ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Когда раздался звонок в калитку я сидел за компьютером и с интересом читал материал, который только что расшифровал. В гости мы, помнится, никого не приглашали, и чье-то появление было для нас слегка странным. Давид, мигом сообразив, сбегал в мансарду и осторожно выглянул из окна. Вернулся он быстро, уже с пистолетом в руке, готовый к любому противостоянию.

– Мент, – в голосе его даже радость звучала, поскольку к ментам он относился так же, как и я, то есть как должны к ним относиться, с моей точки зрения, все порядочные люди.

– Один? – спросил я спокойно, и мой тон успокоил Копченого.

– Один... – согласился Давид, понимая, что из-за одного мента и суетиться не стоит, но пистолет убрал неохотно.

Пугаться было нечего. Если бы нас хотели захватить, то не звонили бы в калитку, а перемахнули через забор из соседнего двора, прошли под окнами до двери дома, кстати, на ключ не закрытой, и ворвались бы. Но здесь мы «наследить» не успели, и захватывать нас причины не было.

– Иди наверх. Ты отдыхаешь, как и положено «хозяину». Я сам поговорю. Если что, сделай заспанный вид, и очень недовольно отвечай.

«Хозяин» кивнул, а я сохранил в компьютере только что полученный материал, и пошел к калитке, от которой уже во второй раз прозвенел звонок.

Вот ведь мент настойчивый попался. Назойливый, то есть. Как к себе домой ломится.

Я пристроил пистолет на обычное место за спиной, проверил, легко ли он вытаскивается, и с хмурой физиономией открыл калитку. От вида человека в милицейской форме слегка, естественно, смутился, но робости не испытал. Не таких видывали...

– Вам кого?

– Здравствуйте. Я ваш новый участковый уполномоченный, старший лейтенант Слюсаренко. Заглянул познакомиться.

Ничего себе шуточки. Познакомиться он заглянул. Мы не поп-звезды, чтобы с нами знакомиться, и автографами не расшвыриваемся. Надо отшивать таких знакомцев, но аккуратно. Чтобы в дальнейшем повышенного интереса к нам не было.

– Хозяин сейчас спит... – сказал я полушепотом, но не потому, что «хозяин» мог услышать мои слова и проснуться, а просто чтобы уважение к нему показать. Давид Копченый того стоит. – Они до половины ночи заседали, решали дела какие-то с иностранцами. Проект у них новый, все спорят. А с утра мы сюда поехали. Его нельзя будить, устал он.

Мент оказался понятливым, оценил мои старания и тоже перешел на полушепот.

– А вы кто ему будете? Родственник?

– Какой родственник! Родственники все за границей живут. Водитель и охранник.

Если «хозяин» держит водителя и охранника, а родственники его за границей обосновались, то это, вне всяких сомнений, солидный человек.

– Документы есть?

– Конечно. Что нужно?

– Паспорт. Охранник, говорите... Тогда и лицензия на оружие.

Я с готовностью достал из кармана требуемое. И предъявил.

– Зарегистрированы в Гудермесе... А проживаете?

– Где придется. У хозяина заводы и в Гудермесе, и в Грозном, и еще в разных местах, по всему Кавказу. Где он находится, там и я.

– Понятно, – голос милиционера еще больше понизился. – А заводы-то какие?

– Кирпичные. На строительство работаем. Сейчас строят много, это выгодно. И здесь разрушенный завод восстановить думает. Купит и восстановит. Все работа людям.

Я красиво обыграл название поселка – Кирпичный завод. Здесь кирпичный завод остановился еще в конце советской эпохи, и люди в округе остались без работы. Перебиваются кто чем может. От завода, насколько мне было известно, остались только стены нескольких корпусов. Все, что было внутри, разломали и растащили. Да и корпуса уже стали на кирпичи разбирать. Раз завод не работает, где людям кирпичи брать?

– Хорошее дело... – согласился участковый. – Лучше строить, чем разрушать. И людям здесь без работы туго, на одной самогонке живут. А где оружие? С собой носите?

Я распахнул полу пиджака, показывая «Осу» в подмышечной кобуре.

– Показать?

– Номер совпадает?

– Только сегодня на посту ДПС проверяли. «Краповые» стоят. Серьезные мужики...

– Понятно. Значит, про происшествие на посту рядом с Грозным вас спрашивали.

– Конечно. Мы же мимо проезжали. Остановились, даже помощь предложили, нас послали... своей, короче, дорогой.

– Понятно. Ну, не буду беспокоить спящего. Я, собственно, как раз по поводу того происшествия на дороге. Ну, раз уж вас допрашивали.

Он вернул мне документы и отдал честь.

Я кивнул с не слишком приветливой улыбкой, закрыл за ним калитку и вернулся в дом.

Документы у нас чистые. Относительно них ни разу пока вопросов не возникало.

С документами все получилось именно так, как, я надеялся, должно было получиться.

Мы с Копченым все просчитали, обсудили все возможные варианты и случайности и начали действовать. Машина доставила нас до места, где мы с Давидом вышли и назначили водителю время, когда нас следует забрать. Причем время назначили с примерно с часовым опозданием для себя, чтобы не машина нас ждала, а мы ее, и сесть смогли бы на ходу, на малой скорости, когда подъем в гору будет наиболее крутым. Мне вообще-то идти было в другую сторону, но я хотел сам показать Давиду именно ту скалу, которую я присмотрел и обследовал. Я даже, грубо говоря, «пристрелялся» отсюда – правда, вместо великолепного оптического прицела венгерской винтовки использовал посредственный китайский бинокль с затертыми пластмассовыми линзами. Но и этого хватило, чтобы сориентироваться и составить план, который нам и предстояло воплотить в жизнь. В принципе этот план был началом начал в нашей дальнейшей жизни и деятельности, потому что без хороших документов мы с Копченым никуда не могли ни пройти, ни проехать. А мы не намеревались сидеть на месте и до глубокой старости прятаться от властей. Я вообще предпочел бы, чтобы власть от меня пряталась.

