Оказывается, подполковник Студенков, которого я чуть было не расстрелял, человек не простой. Хотя я в российской армии и не служил, поскольку людей с двойным гражданством в армию старались не брать, но все же имею понятие о том, что такое комбат. Комбат – это отец и мать для солдат батальона, учитель и воспитатель, но отнюдь не человек, имеющий доступ к специальному и обязательно засекреченному оборудованию, стоящему на вооружении спецслужб. И даже командир батальона спецназа ГРУ – это только комбат. А Алексей Владимирович оказался не только и не просто комбатом. Это несомненно. Не знаю уж, по служебным ли контактам или по личной дружбе обратился он к Ангелу, чтобы тот с утра поднял мне настроение. Но Ангел свою задачу выполнил блестяще. И после угнетенного состояния минувшим вечером я словно заново родился.

Естественно, мне ни слова не было сказано о том, что с помощью этого засекреченного оборудования ГРУ, с подачи подполковника Студенкова, мне и в дальнейшем будут помогать. Я вообще не понимаю конечную цель, которую преследует своими действиями Алексей Владимирович. Чего он хочет? Помочь мне? Это несомненно. Он уже помогает, и помогает в самые важные, ключевые моменты. И я эту помощь ощущаю. Но почему, для чего? Какое ему дело до Людоеда, набившего оскомину чеченским ментам? Неужели все это только за то, что я не застрелил его, когда мог? Или это своеобразный акт милосердия вместо правосудия?

Помнится, кто-то из умных людей говаривал, что правосудия и милосердие – вещи совершенно противоположные по своей сути и не совместимые в едином использовании. Правосудие есть обязательное наказание, адекватное совершенному деянию. А милосердие – есть прощение деяние и отмена наказания. Да, именно так... Это кто-то из христианских философов говорил. И сказано это было в укор исламу, в котором Аллах считается высшим правосудием и милосердным судьей. Выступление этого философа мне читала Катрин, которая как была до брака христианкой, так ею и осталась после него. А я был до женитьбы почти осторожным, не агрессивным атеистом, но потом кровь свое взяла, и я стал мусульманином. В Англии такие браки частое явление и никого не удивляют. И религиозные разногласия не являются причиной для семейных скандалов.

Но чего я дождался от подполковника Студенкова? Если бы он рвался меня достать и уничтожить, отомстить за свое ранение, за инвалидность, как он сказал, племянника – с его стороны это было бы правосудием. С моей стороны, после уничтожения моего отряда, правосудием было бы безжалостное отношение к комбату. Но я проявил милосердие. Может быть, и он сейчас просто проявляет милосердие. И, как всякий честный человек, ничего не умеет делать наполовину. Он не просто передал мне информацию, которую узнал. Он стал постоянно передавать мне информацию. А это уже помощь... Кстати, чеченские следственные органы могут это расценивать не как акт милосердия, а как факт сообщничества с бандитом и террористом Исрапилом Людоедом. Но, думаю, Студенков сам знает, чего стоят менты на Кавказе, и мало обратит на них внимания. А они сами и доказать ничего не смогут, но взятку вытянуть, чтобы дело, якобы, замять, постараются, как только случай подвернется. Все менты у нас только этим в основном и занимаются. Возбуждают какое-то дело, и пытаются выманить взятку за его закрытие. Пример со мной – самый конкретный и самый яркий. С другими попроще, с других взять нечего. Но все равно берут. Соответственно, и отношение к ним в народе нетерпимое.

Но мне не об этом следует думать. Мне необходимо думать, как мне дальше быть. Хорошо бы использовать Студенкова для поиска старшего следователя Абдулкадырова. Подполковник говорил, что Асхаб Гойсумович поехал в Рязань. Долго он там, думается, не задержится. Но как мне выйти на Студенкова, а через него и более плотно на Ангела, чтобы использовать возможности последнего. А я подозреваю, что возможности эти немалые, судя по тем данным, которые он мне передал. Если Алексей Владимирович сменит свой электронный адрес и если я сменю свой электронный адрес, то возникают сложности.

Да. Телефонный номер Ангела.

Я достал мобильник, нашел в папке «Входящие» последний звонок, и переписал номер на бумажку. После этого вытащил сим-карту, как и просил Ангел.

У меня была еще одна трубка, собственная и основная, и ее номер, скорее всего, был неизвестен никому постороннему. В этот мобильник я и занес Ангела в список постоянных абонентов. С надеждой, что общаться мне с ним придется часто.

Пора было приступать к работе. И первое, чем предстояло заняться, – это чисткой компьютера. У меня числился в приятелях человек, у которого сын был чуть ли не компьютерным гением. Однако номер телефона этого приятеля я давно потерял, а самому ехать к нему домой было слишком рискованно. Значит, ехать придется Копченому. Он, конечно, тоже в розыске, но не в таком крутом, как я. И не ищут его так интенсивно. И документы у него проверенные, сомнения ни разу не вызвали. И даже доверенность на мою машину есть, и в страховку он вписан.

