Глава восьмая
Наблюдая за дочерью, я узнал, что отсутствие матери вызывает у нее одну из самых больших человеческих потребностей: Ли всех женщин оценивала с точки зрения пригодности на роль моей жены и матери для нее. Она не оставляла надежды на то, что когда-нибудь я приведу домой ту особенную женщину, которая внесет гармонию в нашу неустроенную жизнь. Когда я представил Ли Ледар, то заметил, что дочь мысленно уже выбрала мою старинную подругу главным кандидатом на эту роль. В последнее время у дочери появилась нехорошая привычка возводить на пьедестал любую женщину, которую я приглашал домой на обед. Однако Ледар обладала в ее глазах еще одним достоинством: она была одним из мифических персонажей сказок о моем детстве.
— Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу Ледар Энсли. Вы были королевой бала на вечере встречи выпускников средней школы Уотерфорда, президентом школьного отделения National Honor Society и лидером группы поддержки.
— Господи, откуда ты все это знаешь? — удивилась Ледар.
— Наш школьный ежегодник для Ли как Священное Писание, — объяснил я, когда мы устроились на кухне и я начал готовить ужин.
— Моя мама была редактором ежегодника, — сказала Ли. — Она писала вам, что никогда не забудет, как хорошо вы двое проводили время на уроках мистера Мосли по экономике. В старших классах. И вы постоянно секретничали. Так она написала.
— Ах, те легкомысленные годы, — улыбнулась Ледар. — Я их просто обожаю.
— Вы поехали с моим папой в дом на острове Святого Михаила, — продолжала Ли. — В тот вечер вы порвали с папочкой и укатили с Кэйперсом Миддлтоном в папочкином автомобиле.
— Не самый удачный карьерный ход, — заметила Ледар.
— Я всегда считала, что Кэйперс очень милый, — заявила Ли. — Мама бегала к нему на свидания, а вы вышли за него замуж. Он действительно очень красивый?
— Это все равно что расти вместе с кинозвездой, — ответил я.
Я поставил кипятить воду для пасты, посолил ее и включил конфорку на полную мощность. Ли выскочила из комнаты и вернулась с читаным-перечитаным ежегодником матери. Быстро перелистала страницы и нашла фотографию группы поддержки.
— Правда, моя мама была классной? — спросила она.
— Она была совершенством, дорогая, — ответила Ледар. — У тебя ее глаза, ее прекрасные волосы и ее улыбка.
— А у вас была любимая речовка? — поинтересовалась Ли. — Папа утверждает, что ни одной не помнит.
— Разве он не научил тебя боевой песне Уотерфорда? — притворно удивилась Ледар. — Это самое настоящее нарушение родительского долга.
— Я и не знала, что у вас была боевая песня! — воскликнула Ли.
— Посмотри на свою маму. Вот здесь, на фотографии. На вершине пирамиды. — Ледар указала на группу из девяти девочек, вставших на плечи друг другу. — Как только пирамида рассыпáлась, это означало, что сейчас прозвучит боевая песня.
— Дрянная песня, — скривился я. — Не знаю ничего хуже боевых песен американского Юга.
— Успокойся, Джек. Тебя это не касается, — заявила Ледар. — Ли, подойди ко мне. Подними руки, вот так. Это сражало наших парней наповал. Теперь мы трижды повернемся вокруг собственной оси и посмотрим на флаг средней школы Уотерфорда.
Ледар покрутилась, и Ли неуклюже последовала ее примеру.
— А теперь поднимем помпоны и помашем ими, а оркестр сыграет боевую песню. Давай маши, детка.
И, встав посреди кухни, они замахали воображаемыми помпонами, а я в это время прокатывал через машинку для пасты тесто, пока оно не обрело яркий льняной оттенок. И когда я уже начал нарезать тесто длинными полосками, мы с Ледар запели песню, которую я оставил в далеком прошлом:
Вперед, вперед, отважные Дельфины,
Идите в бой за наш прекрасный городок!
Еще один рывок, и мы непобедимы,
Никто не сможет сбить нас с ног.
