Дело приняло совершенно неожиданный оборот и размах. Генерал-лейтенант Спиридонов собрался лично выехать в разведцентр, чтобы принять участие в допросе голландца, которому спешно ставили новые уколы, чтобы привести его в дееспособный вид после действия скополамина. На вопросы отвечать следовало немедленно. И необходимо было заставить голландца это сделать.

Полковник Мочилов получил устный выговор от начальника управления не за то, что устроил слежку за начальником агентурного отдела (о полном действии и результате слежки он даже не догадывался, как, впрочем, и сам генерал-лейтенант), а за то, что вместе с генералом Легкоступовым упустил очень важный момент – не проконтролировал самолет, которым генерал ФСБ вылетел. И сейчас пришлось терять драгоценное время на поиски этого самолета, на выяснение направления и конечной точки следования.

Мочилов несмело пытался возразить, что он, начиная операцию своими скудными средствами из состава офицеров спецназа, не знал, на кого может опереться и кому довериться не только во всем управлении, но и в своем отделе. А уж о подключении оперативников ФСБ, умеющих работать в таких ситуациях за счет прочных связей, наличия стукачей, да и просто опыта действий в соответствии со своим профилем, разговор не зашел даже у самого начальника. Никто не пожелал взять на себя смелость решиться определить входящего в Структуру или не входящего в нее руководителя ФСБ.

Вся сложность предстоящей операции заключалась в том, что Главное разведывательное управление почти не имеет своей сети осведомителей и вообще не предназначено для ведения агентурной работы внутри страны, за исключением отдельных регионов типа Чечни. Поэтому, посовещавшись со Спиридоновым прямо в присутствии полковника Мочилова, начальник управления объявил по всем подчиненным частям общую учебную тревогу. И тут же, чтобы не возникало мешающих вопросов, поставил об этом в известность начальника Генштаба. Большие учения. По всем подразделениям управления. Без всякой предварительной подготовки снизу. Неожиданно, как снег среди изнуряющей летней жары. Дана сложная вводная. Пусть отрабатывают, а то совсем засиделись без дела...

Начальник Генштаба недовольно помычал в телефонную трубку, что следовало бы заранее его предупредить при том размахе, который намечен, и дал «добро», но, в свою очередь, не стал звонить министру обороны. Что может гражданский человек понимать в военных делах? Дело министра обороны – представительское. Пусть этим и занимается, если считает, что он вообще нужен.

Колесо завертелось и стало набирать обороты...

Мочилов не поехал вместе со Спиридоновым в разведцентр. Он посчитал голландца отработанным для себя материалом. Но предложил для участия в собеседовании сотрудника своего отдела Александра Дмитриевича, человека с глазами акулы. В руках Александра Дмитриевича самые фанатичные чеченские боевики рассказывали больше, чем знали сами. Генерал согласился.

А Мочилов поехал с капитаном Яблочкиным из отдела Спиридонова в Жуковский, где агентурщики имели на всякий случай «своего» человека. Одновременно полковник послал двух офицеров на смену охране семьи Легкоступова. Тем офицерам, которые дежурили уже сутки, было передано задание узнать точное время, когда Легкоступов выехал из дома в командировку.

На сей раз время выпало неудачное. Московские дороги напоминали собой трубы старого дома, такие же гудящие и вонючие, засоренные и ржавые. Пробка следовала за пробкой, сигналить и подгонять кого-то – только аккумулятор на машине сажать, и выехать из города удалось не скоро. Хорошо, что офицеры, выполняющие команду полковника, были вызваны им из разных бригад. Не местные, без своего транспорта. Они добирались до дачи генерала на электричке. И когда машина с Мочиловым только еще выехала за городскую черту и пыталась наверстать упущенное время за счет скорости, в нарушение всех ограничений, ему уже позвонили и сообщили время отъезда генерала из дома и время утреннего звонка уже по прибытии на место. Теперь можно было ориентироваться и вычислять примерное время вылета, время полета и, следовательно, возможно было при удачливости определить и саму конечную точку авиационного маршрута.

Одновременно другие офицеры по заданию полковника занимались точно таким вычислением, хотя и с большим разбросом времени, связанным с захватом капитанов Пулатова и Ангелова. Ангелова вообще вывозили с Урала. Туда была передана срочная шифротелеграмма с заданием.

В военном аэропорту Мочилов с Яблочкиным потеряли много времени, разыскивая нужного им человека, того самого «своего». А когда все-таки нашли, он взял еще два часа на поиски.

– Он толковый инженер, – сказал капитан Яблочкин в спину уходящему «своему». – Всегда делает больше, чем просишь. Я на него надеюсь.