– Давид! – позвал я, вырвал из блокнота листок и стал писать записку.

Давид не боялся рисковать. Даже наоборот, в самые критические моменты он становился хладнокровным и расчетливым. И потому на него можно было положиться. Дело он должен был сделать. Заодно я попросил его пробежаться по магазинам, чтобы запастись продуктами. Нехорошо обременять пожилых небогатых хозяев в дополнение к своему присутствию еще и непосильными расходами. А содержание двух мужчин для старика со старухой в самом деле должно стоить немало.

Копченый уехал, а мне оставалось только ждать и соображать. Я и пытался сообразить, чем мне взять Асхаба Гойсумовича. Хорошо было бы и его как-то подставить. Может быть, под службу собственной безопасности следственного комитета... Хотя это вряд ли сработает. Тот, кто правит этим балом, наверняка и службой собственной безопасности правит. Если подключить к делу ФСБ. В этом случае можно найти интересные моменты, но что и как сделать? Пока, за недостатком информации, мне и такой путь недоступен. Но старшего следователя по особо важным делам необходимо заставить совершать ошибки. В лучшем варианте хорошо бы спровоцировать конфликт между ним и тем, кто приказал убить Иналукова. Однако для такого финта необходимо хотя бы знать, с кем необходимо Абдулкадырова стравливать. Тоже не выход. А выход нужен. И я старательно перебирал все возможные варианты, ничего не находил, и искал новые. И опять ничего не находил.

Меня позвали завтракать, на стол выставили все самое лучшее, как дорогому гостю и уважаемому человеку, но я был настолько задумчив и озабочен, что это было всем заметно.

– У тебя что-то не ладится, Исрапил? – спросил хозяин.

– Боюсь, что у меня отрезали один из немногих путей к спасению.

– Что такое спасение? Спасение к нам приходит, когда мы пред Всевышним предстаем. А все остальное только суета.

– Я говорю не о своем спасении, а о спасении имени, которое носят мои дети. Вчера убили человека, он многое знал и многое мог мне рассказать. Я договорился с ним по телефону о встрече, а его убили. И вот теперь я в затруднении. Я знаю только одного человека, кто может что-то сказать, но этот человек сказать не пожелает. Более того, он возглавляет преследование.

– Копченый сказал, тебя побоялись объявить в международный розыск. Почему? Чего они боятся?

– Пока я здесь, их тайны не выходят за пределы Чечни. Здесь меня арестовывать не будут. Все ментам это запрещено. Меня сразу застрелят. Даже если я пойду сейчас и напишу самому последнему менту явку с повинной, он бумагу для туалета оставит, а меня застрелит.

– А за границей?

– За границей арестовывают, но сразу не экстрадируют. Сначала местный суд разбирается, за кем стоит правда. И мне есть что сказать суду. Правда, без доказательств. Есть небольшие косвенные улики, но они не так сильны. Тем не менее, суд может принять мою сторону. В этом случае наши менты будут признаны виноватыми. И не только менты, а и кое-кто повыше. Этого они и боятся. Боятся потерять лицо.

– Ну, так и поехал бы в Англию. Жена и дети уже заждались тебя. Дети подросли, ты их не узнаешь... Детям отец нужен.

– Я хочу оставить детям чистое имя. Чтобы они гордились отцом. И потому мне нужны доказательства. Тогда я уже сам буду обвинять.

Хозяин на мое упрямство только головой покачал. Он был не молод и желал покоя. И потому, наверное, думал, что и другим покой нужен. Я его не осуждал.

– Ты накрыл богатый стол, – похвалил я. – Прими мою благодарность за уважение.

– Какой стол. Пенсию на днях получил, иначе и угостить было бы нечем. Времена сейчас для стариков тяжелые.

– Мы поможем вам, чем сможем, – пообещал я.

– Не надо обижать меня. Я в доме хозяин, и я помогаю другим...

– Все должны друг другу помогать. Особенно в трудные времена. И потому наша помощь будет не покупкой хорошего к себе отношения, а проявлением заботы о стариках. Все мы стариками будем, и пусть, когда время подойдет, молодежь станет заботиться о нас, если уж государство заботиться не умеет и не желает.

С такой постановкой вопроса хозяин дома не мог не согласиться. Это уже было политическое дело, а не дело гостеприимства. Но старик ничего не ответил. Только кадык на его горле вдруг зашевелился. Наверное, своих погибших сыновей вспомнил.

Вернулся Давид. И привез с собой двоих. Сквозь тонированные стекла моего «БМВ» трудно было разобрать, кто приехал, но я мог, конечно, угадать, хотя ждал только одного. Я поспешил открыть ворота и, когда задняя дверца автомобиля распахнулась, убедился, что угадал правильно. Я обнял Бектемира, своего старого приятеля, и пожал руку повзрослевшему Абали, сыну Бектемира.

