Поворачиваться, конечно, нельзя, хотя все нутро просит сделать это. Даже шея гудит, как колокол, требует поворота. Так всегда бывает – очень хочется сделать то, что делать нельзя... Человек так, что ли, устроен? Когда-то Адам с Евой в подобной ситуации не смогли сдержаться и сорвали пресловутое яблоко...

Изгнание из рая – пустяк в сравнении с тем, что будет, если ему обернуться, когда оборачиваться нельзя... Так его учили...

Ему оборачиваться нельзя потому, что он замечает за собой «хвост»... Хочется думать, замечает сразу, как только этот «хвост» появляется. Вчера его, кажется, не было... Наверняка не было – так вернее будет... По крайней мере, профессионализм у Алданова был высокий и не совсем растерялся с годами. И опыт основательный... Этот опыт можно только спрятать от других, привычно не слишком внимательных и лишь изредка имеющих манеру приглядываться. Спрятать так, чтобы никто и никогда не догадался. Но его нельзя полностью растерять, невозможно... Он впитался в тело, проник в каждую каплю крови и, возможно, изменил структуру генной спирали – восточные философы называют это наработкой отрицательной кармы. И никак он не позволяет даже сейчас, много лет спустя, позволить себе расслабиться хотя бы на минуту. К сожалению, не позволяет... Устаешь от этого, честное слово, чертовски за долгие годы устаешь... Рад бы, как говорится, да грехи не отпускают ни наяву, ни во сне...

«Хвост»... Как ни странно, это не столько неприятно, сколько любопытно... Скуку развеивает...

Два парня лет около двадцати пяти – тридцати, высокие, крепкие, в себе основательно уверенные, вальяжно встают со скамейки у соседнего подъезда, как только Виктор Егорович, шаркая ногами, как и положено это делать старику, сворачивает в сторону арки, выходящей из двора, и неторопливо «гуляют» за ним – он видит их отражение в темном и давно не мытом стекле «бендежки» непротрезвевающих слесарей. Не стекло, а идеальное зеркало... А за кустами темнолистной, густо растущей сирени, давно уже потерявшей весеннюю свежесть на летней жаре, он замечает третьего – откровенно прячущегося, но прятаться, с точки зрения профессионала, не умеющего. Да и не только с точки зрения профессионала. Дети, играя, делают это несравненно лучше и с большей фантазией. Пусть бы просто стоял там в полный рост. Мало ли какая человеческая нужда возникла после нескольких бутылок пива... Так нет ведь... Пригнулся, чтобы голову заметно не было, а ноги-то даже дураку без бинокля видно... Дилетантизм откровенный... В хорошие советские времена, помнится, за такое сразу убивали... Сейчас времена не самые хорошие, Виктор Егорович не носит с собой оружия и потому решает убить не сразу – но обувь запоминает, чтобы не ошибиться при случае, который вскоре обязательно представится. Раз уж что-то началось, то представится обязательно... В этом грех сомневаться...

Говоря честно, Алданов просто обиделся на такое к себе неуважительное отношение. Если его начали «вести», то это должны делать профессионалы – не всех старых сумели во времена первого российского президента «вытравить», да и новых уже, надо думать, воспитали – время было... И уж никак нельзя доверять это дело неумным и неопытным филерам. И ГРУ, и ФСБ, и внешняя разведка профессионалами располагают. Значит, это не они. Менты?.. Возможно, но что за дело может у ментов быть к нему, майору ГРУ в отставке. Давно уже, много лет в отставке... Никакого не может быть дела, потому что здесь, в России, за Виктором Егоровичем нет ни одного мало-мальски подозрительного следа... Он только за границей работал...

Значит, это и не менты...

Тогда кто это может быть?..

Не боятся его... И напрасно! Плохо их в детстве учили... Детский стишок такой был: «Эй, не подходите близко – я тигренок, а не киска...» Престарелый тигр тоже считается тигренком... Не понимают?

Да что, в конце-то концов, может сделать старик!..

Да-да, именно так... Они могут только так и не иначе подумать... Это основной мотив поведения, которым руководствуются филеры... или кто там они такие... В самом деле – кто они такие?.. Кто?.. Основной вопрос... Но основной вопрос можно осмыслить чуть позже... Сейчас главное – правильно «просчитать» ситуацию и принять решение об адекватности действий... Они идут за Алдановым откровенно, с честной и всем заметной душевной подлостью, и не знают, что он начинает «включаться»... Скорее всего это даже не филеры... Судя по поведению, это непрофессиональная «группа захвата»... Наверняка где-то там, за аркой, в тихом переулочке, где в это жаркое время можно встретить только драного подвального кота, загнанного на дерево бездомной, не менее драной собакой, стоит машина и еще один человек страхует, перекрывает путь. Это обязательно даже для дураков и не подлежит никакому обсуждению. Эти скорее всего дураки конченые... Но все равно сообразят...