Объяснив Давиду ситуацию и еще раз рассмотрев место моего представления, я сам, минуя дорогу, пешком двинулся с горы. Так путь был втрое короче. Плохо то, что выводил он не на дорогу, а к чужим огородам. Но во дворах, через которые мне пришлось пройти, к счастью, не было собак. И все обошлось благополучно. А взгляды из окон на человека, вышедшего из леса, но почему-то идущего без оружия, меня смущали мало. Оружие у меня было, но зачем его демонстрировать раньше времени.

Машина подполковника Артаганова стояла под окнами его кабинета, в стороне от других милицейских машин, но зато под присмотром хозяйского глаза. Можно было подумать, что подполковнику больше делать нечего, кроме как за своей машиной приглядывать. Наверняка он иногда занимается делом, так что запросто можно выбрать момент, чтобы установить в машину взрывное устройство. Но я такими вещами не занимаюсь. Я никогда не устраивал взрывов в местах, где могут пострадать посторонние. В этом отношении я щепетильный человек. И потому решил, что пусть Артаганов живет до тех пор, пока мне не надоест. Но и тогда, если задумаю убить его, я обойдусь пулей. Тем более что имею возможность послать пулю издалека. Но Артаганову это еще следовало объяснить. И объяснить я собирался наглядно. И для этого даже приготовил список с его провинностями перед законом.

Нимало не сомневаясь, я вошел в здание районного отдела милиции. Дежурный за окошком встал, желая что-то спросить у незнакомого человека, внезапно появившегося перед его глазами. Местные жители были, должно быть, хорошо знакомы дежурному. А здесь явно пришел новый человек, что не может не вызвать подозрения.

– Артаганов у себя? – спросил я.

– На месте, – растерянно сказал дежурный.

И я уверенно пошел в сторону лестницы, чтобы подняться на второй этаж. Все выглядело так, будто я отлично знал, куда идти, и имел на это полное законное право.

Кабинет начальника был угловым, и найти его оказалось в самом деле не сложно. Трижды стукнув костяшками пальцев в дверь, чтобы не выглядеть совсем уж наглым, я открыл ее и вошел. Без наглости, но и без робости.

Артаганов сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, и сложил руки на своем огромном животе. Этот живот вполне мог заменить собой стол, на нем можно было и читать, положив книгу, и писать, и даже обедать.

– Здравствуйте, – сказал я совершенно спокойно, никак не выдавая приветствием своих намерений, но не поспешил представиться.

– Здравствуй, – милостиво проговорил Артаганов, кажется, пребывающий в хорошем состоянии духа. – Чего тебе?

– Побеседовать о жизни.

Кажется, моя фраза не слишком ему понравилась, и подполковник слегка насторожился.

– Говори.

– Документы нужны.

– Какие документы?

– Всякие. В первую очередь два паспорта, два водительских удостоверения, ну, и еще всякую мелочь, типа пенсионной страховки...

– Тебя кто прислал? – грубо спросил хозяин кабинета.

– А сам себя прислал.

– Рожа знакомая.

– Не встречались раньше, а то ты здесь уже бы не сидел...

Я решил, что уже пора переходить к делу.

– Чего-чего? – не понял он, попытался подняться, но живот беспокоить не хотелось, и потому подполковник остался сидеть. – Ты откуда такой взялся? Кто ты вообще такой?

– Про Людоеда слышал?

– Ну.

Вставать ему, кажется, больше не хотелось. Каждый мент в звании слышал про Людоеда и знает, чем ментам грозит встреча с ним. Наверное, ни одной оперативки не обходилось, чтобы Людоеда не поминали.

– Меня и зовут Исрапил Хамзатович Азнауров, иначе Исрапил Людоед... Будем знакомы.

Живот Артаганова начал временами вздрагивать. Нехорошо получится, если подполковнику придется срочно в туалет бежать. Тогда он выпадет из-под моего контроля. Надо успокоить.

– Но я против тебя ничего не имею. Пока... Пока мы мирно сосуществуем. И потому ты живешь. И дальше, возможно, будешь жить. Если не начнешь себя вести плохо. Сам, наверное, знаешь, кто плохо себя ведет, долго не живет...

Живот перестал колыхаться. Мент успокоился. Слышал, наверное, что я слово стараюсь держать. И потому первоначальный испуг, вполне, впрочем, для мента естественный, прошел. Но надо постараться, чтобы это состояние длилось недолго.

– Не боишься? – спросил Артаганов. – Заявляешься сюда...

Проверочный вопрос. Ждет, как я отреагирую и насколько откроюсь.

– А чего мне бояться? Ты что, ссориться со мной надумаешь? Не советую...

– Ты сейчас никто. Твой отряд уничтожен.

Слухи, значит, активно гуляют. Надо их пресечь.

– Ты так думаешь?

Я подошел к нужному окну, выглянул якобы во двор, и почесал щеку.

Я только успел к подполковнику повернуться, как из стены с грохотом вылетел солидный шлакоблок с куском штукатурки.

На сей раз живот не помешал Артаганову вскочить.