– Ты по-прежнему компьютерами вертишь, как солдат автоматом? – спросил я мальчишку.

– Ни один солдат не умеет так вертеть автоматом, как мой сын компьютером, – как обычно, слегка хвастливо сказал Бектемир. – К нему много людей приходят посоветоваться.

– Что нужно сделать? – хмуро и сосредоточено спросил Абали. Сколько его помню, лет, наверное, я восьми, он всегда был хмурым и сосредоточенным и не любил, в отличие от отца, лишних слов. Может быть, не любил лишних слов, как раз потому, что их очень любил отец, и Абали еще мальчишкой стеснялся отцовской хвастливости. Характером он уродился в молчаливую мать, хотя лицом определенно в отца.

– Проверить мой ноутбук хорошим антивирусником. Если есть подозрения, что где-то засел «троян» – даже одни подозрения, – нужно отформатировать винчестер и установить новую операционную систему. Ну и минимум необходимых программ.

– У меня «винда» и все программы только пиратские, – предупредил Абали.

– Я сам пират, потому меня это мало волнует. Вернусь в Англию, переустановлю все лицензионное.

Мы прошли в дом, мои гости поздоровались с хозяином и сразу отправились в выделенную нам с Копченым комнату. Ноутбук для работы я приготовил заранее. Как и мобильник для выхода в Интернет через GPRS. В телефоне, естественно, уже была новая сим-карта, которая «засветиться еще нигде не успела.

– А кто сказал, что в машине есть вирусы? – спросил Абали, пока ноутбук загружался.

– Человек из спецслужб, с которым я общался через Сеть. У них служебный эксклюзивный антивирусник. Ловит то, что не ловят бытовые.

– Все бытовые и не бытовые, я не говорю про эксклюзивные, потому что с ними не знаком, не ловят только то, что написано в течение последних четырех дней, – опять без улыбки объяснил мальчишка. – То, что написано раньше, уже протестировано, и против этого сразу создается лекарство. Я не вижу пути, по которому эксклюзивные антивирусники могут отыскать в компьютере заразу. Если только не изучают реестр и не выделяют недавно установленные программы. Да, наверное, так и делают. А если вирус прилип к чужому файлу, там идет обычная проверка...

– Вот видишь, Абали сразу понял, как что делается, – обрадовался Бектемир так, словно это он сообразил, как работают эксклюзивные программы.

– А вообще, я слышал, эксклюзивные программы не пишутся. Берутся программы стандартные, вскрываются, и в них вставляют дополнительные опции. Вот и все.

Ноутбук тем временем загрузился, и мальчишка вставил в дисковод принесенный собой диск. И сразу запустил антивирусник.

– Не будем ему мешать, – предложил я, вставая. – Попросим хозяина напоить нас чаем. Если что понадобится, Абали позовет.

– Я позову, если что-то найду.

Наш хозяин, как всегда, проявил большую скромность. Поставил чай, но сам с нами садиться не стал, ушел во двор и чем-то там стучал, выполняя свою хозяйственную работу. Это было даже хорошо, чтобы соседи не подумали, будто хозяин боится побеспокоить гостей. Все должно идти своим обычным чередом, чтобы не вызывать подозрений и вообще не заострять внимание на приезжих.

– По телевизору твой портрет показывают в каждом выпуске местных новостей... – с уважением сказал Бектемир, не упоминая, что этот портрет показывают в связи с розыском, но так свои слова преподнося, будто я обладаю популярностью голливудской кинозвезды. – Весь Грозный только и говорит, что о тебе... Я уж вспоминал, думал, как бы с тобой за столом посидеть, а тут Копченый с запиской приезжает. Дай, думаю, сам вместе с Абали съезжу, посмотрю, похож ты в жизни на бородатый портрет или не похож.

– И как? – спросил Копченый. – Похож?

– Нисколько. Даже если бороду с портрета убрать – нисколько...

– Исрапил Хамзатович! – позвал из-за двери Абали.

Я кивнул Копченому и Бектемиру, чтобы продолжали чай пить, а сам пошел к мальчишке.

– У вас два «трояна» висело. Один в библиотеке служебных файлов, второй прямо с клавиатуры все куда-то отсылал. Что вы ни набирали, все сразу отсылал. Причем «троян» с собственной памятью. Я такое вообще впервые встречаю. Он запоминал то, что набирается, когда компьютер не подключен к Сети, а потом, когда вы в Сеть выходили, все отправлял...

– Можно проверить кому?

– Это сложно, но возможно. Мне для этого понадобится пара часов. Чтобы ваш адрес не «пачкать», придется через два-три адреса сработать. Если там есть пароль, придется какой-то большой сервер подключать для взлома. Ваша машина сама не справится. И выход в Сеть медленный... Без «выделенки» дело затянется.

