– «Волга», я «Рапсодия», слышишь?

В эфире только треск, хотя «Волга» стоит в пяти шагах от «Рапсодии» и отрицательно качает головой.

Плохо, что не работают «подснежники». При подобном захвате, когда предельно ограничена видимость, очень удобно было бы осуществлять связь и руководство операцией через эти миниатюрные, не мешающие в обычной деятельности наушники и микрофоны. Теперь придётся действовать по старинке, как воевали когда-то ещё в Афгане. Кто постарше, те к такому привычны. Молодые офицеры могут без связи плохо ориентироваться. Тем не менее надо действовать, и действие уже началось.

Первыми растворяются в пурге фланги. Два человека справа, два человека слева. Медленно исчезают, потому что осторожно передвигаются, прячась за деревьями издали. Плохая видимость – да, но вдруг окажется какой-то просвет в снежной круговерти, и именно в этот просвет кто-то в доме надумает в окно выглянуть... Фланги заходят дальше всех, чтобы обхватить дом и отрезать возможность бегства обитателей. Конечно, неизвестно, здесь ли боевики и их пленники. И вообще – были ли они здесь... Они могли пройти мимо, другой стороной. Но, если знают, куда идут, то должны зайти хотя бы руки и ноги отогреть. А они скорее всего знают. Сохно правильно заметил, что в кроссовках пленники по такому снегу долго ходить не могут. Им необходимо где-то ноги согревать. Должны, обязаны в дом зайти, судя по тому, какой путь на склоне они выбрали – уверенно и целенаправленно, судя по тому, что знали даже расположение грота и там делали краткосрочный привал... Просто не имеют возможности оставить без внимания этот дом...

Согрин с Разиным наблюдают. Стоят рядом.

Перед выходом оборачиваются Сохно с Паутовым. Они чем-то схожи внешне, хотя Паутов физически крупнее и мощнее телом. Но тоже, как и Сохно, в эти минуты похож на кошку, подкрадывающуюся к мышке. Обмениваются знаками, жестикулируя. Как глухонемые. Но это не язык глухонемых. Согрин обучал свою группу языку глухонемых ещё во время работы во Вьетнаме. Сейчас, вместе с командиром, от той группы остались только Сохно и Кордебалет. Ещё один – капитан Макаров – потерялся где-то в Югославии, где командовал отрядом славянских, да и прочих, добровольцев из разных стран. Интернациональный спецназ. Потом готовил сербских спецназовцев, разрабатывал для них программы тренировок. Что с ним произошло после смены власти в стране – неизвестно. Остальные погибли не просто в разных странах, а на разных континентах.

В группе Разина язык глухонемых не понимают. Здесь народ помоложе, они уже привыкли обходиться коротковолновой связью. А как сейчас сгодилось бы это умение... Надо было послать вместо Паутова Кордебалета, но тогда подполковник может обидеться, посчитает, что его людям не доверяют.

Арбалетчик группы Разина идёт почти следом за разведчиками. Но если они заходят с флангов, охватывая дом с двух сторон, то он идёт по центру, высматривая возможное появление собаки. «Винторез» хорош против человека, даже прикрытого бронежилетом. Но собаку он без проблем прошивает навылет так, что она даже не сразу замечает ранения и может продолжать атаку. Если ранение серьёзное, собака начинает выть и поднимает тревогу. Арбалетный болт же не хуже пули справляется с бронежилетом, особенно с кевларовым, но собаку убивает сразу и почти без звука. Потому арбалетчик для отдельных операций бывает необходим.

Следом за арбалетчиком выходят точно так же, как разведчики, с двух сторон, снайперы. Чехлы прицелов сняты. Включены приборы ночного видения, позволяющие в такую погоду видеть всё же лучше, чем через простой прицел или через бинокль. Снайперы время от времени останавливаются, присматриваются через прицелы к дому. Осторожность полная. Шаги выверены, дистанция соизмеряется с препятствием или укрытием.

Всё правильно. Всё идёт в соответствии с правилами обычного захвата. И теперь в соответствии с теми же правилами выступают основные силы в лице двух командиров. Правда, при обычном захвате основных сил бывает побольше. Но это уже издержки момента. Оба не сомневаются, что сил для захвата достаточно.