– Что это? – спросил он.

– Крупнокалиберная снайперская винтовка калибра «двадцать миллиметров», – специально добавил я калибр, чтобы выглядело устрашающе. – У тебя здесь стена в два шлакоблока. Пуля эту стену прошивает... Стену в два кирпича тоже прошивает... Дистанция стрельбы около трех километров. Нигде не скроешься, разве что в танке. Но танки ментам не полагаются, а БТР или БМП не спасут.

Я приврал немного, но подполковник все равно испугался и смотрел на меня выпученными глазами.

– Это я маленькую часть своей силы продемонстрировал, чтобы тебя уговорить. И чтобы ты лишних движений не делал. А то накажу. А от такого наказания, – я показал на пробитую стену, – повторяю, даже бронетранспортер не спасет. Итак, ты будешь покладистым?

– Говори.

– Нужны документы на двух людей, в трех экземплярах. Каждый экземпляр, естественно, на новую фамилию.

– Цену знаешь? Ах, да... Ты же миллионер...

– Я только муж миллионерши, но она мои счета оплачивать не собирается. Цена, я думаю, приемлемая – твоя жизнь.

Вообще-то он обычно брал по пять тысяч долларов за комплект. На мне мог заработать, таким образом, тридцать тысяч баксов. Интересно, во сколько он свою жизнь оценивает? Равноценный обмен или нет?

– Ты меня этой винтовкой пугаешь?

– Винтовками. У меня целый джамаат ими вооружен. За десять секунд я смогу уничтожить весь личный состав твоего отдела вместе с тобой, даже не подходя близко. Окрестные горы удобны для обстрела. И точек подходящих хватает. Или ты свою голову меньше тридцати тысяч ценишь?

– А не боишься, что сделаю документы, а потом сдам тебя? – спросил подполковник.

Я вытащил из кармана список, в котором было десять фамилий.

– Даже вот этого списка достаточно, чтобы посадить тебя лет на двадцать.

Он посмотрел и начал икать. Значит, память на фамилии хорошая, а желудок и кишечник работают плохо. И нервная система никуда не годится. Оно и понятно. Работа нервная, да еще когда по округе Людоед шастает.

– Договоримся? – спросил я. – Или послать еще одну пулю? Не сюда, а напрямую тебе во двор? Говорят, у тебя там углы дома сильно выпирают... Заодно проверишь, что у тебя там за кладка.

Двор дома подполковника Артаганова просматривался с той же точки, откуда стрелял Копченый. При условном знаке он мог и угол дома своротить. Так я его проинструктировал.

– Не надо дом... – сказал Артаганов. – Сговоримся...

– Если что-то будет не так с документами, и мы засыпемся по твоей вине, список сразу попадет в прокуратуру, а оттуда в следственный комитет. Копия в службу собственной безопасности МВД. Будь готов.

– Я сказал, сговоримся. Фотографии нужны.

Фотографии были у меня готовы и на себя, и на Копченого.

Договорившись о том, где и когда он передаст мне готовые документы, чтобы я не ходил в райотдел, где не будешь пугать каждого мента выстрелом из крупнокалиберной снайперской винтовки, я ушел восвояси. Давид Копченый проконтролировал ситуацию после моего ухода, убедился, что преследования организовано не было, и самостоятельно двинулся к дороге, где мы и встретились. Машину мы с ним ждали в кустах, из которых могли ее увидеть издали.

– Как нога? – поинтересовался я. – От долгой ходьбы не болит?

– Ноет слегка.

В этом отношение Давид молодец. И сам ныть, не будет, и скрывать то, что есть, не станет. Некоторые скрывают боль из гордости, но потом, когда требуется напряжение всех сил, рана подводит их, а они подводят других.

Выпроводив непрошеного гостя, я вернулся к сохраненному в компьютере материалу, потому что даже во время разговора с участковым мысли были именно о том, что мне прислали. Вообще-то напрямую сохранять такие материалы в компьютере опасно, потому что определенная направленность данных сразу обозначается, и легко прочитать мой интерес к конкретному делу, а мне такое положение вещей ни к чему. Проще и безопаснее не полениться, разбить материал на отдельные куски, где можно только какие-то конкретные моменты заменить ничего не значащим для постороннего обозначением и сохранять их по отдельности. А все остальное после внимательного изучения попросту удалить. Чем я и занялся.

Закончив работу, я совместил новый материал с полученным ранее, для чего мне пришлось просмотреть прежние точно такие же сокращенные заметки, как выполненные только что, и убедился, что в своих предположениях я оказался прав. Зубаир Джунидович Иналуков никак не мог претендовать на роль владельца медиахолдинга моей жены. Вернее, претендовать могло только его имя в качестве подставного владельца. Личные финансовые дела Зубаира Джунидовича не позволяли ему даже купить квартиру в Москве, о чем он долго мечтал и к чему его упорно толкала чрезвычайно жесткая в деловых вопросах жена. Он ее толчкам не сильно противился, но добиться ничего не мог. Иналуков оказался или никудышным экономистом, или был, на удивление, честным для правительственного чиновника человеком. Но это второе предположение, касающееся честности экономиста Иналукова, никак не вязалось с его готовностью предоставить свое имя для сомнительной операции, смахивающей на откровенный грабеж. Более того, эта операция использовала даже террористические методы для достижения цели. И потому более естественным было предположить первое. Но был ли Иналуков знаком с методами, которыми проводилась операция, был ли согласен с ними, это мог сказать только он сам. И мне очень хотелось с ним поговорить. А для этого следовало дождаться еще одного сообщения...