– У тебя есть время свободное?

– Я и так сегодня в школу не пошел. Время есть.

– Так ты еще в школе учишься?

– В этом году оканчиваю.

– Ладно. Работай. Не буду тебе мешать.

– Там еще две разных программы взлома стояли.

– А это зачем?

– Если вы какие-то файлы закроете паролем, программа взломает. Можно, я их себе скачаю? Сгодятся где-нибудь...

– Скачивай. Мне они не нужны...

– С их помощью попробую зайти в тот компьютер, который данные с вашей клавиатуры принимал. Если их оттуда заслали, они там сработают, как родные.

– Работай.

Мы вышли во двор, где в гараже хозяин возился со своей старенькой «Нивой». Одна створки ворот гаража была распахнута, и видно было, что машина стоит на домкрате, а хозяин возится в смотровой яме и сильно при этом кряхтит. Левое переднее колесо было уже снято.

– Помощь нужна? – спросил я.

– А ты давно ль автомехаником стал?

– Еще не стал. Только мечтаю, – проявил я честность, поскольку ездить на хороших машинах люблю, а вот ремонтировать их не умею. И никогда не умел. Даже когда учился ездить на отцовской машине и наблюдал, как отец в своем гараже с ней возится. Но он меня к технике не очень-то и подпускал, поскольку мама рано решила, что у меня гуманитарный склад ума.

– А мне, похоже, без автомеханика не обойтись, – вздохнул хозяин. – Сам я тут ничего сделать не сумею.

– «Полетело» что? – спросил Бектемир.

– «ШРУС» порвало... Левый я сам менял. С ним проще. А про правый даже в книжке написано, что менять нужно только в мастерской. Сложно это... И как подобраться, чтобы снять, не пойму. Двигатель, что ли, отжимать нужно? Не знаю. Придется соседа звать.

Я мысленно прикинул свои финансовые возможности. Пластиковая банковская карта, заведенная на мое имя женой, была давно уже заблокирована, но такая же пластиковая карта, заведенная на имя Копченого, пока еще служила нам верой и правдой. Но денег на счету осталось уже немного. Я сильно потратился на свой «БМВ». Однако купить новую «Ниву» хозяину я все же в состоянии, и сам после такой покупки не останусь «на мели». А хорошая иномарка старику и ни к чему. Она и в обслуживании слишком дорога. При этом машину следовало преподнести так, чтобы это не выглядело подарком. Как это сделать, я, в принципе, знаю.

Я присел перед машиной, чтобы видеть смотровую яму и хозяина.

– А вообще «Нива», как машина – ничего?

– Бегает. Трудяга. Плохие дороги любит. Я нынешней снежной зимой сначала «Мерседес»-внедорожник вытаскивал, потом «Ниссан». Вроде бы внедорожник, но они не для нашей грязной зимы предназначены... Чуть подтает – все, закапываются в грязь. Обороты слишком большие.

– Я вот тоже думаю насчет «Нивы». Хотел с вами посоветоваться. Мне иногда машина незаметная нужна... Но редко... Может быть, раз в два года... Можно с вами договор заключить?

– Какой такой договор? – старик отложил ключи, вытер тряпкой грязные руки и наклонил голову, чтобы меня видеть.

– Я куплю «Ниву» на ваше имя. Это будет ваша машина. Только иногда, если мне понадобится, вы мне будете ее давать на денек-другой. Устроит такое предложение?

– А эту куда? – кивнул на свое престарелое детище старик.

– Продайте.

– Ее только на запчасти и возьмут. А запчасти и к новой нужны будут.

– Тогда оставьте. Пусть во дворе стоит. Места хватит.

– Что ж, – проговорил серьезно старик. – Почему ж человеку не помочь. Давай так и поступим.

Не откладывая дела в долгий ящик, Давид со стариком, радостным и растерянным, и оттого едва нашедшим свои документы, отправились в автосалон. Мы с Бектемиром стоя во дворе, провожали их. Из дверей вышел Абали.

– Исрапил Хамзатович. Я добрался до них, – сказал он и посмотрел на меня испытующе.

– И что, менты?

– Хуже. Это кто-то из администрации президента.

– В принципе я подобное и ожидал, – сказал я, не удивившись. – Компьютер мне представишь? Он, наверное, уже выглядит незнакомым...

– «Винду» я не переставлял, все осталось по-прежнему.

– И хорошо... Так привычнее будет работать.

– Ангел, можешь меня поздравить.

– Поздравляю, только до Нового года еще далеко.

– Мою машину только что взорвали.

– Я очень надеюсь, тебя в этот момент в ней не было? – Ангел, помнится, никогда не терял чувства юмораа. Мне, правда, смеяться не хотелось, потому что за всю свою жизнь я сумел заработать только на одну-единственную машину, и новую покупать мне было просто не на что. Я не из тех людей, которые могут годами копить на новую машину. У меня это не получается.