Ехать в управление смысла не имело – ни туда не успевали, ни обратно. В принципе, результат можно было бы получить и по телефону, но вдруг возникнут вопросы, которые с помощью трубки не решить... Чтобы никому не мозолить глаза своим присутствием, они сидели на стоянке в машине капитана, как в кастрюле на горящей кухонной плите. Яблочкин рассказывал сказки про то, что его не берет пуля, потому что в Анголе его накормили заговоренным сырым сердцем леопарда. Мочилов смеялся, представляя, как капитан ест это окровавленное сердце и размазывает кровь по румяным, как бока у настоящего яблока, щекам.

– В самом деле, товарищ полковник. – Яблочкин даже обиделся на смех. – В одной операции на мне в одиннадцати местах одежду пулями прорвало, даже в каблук одна угодила. Видел, как прямо в меня стреляют. И ни одной царапины...

Ждали... Мочилов смотрел, как абсолютно со стороны солнца, словно боевая машина в классической атаке, заходил на посадку «Як-40». Подумалось, что вот на такой машине и вывезли генерала Легкоступова. На такой же машине вывозили Пулатова с Ангеловым. Летит самолет... Кто помыслит плохо о его пассажирах? Мало ли у кого какие дела...

Вопреки обещанию, «свой» человек оказался расторопнее. Он принес компьютерную распечатку выделения воздушных коридоров системой ПВО для рейсов, вылетающих из Жуковского, не через два часа, а уже через сорок минут.

– Вы у кого-то спрашивали разрешение на получение данных? – поинтересовался Мочилов, стараясь обеспечить на всякий случай «тылы» и знать, с кого спрашивать, если случится непредвиденное. Нагоняй, полученный от начальника управления, заставлял его узнавать даже больше, чем следовало по необходимости.

– Никак нет, товарищ полковник... В этих делах следует действовать осторожно. Я умышленно «повесил» свой компьютер, громко поругался для приличия и вошел в сеть с компьютера нашего сотрудника-отпускника. Ему еще неделю гулять, а он два часа назад как раз заходил. Распечатывал что-то с дискеты. И я все данные нашел сразу. Пароль у меня есть, так что обошлось даже без «взлома».

Они поблагодарили «своего» человека «конвертом», при этом полковник даже не узнал ни его имени, ни звания, потому что на стандартных летных рабочих куртках – ни на зимних, ни на летних – погоны не носят.

Пора было ехать. Только выезд со стоянки загородил микроавтобус «Фольксваген». Три человека в камуфлированной форме без погон приветливо здоровались с водителем. Распоряжался посадкой коренастый лысоватый крепыш. Забрасывали в салон рюкзаки и какие-то мешки. Должно быть, пассажиры того самого «Як-40», чью посадку недавно наблюдал полковник. Они выехали сразу перед Яблочкиным и быстро ушли вперед на скорости.

По дороге Мочилов рассматривал распечатку, стараясь что-то понять. Понял, надо сказать, с трудом. В указанный промежуток времени вылетали четыре самолета. Два грузовых борта, два грузопассажирских. Хотелось сразу плотнее заняться вторыми, но отбрасывать возможность использования первых тоже нельзя.

– Разыскивать и расспрашивать летчиков слишком рискованно? – поинтересовался Яблочкин. – Они иногда знают лучше диспетчера, кого везут...

– Пожалуй, тут можно и засветиться раньше срока. Летчики народ болтливый. А если им оттуда еще и доплачивают, то обязательно предупредят. Да и все равно времени на это уйдет много. Проще подождать пару часов. Сообщат данные на Пулатова и Ангелова, сопоставим и выясним маршрут.

– Тоже верно.

«Сотовик» полковника подал сигнал. Мочилов посмотрел на табло. Звонили с дачи – охрана семьи генерала Легкоступова.

– Товарищ полковник, три странных типа в округе вертятся. Машину оставили в стороне. Наблюдают с соседней дачи. Там хозяева час назад уехали. Принимать превентивные меры?

– Ждите. Вмешивайтесь только в самый критический момент. Смотрите, осторожнее. Они живыми нужны, а то знаю я вас, вояк...

Он сам такой же вояка, прошел в спецназе путь от командира взвода до нынешней должности. И знает, что при численном преимуществе противника есть обязательное желание сразу бить наповал, чтобы уравнять шансы.

– А если они наблюдение снимут и пожелают уехать? Как быть?

Мочилов не решился взять на себя ответственность, как в случае с водителем Решетова. Если тот водитель владеет технологией устойчивости против скополамина, то нет гарантии, что он, хотя и голландец, хотя и, возможно, иностранный разведчик, не прошел обучение этому в Структуре. Если прошел он, могут пройти это же обучение и другие. Сейчас за операцией следят сверху. Пусть там и решают. Это как раз тот случай, когда за инициативу наказывают. А полковнику до пенсии еще как новобранцу до дембеля.

– Позвоните генерал-лейтенанту Спиридонову. Доложите и проконсультируйтесь. Запоминайте номер «сотовика»...