Я снова вышел в Интернет, открыл почтовую службу и заглянул в старый почтовый ящик сына, которым иногда пользовался для получения собственной корреспонденции, исходя из того, что если кто-то начнет проверять этот ящик и обнаружит там письма, адресованные мне, то посчитает, что я нахожусь в данное время в Лондоне. Это будет хорошая дезинформация и может как-то помочь мне в осуществлении моих планов.

На сей раз нужный материал пришел, я его открыл, и начал читать, потом, так до конца и не дочитав, скопировал в компьютер и удалил из почтового ящика. Материал был серьезный и нужный мне. Конечно, слегка забавным казалось мое желание получать данные из Грозного через Лондон, но это было не главное. Главное, мне прислали план городской квартиры Зубаира Джунидовича Иналукова, и даже фотографию ключа от его квартиры, чтобы можно было подобрать ключ похожей конфигурации. Фотография, правда, была не лучшего качества, как все снимки, сделанные камерой мобильника, но что-то и она могла дать. Хотя у меня был и запасной вариант. В моем отряде воевал парень, брату которого я через своих знакомых слегка помог устроиться после возвращения с зоны. Этот человек, как мне сказали, был самым крупным в Чечне специалистом по замкам. Он мог вскрыть любой сейф, а о квартирных дверях и разговора не было. Кроме того, он запросто отключал любую сигнализацию. К услугам этого человека я всегда имел возможность прибегнуть, если бы возникла необходимость.

Но пока у меня не было необходимости думать о том, как вскрыть дверь. Я читал, и чем дальше, тем было интереснее. А интерес сводился к тому, что у Зубаира Джунидовича Иналукова приближался не круглый, но все-таки юбилей, который он намеревался встретить, пригласив важных и нужных ему персон. И для этого собирался даже использовать дом родителей жены, находящийся в пригороде Грозного. Сад, свежий воздух, хороший стол – все это должно было расположить гостей к хозяину. Мне прислали план дома и сада, но обещали уточнить дату праздника, поскольку юбилей собирались отмечать не в будний день, на который выпал день рождения, а в выходной.

Это сообщение было чрезвычайно полезным, и, возможно, наконец-то давало мне возможность поговорить с Зубаиром Джунидовичем по душам. Ведь кроме него у меня нет сейчас ни одной ниточки, которая могла бы привести к человеку, отдавшему распоряжения о проведении акции. Этот неизвестный наверняка располагает такой властью, что Иналуков не имел возможности ему отказать, хотя прекрасно понимал, в какое гнилое дело его втравливают. Кроме Зубаира Иналукова я знал только одно имя – старшего следователя по особо важным делам следственного комитета Чечни Асхаба Гойсумовича Абдулкадырова. Но до него пока возможности дотянуться не имел. Хотя дотянусь в любом случае. Даже не для того, чтобы добыть сведения, а для того только, чтобы увидеть в его глазах страх.

Но работать по старшему следователю я буду чуть позже. Пока следует разобраться с экономистом. Письмо пришло подробное, четкое, открывающее передо мной кучу вариантов поведения. Но при этом мне что-то в нем не нравилось. Следовало понять, что именно. И я подумав сообразил... Автором письма был Али, человек, с которым я знаком с детства. Его младшей сестре Лайле я когда-то помог снять квартиру в Лондоне, куда она приехала учиться. Али – сотрудник городского отдела УВД Грозного. По национальности дагестанец. Переписку мы всегда вели на русском языке, поскольку наши компьютеры имеют только русскую и английскую раскладки клавиатуры. И это письмо было написано по-русски. Но я подсознательно уловил стиль, и мне подумалось, что стиль слишком гладкий. Не мог Али так написать. А если и писал, то под чью-то диктовку. Он не был настолько грамотен, чтобы строить на русском языке такие правильные и сложные фразы. И это вызвало у меня подозрение. Хотя больше я ничего не заметил. Тем не менее Али требовалось ответить, и проверить, он ли был автором письма.

Я снова вышел в Интернет, зашел в почтовый ящик и обнаружил еще одно только что поступившее письмо на русском языке. Прочитал я его сразу и пришел в легкое недоумение. Некий аноним предупреждал меня о том, что мне готовят ловушку. Хорошо, конечно, иметь друзей. Даже таких, которые не спешат себя назвать. Но на раздумья мне было отпущено мало времени. Надо было что-то предпринимать. Я написал ответ с благодарностью, но и с приличествующей случаю сдержанностью. А как иначе, если я понятия не имею, от кого это письмо пришло, хотя и скопировал электронный адрес. Но адрес ничего мне не говорил. Потом я написал и отправил письмо Али... И задал ему вопрос, на который ответить мог только сам Али. Касательно его сестры Лайлы, живущей в Лондоне.

Подполковник Баранов на удивление быстро откликнулся на мою просьбу. Он позвонил уже в конце рабочего дня, связавшись со мной по мобильнику. Голос казался усталым. Может быть, специально, чтобы я оценил его усилия.

– Алексей Владимирович, ты где сейчас?

– Дома, естественно. Отдыхаю от беготни.

– Я тут тоже побегал по инстанциям с твоей просьбой. Органы соцобеспечения документы спрашивают. Необходимо будет подготовить. Там целый пакет. Сплошная бюрократия. Я тебе передам список. Часть документов нужно взять из бригады и госпиталя, часть сам твой племянник должен собрать...

– То есть я должен собрать, – понял я его слова так, как их следовало понимать. Но я со своей участью уже смирился и поинтересовался: и что тебе там пообещали?