– Над кем смеетесь? – спросил я в ответ. – Над собой смеетесь.

– Я знаю, что такое смех без причины, – сказал Ангел. – Рассказывай подробнее.

– После разговора с тобой я, как и собирался, заехал к Андрею. Только поднялся к нему в квартиру, разгрузился, хотел выйти, она и грохнула.

– Никто посторонний не пострадал?

– В окно видел, лежит кто-то. По-моему, без обеих рук. Но сверху плохо видно. Я еще в подъезде, сейчас спущусь. Но пострадавших должно быть больше. Все стекла в доме с одной стороны вылетели. Не бывает такого, чтобы хоть кого-то не порезало.

– Осторожнее, сейчас в моде парные взрывы.

– Смысл какой? Парные взрывы бывают, когда желают людей побольше завалить. А тут против меня одного направлено.

С улицы уже доносились звуки сигнальных сирен. Только я не умею отличать звуки «скорой помощи» от, скажем, милицейских или машин МЧС, хотя слышал, что сигналы у них разные. Лучше было бы, конечно, если первой приехала «Скорая», чтобы оказать пострадавшим медицинскую помощь. Так оно и оказалось, в чем я убедился, открыв дверь подъезда, к моему удивлению, даже не покосившуюся, хотя взрыв произошел в десяти метрах от нее. Сирена все еще визжала. Машина, видимо, была рядом, потому и приехала сразу.

№№№Я остановился на крыльце, и осмотрелся.

Из окна второго этажа, где не осталось ни одного целого стекла, высунулась пожилая женщина и без натуги перекрикивала сирену машины «Скорой помощи», что остановилась неподалеку. Водитель «Скорой» не пожелал подъезжать близко к моей догорающей «десятке». Вместе с врачами он заспешил к человеку, лежащему на спине на асфальте. Но женщина со второго этажа требовала, чтобы врачи поднялись к ней и осмотрели ее мужа. Однако они сначала склонились над мужчиной. Но помочь ему уже ничем не могли. Даже пульс прощупывать не стали. Там и так все было ясно. После этого, чтобы подняться в квартиру, откуда кричала женщина, бригада вместе с водителем, несущим носилки, двинулась мимо меня в подъезд.

– Милицию хоть вызвали? – спросил меня водитель, проходя мимо.

Я пожал плечами, понимая, что сказать милиции ничего не смогу, кроме одной фразы: «Не знаю...» В самом деле, и слишком долго посвящать их во все тонкости дела, и вообще делать это ни к чему. Впрочем, как я понимал, милиционеры вот-вот и сами появятся, и одновременно с ними следственная бригада ФСБ должна подъехать. Эти более дотошные. Но и им полагается услышать только ту самую сакраментальную фразу, которую я для милиции припас.

Народ собирался со всех сторон. Кто-то начал распоряжаться, требуя, чтобы не наследили, не затоптали следы, и принялась отодвигать толпу в сторону. Да люди и сами к останкам «десятки» не лезли, поскольку жар от машины шел основательный. Бензобак, наверное, взорвался сразу, о чем говорил развороченный бок машины. И оба взрыва слились в один.

Тем не менее посмотреть на такой необычный пожар, хотя и с безопасного расстояния, люди были не против. Не меньше любопытных собралось и возле так и лежащего на асфальте тела. Я, спустившись с крыльца, неторопливо шел в ту сторону. А в это время раздался звук сразу нескольких приближающихся сирен. Наверное, вид армейской формы имел какое-то значение, ибо толпа, пропуская меня, расступилась.

– Он только в машину полез, – сказала какая-то женщина. – Я все видела издали. Он еще сесть не успел, как она взорвалась. Его аж сюда отбросило.

Это было уже интересно. Значит, пострадал не случайный прохожий.

– Его кто-то знает? – спросил я.

Мне не ответили. Погибший, видимо, был не местным жителем. Я склонился над ним. Руки человеку оторвало по локоть, и из открытых ран висели куски мяса, кости и сухожилия. Кровь уже почти вытекла. Зрелище было не из приятных. Лицо оказалось сильно изуродованным, но кровью залитым не полностью, и по цвету кожи, и по волосам можно было предположить, что это человек явно кавказских кровей.

– Женщина, вы уверены, что он в машину полез? – спросил я.

– Я сама видела, он наклонился, сунулся в кабину, но не садился еще. Мужчина словно бы что-то там поправлял.

«Что-то поправлял» – это женское восприятие. Мужчина определил бы это как «что-то ставил». Я сразу понял, чту этот человек ставил. Но объяснять это толпе не хотелось. Тем более что во двор одновременно въезжала пожарная машина, милицейская, сразу две «Скорых помощи» и микроавтобус «Газель» без опознавательных символов.