Вперед, вперед, отважные Дельфины,
Честь нашей школы ни за что не посрамим!
Бей громче, барабан. Звените, тамбурины,
На поле, где стеною мы стоим.
— И все же это худшая из когда-либо написанных песен, — заявил я.
— Твоему отцу всегда недоставало настоящего школьного духа, — прокомментировала мою реплику Ледар. — Зато у твоей мамы его было хоть отбавляй.
— Даже тогда благодаря обостренному чувству справедливости я выделялся на фоне своих беспомощных одноклассников, — сказал я, открывая бутылку «Бароло», чтобы дать вину подышать.
— Это правда? — спросила Ли.
— Мы все задним умом крепки, — заметила Ледар. — Твой отец был просто смешным подростком, как и остальные.
— Вы ходили на похороны моей мамы? — вдруг спросила Ли.
— Конечно ходила. Солнышко, это было самое печальное событие в моей жизни.
— А правда, что маму все любили?
— Мы обожали эту девчонку, — ответила Ледар.
— Я опускаю пасту в воду, — объявил я. — Готовьтесь к королевскому угощению.
— Как только папочка хочет изменить тему, он тут же опускает пасту в воду, — объяснила Ли.
Я почувствовал запах красного вина, придающего нежность шелка ароматам, витающим над кастрюлей, где, смешавшись с остальными ингредиентами, вино еще больше подчеркнуло гармоничное сочетание помидоров и чеснока с базиликом, дарящего нам свою зеленую улыбку.
Мы приступили к пасте. После того как мы покончили с пастой, я в живописном беспорядке разложил на тарелке разнообразную зелень. Оливковое масло было холодного отжима, из Лукки, а уксус — бальзамический, черный, заботливо выдержанный в бочонках с ободом. Вскоре от всех этих запахов у меня закружилась голова, и тогда я расцеловал двух женщин всей моей жизни, налил вина и провозгласил тост за нас троих.
— Папочка, а можно мне попробовать вина? — попросила Ли.
— Только глоточек. Итальянские власти с подозрением относятся к отцам, маленькие дочки которых умирают от цирроза печени.
— Слишком винный вкус, — сморщила хорошенький носик Ли, попробовав вино.
Вечер был безветренным, и в воздухе запахло розмарином, когда Ледар зажгла восемь свечей, расставив их по краям террасы, а я подал десерт. Мы сели под решеткой, увитой желтыми розами, и я срезал по розе для Ли и Ледар. Понюхав цветы, вспомнил о Южной Каролине и быстро отставил их. Шершни уже отправились на покой, в невидимых гнездах на крышах стонали голуби, по улицам вдоль реки с монотонным воем неслась машина «скорой помощи».
— Ой, папочка! — вдруг воскликнула Ли и в испуге прикрыла руками рот. — Совсем забыла. Тебе телеграмма. Антонио принес Марии, а Мария, перед тем как уйти домой, дала ее мне.
— Я рад, что ты забыла. От телеграмм ничего хорошего ждать не приходится. Что бы там ни было написано, ужин она нам точно испортила бы. Только несварение желудка заработали бы. Назовите хоть одну причину, почему мы должны прервать ужин, чтобы прочесть что-то, явно сулящее неприятности.
— Джек, — сказала Ледар, — а если там что-то срочное?
Ли соскочила со стула и опрометью бросилась в другую комнату. Когда я окликнул ее, она уже спускалась по винтовой лестнице. Мы слышали, как она бежит по длинному коридору к своей спальне, а затем возвращается обратно под аккомпанемент мелодии «К Элизе», которую скрипач исполнял для ранних посетителей ресторана «Джиджетто».
— Вот, — заявила Ли, положив передо мной телеграмму. — Специальная доставка.
Я с нехорошим предчувствием смотрел на желтый конверт с похожим на катаракту тусклым окошком и снова вдохнул аромат желтых роз.
— Открою после ужина.
— Как ты можешь спокойно есть? Может, что-то случилось? — спросила Ледар.