Не слышно традиционного снежного скрипа. Снег всегда скрипит под ногами. Но сейчас этот скрип уносится ветром и смешивается с непрерывным гулом. Одно плохо – ветер дует в сторону дома. Если там собака, неслышный для идущих людей скрип снега от собственных шагов может достичь ушей собаки, и она-то разберёт, что это за звук...

Азиз сидит на полу перед очагом, вытянув ноги и руки, подкладывает в огонь ещё одно полено, самое тоненькое, наполовину расщеплённое. Такое быстро займётся пламенем. Командир уже одет и собран, потому что встал раньше всех – обуться только пока ещё не пожелал, пока трое его товарищей собираются. Очень не хочется уходить от огня, но уходить придётся. И надо напоследок набрать тепла в ладони и в ступни. Азиз знает, что руки и ноги быстрее всего набирают тепло, гораздо быстрее, чем это может сделать тело, а тепло из конечностей переходит внутрь организма тоже достаточно быстро. Он поднимается, смотрит на товарищей, уже почти одетых, и ищет взглядом свои башмаки на толстой тяжёлой подошве, специальные горные. И в это время слегка рычит собака. Азиз замирает, смотрит на пожилого хозяина дома.

Тот сидит у окна на скамейке, сколоченной из толстых досок. Пытается выглянуть за стекло, но видно плохо. Мало того, что за окном не прекратилась, хотя и поутихла снежная круговерть, ещё и само стекло почти закрыто морозным узором – ничего не разберёшь.

– Кто-то идёт? – спрашивает Азиз с лёгкой тревогой в голосе.

– Кто его знает... – отвечает хозяин. – До вашего прихода трижды так было... зарычит, я выхожу, знаю, что Талгат подойти должен... Никого...

– Выйди... – говорит Азиз.

Хозяин неторопливо поднимается, суёт ноги в ту странную обувь, которую русские зовут валенками, и выглядывает за дверь. Присматривается, прислушивается.

– Никого нет... И не видно ничего... – хозяин закрывает дверь торопливо, потому что ветер со снегом врываются в дом.

– Выпусти собаку... на случай... – строго приказывает Азиз.

– Какой ты... – недовольно ворчит хозяин. – Собака не больше твоего пургу любит...

Но всё же открывает дверь и валенком выталкивает большую кавказскую овчарку на веранду. Та огрызается, ворчит, но выходит. Слышно, как сначала стучат по дереву отросшие за зимнее время когти. Собака спускается с крыльца. Наверное, решила перебраться в свою будку.

Азиз внимательно слушает. Нет, собака не лает. Только после этого обувается и берёт в руки автомат.

– Да укажет Аллах вам дорогу... – говорит хозяин на прощание.

Азиз открывает дверь. Настороженно осматривается. Ему показалось, что взвизгнула собака. Нет... Собаку даже не видно... Наверное, у двери такой пронзительный голос...

Он поднимает руку и даёт знак. Все четверо выходят, хозяин ждёт несколько секунд, потом чмокает губами, призывая в дом собаку. Она не идёт... Азиз обратил бы внимание на это, но он уже отошёл на несколько шагов от веранды, и в ушах у него свистит только ветер.

И в это время он чувствует какое-то движение за спиной. Он знает, что там трое его товарищей. Но они не должны делать шумных движений, таких, которые он почувствует. Азиз оборачивается резко, вскидывая автомат и одновременно опуская предохранитель, и в это время получает удар кулаком в лоб. Он падает навзничь, автомат отлетает за голову. И его спутники уже лежат на снегу без движений.

На крыльце стоит хозяин. Молча смотрит на происходящее. Автомат Паутова и пистолеты Сохно смотрят на него. Стволы подрагивают от нетерпения и ожидания. Пауза длится долго, потом хозяин опять издаёт губами чмокающие звуки, хотя и понимает уже, что звать собаку бессмысленно. Тогда он спускается с крыльца и отходит от него на два шага, за сугроб, наваленный пургой на будку. Там, рядом с будкой, лежит пёс. Болт арбалета вошёл ему в грудь.