Глава десятая

Крикаль собрался вроде бы уходить, но Устюжанин жестом попросил его не торопиться:

– У меня после двух разговоров с пострадавшими остался еще один вопрос открытый. Вопрос, который я своими силами и со своими полномочиями решить не в состоянии.

Крикаль посмотрел на часы:

– Я хотел застать на месте начальника управления.

– Мой вопрос тоже, возможно, потребует обращения к нему. Поэтому, Виктор Львович, выслушайте меня. Но для начала вопрос. Вы знакомы с майором Чередниченко из вашего управления?

– Из управления контрразведки?

– Да, особистом.

– Постольку-поскольку знаком. Здороваемся, но не больше. Я даже не знаю, как его зовут. Чем он вас заинтересовал?

– Зовут его Антон Викторович, а заинтересовал он меня тем, что под его руководством и основываясь на его советах разрабатывались все меры, которые мог принять капитан Стручкявичус со своими бойцами, если Герострат все же нападет на управление пожарной охраны района. Все, вплоть до точного составления маршрута, по которому должны были следовать бронетранспортеры. Кроме того, Чередниченко лучше и раньше других знал о характере груза, который поступил на базу. То есть владел полной информацией о гранатах «Герострат» и о том, кому эти гранаты предназначаются.

– Второе естественно, поскольку по долгу службы майор Чередниченко курировал, как я понимаю, базу. Что касается первого, то во время допроса майора Луценко об этом почему-то ничего сказано не было.

– Луценко рассказал об этом во время неофициального разговора без протокола. Я спрашивал, он отвечал. А вы этим, видимо, не интересовались, и вам он отвечал только на ваши вопросы. Но что вы можете сказать о майоре Чередниченко?

– Ничего. Я же говорил, даже имени-отчества его не знаю.

– Вот потому я и предлагаю вам поставить в известность своего начальника управления и обговорить с ним вместе все возможные варианты проведения операции по распространению дезинформации, о которой мы с вами вели речь. Две серьезные темы. Неплохо было бы и через Чередниченко запустить дезинформацию о приезде в Махачкалу высших лиц государства. Вроде бы между делом. Но вы лучше меня знаете, как такую информацию запускать и по каким каналам.

– Поговорю, – согласился Крикаль и снова встал, намекая таким образом, что ему пора ехать. – Меня автобус ждет.

– Не смею больше вас задерживать, Виктор Львович. Кажется, мы обговорили все вопросы. Теперь дело за вашим руководством.

– Не знаю, застану еще начальника управления или нет. Пока доеду…

– Позвоните ему, попросите подождать. Скажите, что есть важные данные. Сейчас ради Герострата любой здешний генерал с постели встанет и побежит в кабинет.

– Да, пожалуй…

Виктор Львович вытащил мобильник и на ходу стал набирать номер. Вышел, но дверь при этом прикрыл неплотно. Майор Валентинов, сам обычно неплотно прикрывающий двери, заметил это, встал и, с осуждением покачав головой, прикрыл за подполковником дверь. Николай Павлович любил тепло, и за стеной, в его штабном кабинете, где находилась и его кровать, постоянно держал включенными два электронагревателя. Да и дома, наверное, в отличие от казармы, он предпочитал держать раскрытыми только внутриквартирные двери, которые так раздражают его собаку. А входную, скорее всего, прикрывал, как прикрывал всегда дверь в свою штабную комнату…

– Старший сержант Серегин. – Старший сержант даже каблуками от усердия щелкнул.

– Значит, ты старший в группе? – спросил Устюжанин.

– Так точно, товарищ подполковник. Назначен старшим, но только на время дороги. На месте, сказали, вы сами старшего выберете и назначите.

– А тебя старшим по какому принципу поставили?

– У нас в группе два старших сержанта. Но боевой опыт из нас двоих только у меня. Потому меня и выбрали. Хотя я сам не понимаю, какое отношение имеет боевой опыт к дороге до места боевых действий.