– Звонок с дачи? – спросил Яблочкин, когда полковник убрал трубку.

Вот же, агентурный отдел... Вроде бы и не присутствовал Яблочкин на совещании у начальника управления, а все знает. И сейчас не громкоговоритель держал полковник в руках, а миниатюрную трубку «сотовика». А этот капитан опять слышал.

– С дачи. Обнаружили постороннее наблюдение.

– Может, сами туда заглянем? Это по пути...

– В форме-то?

– На меня в багажнике рабочая одежда есть. И на вас подойдет.

Мочилов вдруг загорелся. Словно прочувствовал момент, интуиция сработала.

– Гони-ка в темпе!

Генерал Легкоступов вышел из административного корпуса с головной болью. Видимо, так сказались попытки профессора Тихомирова воздействовать на него гипнозом. Генерал слышал, что обычно самим гипнотизерам сеанс обходится великими затратами энергетики. Говорят же, что час гипноза для гипнотизера обходится в год жизни. Очевидно, его сильнейшее сопротивление и нежелание поддаться воздействию тоже отняли немало сил, отсюда и головная боль. Таблетками Легкоступов никогда не пользовался, хорошо зная, что значительная часть их больше разрушает, чем лечит, и вообще у нас в стране почти двадцать процентов всех лекарственных препаратов выпускается мафиозными фармацевтическими предприятиями в непригодном для лечения виде, попросту говоря, делаются из простого мела. И потому он обычно предоставлял организму возможность самому справляться с болезненными ощущениями.

На свежем воздухе Геннадий Рудольфович огляделся и впервые за день увидел так много людей, идущих в столовую. Из-за этого уже ставшее привычным место показалось незнакомым. Днем, глядя на сиротливые облезлые корпуса и пустынные тропинки, и не подумаешь, что здесь живет и работает столько народа.

Он прошел сразу в гостиницу, в свой номер. В привычной позе с руками за спиной постоял у окна, поджидая Андрея. Поза помогла успокоиться и даже слегка унять головную боль. И увидеть, как его сопровождающий торопливо вышел не из гостиницы, где обещал ждать, а откуда-то сбоку, скорее всего, из здания, где они недавно беседовали, и направился опять же не в гостиницу, а в другую сторону. Похоже, к административному корпусу. Должно быть, обстоятельства изменились и Андрей не смог сразу прийти к Геннадию Рудольфовичу, как обещал. Впрочем, у него здесь, наверное, не одна-единственная забота – развлекать генерала, неизвестно зачем сюда прибывшего и непонятно себя ведущего.

Постояв у окна еще полчаса, но так и не дождавшись Андрея, генерал пожал в недоумении плечами и решил сходить поужинать самостоятельно. Благо дорогу он уже знал. Кроме того, это более соответствовало его планам близкого знакомства со Структурой и никак не нарушало обещания встретиться с Андреем, поскольку последний сам на встречу не поспешил.

– Ключ оставьте, – сурово сказала внизу администраторша гостиницы.

Генерал кивнул и молча положил на стол перед ней ключ, хотя, когда он ходил вместе с Андреем, никто не требовал от него сдавать ключ. Геннадий Рудольфович еще раз убедился, что Андрей не последний человек в Структуре.

– Если меня будут спрашивать, я в столовой, – уже от двери он не просто сообщил, не попросил передать информацию, а распорядился, как и положено распоряжаться человеку его звания и должности. И сделал это не из желания поставить на место излишне ретивую администраторшу, а просто по привычке. По генеральской привычке ставить «точку».

Ближе к вечеру ветерок стал свежее. Казалось, в воздухе появляется запах близкого дождя, может быть, даже грозы, хорошей, свежащей, с далекими молниями и близкими раскатами грома. Где-то на юге горизонт затягивался темным фоном. Очевидно, собирались тучи, и направление движения они себе уже выбрали.

Легкоступов поздоровался с человеком, с которым летел рядом в самолете. Сейчас тот уже не чурался общения, встретив генерала свободно разгуливающим по территории, а сам ответил открытой улыбкой, только что руку для пожатия навстречу не протянул.

– Осваиваетесь?

– Стараюсь. Вы из столовой?

– Да. А вы туда?

– Туда.

И разошлись в разные стороны. Но этот мимолетный, ничего не несущий разговор вдруг заставил Геннадия Рудольфовича почувствовать одиночество. Трудно работать в одиночестве, трудно... И он не привык к такому. Он привык быть генератором, который подпитывает идеями исполнителей. Сейчас не было ни идей, ни исполнителей. И от этого только усиливалось чувство одиночества. Где же сейчас капитаны спецназа? Выпустили ли их из карантина?