— Может, кто-то оставил тебе миллион долларов, — предположила Ли.
— Ты слишком много смотришь телевизор, дорогая.
— Это тебе не телевизионное шоу, — возмутилась Ледар. — Это настоящая жизнь. Настоящая телеграмма. Прочти ее.
Я осторожно открыл конверт и прочитал:
ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ. МАМА УМИРАЕТ ОТ РАКА. ДЮПРИ.
Я поднялся, подошел к краю террасы, посмотрел на темную полосу реки и на огни на холме над Трастевере. Ледар взяла телеграмму, прочла ее и охнула.
И тут, к собственному удивлению, я разразился идиотским смехом, который никак не мог подавить. Похоже, вырвалось наружу все, что я так долго держал в себе и что непосредственно касалось тех семи слов, которые, как запретный плод, были спрятаны в телеграмме. Я даже стонал от смеха, одновременно беспомощного и полного боли.
— Джек, — взмолилась Ледар, — пожалуйста, объясни, что тут смешного. На такую телеграмму можно отреагировать по-разному. Но только не смехом.
— Думаю, мама жива-здорова, — сказал я. — Она что-то задумала. Что-то грандиозное. Люси — великий стратег.
— Папочка, откуда ты знаешь? — поинтересовалась Ли, взяв у Ледар телеграмму.
Прочла ее, расплакалась и бросилась к Ледар за утешением. Телеграмма вскрыла старую семейную рану, о которой я давно забыл. Я не знал, как объяснить Ледар или дочке сцены из моей жизни с участием матери, когда та постоянно пугала, что вот-вот умрет.
— Мама делает это, чтобы привлечь к себе внимание, — сказал я и увидел, что никого не убедил. — Старая песня.
— Может, лучше позвонить брату и выяснить? — предложила Ледар.
— Папочка, если бы ты прислал мне телеграмму, что болен, — всхлипнула Ли, — я сразу к тебе приехала бы.
— А твой идиотский смех… Уж чего-чего, а вот этого я от тебя не ожидала, — заявила Ледар. — Люси, может, и не идеальная женщина, но точно заслуживает, чтобы о ней поплакали.
— Да говорю же тебе, не умирает она ни от какого рака. Сейчас я, наверное, кажусь со стороны очень плохим, но пройдет время, и моя реакция покажется вполне нормальной и даже предсказуемой.
— Как ты можешь смеяться, когда моя бабушка умирает? Тебе понравилось бы, если бы я засмеялась, услышав, что ты умираешь? — возмутилась Ли.
Она снова тихо заплакала, и Ледар прижала ее к себе. Я пристально на них посмотрел и наконец произнес:
— Ли, я не слишком хорошо подготовил тебя для этого момента, так как не думал, что все произойдет так быстро. Я надеялся, что мои родители умрут, их похоронят, а семья не станет меня доставать. Мое самое страстное желание, чтобы родители, а также братья и другие родственники навсегда оставили в покое мою несчастную задницу. Но похоже, я ошибался.
— Папочка, но это ведь и моя семья тоже!
— Чисто абстрактно. Ты много лет их не видела и абсолютно ничего о них не помнишь. Моя мать не умирает. Она явно играет. Она втихаря готовит какое-то театральное зрелище.
— Джек, а что, по-твоему, рак недостаточно зрелищный? — нахмурилась Ледар, гладя Ли по длинным черным волосам.
— Слушай ее больше. Если моя мать скажет, что выдался хороший день, то я поверю в это только после того, как она пройдет проверку на детекторе лжи и представит заверенную у нотариуса сводку погоды. Послушайте, мама и раньше говорила, будто умирает от рака. Это ее старый трюк. Она из тех женщин, кто таким способом хочет вызвать сочувствие своих бессердечных и неблагодарных детей.
— Неужто ни у кого из вас нет ни капли сочувствия к бедной умирающей женщине? — изумилась Ледар.