Милиционеры сразу принялись за дело, начали отодвигать зевак. Люди в черной униформе, что вышли из «Газели», и с ними двое в гражданской одежде, сразу пошли, что называется, в народ и стали задавать вопросы. Все та же женщина, желающая выступить свидетельницей, уверенно рассказывала, что она видела.

– А приехал он давно?

– С полчаса, – заявила женщина. – Я видела.

– Он не приехал на этой машине, – сказал я, жестом и взглядом уговаривая женщину замолчать. – Это моя машина. Я приехал минут за восемь до взрыва к племяннику. Этот человек, как я понимаю, отключил сигнализацию и устанавливал в машину взрывное устройство. Оно сработало в его руках.

Один из людей в черной униформе, не снимая перчаток, забрался во внутренний карман к погибшему и вытащил залитые кровью документы.

– Фамилию не разберу, это дело для экспертизы... Так регистрация в Грозном... Понятно... А это что? – он развернул еще один документ. – Вот здесь фамилия видна явственно. Джогиров Амжа Джабраилович, капитан республиканского управления внутренних дел. Чечня...

Старший из бригады ФСБ посмотрел на меня с любопытством.

– Спецназ ГРУ? – спросил, словно я не в мундире был, и он не видел моей нарукавной эмблемы. – Вас, значит, взорвать собирались?

– Не знаю, – ответил я заготовленной фразой.

– Документы ваши можно посмотреть?

Я протянул документы.

– Пройдемте в машину. Будем писать протокол.

Я вздохнул с явной усталостью, и в самом деле усталость почувствовал. Потеря машины была для меня, естественно, стрессовым событием. Но моя психика могла выдержать такой удар, поскольку за многие годы службы в спецназе ГРУ приспособилась к ударам. И не настолько я был привязан к вещам, чтобы страдать от такой потери. Облегчение приносило и сознание того, что я потерял только машину, а не жизнь, как на то надеялся, видимо, этот самый капитан милиции... Как его... Амжа Джабраилович Джогиров. Большинство людей по наивности или по глупости считает, что взрывное устройство установить может всякий, если будет соблюдать осторожность. Я сам слышал такое мнение – покажите, объясните, и сделаю. Причем говорили это даже офицеры, имеющие боевой опыт. В действительности все обстоит прямо противоположным образом. Можно наизусть знать теоретические основы взрывного дела, но на практике при установке натяжителя взрывателя стоит натянуть провод чуть сильнее, чем необходимо, и погибнуть при этом. А слабое натяжение провода может привести к несрабатыванию взрывателя, которому требуется не плавное усилие, а рывок. Плавным усилием взрыватель можно снять при разминировании. Хотя это тоже зависит от классификации самого взрывателя, которых существует великое множество, и к каждому следует иметь свой особый подход. Капитан из Чечни, похоже, практики взрывотехника не имел и потому угодил в ловушку, которую ставил мне. Пожалеть его, честно говоря, у меня желания не возникло.

В «Газели» был даже откидной столик, на котором можно было удобно устроиться для составления протокола. Записи вел сотрудник в черной униформе. Человек в штатском сидел рядом с ним, и посматривал на меня с любопытством. Причем с таким явным, что я не выдержал:

– Вы хотите мне что-то сказать?

– Нет, просто любопытно, что испытывает человек, оказавшись в таком положении, как вы. Некоторые волосы на голове рвать начали бы. Все-таки машина... Автомобиль, кстати, у вас застрахован?

– Только обязательное страхование... Ничего, значит, не получу...

– Тем более... Страховки нет, да и сами чудом спаслись. А вы совершенно спокойны.

– Нервная система тренирована, – сказал я. – Рекомендую сам несколько лет в общей сложности в Чечне отслужить, начиная с первой чеченской войны, тогда волосы на голове целыми останутся. Привычка появится их беречь.

Мой ответ человеку в штатском не понравился. Он даже сел прямее, показывая высокую умственную сосредоточенность. И стал задавать вопросы, которые человек в черной униформе подробно записывал, а мои – кротко, потому что в основном они сводились к одной фразе «не знаю». А что я мог им рассказать? Что сумел выйти на связь с бывшим полевым командиром Исрапилом Людоедом, который меня ранил и отправил на временную инвалидность, а моего племянника сделал инвалидом на всю жизнь?.. И как я мог рассказать или описать причины, толкнувшие меня искать этой связи, если я сам не могу эти причины толком понять.

Подобный допрос не мог длиться вечность. Я поставил свою подпись под протоколом.

– Я чувствую, что вы многого не договариваете. Что вы вообще скрываете правду, – сурово сказал человек в штатском.

– Вас как зовут-то? – спросил я.

– Подполковник ФСБ Катынов, – коротко представился он.