И словно в ответ на его мысленный вопрос, капитаны вышли из столовой в сопровождении высокого охранника. Охранник надсадно кашлял, Ангелов тихо смеялся и, словно лопатой, колотил охранника по спине ладошкой. Пулатов шел чуть сзади и был откровенно и очевидно, просто демонстративно зол. Стремительно поднявшись по короткой лестнице и обогнав спутников, он встал в позу Наполеона, к сожалению, не имеющего барабана, чтобы поставить на него ногу, и оглядел идущих в столовую людей. И вдруг заорал чуть не благим матом:

– Люди добрые! Одумайтесь! Не ходите в это отвратительное заведение... – показал капитан пальцем на дверь столовой, как на врага народа. – Там настоящий приют вампиров... Там компот подают с пиявками...

Вокруг капитана сразу же образовалась толпа. Скучные серые лица вдруг посветлели, порозовели, заблестели глаза, вдруг появились улыбки. Заметно, что развлечения здесь – редкость.

А Пулатов продолжал гримасничать:

– А что вы, матерь вашу, думаете? Здесь кругом цветет и пахнет сплошным истошным вампиризмом. Именно поэтому все вы такие бледные и скучные. И я от такой жизни скоро стану похожим на вас. Не хочу, сопротивляюсь, но как иначе! В озере пытаюсь искупаться – весь пиявками облепленный выбираюсь. В ванну пытаюсь нырнуть, там тоже пиявки ползают. В столовую прихожу, а там в компоте пиявки бултыхаются, пальцем у виска покручивают и надо мной, подонки, смеются! Что это, я вас спрашиваю? Что, зачем и почему? Кто, матерь вашу, желает напиться капитанской крови? Расскажите мне хоть кто-нибудь! Расскажите, товарищ генерал, хотя бы вы – что все это значит?

Легкоступов улыбался вместе со всеми, хотя обычно выдавить из него улыбку было трудно. Разве что кривую и сухую ухмылку. Но заставило его улыбнуться вовсе не поведение капитана Пулатова. На капитана в отделе Геннадия Рудольфовича было собрано обширное досье, и подобные выходки со стороны инвалида-спецназовца были там описаны не однажды. Правда, там их именовали скандалами в общественных местах. Генерал улыбнулся оттого, что вовремя встретил знакомые лица. Только что думал об одиночестве, чуть не страдал от него, как от головной боли, а тут сразу союзники объявились. Более того, теперь он уже был уверен, что оба капитана – его союзники, потому что маленький капитан назвал его по званию. Следовательно, Ангел уже передал товарищу суть короткой беседы, что велась шепотом через порог карантинной комнаты.

– К сожалению, товарищ капитан, мне не попалась на глаза ни одна уважающая себя настоящая пиявка, здесь чаще, мне кажется, встречаются пиявки в человеческом обличье... – ответил генерал и двинулся мимо офицеров к входу в столовую. – Но я ваше утверждение сейчас проверю.

– Буду весьма вам признателен, – вежливо поклонился капитан генеральской спине и тут же помог Ангелову, так стукнув по спине Сережу, что тот уже даже кашлянуть не смог – дыхание перехватило. – Генералу по должности положено проверять показания капитанов, – продолжил Пулатов, обращаясь к толпе. – А вам я настоятельно советую объявить всеобщую голодовку! Я вас поддержу своими показаниями, будьте уверены.

– Но самой голодовкой он поддерживать не будет, – добавил Ангелов. – Не из дураков...

Весь этот импровизированный концерт Геннадий Рудольфович слышал, входя в столовую. Здесь тоже царило необыкновенное оживление. Должно быть, первое отделение концерта проходило именно здесь. Люди встали и смотрели в одну сторону. Вокруг одного из столов стояли повара в бело-грязной униформе и сосредоточенно-непонимающе рассматривали стакан с компотом, который держал в руках незнакомый охранник. Охранник что-то им высказывал.

– Но они же сырые! – вдруг с восторгом сообразил маленький вертлявый человечек в идеально белом колпаке, существенно отличающемся по цвету от халата и фартука. Человечек беспрестанно дергал головой, словно у него под воротником одна из пиявок присосалась. – Компот вареный, а пиявки сырые! Смотрите... – Взглядом победителя он посмотрел вокруг. – Живые они! Это кто-то подсунул... А воду я сам проверял. Да и как пиявки могут из-под крана налиться? И они бы сварились...

– Компот они сырой водой разбавляют, – сказал кто-то со стороны.

Геннадию Рудольфовичу понравился образ – пиявки наливаются из-под крана... Он хотел было пройти дальше к стойке с раздачей, когда услышал:

– Товарищ генерал!

Это в спину ему крикнул Андрей.

Геннадий Рудольфович обернулся. Андрей стоял на пороге с сосредоточенно-озабоченным и даже злым лицом. Очевидно, случилось что-то чрезвычайное. И махал рукой, показывая, что время ужина для генерала еще не подошло.