– Пока ничего конкретного. Как обычно у наших чиновников бывает. Обещали вопрос рассмотреть. Они, как прокололись с тем милиционером, так осторожные стали. А, может, просто взятку просят. У нас же неназойливо просят, не как в Чечне. Сам не догадаешься, тебе вообще ничего не сделают, сколько не тормоши их. Будут одними обещаниями кормить. «Крапивное семя», одним словом. Не зря всех чиновников так в старину звали.

– Значит, надо поступать, как поступает наш с Андреем обидчик – Людоед. Он взяточников и ментов не долго думая расстреливает. Недавно на дороге целых пост «гиббонов» расстрелял. Было, наверное, за что. Вообще-то Людоед – парень уравновешенный, только злить его опасно.

– Слышал я. Это вообще, признаться, странно. У него же психология восточного человека, а он так себя ведет.

– А чем плохо быть восточным человеком?

– Восточный менталитет обязывает взятку давать и брать. Иначе у них не бывает, – со знанием дела заявил Баранов. – Я в молодости в Таджикистане служил. Там еще хуже, чем на Кавказе. Тоже восточные люди. Не дашь, они обидятся – не уважаешь. Не возьмешь – врагом на всю оставшуюся жизнь станешь. Восток – дело тонкое.

– Вот-вот... Теперь они к нам валом валят, и у нас без взятки в туалет сходить сложно, – выразил я свое недовольство проникновением восточных порядков в глубину России.

– У нас своих взяточников хватает. Из глубины веков это идет.

– Когда их расстреливать начнут, как в Китае, тогда прекратится и это безобразие. Или хотя бы как Людоед в Чечне. Так даже веселее... И честнее, и без канители.

– Забыл сказать... Тут, кстати, по поводу твоего Людоеда человек из Чечни приехал.

– Из Чечни? – не понял я. – Что за человек?

Меня интересовало все, что связано с Людоедом.

– Какой-то старший следователь следственного комитета из республиканской прокуратуры. Интересуется операцией по уничтожению банды Людоеда...

– И какого ему, извини за выражение, здесь нужно? Почему в бригаду, хотя все документы на месте оформлялись? И почему из республиканской прокуратуры? Это дело, если речь действительно идет именно об уничтожении банды Людоеда, должно рассматриваться следственным комитетом при военной прокуратуре округа. По крайней мере, их следователи, старшие и не самые старшие, должны были прилететь на место уничтожения банды. Не знаю вот, кто прилетел. Меня вертолетом отправили в госпиталь. Чуть раньше, чем успел познакомиться...

– А что ты меня спрашиваешь? Я вообще не в курсе, – сказал Василий Иннокентьевич. – Так, слышал мимоходом. Этот старший следователь с начальником штаба сидел. Я видел только, что Виктор Палыч какие-то документы по операции из канцелярии затребовал. Я как раз в канцелярии был.

– А что же Виктор Палыч мне ничего не сказал?

– Я так полагаю, что это уже после твоего ухода было. Ладно, а то я с тобой все деньги с трубки проговорю. Я к тебе заскочить хочу, список документов для племянника передать. Там отмечено, что ему или тебе добывать самостоятельно, что из бригады затребовать. Из бригады я подготовлю, остальное уж без меня как-нибудь...

– Не забыл, где живу?

– Два года с лишним у тебя не был. Если вокруг ничего не понастроили, то найду.

– У нас район старый. Не строят почти, потому что негде. Так, вместо детской спортивной площадки пару магазинов влепили, и пока вроде бы все. В общем найдешь. Я жду.

– Как это, вместо спортивной площадки, – возмутился Баранов. – Кто ж разрешил?

– Восточный менталитет и разрешил. Взятку кому-то дали, вот и разрешили. Восточные люди магазины построили. Всем, кроме детей, хорошо, а восточным людям лучше всех.

– Все распродали да пропили. Беда просто... Ладно, еду!

Поджидая Василия Иннокентьевича, я заварил зеленый чай, помня еще, что он такой любит. Чай не успел остыть, как в прихожей раздался звонок. Дверь пришлось распахнуть пошире, потому что Василий Иннокентьевич, с тех пор как перешел на кабинетную работу, стал сильно поправляться.

– Заходи, я чай заварил.

– Извини, жена дома заждалась. Обещал пораньше заявиться. Ремонт своими силами веду. Надоело в грязи сидеть, надо заканчивать быстрее.

Он переступил порог и сразу протянул мне листок.

– Здесь все отмечено. Я уже после посмотрел. Список они дали, но большинство справок у них же и брать следует. Это все по соцобеспечению. Кстати, по поводу медали для твоего племянника. Начальник штаба приказал Листвичному писать представление на него и на второго раненого. Чтобы никому обидно не было. Второй откуда родом?

– Рязанский.

– Далеко от нас. Но ничего, придется Листвичному ехать и награду вручать...

– Или чувствую, мне – сказал я. – Пока оформляют, у меня ситуация, надеюсь, переменится. А то с утра к сестре в больницу, из больницы к Андрею. И так каждый день. Устал. Отдохнуть хочется. В бой сходить, что ли. Или хотя бы в Рязань слетать.

Василий Иннокентьевич вздохнул. Ему, бывшему боевому офицеру, тоже, наверное, минувшие бои снятся. А кабинетное сидение таким снам только способствует. Уснешь за столом, и бои снятся.

– Ладно, я полетел. Ты позвони начальнику штаба. Узнай, что там следователю нужно было...