– Я пока выбрать старшего все равно не могу, – сказал подполковник Устюжанин. – Поскольку никого из группы не знаю. Но командование школы снайперов вас знало и выбрало тебя, ты пока и оставайся. Продовольственные аттестаты сдали?

– Так точно, товарищ подполковник. И продовольственные, и вещевые.

– Продовольственные я уже сдал в штаб мотострелкового батальона, – сказал майор Валентинов. – На завтрак наши бравые снайперы вместе с отрядом пойдут, стол им в столовой выделят в нашей смене. Я договорился. Мотострелки часть своих солдат во вторую смену переведут, чтобы наши все вместе находились. Здесь проблем нет.

– А где есть? – уловил тон сказанного Виталий Владиславович.

Майор виновато пожал плечами:

– С вещевыми аттестатами есть пока некоторые трудности. Дело в том, что снайперам полагается камуфляж особый, с дополнительной маскировкой, причем категория визуальной защиты, как говорит старший прапорщик Шевченко, художественная. У мотострелков на складах такого не имеется. Я с комендатурой Махачкалы связывался, на их складах такого тоже не увидишь. Завтра вот доберусь до ХОЗО ФСБ. Если не выгорит, будем запрашивать свою бригаду, чтобы перебросили нам вертолетом. Верхушку к нам в любом случае отсылают. Заодно и снайперов приодели бы.

– А вертолет к нам по какому поводу? Я ничего не заказывал, – признался Устюжанин.

– Извини, Виталий Владиславович, забыл сообщить. Нам тоже шлют усиление в виде нескольких ящиков гранат «Герострат». На испытания, говорят.

– А они нам нужны? – непонятно кого спросил командир.

– Наверху считают, нужны.

– Эти гранаты требуются только террористам и в лучшем случае армейским подразделениям, фронт в фронт стоящим против равносильного противника, чего в современной обстановке пока ожидать не приходится. Надеюсь, и в ближайшем будущем на просторах России такого никто не встретит. Оружие с таким мощным ареалом поражения по своей сути не может работать выборочно. А наша работа, как и работа снайперов, всегда выборочная и точечная.

– Я, товарищ подполковник, не из тех снайперов, которые точечно работают, – вмешался в разговор двух старших офицеров старший сержант Серегин.

– То есть? – не понял Устюжанин.

– Моя нынешняя винтовка представляет собой дальнобойный автоматический гранатомет «Barrett XM109». Граната, правда, не самая мощная, всего двадцатипятимиллиметровая, но тоже способна все живое в ближайшем радиусе поражения выкосить.

– Калибр хороший, – не согласился майор Валентинов. – Тридцатимиллиметровые гранаты уже уничтожают точность стрельбы в той же степени, в какой и противника убивают. Мы с этим уже сталкивались. Так, Виталий Владиславович?

– Это ты про АГС?

– Про него, родимого.

– У нас раньше был такой на вооружении. Потом отказались. Он нужен был, когда банды были большими и в прорыв шли открыто. Сейчас такое оружие ни к чему. И точность стрельбы у АГС, честно говоря, слегка хромала. А как твоя винтовка, старший сержант?

– Точность стрельбы удовлетворительная. Куда требуется, за два километра я всегда попаду. Ну, пусть не в спичечный коробок, но хотя бы в человека. Или в машину. Особенно нашими российскими зарядами. Они на порядок лучше.

– Нашими? – переспросил подполковник. – Мне сообщили, что с зарядами для твоего гранатомета пока проблема.