Четверо... Четверо крепких парней против пару дней не бритого, не блещущего выправкой шестидесятисемилетнего старика, всегда шаркающего ногами, как и положено шаркать неприметному горожанину, чертовски уставшему от жизни, от одиночества... И еще они обязательно обратят внимание на то, что он ходит в тапочках... Это, подумают, от болезни и от старческого бессилия... Обуваться тяжело... Спина натруженная болит... Ноги болят... Люмбаго, склерозы и прочее... Даже при том, что они знают его прошлое, а они, думается, обязаны знать это, если к Виктору Егоровичу привязались, беспокойства парни не чувствуют. Просто природная наглость недоумков не позволяет им его чувствовать...

А ему выучка не позволяет показывать свое физическое значение... Настоящее физическое значение... Оголенные провода никогда не говорят, какое напряжение бежит по ним... Это можно понять, только взяв в руки два контакта... Виктор Егорович всегда чувствует себя оголенным проводом, по которому пропущено слишком сильное напряжение, чтобы простые люди могли ему сопротивляться – каждая рука представляет собой тот самый контакт... Но он традиционно показывает обратное. Он обязан показывать свою безопасность, чтобы оставаться всегда, даже в преклонном возрасте, предельно, даже чрезвычайно опасным.

Высокое напряжение!

Арка, выходя из двора, заканчивается металлическими воротами, одна створка которых плотно закатана под асфальт уже полтора десятилетия тому назад. Вторая висит на одной петле, и ее почему-то асфальтом не закрепили. Асфальта, наверное, не хватило... Калитки вообще нет. Когда-то давным-давно существовали в обществе пионеры, которые собирали металлолом для народного хозяйства. Они калитку и унесли. Это было еще до того, как створку ворот под асфальт укатали, – Виктор Егорович помнит разговор по этому поводу с ныне покойным общительным дворником, гордым тем, что он являлся представителем целой династии дворников...

Поворот в переулок. Естественно, поворот по большому радиусу, как только и позволяют повернуть бескалиточные ворота. Да и не будь ворот вообще, он все равно бы повернул именно так, чтобы не подставить себя под случайный удар с короткой дистанции – с короткой дистанции плохо видно наносимый удар, слишком мало дается времени, чтобы к нему подготовиться. Группа захвата всегда начинает бить на опережение, а уже потом разбираться... Наверное, и со стариком поступят так же, учитывая его прошлое...

Виктор Егорович поворачивает и видит почти то, что ожидал увидеть.

Рядом с входом во двор стоит микроавтобус «Скорой помощи». Громила в белом халате – с такой мордой только больных в психбольнице пугать! – откровенно смотрит на Алданова. Боковая дверца в микроавтобусе приглашающе распахнута. И ускоряется звук шагов за спиной... Топ... Топ... Топ... Уверенные шаги... Глупые...

Началось...

Но началось поздно... Для них – поздно... Бездарно опоздали... Алданов успел уже «включиться», то есть он уже преодолел психический барьер, отделяющий его от обычного человека – невзрачного усталого старикашки, внешне не способного к серьезному сопротивлению, – до человека-оружия... Он поднимает глаза на громилу, но тот не видит в этих глазах ничего, кроме холодного льда. Иногда такой взгляд может напугать – это проверено многократно, но сейчас Виктор Егорович умышленно делает так, чтобы показаться совсем слабым и мало способным к сопротивлению. Это в какой-то степени маскирует взгляд...

– Сынок... – хрипло и слабо зовет он верзилу и поднимает руку, ища опору в руке противника.

Тот смотрит внимательно и восхитительно неумно.

– Чего те?..

– Сынок... Ты со «Cкорой»... Отвези в больницу... Жара... Сердце прихватило...

Рука опору находит, и сильные пальцы прочно вцепляются в запястье. При необходимости можно было бы просто произвести рывок на себя с одновременным встречным посылом прямых напряженных пальцев под печень и одновременным защемлением при помощи жесткого большого пальца. Этого хватило бы громиле для длительного отдыха в той самой больнице. Диагноз известен заранее: разрыв брюшины, кишечная грыжа и в дополнение – кровоизлияние в печень с разрывом мягких тканей. Операция обязательна – разорванная, а вернее раздавленная, часть печени в этом случае удаляется. Сама операция не слишком сложная, но болезненная, как все операции на печени. А если сердце у громилы слабовато, то может сдохнуть от болевого шока прямо здесь...

– А паспорт у тебя, дедок, с собой? – раздается вдруг голос из-за плеча.

Кто-то пришел на помощь несообразительному громиле. И голос раздается, говоря честно, тоже не вдруг, потому что Алданов считал и слушал шаги. Он и второй голос услышать готов, потому что знает, что еще один парень за левым плечом первого. А где же третий? Третий из арки не выходит. Так и стоит пригнувшись за кустом сирени? Едва ли... Не мог он столько пива выпить... Столько в нормального человека не влезет...

А в противном случае... А в противном случае он отправился в квартиру к Алданову, чтобы что-то там поискать...

Но там искать нечего!

Это Алданов знает точно, потому что он вышел из школьного возраста очень давно, а до возраста старческого маразма еще не дошел и не держит в квартире никаких вещей, документов или фотографий, которые могут его скомпрометировать.

