальное время стоять придется. – Я сурово смотрел сквозь темные очки одним глазом. – Если ему надоело в кабинете сидеть, пусть там постоит.
Очки на мне были узкие и синяк полностью прикрыть, конечно, не могли, да и сам синяк вызрел широким и качественным, и Федя, глядя на него, что-то пробормотал под повязку на лице. Мне послышалось, будто он произнес, что есть все-таки на свете справедливость.
– Что-что? – переспросил я.
– Спасибо, я посижу. – Федя явно повторил не то, что бормотал. Но я умно сделал вид, что подбитый глаз помешал мне расслышать первую фразу. Перебарщивать в нажиме на свидетеля и пострадавшего тоже не следует. Такие люди могут еще пригодиться.
– Ну и садись, отдохни, болезный и бесполезный... Данные на Вершинина есть?
– Сейчас принесу. Недавно пришли, должны уже были распечатать... – Яковенко, почесав живот, двинулся к двери.
– Давай побыстрее, – сказал я ему в спину и повернулся к Феде. – Двор, куда ты нас привез сначала... Рисуй план. Где Вершинин живет?
Я пододвинул Феде лист бумаги и ручку. Но тот только плечами пожал:
– Это надо Польди спрашивать... Убитого. Мы на улице ждали. Программист из того двора выехал. Откуда я знаю, где живет... Там четыре дома. Десять средних размеров деревень поместить можно.
– По нынешним временам, – сказал лейтенант Суглобов, и я с трудом разобрал отдельные слова в его философском мычании, – в четырех среднего размера домах можно поместить сто деревень... Это потому, что народу в деревнях, как сказывают, не осталось.
Федя посмотрел на лейтенанта с удивленным довольством. Но относительно вокальных способностей лейтенанта ничего не сказал.
– Не знаешь, значит. – Я постучал по столу гипсом. Несильно постучал, но сразу почувствовал боль. Прежняя тактика угроз и угрожающих жестов дала о себе знать. Придется теперь обходиться надрывом голосовых связок. И лейтенант в надежные напарники тоже не потянет, хотя добросовестно будет что-то, грубо говоря, подсказывать.
– Не знаю.
Похоже, Федя понял, что его персональное избиение в нашей программе не предусмотрено, и неприлично осмелел.
Вернулся старший лейтенант Яковенко, положил на стол передо мной полторы странички текста и звучно вздохнул, таким печальным образом предваряя чтение документа из картотеки. То ли сочувствовал моему единственному рабочему глазу, то ли реагировал на текст распечатки.
– Что? – спросил я.
– Нарвались вы, – констатировал Вася. И кивнул на Федю: – А надо было бы им нарваться. Он бы их без автоматов на куски разорвал. Повезло дуракам, что их так просто расстреляли и без мучительной инвалидности обошлись.
– Понял, Федя? – сказал я. – Старший лейтенант Яковенко справедливо считает, что вас вместо расстрела следовало бы этому парню на растерзание отдать, чтобы до конца жизни уродами промучились.
Федя осторожно нос потрогал. Слово «урод» вызвало у него определенные ассоциации.
Я посмотрел распечатку и сразу определил, что данные не из нашей картотеки. Простое оформление документа не того стандарта. Это был обыкновенный ответ на запрос.
– Откуда такой калибр? – спросил у Яковенко.
– У нас ничего на него не было, кроме мелких данных. Я, с разрешения Бегемота, запрос послал в ФСБ. Потому так долго и шло...
Я стал читать. Анкетные данные тоже не простые. Вырос без отца в большом промышленном центре Урала. Мать – ныне генеральный директор и совладелица крупного металлургического холдинга. Очень богатый человек. Об отце данных нет... Сам Роман Павлович учился в техническом университете, с последнего курса вылетел, несмотря на влиятельность матери, и ушел в армию. По собственному желанию... Служил в частях спецназа ГРУ, принимал участие во многих боевых операциях, имеет правительственные награды. После службы переехал в Москву, женился, но через полгода развелся. В криминальных связях не отмечен. В случае необходимости более конкретной информации нам рекомендовали обратиться в управление кадров ГРУ.
– И это все? – спросил я.
– Читай между строк, – посоветовал Яковенко и опять почесал живот. – Если ФСБ рекомендует обратиться в ГРУ, значит, существуют какие-то закрытые данные. Я однажды сталкивался с подобным. На простых солдат обычно даже в ГРУ данные не хранят. А если сберегают, значит, это не простой солдат. ФСБ просто так переадресовывать не будет. Они, может быть, что-то и знают, но нам не скажут. Из этого я делаю вывод, что наш Вершинин – не простой солдат...