– Сейчас сразу и позвоню. Он еще, наверное, на службе.

Закрыв за подполковником Барановым дверь, я глянул на часы и сразу набрал телефон кабинета начальника штаба бригады. У того и городской телефон с определителем номера, и потому я сразу услышал:

– А я тебе, Алексей Владимирович, сам звонить собрался.

– Думаю, по одному и тому же поводу. Что там, Виктор Палыч, за старший следователь к нам пожаловал?

– Из Чечни. Из следственного комитета при прокуратуре республики. Очень интересуется судьбой Людоеда. Материалы запросил по всей банде. Я попытался было отослать его в следственный комитет при военной прокуратуре округа, а он ссылается на то, что ведет параллельное следствие. В военной прокуратуре, говорит, бумаги смотрел, хочет и у нас посмотреть, хотя у нас все то же самое, а в прокуратуру мы копии рапортов сдавали. Но его волнует не отряд Людоеда, а сам Людоед, и человек, который с Азнауровым остался. Второй, как мне показалось, даже больше. А откуда я знаю, кто с ним остался? Кто его видел? Знаем, что они вдвоем ушли. Я даже не помню, откуда данные про двоих. Кто-то, наверное, видел... Пусть в рапортах ищет, если делать больше нечего. У меня своих забот хватает. Роту вот на Кавказ нужно отправлять.

– Я обоих видел, – сказал я, умышленно вызывая огонь на себя. – Это в моем рапорте отражено. Вдвоем они ушли. Причем ушли внутрь периметра окружения. Но преследователь из меня был никакой. Пока организовали преследование, они исчезли.

– Понял. Тогда я этому старшему следователю так и скажу, что ты видел обоих. А то надоел уже – сидит, читает...

– Да. Если есть желание, пусть ко мне заедет. Я весь вечер дома буду. Где он, говоришь, сейчас?

– В канцелярии торчит. Читает, говорю, материалы. Что-то копирует. Только что он после нашего ксерокса разберет. Грязь одна... Передавать ему документы я запретил. У нас своя отчетность.

– Тоже верно... Пусть, короче говоря, заезжает. Адрес ему скажи... У меня память хорошая, поговорим.

Я положил трубку и подумал, что мне неприятно появление этого следователя, который, несомненно, копает под Исрапила Людоеда. А согласился я встретиться с ним, и даже не согласился, а сам напросился на встречу, только потому, что хотел знать его интересы. Это примерно то же самое, что идти навстречу опасности, когда она появляется, и нет еще данных, насколько она серьезна. Сумеешь временно избежать такой опасности, и она долго еще будет довлеть над тобой. А если разведаешь, поймешь, чего ждать, сразу становится легче, и ситуация переходит в разряд управляемых. В данном конкретном случае опасность не мне угрожала, а Исрапилу Людоеду. И я поймал себя на том, что, предупредив его дважды, желал бы и в третий раз предупредить. Более того, не ждать, когда мне принесут данные, которые могут и не принести, а добыть их для Людоеда. Конечно, желание мое было для меня самого странным, но не более странным, чем мое отношение к эмиру.

Старший следователь следственного комитета по особо важным делам при прокуратуре Чечни не заставил себя долго ждать. Должно быть, начальник штаба бригады сообщил ему о моем согласии на беседу, и дал номер телефона.

Представился он по полной длинной программе, но я сразу из представления выцепил имя, отчество и фамилию. И не поленился записать в тетрадке, что специально для подобных случаев лежит у меня под телефонным аппаратом. Асхаб Гойсумович Абдулкадыров. Договорились о встрече. Старший следователь готов был выехать из бригады немедленно. Из этого я, естественно, сделал вывод, что интересует его вовсе не уничтоженный отряд, а только личности двух улизнувших от преследования людей.

Как-то так получилось, что еще до встречи со старшим следователем, еще до его вопросов, определяющих направление его поиска, я уже относился к нему предвзято и несправедливо, почти приравнивая к неприятелю. Конечно, это был очевидный перегиб. Но так уж получилось. Я даже чай к его приезду подогревать не стал. Сам выпил пару чашек зеленого, заваренного для Василия Иннокентьевича, а старшего следователя решил ничем не угощать. Он сюда не развлекаться приехал, а работать. И даже в моей квартире ему предстоит работать. И пусть работает, но без чая.

Нос у Асхаба Гойсумовича сломан был очень неаккуратно. Бывает, сломанный нос из невзрачного человека делает внешне колоритную личность, достойную уважения. Кому-то сломанный нос мужественность придает, у кого-то делает выражение лица зверским, изредка и красивым. Я слышал о таком случае: к хирургу-косметологу обратился парень, просил сделать ему операцию – требовался красиво сломанный нос. Конечно, любые обращения к хирургу-косметологу с моей точки зрения, независимо от того, обращается мужчина или женщина, это признак психического заболевания. Но в жизни случается всякое, а скрытыми психическими заболеваниями у нас страдают многие. А Абдулкадырову нос не столько сломали, сколько сплющили, словно каблуком наступили, и ногу со смаком повернули. И оттого он расплылся по лицу, делая и без того мелкие глаза-пуговицы вовсе крохотными и злобными. Не понравился мне, короче говоря, старший следователь внешне, а я хорошо знаю по опыту: если человек внешне производит неприятное впечатление, то он, как правило, и внутри нехороший человек. Но говорить об этом вслух не стоило. Тем более на погонах у него на звездочку больше, чем у меня, а субординацию я привык соблюдать.