– С собой... – отвечает Виктор Егорович не поворачиваясь. – Зачем паспорт-то?..

– Без паспорта в нашей больнице не принимают...

Это оказывается чем-то неожиданным, и Виктору Егоровичу необходимо время и дополнительные данные на осмысление ситуации.

– Это какая больница? – спрашивает он, стремительно просчитывая в уме варианты.

– Частная...

– Это ж дорого... – Слабый голос по-прежнему хрипит. Более того, он даже слегка брюзжит со свойственным пенсионеру недовольством нынешними порядками в обществе. И слегка приоткрывается рот, словно пытается захватить побольше воздуха.

– Зато лечат хорошо...

Это не уговоры – это звучит как приговор.

– Ладно, везите... Я пенсию получил...

Ему не слишком вежливо помогают сесть в микроавтобус, попросту говоря, вталкивают. А взгляд старого разведчика привычно цепляется за все детали окружающего и отмечает сразу, что надпись и красный крест на борту машины просто-напросто наклеены. Пленка, которую всегда можно сорвать... Ребенок имеет возможность купить такую пленку и вывести знаки и надписи на простом струйном принтере. И вся проблема... Значит... Значит, это не официальные инстанции. Официальные инстанции не имеют проблем с тем, чтобы сделать настоящие документы и приобрести настоящую машину «Скорой помощи». Ее даже и приобретать не надо. Такая машина наверняка есть у всякой спецслужбы. И даже медиков могут прислать настоящих и более вежливых, чем врачи обыкновенной поликлиники. Алданов сам медикам никогда не верит, поскольку знает традиционное равнодушное отношение врачей к больным, и потому к ним не обращается, предпочитая лечиться самостоятельно. Но даже при этом он хорошо знает, что медик, как и любой другой человек, может быть убийцей. И даже более того, многих убийц отвращает вид пролитой крови – это известный, хотя и курьезный факт. Медик, как правило, таких сомнений не имеет. Но сейчас ему попались явно не медики и даже не коновалы...

Кто же это?.. Откуда берутся такие жертвы? Кто посылает наивных на верную смерть?..

Именно для того, чтобы прояснить ситуацию, он и садится к ним в машину. Садится, как безропотная престарелая овца, может быть, и подозревающая плохое, но не имеющая воли и здоровья воспротивиться силе...

Генерал ФСБ Геннадий Рудольфович Легкоступовсначала звонит по телефону и уже через пару минут собственной персоной входит в кабинет к полковнику Мочилову. В этот раз не приходится заказывать для генерала пропуск, следовательно, он пришел в здание ГРУ не персонально к полковнику, а только заглянул по какой-то надобности, и пропуск ему заказывали в каком-то другом управлении или прямо в секретариате, то есть генерал сначала «прошелся» по начальству...

У Мочилова обширный кабинет, гораздо больше генеральского в здании на Лубянке, но мебель говорит о разнице в финансировании ведомств – она здесь старая и простенькая, чисто армейского образца. Как говорится, без изысков, лишь бы отвечала надобности, то есть была строго функциональной, пусть даже и разнокалиберной. Гостей здесь полковник принимает только служебных, которых тоже мало интересуют проблемы интерьера.

Опыт общения полковника с генералом не дает намека даже на дежурную улыбку со стороны полковника, и потому Юрий Петрович встречает этого гостя достаточно сухо. Просто встает из-за рабочего стола и протягивает руку, здороваясь. Генерал традиционно ходит в гражданском, не демонстрирует нарочитую демократичность, но и не настаивает на субординации. Полковник, хотя сам армеец, к пиетету перед высоким званием тоже склонности не имеет, поскольку знает: должность не позволяет ему носить мундир с лампасами, как и большинство должностей бывших и настоящих армейских спецназовцев. И потому он может позволить себе некоторую вольность.

– Как здоровье, Юрий Петрович? Как семья?

Полковник усмехается:

– В прежнем объеме, товарищ генерал...

– То есть?..

Генералу не очень понятен полковничий лексикон.

– То есть пополнения семьи, учитывая не самые молодые мои и жены годы, пока не предвидится, до внуков тоже пока еще далеко, что же касается здоровья, то я никогда не болею, следовательно, и здесь не рассчитываю на изменения. Вы, Геннадий Рудольфович, по делу или просто по старой памяти заглянули? Так сказать, визит вежливости...

За время, что они не виделись, глубокий и длинный шрам на лице Мочилова – от брови через нос к нижней челюсти – стал значительно бледнее, хотя по-прежнему остается заметным и, вопреки поговорке, что мужчину шрамы украшают, сильно портит красивую физиономию полковника. Впрочем, сам он к шраму уже привык настолько, насколько можно привыкнуть к лысине или, наоборот, к густой и упрямой шевелюре. Жена привычно переживает из-за шрама больше, чем он сам, но на то она и женщина...

Генерал не самый радушный прием замечает.