– Имя-отчество у вас, товарищ подполковник, есть?

– Николай Викторович.

– Так вот, Николай Викторович, давайте так договоримся, если я что-то вспомню или найду необходимым вам сообщить, я вам позвоню. Номер мне оставите?

Он молча протянул мне визитную карточку. Я хотел уже выйти из машины, когда Николай Викторович задал мне вопрос в спину:

– Хотя бы одно скажите – нам следует ждать новых взрывов?

– Откуда же я могу знать.

– Война началась? Невидимая? – еще раз попытался он вызвать меня на откровенность. – И чего нам всем дальше ждать?

– Не могу знать относительно широкомасштабной войны и взрывов в городе, но меня, по крайней мере, убить, думаю, попытаются.

– Но погибшего капитана милиции вы ведь знали?

– Здесь я могу заявить вам категорично, что вообще впервые слышу его фамилию. Это честно и без недоговоренностей. Если он рвался убить меня, то не из чувства мести... По крайней мере, не из-за личной мести. Хотя могут быть какие-то родственные отношения. – Я со своим батальоном уничтожил множество боевиков, и у кого-то из них мог быть такой родственник. Сами знаете, что такое адат... Запросите Грозный.

И я покинул машину ФСБ, спиной чувствуя недовольный взгляд Николая Викторовича...

Мне пришлось участвовать еще в одном допросе. Милиционеры составляли собственый протокол. Потом, уже без допроса, протокол составлял инспектор ДПС. И только после этого меня пожалели и отпустили. Довезти, правда, при всей своей известной милицейской жалости, не предложили.

Домой я добирался на городском транспорте. И не расслаблялся ни на мгновение, без напряжения окидывая внешне невнимательным взглядом всех, кто попадался навстречу, и спиной чувствуя любой взгляд тех, кто идет позади меня – это уже особое чувство военного человека, которое вырабатывается с опытом боевых действий. Опасаться, я считал, было чего. Вообще-то, как я предполагал, одного человека не отправят на такое дело, как взрыв машины подполковника спецназа ГРУ, обладающего высокими боевыми качествами. Тем более взорвать вместе с машиной необходимо было и самого подполковника. Хотя бы страховка какая-то должна была быть обязательно. Я, исходя из логики и знания манер чеченских боевиков, от которых и менты не могли далеко уйти, предположил, что страховать должны как минимум два человека. И они, насколько я понимал, от дела после первой неудачи не отступятся. Чеченцы вообще народ вредный. Они в большинстве своем бесстрашны и хладнокровны. И если хотят кого-то убить, то будут стараться этого добиться, чего бы им это ни стоило. Не отпугнет их смерть капитана Джогирова. И сами погибнуть не побоятся. С ними сложно было воевать. Городская война, а мне объявлена именно такая, в этом плане еще сложнее, потому что в ней могут пострадать посторонние, и моя задача этого не допустить.

Любы, как я знал, дома нет. Она должна вернуться поздно. Но я даже звонить ей и рассказывать о произошедшем не стал. Зачем расстраивать. Начнет думать, начнет за меня беспокоиться. И беспокойство это будет длиться долго, пока все дело не завершится.

Пока дело не завершится?

А как оно может завершиться? А завершиться оно может двумя путями, как и всякая война. Победой или поражением. Поражение будет означать гибель Исрапила Людоеда. Если он погибнет, перестанут и меня доставать. Этого я, как человек и честный воин, пожелать Исрапилу не могу. И себе такого исхода войны тоже не могу пожелать, потому что поражение не будет давать мне спокойно спать, и мысли снова и снова будут возвращаться в произошедшему, и я буду в уме искать варианты, которые могли бы принести победу. Но что нужно сделать, чтобы победить? Естественно, самому вмешаться и помочь Людоеду. Только как это сделать? Не поведу же я батальон, которого у меня, кстати, и нет, в бой на чеченских ментов. Даже если бы был батальон, такие действия немыслимы. Что же тогда я смогу сделать?

Пока ничего... Единственное, это выполнить просьбу Ангела и отправить сообщение Людоеду относительно его дома в поселке Кирпичный завод. В самом деле, вдруг Исрапил сунется туда, а там засада. А после такого сообщения засаду снимут. Что там засаде делать, если о ней знают.

Загрузив компьютер, я собрался уже было набрать сообщение, когда зазвонил мобильник. Номер был незнакомым, но я оставил свой телефон в качестве контактного для следственной бригады ФСБ и подумал, что подполковник Катынов желает что-то уточнить.

– Да, подполковник Студенков, слушаю вас.

– Алексей Владимирович? – спросил незнакомый голос, и я понял, что это не Катуков.

– Слушаю, слушаю. Я.

– Алексей Викторович Ангелов просил меня помочь вам. Меня зовут Юрий Васильевич Максаков. Вы должны быть в курсе...

– По поводу компьютера? Я жду вас.