– У меня есть один магазин с нашими зарядами. Для эксперимента мне дали. Там граната с молибденовым корпусом. На нее ни ветер, ни дождь практически не влияют. Если наша промышленность такой же гранатомет сделает, то заряды под него уже будут. Три заряда у меня осколочные, два – бронебойные. Американский бронебойный заряд с пятисот метров пробивает броню в сорок миллиметров толщиной. Наш это же делает с семисот метров. С нашими зарядами она более антиматериальна , чем с американскими . Я на полигоне отстрелял три магазина. Точно ложатся. Впечатление такое, что из обычной винтовки стреляешь. Если бы, конечно, не отдача.

– Отдача сильно влияет на результат? – спросил Валентинов.

– Для КСВ она, в принципе, не решающая. Здесь высокая скорострельность ни к чему. А с отдачей бороться можно. К плечу, например, можно прокладку прикладывать. Я, кстати, так и делаю. Толстый лист резины на «липучках». Хорошо амортизирует. Но для гранатомета и это, товарищ подполковник, не главенствующий фактор. Отдача может помешать сделать следующий выстрел в ту же точку. Это может в какой-то момент быть важным для стрельбы пулями, а не гранатами. Гранатой главное поразить зону.

– Хорошо. Мы это учтем при разработке операции. Еще меня интересует возможность наших снайперов работать с индикатором оптических систем. Не зря я их у командования выпрашивал? Справитесь?

– Этому нас, товарищ подполковник, хорошо обучали. И теоретические, и практические занятия были. С «Лучом» обнаружение снайпера противника происходит раз в пять, наверное, быстрее, чем с простым биноклем или оптикой. Даже на дальней дистанции.

– Значит, проблем нет?

– У нас был специальный курс охоты на снайпера противника. Только при стрельбе из простых винтовок снайперская охота, как правило, осуществляется парами. А снайпер, вооруженный КСВ, работает в одиночку с помощью индикатора оптических систем.

– Я не понял. Ваш курс специально обучали для работы с «дальнобойками»?

– Начинали мы с простыми снайперскими винтовками. Потом проходили и курс КСВ. В принципе, мы можем работать с тем, что есть у подразделения на вооружении. В данном случае нас вооружили КСВ. Значит, будем с ними работать. А индикатор оптических систем «Луч-1М», можно сказать, входит в комплект КСВ.

– Хорошо. Повторяю вопрос. Проблем в работе с индикатором ни у кого нет?

– Никаких, товарищ подполковник. Проблемы только по вопросу хранения прицелов и индикаторов «Луч». Оставлять их в «оружейной горке», принципиально подготовленной только для хранения автоматов, рискованно. Техника тонкая. Там даже наши КМВ не помещались, и пришлось сооружать специальное приспособление. Но прицелы и индикаторы там же оставлять… Прозвучит тревога, кто-то схватит свой автомат, заденет второпях прицел или дальномер, и это может обернуться трагедией – прибор, возможно, из строя полностью и не выйдет, но станет безбожно врать. Значит, невозможно будет совершить прицельный выстрел. И вообще, прицел считается претенциозным прибором. Как, кстати, и индикатор оптических систем.

– Прицелы и индикаторы упакованы?

– Конечно.

– Можно уложить их в моей канцелярии. Много места не займут. Прямо рядом с моим столом. Претенциозность ваших систем сводится, как я понимаю, к постоянной температуре?

– Вообще-то они равнодушны к температуре, но легко реагируют на физическое воздействие. Заденет кто второпях – ногой или прикладом, жди неприятностей…

– Здесь, в моей канцелярии, на них никто воздействовать не будет. Ни физически, ни химически, ни радиационно, ни каким-то другим способом. Ключ от канцелярии есть только у меня, у начальника штаба, – Устюжанин жестом показал на майора Валентинова, – и у дежурного по отряду. – Так будет даже надежнее, чем у каждого снайпера под собственной подушкой.

– Я скажу, чтобы сюда перенесли, – согласился старший сержант.

– Еще вопрос, и из самых важных. Кто из вашей группы служил раньше в спецназе ГРУ?