— Похоже, ты меня плохо слушала. То же самое она проделывала пятнадцать лет назад. Я и раньше видел этот спектакль. Так же как и все мои братья. Давай я тебе докажу. Пойдем в гостиную, я позвоню своему брату Дюпри, и ты, Ли, послушаешь разговор по параллельному телефону. А ты, Ледар, постоишь рядом со мной и послушаешь наш семейный добродушный треп. Мы, Макколлы из Уотерфорда, славимся своими семейными закидонами и бьющим через край остроумием.
— Что значит слово «закидоны»? — поинтересовалась Ли.
— Что значит слово «закидоны»? — переспросил я. — Ты, Ледар, наверное, можешь подумать, что я слишком долго держал бедного ребенка в Италии. Она начинает забывать «красоты» родного языка.
Ли устроилась на моей кровати рядом с телефоном, а я пошел к другому аппарату и набрал номер своего брата, живущего в Колумбии, в красивом доме возле университета, на расстоянии шести часовых поясов от нас.
Пока в трубке звучали длинные гудки, я спросил Ли:
— Ты там, моя сладкая?
— Да, лежу на твоей кровати, папочка, и собираюсь слушать каждое слово.
— Я когда-нибудь говорил тебе, что ты самая замечательная маленькая девочка, когда-либо жившая на планете Земля?
— Миллион раз, не меньше. Но ты пристрастен. Ведь ты мой отец.
И тут Дюпри Макколл взял трубку и сказал «алло» с тем выговором и интонацией, которых я не мог не узнать, даже если бы уехал из Южной Каролины сто лет назад.
— Алло? — повторил Дюпри.
— Дюпри, это я, Джек. Джек Макколл. Твой брат.
На другом конце провода повисла неловкая пауза.
— Прошу прощения, но у меня нет брата по имени Джек. Имя знакомое. Я что-то слышал о существовании такого человека, но извини, приятель, ничем не могу помочь. Насколько мне известно, в моей семье нет брата по имени Джек.
— Очень смешно, Дюпри. Я, конечно, ценю твой доморощенный юмор насчет того, что я выпал из семейного круга, но это уже перебор!
— И ты считаешь, что я шучу?! Извини, но ты самый настоящий гнусный сукин сын. Я зол как черт. Вот погоди, доберусь до тебя и вытрясу все дерьмо из твоей несчастной задницы!
— Поздоровайся с дядей Дюпри, Ли, — сказал я.
— Здравствуйте, дядя Дюпри. Это ваша племянница Ли. Жду не дождусь, когда вас увижу.
— Ли, солнышко, — смутился Дюпри. — Забудь все, что я сказал твоему папе. Я просто шутил с этим негодяем. Как поживаешь, крошка?
— Хорошо, дядя Дюпри. Мне скоро исполнится девять лет.
— А у меня есть сын. Ему девять, и его зовут Приоль.
— Какое красивое имя. Никогда такого не слышала.
— Я женился на девушке из Чарлстона, а они там дают детям имена, совпадающие с фамилией. Такой вот странный обычай. Спроси у своего старика, он подтвердит.
— Я получил твою телеграмму, Дюпри. Потому и звоню.
— Солнышко, можно, я поговорю с твоим папой один на один? — спросил Дюпри. — Я знаю, зачем он попросил тебя к телефону, но он объяснит тебе все после того, как мы закончим разговор. Я хочу поговорить с ним как брат с братом. Ну что, идет, Ли?
— Конечно, дядя Дюпри. Папочка, ты не против?
— Хорошо, милая. Я потом все тебе расскажу.
— Подожди, Ли, — сказал Дюпри. — Здесь полно людей, которые тебя любят. Мы не слишком хорошо тебя знаем, но надеемся, что у нас все же будет возможность узнать тебя получше.
Когда Ли повесила трубку, я вернулся к теме нашего разговора.
— Телеграмма, Дюпри.
— Ты звонишь, чтобы узнать, а вдруг все это чушь собачья?
— Вот именно. Я чуть со смеха не лопнул, когда прочитал телеграмму. Дочка и Ледар Энсли — она сейчас в Риме, — похоже, смотрят на меня как на морального урода.