– Сильно заняты?.. Понимаю, все мы бываем в таком положении, и меня уже предупреждали, что вы проводите в Чечне целый ряд одновременных мероприятий... Успокойтесь... По делу. – Генерал отвечает как обычно, сухо и сдержанно, и только после этого садится, не дожидаясь, когда полковник сам предложит ему это сделать. – Вы помните ту операцию, что проводили вы вместе с Интерполом полгода назад... Когда с помощью виртуальной мишени пытались подставить под ракетный удар крейсер, где совещались главы «Большой восьмерки»?

– В общих чертах хорошо помню. Но мы не участвовали непосредственно в операции, просто выполняли вспомогательные функции, когда арена действия переместилась в Чечню. Наши парни тогда отработали неплохо, а ваши вместе с Интерполом чуть не прозевали ракетную атаку. Вернее, они прозевали ее... И если бы не...

– Не совсем так... Но не будем сейчас возвращаться к подробностям и выяснять, кто как отработал, хотя в российском подсекторе Интерпола по борьбе с терроризмом работает только один бывший наш сотрудник, а все остальные ваши питомцы... Меня интересует противоположная сторона. Действиями террористов тогда руководил тоже бывший ваш сотрудник, отставной офицер спецназа – Талгат Хамидович Абдукадыров. Помните вы такого?

Мочилов вздыхает. Он уже не в первый раз слышит упрек в адрес спецназа ГРУ только потому, что бывшие офицеры где-то как-то себя проявляют. Будто бы он возглавляет управление кадров минувших времен и лично ответствен за действия всех бывших и настоящих офицеров и солдат спецназа. Шрам на лице полковника после такого упрека слегка краснеет, показывая подступающее возбуждение. Но отвечает Юрий Петрович так, словно он слегка сожалеет о случившемся.

– Да... Служил такой у нас... Я с ним лично был хорошо и по-доброму знаком, хотя долго ничего о нем не слышал, с тех самых пор, как его комиссовали. Но во время проведения операции вынужденно навел справки. Через Интерпол... Теперь, можно сказать, поверхностно знаком заново... Хороший, признаюсь, был офицер, отличная, к сожалению, школа, и это, естественно, плохо для нас... Сейчас Талгат Хамидович стал опасным террористом, с которым не каждому дано справиться... И надо просить у бога случай, который сведет его со спецназовцами настоящими... Нашими же...

– Согласен... Далеко не каждому, как вы верно заметили, дано с ним справиться... Его в завершающей фазе операции, когда уже стало ясно, что все действия террористов провалились, засекли по мобильнику в Турции. Предприняли попытку задержания прямо на автотрассе. Застрелили двух его помощников. Сразу, чтобы не мешались. Самого Абдукадырова было приказано брать живым, чтобы выяснить его связи. Он прямо на месте один уложил шестерых сотрудников Интерпола и ушел отстреливаясь... Во время отхода ранил еще троих... Последних... Хорошо хотя бы то, что не вернулся добивать, хотя имел такую возможность...

Полковник кивает и смотрит в бумаги на столе, а не в глаза генералу, словно знает, о чем пойдет речь дальше. Генерал всегда начинает не с того, о чем хочет говорить. Это привычка всех бывших сотрудников КГБ неплохо используется нынешними сотрудниками ФСБ. Но и Мочилов умеет общаться на соответствующем моменту уровне, иначе он не сидел бы в этом московском кабинете, а до сих пор занимал бы какой-то пост в одной из бригад спецназа где-то в военном округе.

– Я слышал об этом. К сожалению, на месте не было российского подсектора Интерпола, иначе, могу дать вам, товарищ генерал, гарантию, он не ушел бы... Как раз потому, что там служат бывшие спецназовцы, в том числе и ваши хорошие знакомые. Я имею в виду Ангелова и Пулатова, которых вы достаточно долго и безуспешно преследовали... Кажется, даже с потерями в личном составе отдела... Так что вы сами знаете, что такое наши парни...

Сухое лицо Геннадия Рудольфовича выражает что-то, что должно бы, по его мнению, изображать недоверие к словам полковника. Слегка нарочито, как замечает Юрий Петрович. Слова про Ангелова и Пулатова генерал пропускает мимо ушей, потому что они никак не работают на его нынешнюю цель и даже мешают ей.

– Однако ушел же он раньше от вашего хваленого майора Сохно... Так мне рассказывали...

Движение пальцев только подтверждает высказанное мнение и предшествующую этому мину лица. Чуть-чуть пренебрежительный жест, показывающий отношение представителя одной силовой структуры к другой. При этом каждая структура считает себя лучшей. Но это ли хочет показать Легкоступов?

Мочилов оказывается прав в своих предположениях. Именно этого он и ожидал от генерала. Интересно только: к чему все эти разговоры ведут? И чем Сохно может заинтересовать ФСБ? Были у майора неприятности в период между первой и второй чеченскими кампаниями, но тогда удалось все благополучно замять, посадив на долгий срок районного прокурора, который очень хотел посадить на еще более долгий срок Сохно. Какой смысл поднимать старое? Или им просто Сохно очень понадобился для какого-то дела? Едва ли. Хороших боевиков у ФСБ хватает. Тогда, может быть, нужны личные связи, а не личные свойства майора?