– Что случилось? – спросил Легкоступов, когда Андрей подошел к нему, потому что сам генерал из уважения к своему званию ждал на месте.

– Пойдемте. Вас снова требуют. Срочно!

– Что-то произошло?

Андрей посмотрел на него долгим внимательным, будто бы изучающим взглядом. Думал, стоит ли сразу вводить генерала в дело.

– Захватили Решетова. Застрелили его водителя. Прямо на дороге...

– Но водителя же захватили раньше, – наивно возразил генерал. – Или та информация не подтвердилась?

– Это уже другой водитель. Совсем с другой машины. Вообще – посторонний... Пойдемте.

Они вышли из столовой. Пулатов с Ангеловым стояли на прежнем месте, люди обтекали их и все же шли ужинать, несмотря на уверения маленького капитана в собственных добрых намерениях.

Генерал, следуя за Андреем, хотел было миновать спецназовцев, когда Ангелов вдруг загородил генералу дорогу.

Остановился и Андрей, напряженно всматриваясь в лица генерала и офицера. Присутствие Андрея Ангелова совсем не смутило.

– Товарищ генерал, эти деятели, – кивнул он в сторону генеральского сопровождающего, – отправили группу для захвата вашей семьи.

Геннадий Рудольфович заметно побледнел, напрягся, коротко и сердито глянул на Андрея и сказал капитану:

– Спасибо, Ангел...

Не Ангелов, не капитан Ангелов, а просто – Ангел, как его зовут равные и друзья.

– Я не знал этого, Геннадий Рудольфович, – сказал Андрей, оправдываясь.

– Теперь мы оба знаем, – ответил генерал и пошел в сторону административного корпуса первым.

Андрей посмотрел на охранника, переставшего кашлять и побледневшего сильнее, чем генерал.

– Откуда сведения?

– Наших ребят отправили.

– Сколько человек?

– Шестерых. Сам новый бригадир поехал выслуживаться.

– Когда это было?

– Часа три назад на аэродром выехали.

– Кто приказал?

– Профессор...

– Матерь вашу! – добавил маленький капитан колера для дополнительной окраски события.

О срочном выезде группы захвата Сережа, то ли наконец совсем прокашлявшись, то ли зажавшись от испуга за свою спину, мимоходом, даже слегка сочувствуя генералу, поведал нам, когда Легкоступов с улыбкой прошел мимо в столовую. И не заметил, как переглянулись между собой капитаны, потому что капитаны, то есть мы с Пулатом, привыкли обходиться взглядом коротким, но значимым. Тем более Сережа не понял по простоте душевной, как Пулат вынужден был до потери юмора затянуть соло на крыльце. Ария о похождении пиявок в ваннах и компотах уже потеряла актуальность, а он продолжал выступление, катастрофически теряя популярность.

Я уж было собрался заявить во всеуслышание, что категорично не верю рассказу коллеги и желаю для проведения бесстрастной экспертизы попробовать еще один компот, когда мимо нас стремительно прошел Андрюша, тот парень, что вместе с генералом беседовал с нами в подвале по поводу освобождения милого сердцу Пулата заложника. Взгляд у Андрюши был сосредоточенный, глаза, несмотря на откровенную целеустремленность тела, как мячик в руках баскетболиста, прыгали в поисках кого-то. Я умудрился догадаться, что он ищет генерала, а по торопливости парня понял, что ужинать он не собирается и Легкоступову тоже не даст этого сделать, по крайней мере, с разбега. И решил подождать со своим заявлением и не порочить честь и достоинство маленького капитана собственным неверным сомнением.

Я оказался прав. Андрюша, можно сказать, вывел Геннадия Рудольфовича чуть не под арестом. Андрюшу я пропустил, а генералу загородил дорогу. И недолго думая выложил ему информацию. Я понимал, что теряю при этом уважение Сережи, которого болтливость и желание показаться информированным довели до такого состояния. Более того, высказывая информацию при Андрюше, я подставлял Сережу под разборки. Но нетрудно просчитать, что любые разборки в местном дружном коллективе только на руку двум капитанам и одному генералу, в задачу которых входит этот коллектив разрушить. Даже такими способами, которые моя бывшая жена назвала бы интригами. А кроме того, я вовсе и не обещал молчать, спрятав в собственной памяти слова охранника.

Андрюша – парень хват! – момент не упустил и тут же допросил Сережу. Однако мне показалось, что он при этом допросе выглядел больше адвокатом Легкоступова, нежели его обвинителем или даже обвинителем охранника.

Андрюша с генералом ушли.

– Зачем же вы так? – посетовал охранник с сердечной простотой.