Я провел человека в синем прокурорском мундире в большую комнату, усадил в кресло перед телевизором, который был включен, сам устроился сбоку от Абдулкадырова на диване. Таким образом, как я просчитал, Асхабу Гойсумовичу будет неудобно за мной наблюдать. В кресле не сядешь боком, как это можно позволить себе на диване. А я буду иметь возможность следить за ним внимательно.

– Чем обусловлен ваш интерес к событиям, уже, казалось бы, устаревшим? – спросил я. – Там, по-моему, и особо интересных событий не происходило.

– Работа наша такая, Алексей Владимирович, – старательно выговаривая русские слова, отчего акцент был более заметен, сказал старший следователь. – Пока все бандиты не уничтожены, мы не можем закрыть дело.

– Исрапил Людоед, – с пониманием, но без интонации, определяющей отношение Азнавурову, сказал я. – Это серьезный противник.

– И не только он один. С ним еще один бандит ушел. И мы не можем определить, кто именно. Насколько мне известно, вы видели и того и другого.

– Здесь точно сказать, что видел, невозможно. Что можно увидеть, когда получаешь пулю в коленную чашечку! Тем более они прошли от меня в тридцати метрах... Видел, что шли, но разве я на них смотрел... А что, второй очень опасен?

– Мы не можем знать, насколько он опасен, поскольку не знаем, кто ушел вместе с Людоедом. Есть у нас подозрения, что это очень верный ему человек Давид Идрисов по кличке Давид Копченый. Прозвище отвечает внешности. У Давида в детстве были какие-то проблемы с печенью, в результате чего нарушена пигментация кожи, и он чрезвычайно смуглый, кожа, как у негра. Это, как вы понимаете, характерная особенность. Если они вместе, то мы сможем отыскать вашего обидчика по второму, более заметному.

Я сразу вспомнил человека с поднятыми руками, что вышел из кустов по команде Андрея, и тогда еще подумал, цвет лица у этого человека как у негра.

– Нет, цвет лица был обычный, – сам не зная почему, соврал я. Может быть, потому, что старший следователь не понравился мне внешне. – Это я могу сказать точно. Обычный человек, без особых примет, по которым его можно отыскать в толпе.

– Жалко, – вздохнул Асхаб Гойсумович. – Признаться, я очень надеялся, что это окажется Копченый. Такой вариант очень сузил бы наш поиск. Поиск вашего врага.

– Сожалею, но порадовать вас не могу, – ответил я.

– На всякий случай еще посмотрите фотографии, – старший следователь открыл папочку и вытащил несколько листов принтерной распечатки с фотографиями и фотороботами бандитов.

Я внимательно посмотрел на распечатки. Давида Копченого узнал сразу, но не задержался на его лице ни на мгновение дольше, чем на других лицах.

– Увы, не могу сказать. А это все...

– Это все люди, что когда-то входили в банду Людоеда, но среди убитых их не оказалось. Все они в розыске, и мы не знаем, чей розыск прекращать, а кого продолжать искать.

– Я не понимаю, почему розыск ведете вы? – заметил я. – У вас своих дел, думаю, хватает. А бандитами должен заниматься следственный комитет при военной прокуратуре...

Абдулкадыров слегка смутился, и я, наблюдая сбоку за лицом старшего следователя, понял, что схитрил я не зря. Что-то здесь было не совсем правильно, была какая-то нечестная игра, но я не знал правил этой игры, и потому мне в нее было лучше не соваться.

– Мы ведем параллельное расследование. Понимаете, бандиты не только терроризмом занимаются, они еще и уголовные преступления совершают. И мы не можем на это не реагировать. Нам легче, конечно, было бы сбросить такие дела на следственный комитет при военной прокуратуре. Показатели улучшатся. Но никак нельзя.

– Понимаю. Но помочь ничем не могу...

– Придется побеспокоить вашего племянника. Может быть, он помнит. Он же поднимал второго бандита из кустов. Так я в рапортах с места события прочитал.

– Попробуйте, – сказал я. – Адрес знаете?

– Адрес знаю. Город не знаю. Вы меня не проводите?

– Сожалею. Вскоре должна жена с работы вернуться. Мне необходимо ее встретить... У нас семейные дела, которые отложить никак нельзя.

– Жалко. Придется такси брать.

– Самый верный способ. Когда в дверь позвоните, ждать придется долго. Андрей сначала из кресла в коляску переберется, потом к двери поедет. Дождитесь уж...

– Меня предупредили. Я дождусь.

Я встал, показывая, что больше не задерживаю гостя.

Я сразу позвонил Андрею и предупредил о предстоящем визите. И выложил просьбу не говорить, что из кустов по приказу поднялся человек с темным лицом. Просто отделаться общими фразами – бандит как бандит, бородатый. Все они на одно лицо.

– Зачем? – не понял Андрей. – Зачем я буду врать?

– Так надо, – сказал я. – Делом о банде Людоеда занимается следственный комитет при военной прокуратуре округа. А этот старший следователь из следственного комитета при прокуратуре Чечни. Не его это сфера деятельности. И я думаю, что там идет сведение каких-то счетов. Личные дела... Не знаю точно, что там происходит, но постараюсь разобраться...

– Понял, дядь Леш, сделаю. Насчет машины не ездил?

– Ездил. В бригаде поговорил. Подполковник Баранов уже в соцобеспечение ездил. Привез мне список справок, которые следует собирать.

– Спасибо. А насчет следака я понял.