Мочилов разговор продолжает, но решает быть предельно осторожным. Он знает, что своих не сдают. Особенно такой организации, которую генерал представляет. И потому говорит полковник предельно жестко, чеканя слова и отделяя их друг от друга.

– Не ушел, а убежал в темноте пещеры, где, в отличие от Сохно, он знал каждый проход... Если вам правильно рассказывали, два офицера – бывший и настоящий, некогда в Афгане товарищи по оружию и даже почти друзья – устроили поединок на ножах, из которого майор Сохно вышел победителем, ранив противника в голову и практически ослепив кровью из раны. И после этого Абдукадыров в темноте, с залитым кровью лицом, убежал... Кроме того, знай Сохно еще тогда, что представляет собой Талгат, он бы не упустил его... Тогда еще никто не знал сути появления Абдукадырова в Чечне и его роли в операции, о которой ни мы, ни вы даже и не знали. Кроме того, я еще раз повторяю, что Абдукадыров давно выпал из поля зрения управления. У нас нет данных на бывших офицеров спецназа, проживающих за границей. Это не наша прерогатива, а скорее дело вашего ведомства. Потому простительно проявить, скажем так, небрежность в этом вопросе, когда сам вопрос касается человека, рядом с которым ты несколько лет воевал... Которого имел основания называть другом... Более того, который пострадал в операции, которую проводил ты, пострадал, подстраховывая тебя, после чего был безжалостно уволен из армии и брошен на произвол судьбы... При этом совершенно не важно, что человек этот оказался чеченцем по национальности. Он все равно остается в подсознании Сохно тем самым Талгатом... Тем... Из того времени... И выдвигать обвинения...

Юрий Петрович, что называется, заводится: шрам активно краснеет. Но генерал останавливает его словоизлияния жестом руки.

– Может быть, может быть, не будем спорить... Меня даже не интересует этот вопрос – умышленную или неумышленную небрежность допустил Сохно... Я же говорю, что заглянул к вам поговорить о Талгате Хамидовиче Абдукадырове, потому что он снова выплыл на свет, уже в новом качестве...

Мочилов наконец-то поднимает на генерала глаза. Понимает, что тот ничего против майора Сохно не имеет. Это чуть-чуть разряжает ситуацию.

– В каком, если мне будет позволено, товарищ генерал, полюбопытствовать, качестве?..

Генерал выдерживает значительную паузу, подчеркивая этим важность сообщения.

– Абдукадыров сейчас снова находится на территории Чечни и занят созданием собственного отряда ликвидаторов, которые, по планам, будут «обслуживать» административные органы республики. Руководящие органы... Возможно, они целятся и в руководящие органы России, но у нас пока нет таких сведений. Хотя предполагать более широкий вариант действий террористов мы, как вы понимаете, обязаны.

Полковник резко откидывается на спинку стула. Спинка от этого неосторожного движения скрипит, грозит отвалиться полностью и уронить человека на пол. Мочилов этого словно не замечает и не спешит пересесть в офисное кресло, стоящее рядом, перед компьютером. Наверное, привычка к стульям армейского образца сильнее желания получить удобства.

– Мне кажется, что все члены НВФбоевиков являются штатными ликвидаторами, и не более, если судить по общеармейским меркам... – пожимает плечами Мочилов. – Особенно это касается иностранных наемников. Только плохо подготовленными ликвидаторами... Для ведения нормальных боевых действий они не предназначены, потому что не имеют достаточных сил и просто-напросто не обучены методам ведения позиционных боевых действий. А любая партизанская война всегда в значительной степени сродни работе ликвидаторов. Единственно, Геннадий Рудольфович, я не совсем понимаю ваш интерес в этом вопросе. Насколько я помню, ваш отдел занимается несколько иными делами... Но если ко мне пришли именно вы, а не, скажем, генерал Астахов из «Альфы», значит, у вас есть определенный интерес к деятельности Абдукадырова. И спрашивая вас, я проявляю не любопытство, а выясняю направление нашей беседы...

Генерал сохраняет привычную суховатую невозмутимость.

– В том-то и дело, что Абдукадыров со своим новым мероприятием проходит именно по моему отделу. Он пытается создать в своем отряде такие системы и методы обучения, которые прямым образом вписываются в сферу наших интересов...

Полковник вопросительно поднимает брови. Он хорошо знает, чем занимается отдел генерала Легкоступова, потому что в течение длительного времени противодействовал ему, прикрывая Ангелова и Пулатова, а потом и сотрудничал, когда генерал вынужден был сотрудничать с теми же отставными офицерами спецназа.

– Влияние на психику?

– И это тоже...

– Тема, возможно, перспективная, если иметь под рукой соответствующих специалистов. Не понимаю только, какое отношение имеет к этому сам Абдукадыров. Он никогда не входил в группы офицеров, участвующие в экспериментах по... Ну, вы понимаете, по каким разработкам... Когда он лечился за границей, насколько мне известно, он тоже был не способен к активной разработке из-за психического состояния...

Полковник откровенно и красноречиво пожимает плечами.

– Тем не менее у нас есть такие сведения...