– Не расстраивайтесь, мой друг, – утешил его Пулат, – капитан Ангелов знает, что делает. Когда сегодня ночью мы будем громить этот притон вампиров, мы учтем ваши показания и, следовательно, ваша вина в содеянном будет значительно меньше. Гордитесь, что и вы внесли свой вклад в близкую блестящую победу.

– Будете громить? – насторожился в парне профессионал.

– Более того! – патетически воскликнул Пулат. – Если мне на дороге попадется хоть одна самая тощая и завалящая пиявка, я начну разгром немедленно. Даже моему неистощимому терпению приходит предел. А уж про ангельское терпение капитана Ангелова я и не говорю.

– Так надо, Сережа, так надо... – сказал я двусмысленность. Пусть понимает, как хочет. Что именно надо – надо было непременно передать информацию Легкоступову, чтобы он по возможности принял меры, или надо будет обязательно сегодня ночью громить притон вампиров, или еще что-нибудь похожее, что я не смог предвидеть.

Сережа окончательно растерялся и, чтобы прервать свое непонимание, решил просто отойти от него в сторону. И потому сказал, хотя уже без прежней сердечности:

– Так вы пойдете к профессору или как?

– Или как, – спросил Пулат, – это как?

– Ну, можете же что-нибудь придумать...

– А зачем? – продолжил Виталий разговор, начатый около лестницы в гостинице. – С нас там будут с живых снимать шкуру?

– Нет, – ответил Сережа холодно, тоже к прерванному разговору возвращаясь и переходя на прежние же обиженные нотки в голосе. – Снимать не будут, но под шкуру залезут основательно. Так залезут, что вы сами начнете про себя все рассказывать. Все-все...

– Фу... Гипноз? – Виталий чуть не откровенно рассмеялся.

– Гипноз, – в унисон маленькому капитану сказал я и так покачал с сомнением головой, словно показывал кукиш в кармане.

– Гипноз, – подтвердил Сережа.

– У нас, молодой человек, достаточно крепкая психика, – успокоил его Пулат, – чтобы противостоять воздействию извне. Человека с крепкой психикой загипнотизировать практически невозможно против его желания. Существуют, конечно, исключения типа цыганских штучек и тому подобного. Но если я подготовлен, если я буду сопротивляться, то меня не прошибешь.

– Прошибешь! Еще как прошибешь... Тот вон тип, который с вашим генералом пошел, он-то и прошибет. Всех здесь уже прошиб.

– Андрюша? Он разве тоже гипнотизер?

– Нет, гипнотизер профессор, а он инженер какой-то. Но именно он собрал машину, которая любого прошибает.

– Машину? – переспросил Пулат.

– Биоробота-гипнотизера, – позволил я себе пофантазировать.

– Ну, не машину, а что-то типа этого. Надевают на тебя наушники, профессор говорит, и ты совсем другим человеком становишься. Тоже, конечно, на время. А потом в тебя закладывают код, который ты сам совсем не помнишь. И если когда-то что-то делаешь не так, как им надо, тебе говорят код и ты сразу зомби становишься.

– Это совсем интересно... – Я слышал где-то про существование техники для принудительного гипноза. И не скажу, что мне очень понравилась идея стать зомби и, за неимением своей, подчиняться чьей-то воле.

Однако жизнь учит, что часто все решает не воля, а кулаки и умение ориентироваться в экстремальной ситуации. А вот это-то мы с Пулатом умеем лучше профессора. Именно потому мы оказались здесь, и именно потому нам нельзя отступать.

– Ладно, друг мой, хватит болтать, – сказал я. – Мы очень ценим твое бережное к нам отношение, хотя и не понимаем, чем вызвали подобное сочувствие. И тем не менее мы не против откровенного разговора с профессором, хотя и не торопимся к нему. Если тебе велит служебный долг и необходимость, веди нас, но не стань вторым Иваном Сусаниным. Или все-таки мы сначала имеем возможность просто погулять? – Я сделал паузу. – Только сначала скажи мне, что это за человек движется курсом по направлению к столовой? А то у меня стало плоховато с памятью. Это не подполковник Санников, случаем?

Пусть простит меня подполковник Санников, если существует такой подполковник в действительности. Я же узрел торопливую и чуть суетливую походку моего сегодняшнего визитера, страстно желавшего мне удачного побега из приюта вампиров, гипнотизеров и прочих пиявок.

– Нет, – ответил Сережа. – Это инженер из радиоцентра. Обслуживающий персонал. Не помню его фамилию, кажется, что-то на «Ф» или на «Х» начинается.

– А жаль. С Санниковым я с удовольствием поговорил бы. Нам с капитаном Пулатовым есть что ему поведать, – выразил я всем лицом великую вселенскую скорбь. – Ну так скажи откровенно, не кривя душой, имеем мы возможность воздухом подышать и только потом, если ты будешь настаивать, отдаваться в лапы профессора? Хотелось бы, скажу честно, слегка потолковать с тобой по душам...