Следующий мой шаг был не совсем обычен для представителя вооруженных сил, более того, для представителя офицера спецназа, который часто приравнивают, несмотря на его армейскую принадлежность, к правоохранительным органам. Если раньше я просто дважды обращался к Исрапилу Людоеду, сначала незначительными советами, которыми он мог и воспользоваться, а мог и не воспользоваться, или с информацией, как во второй раз, то сейчас я уже откровенно спрашивал его, то есть входил в прямой контакт, который с точки зрения уголовной ответственности мог бы рассматриваться как сотрудничество с террористом. Осознавая это, я все же шел на контакт.

Я снова написал письмо Людоеду, напрямую задавая вопрос: кто такой Асхаб Гойсумович Абдулкадыров как следователь и как человек. К сожалению, у нас не было оперативной связи, и потому ответ мог прийти даже через несколько дней. Но я надеялся, что удача от меня не отвернется. Она не отвернулась. Я собрался было выйти из Интернета, когда на «панели задач» замигал маленький конвертик. Пришло письмо, а письма я ждал только от Исрапила Азнаурова. Я торопливо открыл сообщение.

«Старший следователь по особо важным делам следственного комитета при прокуратуре Чечни Асхаб Гойсумович Абдулкадыров – это редкий негодяй, уголовный, по большому счету, преступник, прикрывающийся своими погонами, и мой личный враг. Именно этот человек сделал из доктора психологии Людоеда. Если вы с ним встречались... Как выглядит его нос?»

Ответ был исчерпывающим, и у меня отлегло на душе. Я вызвал Исрапила на откровенность. Но пока он сидит за компьютером диалог стоило продолжить. И я сразу написал:

«Нос старшего следователя трудно назвать носом в обычном понимании этого предмета. Он расплылся по всему лицу. Ваша работа?»

Ответ пришел очень быстро:

«Моя работа. Я очень старался... Что ему от вас нужно?»

Теперь я уже имел основания с чистой совестью предупреждать человека, обвиняемого в терроризме, о возможной угрозе ему:

«Абдулкадыров выясняет, что за человек ушел с вами после уничтожения отряда. Если это Давид Копченый, у него будет ориентир, по которому можно искать вас обоих. Копченый с вами?»

«Как вы можете знать, кто ушел со мной? Кто вы?»

Он осторожно не ответил на вопрос про Копченого. Не захотел таким образом давать мне ориентир, о котором я только что его предупредил.

Но пришла пора и мне представиться. Это, конечно, может прервать, только-только налаженный диалог. Тем не менее на прямой вопрос следовало отвечать прямо.

«Я – тот комбат, которому вы прострелили ногу. Я не опознал Копченого по фотографиям, которые предъявил старший следователь. Он от меня поехал к моему племяннику, которому ваша граната оторвала ноги. Племянник тоже не опознает Давида, я его предупредил».

Это была, конечно, логическая ловушка. Людоед не подтвердил, что Копченый с ним, тем не менее я утверждаю, что не опознал Копченого по фотографии. Значит, я уверен, что они вместе. Если не будет отрицать, значит, признает факт.

«Спасибо. Что вы от меня хотите?»

«Ничего. Хочу вам помочь в трудной ситуации. Я подозреваю, что вас сильно подставили, и преследуют потому, что вы можете что-то раскрыть. Я прав?»

«Вы правы. Они пытались обвинить меня во взрыве на московском вокзале и организовали подтасовку фактов. Даже мои отпечатки пальцев сумели приплести к делу. Я в самом деле выезжал из Москвы накануне взрыва. Возвращался из Лондона после защиты диссертации. Условие мне было поставлено жесткое: меня не трогают, если моя жена за десятую часть стоимости продаст им свой медиахолдинг в Лондоне. Кто организатор, я не знаю. Все делалось через подставных лиц. Абдулкадыров прямой исполнитель. Я убежал с допроса из его кабинета. И оказался в лесу. Кто виноват в том, что я стал Людоедом?».

«Я понимаю ваше положение. Буду продолжать посылать вам сообщения».

«Как ваше здоровье?»

«Спасибо. Поправляюсь. Пока на инвалидности. Как рана у Копченого?»

«Зажила. Легкое было ранение. Сквозное. Кстати, я пришлю вам другой номер электронной почты. Боюсь, эту могут перлюстрировать».

«Хорошо. Буду ждать. Я в принципе не боюсь никого, и готов отвечать за свои поступки. Понадобится поддержка, обращайтесь напрямую. Меня зовут Алексей Владимирович Студенков, подполковник спецназа ГРУ, хотя сейчас и на инвалидности. Но надеюсь через год вернуться в строй».

Это было, конечно, странное предложение. Странное для взгляда со стороны. Я, человек, который несколько последних лет готовил солдат для борьбы с бандитизмом и сам участвовал во многих операциях, многими операциями командовал, и вдруг предлагаю помощь... Кому? Одному из людей, против которых боролся. Да, я с легким сердцем и добровольно пошел на сотрудничество с человеком, который сделал инвалидами и меня и моего племянника, с человеком, которого обвиняют в терроризме. Я – бывший комбат спецназа ГРУ. Конечно, это выглядело странным. Но я уже точно знал, что мне не месть нужна.

И невольно в голову закралась мысль. Власти сделали бандитом Исрапила Хамзатовича Азнаурова. А другие главари отрядов? А они что? И почему все террористические акты, что происходят в последнее время на Северном Кавказе, направлены большей частью против ментов и власти?

Я хотел помочь пока только Людоеду и потому дальше думать на эту тему не стал. У меня нет ни сил, ни возможности разбираться со всеми.