Генерал по обычной своей привычке кладет на стол обе ладони, как прилежный ученик в школе. Это означает у него наибольшее внимание и сосредоточение. И при этом, говоря, что у него есть какие-то сведения, отнюдь не спешит их выложить, хотя именно для этого и пришел. Автоматом срабатывает привычка данные брать, а не отдавать. А когда приходится отдавать, генерал интуитивно тянет время.

– И чем мы в состоянии помочь вам? Опять поднимается вопрос об Ангелове и Пулатове? – спрашивает полковник с откровенным неприятием. – Но они уже не наши сотрудники. А Интерпол вы не можете так терроризировать, как терроризировали нас... Тем более они сами – сотрудники антитеррористического бюро...

– Нет... Ангелов с Пулатовым здесь совершенно ни при чем. Разве что им, по новой своей сфере деятельности, придется столкнуться с воспитанниками школы Абдукадырова. У нас разговор о другом. Возникает вопрос о ваших ликвидаторах, которые служили в составе управления в середине семидесятых годов... Меня интересуют материалы некоего не совсем удачного эксперимента, проводимого в ваших лабораториях. Я, правда, не имею допуска к конечным результатам, но могу предположить, что эксперимент неудачный хотя бы потому, что он не нашел развития и дальнейшего применения после первых испытаний.

Мочилов откровенно и категорично качает головой.

– Это закрытые данные...

Легкая улыбка на сухом лице генерала говорит о том, что он человек совсем не наивный.

– Официальное письмо-отношение о совместной деятельности и согласовании мероприятий уже подписано нашим директором и начальником ГРУ.

– Когда?

– Полчаса назад... Я только что из кабинета вашего начальника...

Юрий Петрович задумывается на несколько секунд.

– Я не совсем понимаю, о чем идет речь, но даже и наводить справки, как вы, товарищ генерал, понимаете, не буду, пока не получу конкретный приказ от своего командования.

Геннадий Рудольфович согласно кивает.

– Приказ вам передадут уже сегодня.

– Тогда буду рад помочь чем смогу, хотя в те годы экспериментов проводилось много...

– Экспериментов с психикой...

– В том числе и с психикой, в том числе и с генетикой, в том числе и с психотроникой и с психотропикой, и со многими не менее интересными вещами... Тогда на эти цели выделялись достаточные средства, и результат был... Американцы считали, что мы опережаем их в этих областях лет на двадцать пять, и выделяли астрономические суммы на погоню. Сейчас они опережают нас лет на пятьдесят, хотя двадцати пяти лет еще не прошло. Но какая связь у неудачного эксперимента с Талгатом Абдукадыровым – я пока не понимаю? Я повторяю, что он не проходит по лабораторным спискам. Я изучал его досье и могу дать вам гарантию, что...

Легкоступов отрицательно качает головой, прерывая уверения Мочилова.

– Ларчик открывается просто. То, что не устроило по каким-то причинам ГРУ, вполне устраивает его... И он желает этим воспользоваться... Не своим личным опытом, а чужим, о котором что-то знает... Мы не в курсе причины отказа ГРУ от продолжения эксперимента. Но должны это узнать и от этого отталкиваться.

– Я не знаю, о каком эксперименте идет речь, и потому не могу пока говорить аргументированно...

– Разрабатывался так называемый момент «включения» резервных систем функционирования организма человека в экстремальных обстоятельствах. Тема достаточно старая и опробована, пожалуй, всеми серьезными спецслужбами мира. В той или иной степени результат был достигнут. В йоге это называется пробуждением кундалини... Вы, вероятно, читали или слышали о таких моментах... Они бывают чаще всего непроизвольными. Женщина гуляет с ребенком в лесу. Падает дерево и придавливает ребенка. В испуге женщина приподнимает и оттаскивает в сторону тяжеленный ствол, чтобы освободить свое дите. А потом десяток здоровенных мужиков не могут сделать то же самое. У женщины в критический момент «проснулась» золотистая змейка кундалини, обычно спящая в нижней чакре, поднялась по позвоночному столбу, и это на какое-то время сообщило женщине небывалые физические возможности. Так утверждают йоги... Действительность знает немало примеров, подобных этому. Но, кроме йогов, никто не умеет осознанно и целенаправленно будить кундалини. Однако даже они приходят к такому путем многолетней практики, что, по вполне понятным причинам, не может устроить сотрудников силовых структур. Здесь нужен достаточно быстрый эффект обучения. И некоторый эффект был достигнут в ходе экспериментов, проводимых профессором Васильевым. Слышали про такого?

Полковник угрюмо кивает:

– Слышал, товарищ генерал, и даже занимался под его руководством...

– Обучались?

– Методам психологической разгрузки и прочим мелочам типа вхождения в состояние «ключа» – саморегуляция... К сожалению, полковник Васильев рано ушел из жизни, не завершив многое из начатого. Когда прекратилось финансирование и закрыли его экспериментальную лабораторию, профессор перенес инфаркт, а через три месяца, когда его отправили на пенсию, и второй... Но я, повторяю, знаком с ним только по простейшим опытам работы со спецназом в период реабилитации и не в курсе других его разработок, более фундаментальных. Вы сами понимаете, что не все и не каждому положено знать... У нас, как и у вас, режим секретности пока еще не отменяли...

