Они встречались в полумраке. Они целовались в длинных холлах дома Фоксвортов. Они бродили в солнечном цветущем саду, в лунном свете обнимались под тенью деревьев. Они вместе плавали, играли в теннис, рука об руку бродили вдоль озера. Устраивали пикники возле бассейна, возле озера, в лесу; ездили на танцы, в рестораны, в театры, кино.

Они жили в своем собственном мире, а нас для них как бы не существовало. Они не видели никого, кроме друг друга, даже за обеденным столом, взаимно притягиваясь друг к другу взорами. Казалось, они в полной уверенности, что мир создан для них двоих, и никогда не будет иначе. Даже я, несмотря на горечь моих чувств, была захвачена романтикой их чувства. Они были такой красивой, юной, идеально подходящей друг другу парой, и даже цвет их волос был почти одинаков. Я была и счастлива, и несчастна одновременно; и восхищалась ими, и грустила, что опять Барт, а не Джори нашел свою любовь. Мне иногда хотелось предупредить Тони об обманчивости любви Барта, сказать ей, что ему нельзя верить; но затем я смотрела в радостное, счастливое лицо Барта, и мне становилось стыдно разрушать это счастье. Ведь теперь он ни у кого ничего не украл. И мои слова оставались невысказанными. Отчего мне быть ему судьей? Какое право я имела диктовать, кого любить, а кого — нет? Я была для него последней в ряду людей, которые могли советовать.

Барт очень изменился: он стал более уверен в себе; он позабыл свои особо навязчивые привычки, в частности, перестал контролировать всюду чистоту и позволил себе расслабиться, разгуливая в спортивной одежде. В прошлом он представлял себя, видимо, достойным человеком лишь в комплекте с тысячедолларовым костюмом и шелковой рубашкой с шикарным галстуком; теперь он более не заботился о своем имидже, поскольку любовь Тони придала ему самоценность. Можно было утверждать, что впервые в своей жизни Барт твердо стоял на этой земле и наслаждался жизнью.

Он улыбнулся и несколько раз поцеловал меня в щеку:

— Я знаю, что тебя печалит, и о чем бы ты мечтала! Но — мама, это меня она любит, меня! Меня! Тони говорит, что я — чудесный, благородный! Ты понимаешь, как я чувствую себя? Да, Мелоди тоже говорила, что я замечательный и благородный; но мне отравляла всю прелесть наших отношений мысль, что я поступаю дурно с Джори. Теперь все по-другому! Тони никогда не была чьей-то женой или любовницей, хотя у нее, конечно, было много поклонников. Мама, только подумай: я у нее — первый любовник! Я так счастлив от одной мысли, что это меня она ждала всю жизнь! Мама, она во мне видит все то, что ты видишь в Джори!

— Я счастлива за вас, Барт. Я думаю, что все это чудесно.

— Ты вправду счастлива за меня? — Его темные глаза были очень серьезны; он проверял, искренне ли я говорю.

Прежде, чем я смогла ответить, послышался голос Джоэла из-за открытой двери:

— Легковерный дурак! Неужели ты думаешь, что эта нянька любит тебя? Эта женщина любит твои деньги! Все твое благородство — в деньгах. Она влюблена в твой банковский счет, Барт Фоксворт! Неужели ты не замечаешь, как она ходит по дому: глаза надменно полузакрыты, будто она уже хозяйка здесь! Она не любит тебя. Она использует тебя для достижения того, чего желает каждая женщина: денег, власти, а после этого еще и еще денег… Она знает: как только она выйдет за тебя замуж, она станет богатой женщиной, даже если ты с ней разведешься потом!

— Заткнись! — рявкнул Барт, яростно глядя на старика. Ты завидуешь мне, ты злишься, потому что у меня н остается времени на тебя. Это чистейшее чувство в мое жизни, и я не позволю тебе испортить его!

Джоэл кротко склонил голову, сложил руки под подбородком и молча пошел вдоль по коридору, очевидно, направляясь в ту свою комнату, которую Барт собирался превратить в семейную часовню. Она была уже готова, но молились в ней лишь Барт и Джоэл. Я туда даже и заглядывала.

Я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Барта, пожелать ему везения в любви.

— Я счастлива за тебя, Барт. Да, я честно признаюсь, что имела надежды на Тони, что они с Джори полюбят друг друга, и Джори перестанет страдать без Мелоди. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы у детей была мать, которую они помнили бы с ранних лет. Если бы она их полюбила, как своих собственных детей, это было бы счастьем. А если этого не случилось, значит, не суждено; но я счастлива за тебя.

Темные глаза Барта все выпытывали что-то у меня. Я вынуждена была спросить: «Ты женишься на ней?» Его руки легли мне на плечи:

— Да, я сделаю ей предложение потом, когда уверюсь, что она не обманывает меня. Я знаю, как я проверю это.

— Нет, Барт, это нечестно. Когда любишь, то нужно верить.

— Верить нужно лишь в Бога, остальное было бы идиотизмом.