Последнее мое предложение, сначала смутное, окончательно созрело и окрепло после встречи с дневным визитером. Этот человек если не провокатор, то явная оппозиция. Значит, здесь есть оппозиция. Организована она или не организована, но она есть. Что дальше? Дальше следует аналогичное предложение Сережи любым способом избежать беседы с профессором. Настоятельное предложение! Но ведь это тоже оппозиция! В таком случае следует всерьез задуматься, настолько ли здесь все гладко. Ну, подумаешь, есть охрана. С охраной мы справимся без проблем, не впервой. Да и охрана, если судить по действиям Сережи, тоже иногда имеет свои мнения и привязанности. Вот эти вопросы и следует выяснить до встречи с Тихомировым. Нашего сопровождающего следует основательно прощупать на предмет сотрудничества.

Сережа посмотрел на часы. Моему неожиданному предложению он был откровенно рад.

– Ваш ужин планировался на третью смену. Так что минут сорок в запасе есть.

– А где у вас обычно культурно отдыхают? На берегу озера?

– Там пиявки... – несмело возразил Пулат.

– Пиявки посуху прыгают только в исключительных случаях, – отмел я сомнения маленького капитана, желая удалиться с людских глаз в любую глухомань, если здесь такая найдется.

– К тому же по четвергам, а сегодня среда, – прочувствовав ситуацию, сразу согласился Виталий, откровенно радуясь разинутому от удивления рту Сережи. Должно быть, Сережа ни разу не видел, как скачут по четвергам песчаным берегом удалые пиявки. – Не-ет... На берегу по вечерам комаров видимо-невидимо. – Ему явно чем-то не по душе берег озера, я по голосу это чувствую. Не хочет наш сопровождающий там гулять. Очевидно, очень комаров не любит. Это дело вкуса, одни не любят пиявок, другие комаров. Ведь и те, и другие – вампиры-кровососы. – За последним корпусом в волейбол играют. Там площадка есть и скамейки для болельщиков. Но сейчас еще жарко. Народ попозже соберется.

– Надо успеть занять места! – категорично решил Пулат. – Веди нас...

Таким образом, мы нашли приличное безлюдное место. Маленькая трибунка, по трибунке в три ряда скамейки. Расположились прямо в середине, чтобы обзор не терять, разлеглись на скамейках, сняли камуфляжки, чтобы позагорать и... приступили к допросу.

– Рассказывайте, друг дорогой, – сурово произнес маленький капитан, – как вы дошли до жизни такой?

Сережа, только что завалившись на скамейку поудобнее и подставив без того загорелую спину заходящему солнцу, сразу сел. Сообразил наконец-то, что привели его сюда не просто так.

– До какой?

– Давай сразу спросим тебя: ты считаешь себя хорошим человеком? – вступил и я в разговор.

Такие темы никто не любит. Никто не хочет разговаривать откровенно. Сережа не исключение.

– Хороший человек – это понятие относительное. Невозможно быть хорошим для всех.

– У нас времени для демагогии и отвлеченных размышлений нет. Отвечай попроще. По-мужски... Мы – спецназ. Мы – специалисты по работе на чужой территории. Считай, что мы сейчас на чужой территории. И там нам следует выяснить отношения. Понимаешь ситуацию?

– Понимаю. – Он внутренне собрался.

– Ты сам себя считаешь порядочным?

– Ну, считаю, предположим... Хотя и бывают заскоки, как у всех.

Манерой речи он защищается от нас.

– Опять начинаешь плавать. Ладно, давай будем еще четче вопросы формулировать. Тебя устраивает твое нынешнее положение? Тебя устраивает работа здесь? Тебя устраивает подчинение чьим-то сумасбродным идеям? Ты готов жизнь положить за хорошую жизнь твоего профессора, или твоего банкира, или кто там еще входит в ваше руководство?

Сережа слушал мои многочисленные вопросы, сжав губы, словно к прыжку готовился, и с каждым в его глазах появлялось все больше и больше тоски.

– Не устраивает, – сказал он наконец мрачно. – Но мне уже поздно отступать.

– Вот здесь вы правы только наполовину, – наставительно сказал Виталий. – Если отступать уже поздно, что неоднократно случалось в районе интенсивных боевых действий, то выход видится только в одном – в наступлении. Это единственный путь к спасению, если разговор идет о спасении. А в данном конкретном случае вопрос стоит именно так.

– Пока еще не так? – Сережа вяло сопротивляется. Ему гордость не позволяет сразу согласиться, хотя он уже понял, что получает почти официальное приглашение к сотрудничеству. На нашем профессиональном языке это называется вербовкой. Но, как всегда при вербовке, самый веский аргумент следует преподносить напоследок, чтобы добавить, когда сомнения все же выбираются наружу. А они всегда, как опыт подсказывает, выбираются.