– Тем не менее Талгат Абдукадыров о работах Васильева знает...

– Я допускаю мысль, что Абдукадыров что-то от кого-то слышал... Это порой случается, потому что языки у разных людей устроены по-разному и болтаются с различной скоростью... Но я сомневаюсь, что Абдукадыров может знать подробности...

– Подробности не знаю и я. Но сегодня ваш начальник управления напишет приказ о вашем допуске к документам спецархива. И о моем допуске, кстати, тоже... Правда, ограниченном. На ваше, Юрий Петрович, усмотрение... И мы будем вместе работать по этому вопросу... Я, грубо говоря, под вашим присмотром... Или, если хотите, под вашей командой. Меня мало смущает разница в званиях... В последнюю нашу встречу мы совместными усилиями смогли добиться положительного результата. Постараемся добиться того же и сейчас... Надеюсь, в этот раз вам не придется использовать вместо танка пассажирский самолет...

Мочилов вздыхает откровенно и не старается скрыть свой вздох.

– Будет приказ – будем работать...

Тот, что предложил довезти Виктора Егоровича до больницы и спрашивал про паспорт, похоже, командует. Начальственные флюиды излучает, а это любой разведчик уловить в состоянии. И даже не профессиональный разведчик, а просто наблюдательный человек. Виктор Егорович ждет внутри микроавтобуса, а командир отходит в сторону и звонит кому-то по мобильнику. Меньше чем через минуту из арки, плоскостопо косолапя, выходит четвертый. Обменивается с командиром парой фраз. Обыскать квартиру, значит, не сумел. Просто не успел бы еще... Зачем же он там задержался? Ах... Да... Паспорт... Им зачем-то нужен Алданов вместе с паспортом. Именно за паспортом четвертый и должен был подняться в старенькую, но просторную квартиру на втором этаже. Теперь этой надобности нет. Потому и вернулся. И звонил командир, конечно же, ему. Вернул с порога...

Садятся в салон. Командир на переднее сиденье, рядом с водителем. Значит, Алданов просчитал его статус верно. Машина срывается с места и быстро набирает скорость. Сильный, наверное, движок... Быстро в разгон вошли. Громила, встречавший Алданова у выхода из арки, сидит за рулем. В белом-то халате... Прокол! Где же эти дураки видели, чтобы водитель «Скорой помощи» ездил в белом халате, тогда как «врачи» все в обычной одежде. Да будь и «врачи» в белых халатах, водителю он совершенно ни к чему... Ладно, господь простит их, а вот Виктор Егорович – едва ли... Они сами, должно быть, не позволят себя простить, судя по тому, как развиваются события.

Эти парни могут чего-то не знать... Судя по их подготовке, они не знают главного – что начали работать против одного из трех, кто умеет ЭТО...

Любой москвич сообразит... И потому дольше молчать нельзя... Иначе можешь себя выдать и вызвать подозрения. Не надо подозрений... Не надо...

– Ребята, куда мы едем?

И попытаться заглянуть в глаза... Слегка виновато и просяще... Даже моляще... Испуг! Естественный испуг, вызванный непониманием ситуации! Театр!.. Цирк!.. Реприза коверного!..

Слабее голос... Слабее... Беспомощнее надо говорить... Совсем беспомощно... И больше испуга добавить... А как тут не испугаться простому человеку, старику, жизнь одиноко доживающему... Машина явно направляется к выезду из города. Как от такого не обеспокоиться...

Именно, реприза коверного! Коверного, клоуна, все зрители должны считать смешным неумехой, а он обязан уметь делать самые сложные трюки не хуже акробата или жонглера. Он обязан уметь делать то, чего от него не ожидают. И только тогда получает аплодисменты...

Но на беспокойство коверного никто не реагирует. С ним не считают нужным объясняться...

– Ребята...

Вот так... Теперь беспокойство выглядит вполне естественно... Откровенно слышатся эти нотки в голосе... Так он легко их убедит, они не умные...

Виктор Егорович тянется, берется за гибкую ленту пластиковой ручки, прикрепленной к потолку, и пытается приподняться. Рука подрагивает и от «неважного самочувствия», и от «страха». Тут же следует удар в лоб – без замаха. Даже и не удар, а только весомая отмашка кулаком, заставляющая его сесть на место. Кулак тяжеловатый, хотя и медленный, не приспособленный для боя. Алданов садится послушно. Армия приучила его к дисциплине. Но не забывает приложить правую руку к левому боку. Так они поймут правильно, потому что большинство людей считает, что сердце у человека находится в левой стороне груди, тогда как оно находится почти по центру – уж это-то Виктор Егорович хорошо знает. Просто в левой стороне оно лучше прослушивается...

– Осторожнее, не убей этого «кабысдоха»... – с переднего сиденья, сурово усмехнувшись, говорит командир. – От дохляка нам хрен ли проку будет...