У меня от злости рука под гипсом начала по-сумасшедшему чесаться.
– Вася, короче, так... Гони Федю домой, только предупреди его конкретно, чтобы из квартиры носа не высовывал, по крайней мере дней пять. Скажи ему, что я очень милостив и даже подписку о невыезде с него не беру. Если выедет, найду под землей и в камеру засуну.
Федя на стуле перед моим столом заелозил. Хорошо хоть, машину не потребовал, чтобы его до дома отвезли.
– Сам бери Яркова, – продолжил я, – и мотай в эту компьютерную фирму. Все, что сможешь, накопай на господина Вершинина. Узнаешь номер мобильника, сразу сообщи, чтобы на «прослушку» ордер подготовили. И вообще все... Костя у нас со своим мычанием для работы не годится, поэтому посади кого-нибудь копать данные на бывшую жену Вершинина.
– Он все еще у нее зарегистрирован.
– Может быть, поддерживают отношения. Необходимо выставить пост во дворе, куда нас Федя возил проветриться. Синяя «Мазда» там едва ли появится, пусть самого Вершинина высматривают. Хотя он неброский и наверняка изменил имидж. И машину надо искать. В ГИБДД отношение отправь... Все, действуй!..
* * *
Мое героическое решение пойти к начальству и сдаться было продиктовано вполне прозаической причиной – без санкции начальника управления я не мог отправить запрос в ГРУ, поскольку сам чином для такой акции не вышел. А ответ на запрос был мне необходим. И не только для того, чтобы иметь данные на Романа Павловича Вершинина. А просто для подтверждения одной из моих версий. Если есть на него данные в ГРУ, хоть какие-то данные кроме служебных, когда он солдатом был, значит, он представляет интерес. Если данных не окажется и ГРУ ничего не сможет о нем сказать, значит, я слишком вольно подбираю и систематизирую факты, короче говоря, снежинку с неба готов за горную лавину принять.
Полковник встретил нас сочувственным взглядом.
– Очки можешь не снимать, – милостиво разрешил мне. – Я и так вижу. Садитесь... Как так получилось?
– Недооценили, товарищ полковник.
– Себя переоценили... – Бегемот любит сентенции. – Тем не менее что-то в деле не так идет... Мне уже звонили из ФСБ, интересовались.
– Из какого управления? – спросил я.
– Пока только из следственного. Они не твоим парнем интересовались, а ходом следствия по расстрелу машины.
– Вот и взяли бы дело себе, «по тяжести», – предложил Суглобов.
– Ну уж нет, – не согласился я. – Мне лично хочется хотя бы одним глазом в глаза этому Вершинину заглянуть.
– Я бы передал без проблем... – Бегемот словно не услышал мою реплику. – Но для этого нужен хотя бы один серьезный фигурант. Такой, чтобы дело можно было перевести из простых «особо тяжких» в более серьезную статью... Лучше всего в терроризм.
– Пострадали посторонние машины, товарищ полковник, – гнул свою линию Суглобов. – Это уже может косвенно на терроризм потянуть.
– Пока не тянет...
– И лучше бы, если бы не потянуло. – Я тоже упрямый и тоже свою линию гнуть умею.
– Ладно, план мероприятий мне представь, – распорядился полковник. – Подробно. Меня еще и городская прокуратура тормошит... Сначала обсудим, потом отправишь. Сейчас доложи, что имеешь...
Я рассказал в подробностях. В том числе и свою возможную версию о сотруднике спецслужб высказал. Полковник что-то в блокноте отмечал, быстро и размашисто.
– Следовательно, мне еще запрос в ГРУ отправить надо, – сообщил я.
– В ГРУ? Прямиком? – Бегемот сомневался.
– Вершинин служил там. Правда, солдатом. В ФСБ посоветовали запрос отправить. Если это их игры, они начнут нас путать. Если что-то откровенное дадут, будем считать, что моя версия несостоятельна, но их данные мы постараемся использовать.
– Составляй, я подпишу. Что еще предполагаешь сделать?
– Нельзя другую линию оставлять без внимания. Я пока займусь машиной, из которой расстреливали «Шкоду». Водитель, мне сказали, вместе с соседом по гаражу сидят у нас.
– Действуй!