– Все, товарищ подполковник. После срочной службы мы подписали контракт и отправились на обучение в школу снайперов. Из двенадцати человек четверо принимали непосредственное участие в боевых действиях. Я в том числе. У двоих имеются награды.

– Физические кондиции, следовательно…

– Постарались не растерять, хотя в школе снайперов таких нагрузок, как на срочной службе, нам не давали. Единственное, в чем там занятия не уступали, это в марш-бросках. Бегать мы не разучились. Но у снайперов, товарищ подполковник, своя специфика службы. Нам, например, запрещено поднимать грузы тяжелее двадцати пяти килограммов. Это специально делается, чтобы руки не были скованы в момент стрельбы. Снайперу объемные мышцы, как правило, мешают.

– Они всем мешают. А больше всего самим обладателям мышц. Но свой собственный вес каждый солдат обязан поднимать. Хотя бы делать на турнике «выход силой» на две руки и в отжиманиях от пола счет начинать с полусотни. Иначе в боевой обстановке поставите под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь тех, кто идет с вами рядом.

– Снайперы же воюют с дистанции, – напомнил майор Валентинов, вставая на сторону старшего сержанта.

– Если снайпер не сможет на турнике подтянуться, он не сможет на дерево забраться, чтобы устроить там позицию. Смешно будет смотреться, как подсаживают снайпера всем взводом. Или вы предлагаете таскать за каждым снайпером лестницу? Нереально. Но в чем-то вы меня почти уговорили. Хорошо, я посмотрю специальные инструкции для снайперов, – согласился Виталий Владиславович. – Обещаю, что самодурства не позволю и против естественного возражать не буду. Перегибы есть и в одном и в другом случае. Нужно выбрать золотую середину. Николай Павлович мне инструкции найдет.

– Их и искать не нужно, – сказал начальник штаба. – Они пришли в сопроводительных документах группы. Могу предоставить для чтения на сегодняшнюю ночь. Сам я только мельком просмотрел, по диагонали.

– Доложи , – распорядился подполковник. – А ты, старший сержант, гони своих снайперов сюда с вашей претенциозной техникой. Расставляйте прямо перед моим столом.

В дверь постучали.

– Войдите.

Вошел старшина роты, выполняющий в данной командировке обязанности старшины всего отряда, старший прапорщик Шевченко.

– Что, Иван Иванович?

– Товарищ подполковник, машина пришла с бутылками. Только сорок пять ящиков. В каждом по двадцать бутылок. Итого – девятьсот штук. Я заказывал сто ящиков, но больше нам пока не предоставили. Мне сказали, какие-то бизнесмены перекупили. С бизнесменами мы тягаться не можем. Здесь, в Дагестане, подпольных водочных производств куча. С пустой тарой проблема. Из Центральной России возят.

– Что такое девятьсот бутылок! – пожал плечами майор Валентинов. – На неделю занятий не хватит. Нужно, Иван Иванович, в другом месте поискать.

– Буду искать. – Старший прапорщик хорошо знал, что от этой проблемы ему никуда не уйти, поскольку расход пустых бутылок на занятиях в частях спецназа ГРУ традиционно бывает высоким. Но снабжение таким неофициальным тренировочным инвентарем не проходит по официальным каналам, и потому добывать бутылки приходится ему и, в значительно меньшей мере, начальнику штаба.

– Здесь тоже головы проверяют? – спросил старший сержант Серегин.

– Здесь головы не проверяют. Здесь головы готовят, – поправил подполковник Устюжанин.