– Ошибаешься, друг дорогой, – сказал я абсолютно холодно и членораздельно, чтобы он понял лучше. – Вся местная организация, как там она называется – Структура?.. Так вот, эта самая Структура не проживет больше суток. Это я тебе гарантирую. Она еще не успела созреть в полноценный организм, а уже начала гадить обществу. Что же будет потом, когда она силу обретет?

– Силы и сейчас достаточно, – так же членораздельно ответил мне Сережа. – Тут под боком воинская часть стоит. Местный генерал полностью профессору подчиняется. Он тоже прошел «собеседование в наушниках». И поступит так, как ему профессор прикажет.

– Ни одна часть, ни один гарнизон не поднимется против своей страны, против приказа министра обороны или хотя бы начальника Генштаба. Один генерал ничего не сможет сделать. Его арестуют раньше, чем он построит своих солдат. Но даже не в этом дело. Вашу Структуру взяли в основательную обработку. И именно потому мы с капитаном Пулатовым сейчас здесь.

– Вы здесь потому, что вас захватили... – Сереже показалось, что он нашел слабое место в нашей проповеди. Он даже усмехнуться себе разрешил.

– Нас захватили, – нехорошо улыбнулся Пулат, – только потому, что нам приказали позволить это сделать... Иначе как бы мы пробрались в этот городок вслед за генералом Легкоступовым?

– Генерал тоже с вами?

– Нет, – отрезал Пулат. – Таких нам не надо. Он недавно много гадостей сделал капитану Ангелову, и я за капитана в большой обиде. Придет время, и до Легкоступова мы доберемся.

Я начал понимать маленького капитана. И освободил ногу из-под скамейки.

– Я думал, он с вами. – Сережа был явно разочарован. Он ожидал, что мы прибыли большими силами. Но он просто не знает, чего стоят два офицера спецназа ГРУ, пусть и отставники-инвалиды.

– За Легкоступовым следили с тех пор, как он начал преследование капитана Ангелова. И так вышли на вас. А теперь всю Структуру основательно обложили со всех сторон. Она не в состоянии будет выдержать бой со спецназом ГРУ, как не в состоянии выдержать его и местный гарнизон, если послушается все же приказа своего генерала.

Сережа встал и поднял руки, желая совсем не вовремя зевнуть и потянуться. Получилось у него это очень колоритно. Такой зевок издалека должно быть слышно. И в это время Пулат нанес ему из лежачего положения резкий удар ногой в печень. Охранник мешком осел между двух рядов скамеек. Я тут же подхватил обмякшее тело и аккуратно уложил на скамейку рядом с собой, забросил руки под затылок. Маленький капитан тем временем сунул руку под камуфлированную куртку Сережи, показал спрятанный там миниатюрный передатчик и достал пистолет. Боевой, не со снотворным. И тут же мы с Пулатом вытянулись, закрыли глаза, словно задремали.

Плохо мой воспитанник Юрок обучал своих парней. Они подошли к нам непростительно быстро и непростительно близко, выскочив из-под трибуны. Четверо, как легко определил я сквозь неплотно прикрытые веки. Очевидно, их смутил безобидный вид Сережи. Но его сигнал они слышали отчетливо.

Пулат подпустил их на предельно короткую дистанцию, чтобы я тоже мог показать свои способности. И я ударил одновременно двумя ногами из лежачего положения – просто разогнул свои конечности. Такой удар можно назвать классическим, хотя ни в одном из видов единоборств он не применяется. А в обиходе это называется – дать кому-то между ног. Я дал сразу двоим. Сам Виталий дважды выстрелил. Потом еще дважды, добил моих недобитых, потому что оставлять их так было нельзя. Он уже поднял пистолет для пятого выстрела, но я отвел руку.

– Так, капитан... – взял я команду на себя. – Теперь давай соображать без суеты. Скоро хватятся охранников. Начнут нас искать. Ты на их месте куда бы направил поиск?

– В сторону аэродрома.

– Правильно. Я на их месте поступил бы точно так же. На своем же думаю отправиться прямо в противоположную сторону.

– Куда мы выйдем?

– К морю. Наверняка берег обитаем. Найдем каких-нибудь рыбаков, доберемся до первого же города, а уже оттуда дадим координаты.

– С этим козленком что делать? Добивать? – спросил Пулат про Сережу, открывшего глаза.

Испуга я в этих глазах не заметил. Скорее недоумение по поводу происшедшего.

– С собой заберем. Это и заложник, и свидетель.

– Подъем, молодой человек. Я же предупреждал вас, что здесь спецназ ГРУ. А это серьезная организация. Не какая-то доморощенная Структура, плодящая пиявок в виде профессоров и профессоров в виде пиявок... Подъем, и вперед!