— Все братья, прочитав это, смеялись не меньше тебя.
— Все мои братья смеялись, — сообщил я Ледар, которая внимательно за мной следила во время разговора.
Тут в комнату вошла Ли и уселась рядом с Ледар на диване. «Точно большое жюри», — подумал я.
— Послушай, Джек. Ты думаешь, что я солгал о маме и ее болезни. Давай расставим все точки над «i», Тигр. Неужто ради хохмы я мог бы позволить себе невинную ложь, чтобы собрать в одной комнате четырех самых огромных засранцев, которых я когда-либо встречал?
— Да, это, пожалуй, вряд ли, — согласился я. — Где у нее опухоль?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — заявил Дюпри. — И имею на это право.
— Ты ведь не собираешься мне сказать… — начал я, поняв, что он имеет в виду.
— Похоже, в нашем классе ты лучший ученик. Ты первым догадался. Если подумать, то у Бога странное чувство юмора. У мамы лейкемия.
Тут я не выдержал и, вскрикнув, снова расхохотался, а Ли и Ледар в ужасе переглянулись.
— Это что, еще одна ложь? — спросил я, наконец взяв себя в руки.
— Нет, это чистая правда, — заявил Дюпри. — Вот что убивает нашу мать. — Он собрался было еще что-то сказать, но остановился и добавил изменившимся голосом: — Джек, она в коме и, возможно, из нее не выйдет. Она хочет, чтобы ты приехал, — продолжил Дюпри. — Прежде чем впасть в кому, она просила меня позвонить тебе. Я сказал, что у меня и без того проблем хватает и я не хочу есть твою порцию говна.
— Что это за звук? — спросил я.
— Какой звук?
— Ты что, плачешь, Дюпри?
— Немного. Какого хрена ты спрашиваешь?
— Никогда не слышал, чтоб ты плакал.
— Привыкай, братишка. Мама умирает. Смейся, сколько душе угодно, но я был там и все видел. Дело плохо, Джек, и, похоже, ей уже недолго осталось.
Я посмотрел на часы и подумал о расписании самолетов, о заказе билетов и о том, во сколько открываются кассы «Аль Италии».
— Я буду в Саванне завтра вечером. Можешь встретить меня в аэропорту?
— Тебя встретит Даллас. Я уже звонил родителям Шайлы и сказал, что ты приезжаешь.
— Какого черта ты это сделал?
— В бумагах, которые ты подписал, говорится, что бабушка и дедушка имеют право видеться с внучкой.
— Но не в Италии.
— Ты это уже доказал. Они хотят пойти на мировую. Думаю, это хорошая идея.
— А они сказали тебе, что у меня была Марта?
— Она сама мне звонила перед отъездом.
— Спасибо, что предупредил.
— Джек, мы ведь с тобой тысячу лет не общались.
— Я позвоню завтра и сообщу о времени прибытия.
— А Ли привезешь?
— Не в этот раз. До свидания, Дюпри.
Я повесил трубку, подошел к окну и посмотрел вниз, на поток машин на нашей площади, отличающейся особой, строгой красотой.
— Ли, мне придется ехать в Южную Каролину, — сказал я. — Только на несколько дней. Если моя мама умрет, привезу тебя на похороны. Если нет, мы отправимся туда следующим летом. Пора тебе познакомиться с семейкой Франкенштейн.
— Папочка, ты ведь зря смеялся?
— Похоже, что очень даже зря.
— Тебе жаль твою маму? — спросила Ли.
Я взглянул на дочку и почувствовал неизбывную нежность к этому ребенку, наполнившему смыслом мою жизнь.
— Мне всегда было жаль свою маму, — вздохнул я. — А сейчас надо позвонить Марии и попросить ее упаковать чемодан.
— Иди собирай вещи, — приказала мне Ледар. — Нам с Ли есть о чем поговорить.
Я нарушил клятву, которую дал себе после того, как Шайла прыгнула с моста в Чарлстоне. Я ехал домой.
Назад: Глава седьмая
Дальше: Часть II