– Ребята... – Чуть-чуть укоризны тоже следует поддать.

Значит, он очень нужен, в чем вообще-то Виктор Егорович и не сомневается, и обязательно живым... Это уже легче... Первоначальная информация получена, она дает толчок к моделированию дальнейшей ситуации и подтверждает, что скоро настанет время на получение остальных, желательно наиболее полных данных.

Не перестараться бы сразу, успеть информацию добыть...

Знает Виктор Егорович за собой беду такую же, как за двумя остальными. Невозможность вовремя остановиться! А остановиться бывает необходимо. Только момент торможения остается за пределами самоконтроля. Самоконтроль во «включенном» состоянии невозможен.

– Ребята... Чего хотите-то?.. – звучит естественный для ситуации вопрос. Не спросить так – то же самое, что не испугаться. Тоже, значит, подозрения вызвать. А голос получился хорош... Ничего не скажешь... Чуть не с плачем!

– Приедем в больницу, там тебе все и объясним... Будешь надоедать – в «смирительную рубашку» запеленаем... – острит тупой водитель и сам смеется.

Машина на скорости проезжает Кольцевую дорогу и спешит куда-то дальше, за город по шоссе, а скоро и вообще сворачивает на деревенский, потрескавшийся от жаркого лета проселок...

Подмосковный поселок встречает отнюдь не прохладой. И здесь жара висит над округой, хотя и не такая угнетающая, как в Москве, не такая автомобильно-выхлопная, не такая дымная, значительно менее цивилизованная, а потому более пригодная для нормальной, без головной боли, жизни. Тем не менее она даже в машине чувствуется, потому что металл кузова перегрелся в движении и передает жар в салон. Теперь уже машина едет не так быстро, как вначале. Дорога обыкновенная – русская. На такой не разгонишься.

Улица уродлива. Развалившиеся, давненько не видавшие хозяйского глаза домишки соседствуют с безобразной коттеджной архитектурой. Каждый коттедж с башенками характеризует отсутствие вкуса у владельца, но это же сообщает о наличии средств к существованию. Два этажа – минимум... Без средств такое не построишь...

Конец улицы... Большой дом с каменным забором – одноэтажный и деревянный, под шиферной, а не под черепичной крышей, один из немногих сохранившихся в поселке старых домов. Дощатая обшивка стен темна, но сделан, видимо, добротно. Только забор вокруг двора новый, предполагающий в скором будущем строительство и здесь.

Останавливаются против ворот. Открывают дверцу салона. Выходит только тот, у которого кулак чешется. Но Виктор Егорович смотрит не на кулак – кулак предмет слишком малохарактерный, хотя в виде аргумента выглядит убедительным, – он смотрит на обувь. Запомнил еще тогда, когда этот парень за кустами сирени прятался так глупо. Глупостью он себя еще тогда приговорил... А кулаком поставил на свой приговор окончательную персональную печать – «помилованию не подлежит»... Ну что же, против обстоятельств бороться должен уметь каждый мужчина, невзирая на возраст. Они борются со своими обстоятельствами. Алданов будет бороться со своими... А кто как научился с ними бороться – это личная проблема каждого. Или же – беда каждого, если проблема становится бедою... Тем более философы поговаривают, что люди сами склонны создавать себе соответствующие обстоятельства, адекватные внутреннему состоянию... Вот они и создали для себя, думая, что создают для него. Ситуацию-перевертыш... Такие часто в жизни случаются.

Но все же – ради чего они так стараются?..

Виктор Егорович снова берется за потолочную ручку-ленту, декларируя желание выйти. Действия очень неуверенны: рука естественно дрожит, и пальцы не могут сразу ухватиться за ручку, соскальзывают. Прекрасно! А говорили еще, что из Алданова актер плохой... Когда-то в самом начале так говорили и учили его актерскому ремеслу... Чему-то научили... И жизнь потом заставила его быть хорошим актером. Он даже удовлетворение от этой игры чувствует.

– Сидеть! – рявкает командир, словно собаке дает команду.

Суровый голос, собаки такому всегда подчиняются, как и некоторые люди...

Алданов вздрагивает почти естественно и садится... Как собака...

Но и собаки бывают разных пород... Есть такие, что в бой рвутся с каждым встречным, не просчитывая последствия. Есть такие, что схватки благополучно избегают. Есть брехливые пустоголоски, которые только тявканьем пугают, а в действительности всех боятся. А есть и мудрые псы, дающие более крупному противнику порезвиться, почувствовать свою силу, а потом, выбрав момент, доказывающие, что существует сила еще более мощная, которую внешне и предположить трудно. Эти бьют только один раз – и наверняка, не оставляя противнику шанса...

Картинкой воспоминаний вдруг мелькает лицо инструктора. Инструктор держит перед собой руку – раскрытую ладонь. Смотрит на нее.

– Бить только на счет «Раз!»... И верить, что этим ударом вы страну, себя, собственную мать, жену, детей, весь мир, планету, всех – спасаете... У вас только один шанс. И он в единственном ударе... Верить должны... Верить... Вера – это главное...