Многие специалисты сначала признавали этот воспитательный метод спецназа ГРУ чуть ли не вульгарно-грубым, жестоким и бесполезным, и даже опасным для здоровья солдата. Говорили, что от удара по голове солдат умнее не становится, а голова предназначена исключительно для того, чтобы ею думать, забывая, что, например, в рукопашной схватке голова является таким же ударным орудием, как и кулак. Кроме того, практика показала, что метод работы с бутылками способен воспитать настоящего мужчину, который не упадет в обморок от вида собственной крови и в бою не обратит внимания на ранение, которое бойца другого рода войск отправило бы с позиции сразу в госпиталь, и не покинет поля боя. Сам метод прост до примитивности. Солдаты бьют пустые бутылки о свою голову. Перед этим, естественно, изучают состав костей черепа, чтобы самому знать, в какое место чужой головы следует наносить удар, в какое место удар будет бесполезным, и только руки себе переломаешь, и какое место на собственной своей головы желательно, по возможности, беречь. Самая крепкая кость в организме человека – это лоб. Но выше лба, где при внимательном рассмотрении прощупывается соединительный хрящ, лобная кость соединяется с теменной. И это место соединения называется брегмой. Вместе с виском – это самая слабая часть черепа. Удар, например, локтем в брегму или даже удар донышком той же самой бутылки способен надолго вывести человека из строя. Под брегмой находятся участки коры головного мозга, которые отвечают за координацию движений. Получивший сильный удар в брегму человек не может сделать правильно даже обычный шаг, у него ноги в разные стороны разбегаются. А если теменная кость при этом сдвинется, то человека может полностью парализовать. Солдаты разбивают бутылку ударом в верхнюю часть лба, обычно покрытую волосами. И требуется умение рассчитать свой собственный удар так, чтобы не попасть себе в брегму, и вообще нанести себе как можно меньше вреда. Но солдатская прическа обычно бывает короткой, и волосы не защищают от осколков. И осколки, конечно, разрезают кожу на голове. Кровь стекает по лбу на лицо, бывает, заливает глаза. Это очень важный момент. Солдат, увидев свою собственную кровь, должен приучить себя спокойно относиться к ней. Пусть даже ему будет больно, пусть даже не удастся сразу остановить кровь. Солдат должен улыбаться и знать, что это совсем не страшно. Затем он выходит на занятия по «рукопашке» и начинает учиться противостоять не учебному пластиковому ножу, а сразу настоящему боевому. Вид боевого ножа, конечно, заставляет солдата быть осторожнее, но он уже не боится своей крови и знает, что это не так и страшно. Страшно всегда бывает, например, решиться прыгнуть с парашютом. Только в самый первый момент, перед прыжком, человек испытывает страх. Потом, в свободном полете, он уже отступает. А после раскрытия купола парашюта люди получают от прыжка только удовольствие. Разбитая о собственную голову бутылка приучает солдата заставлять себя делать первый шаг без страха. Будь это первый шаг за борт самолета или вертолета, будь это первый шаг навстречу противнику, вооруженному ножом. Таким образом, бутылка становится мощным элементом психологического воспитания, который пока в армии нечем заменить. И никакой клиф-дайвинг не способен заменить такой простой инструмент. Пренебрегать этим методом подготовки спецназовцы не хотели даже в командировке. Но если в месте постоянной дислокации бригады уже были отлажены связи и бутылки поставлялись регулярно, то в новом месте с ними возникали проблемы. И старший прапорщик Шевченко вместе с майором Валентиновым старались эти проблемы решить.

– Я приказываю разгружать? – спросил Шевченко.

– А вы, Иван Иванович, хотели ящики в машине оставить? – спросил начальник штаба. – Разгружайте, конечно…

Старший прапорщик привычно развернулся через левое плечо и вышел.

– Я пошел за приборами? – спросил старший сержант Серегин.

– Иди, – сказал командир. – Николай Павлович, предупреди Шевченко, что снайперы от всех видов погрузочно-разгрузочных работ освобождены.

– Я уже предупреждал. Иван Иванович в курсе. Он снайперов уважает.

Тем не менее Валентинов вышел вместе с Серегиным вслед за старшим прапорщиком. Но вернулся раньше старшего группы снайперов и принес обещанную инструкцию. Инструкция была не слишком объемная, всего-то полтора листа компьютерного текста…