– Сейчас я свободен. Готов подъехать. Скажите адрес.

Я дважды повторил адрес. Он или записал, или запомнил. Но не переспросил.

– Через десять-пятнадцать минут буду у вас...

– Я жду.

Сообщение мне следовало отправить еще со старой электронной почты, я быстро набрал его и отправил. И сразу же получил в ответ письмо от Людоеда. Только одно слово:

«Спасибо».

Компьютерщик оказался человеком торопливым и появился уже через семь минут. Я не потерял осторожности: посмотрел сначала в дверной глазок и только после этого дверь открыл. Но свободную руку держал так, чтобы в любой момент достать пистолет.

– Я – Максаков, – представился гость.

Признаться, у меня уже давно и прочно сложился стереотип компьютерщика. Это должен быть молодой человек в очках, непричесанный, немножко не от мира сего, обязательно худощавый и чуть нагловатый. Вероятно, виной тому был факт общения именно с такими компьютерщиками. Юрий Васильевич, к моему удивлению, оказался человеком примерно одного со мной возраста и внешне похожим скорее на сухого педанта-офицера, чем на человека, проводящего большую часть своего времени перед монитором. Впрочем, я, скорее всего, оказался близок к истине, потому что сказал он традиционное:

– Здравия желаю, товарищ подполковник. У меня время предельно ограничено, потому предлагаю сразу приступить к делу. Ангелов обрисовал мне ситуацию. Что сделать, я знаю. Показывайте компьютер.

Я жестом пригласил его пройти и уступил место, из-за которого только что встал. Юрий Васильевич вставил диск в дисковод и сразу начал проверку.

– Я вам не нужен? – спросил я, чувствуя себя неловко, потому что человек работает, а я стою у него за спиной. Сам такого терпеть не могу. Вообще людей за спиной не выношу. И стараюсь у других не вставать.

– Если что, я позову. Вы же не уходите.

– Я на кухне буду.

Юрий Васильевич появился вовремя. Перед его приходом мысли опять стали возвращаться к взорванному автомобилю, и стало слегка жалко себя, а еще более жалко жену. Мы с ней собирались через месяц поехать на машине в отпуск. Думали проскочить по городам Золотого кольца, на старинные стены, башни и храмы посмотреть. Теперь не на чем ехать. И как Любе сказать об этом? Она же спать не будет от беспокойства. Естественно, от беспокойства за меня.

– Алексей Владимирович, – позвал меня из комнаты Максаков.

Я поспешил на зов. Компьютерщик уже стоял рядом с компьютерным столиком, и убирал свой диск в пакет из мягкого велюра.

– Я проверил. Есть у вас два «трояна». Один обычный, бесхитростный, его любой антивирусник найдет. Я советовал бы вам поставить лицензионную программу. Она будет контролировать все файлы. Только вовремя обновляйте базу. Впрочем, компьютер будет автоматически запрашивать разрешение на обновление, вы только соглашайтесь, и все... Второй «троян» похитрее, но из-за своей объемности тоже заметен. Он отправлял по адресу, который я переписал и отправлю для проверки Ангелову, все, что набиралось у вас с клавиатуры. Видимо, компьютер ваш в последнее время был сильно нагружен работой. Второй «троян» имеет собственную саморасширяющуюся память и собирает все набранное на клавиатуре в себя, а потом отправляет. Удалять набранные файлы он не умеет. Программист, который его писал, не слишком опытен. И потому вирус сильно разбух. Найти его оказалось несложно...

Я хохотнул.

– Пусть кто-то почитает лекции моей жены. Она у меня кафедрой в пединституте заведует. Весь последний месяц практически каждый день писала новые лекции.

– Да, это кому-то покажется интересным.

Я не понял, не слушал меня Юрий Васильевич или у него юмор такой своеобразный.

– Это все? Можно работать?

– Нет. Алексей Викторович просил меня оставить компьютеру возможность для посылки дезинформации. Вот, смотрите сюда, – его палец прополз по экрану, и остановился в его правойо стороне. – Я здесь иконку поставил. Если нужно послать «дезу», сначала активизируйте программу. Просто щелкните мышью по иконке. Для прекращения сеанса требуется перезагрузка компьютера. Когда надобность отпадет, можете просто перенести иконку в корзину, и программы удалятся. Они только на «рабочем столе», даже в реестр операционной системы не занесены. У меня все. Можете работать, но я просил бы вас, если возможно, подвезти меня. Опаздываю жестоко... А на службе этого не любят.

– Извините, у меня сегодня небольшие неприятности. Меня пытались взорвать вместе с машиной, но взрывное устройство сработало при установке. Взорвались террорист и машина, а я теперь пешком хожу.

– Да, это, в самом деле, небольшие неприятности, – сухо и без улыбки заметил Юрий Васильевич. – Тогда я побежал.