Тут я вспомнила то, что часто говорил мне Крис: «Ищи — и обрящешь». Теперь я вполне убедилась в его правоте: как часто я подозревала людей, не доверяя их самым лучшим чувствам, и весьма скоро эти лучшие чувства испарялись.

— Мама, — с подкупающей доверительностью начал он. — Если бы Джори был прежним, Мелоди никогда бы и не подпустила меня к себе. Теперь я это понял. Она любила его, а не меня. Может, она даже воображала, что я — это он, потому что и я иногда нахожу сходство в нас с Джори. Я думаю, она принимала желаемое за действительное, потому что Джори больше не мог удовлетворять ее — вот она и обернулась ко мне. Но и тогда я, как всегда, был вторым после Джори. И лишь для Тони я — первый.

— Да, Барт. Джори не существует для Тони. Она видит его каждый день, но не замечает.

Ироническая улыбка появилась на его губах:

— Только ты не упомянула, что я — здоров, а Джори — нет. Я богат, а он в сравнении со мной — нищий. Он уже обременен двумя детьми, а не каждая согласится на чужих детей. Итак, счет три — ноль… и я — победитель.

Теперь я видела, что он нуждается в Тони вдвое более чем Джори — и я хотела его победы. Джори был сильным, даже будучи поверженным, а Барт, будучи здоровым, был таким неуверенным в себе, таким зависимым.

— Барт, если ты сам себя не любишь таким, какой ты есть, как же можно ожидать, что тебя еще кто-то полюбит? Тебе надо быть уверенным, что даже совершенно нищим Тони будет любить тебя.

— Вот это и выяснится скоро, — бесстрастно проговорил он. В его глазах появилось что-то, что напомнило мне о Джоэле. И Барт отвернулся от меня. — Мама, у меня есть некоторые дела… Увидимся позже. — И он улыбнулся мне с такой любовью, которой нечасто баловал.

Боже, какой сложный характер вырос из моего маленького ранимого Барта: противоречивый, вечно комплексующий, дерзкий и неуверенный одновременно…

Синди написала нам, как проходят ее летние дни в театральной школе: «Мы участвуем в настоящих спектаклях, мама, и мне очень все нравится. Я в восторге от своей новой жизни».

Мне очень не хватало Синди в эти летние дни. Мы плавали и в озере, и в нашем бассейне, и близнецы наслаждались всеми прелестями узнавания природы. У них прорезались первые зубы, и они весьма быстро ползали. Ничто не ускользало от их внимания, часто оказываясь в маленьких ручонках, которым все было нужно. Белый пушок на их головах превращался постепенно в колечки, щечки загорели на солнце, губки порозовели, а широко открытые голубые невинные глазки жадно «проглатывали» все зрительные впечатления.

Мы проживали это чудесное лето бездумно, бессознательно накапливая образы и впечатления, как фотографии в альбоме, на которые посмотришь — и нахлынут воспоминания. Фотографировали тремя камерами: Крис, Джори и я, ловя каждый интересный момент из жизни наших обожаемых близнецов. Они же обожали наши прогулки, каждая из которых сулила что-то новое: распустившийся цветок, незнакомый запах, утки или гуси, появившиеся вдруг в нашем бассейне, за которыми можно «побегать», птички, белки, кролики, наводнявшие наш сад.

Не успела я оглянуться, как лето прошло, и на пороге была осень. В этом году Джори уже мог насладиться приходом осени и буйством осенних красок в горах. Вскоре склоны гор покрылись разноцветным ковром запламеневших листьев.

— Всего год назад я пребывал в аду, — проговорил Джори, задумчиво разглядывая дали и взглянув мельком на свою руку, на которой больше не было обручального кольца. — Мое бракоразводное дело закончено, а я не ощущаю ничего, кроме усталости. Я потерял свою жену еще в тот день, когда потерял способность двигаться; и до сих пор я жив, наслаждаюсь жизнью даже из этого инвалидного кресла — и оказалось, что жить можно и в таком положении.

Я обняла его:

— И все это благодаря твоей выдержке, Джори, твоей воле. У тебя есть дети, они с тобой, так что твой брак наградил тебя кое-чем. У тебя есть имя в искусстве, не забывай об этом, и если бы ты захотел, ты мог начать вести балетный класс.

— Я не могу оставить на произвол судьбы своих детей, тем более, что у них нет матери. — Он с виноватой улыбкой обернулся ко мне. — Конечно, ты им вполне и более чем заменила мать, но я хочу, чтобы вы с отцом имели собственную жизнь, не привязанную к маленьким детям. Смеясь, я взлохматила его темные кудри:

— Какую такую «собственную жизнь», Джори? Мы с Крисом счастливы рядом с нашими детьми и внуками.

Яркие дни листопада становились все холоднее, принося с собой горький запах горелой листвы. Я вставала рано и шла в сад, забирая с собой Джори и близнецов. Они уже пытались стоять, держась за мебель. Дайдр даже делала неуверенные шаги, смешно расставив ножки, выставив попку, толстую от подгузников и пластиковых штанишек. Дэррен же вполне удовлетворялся ползаньем, в котором он настолько усовершенствовался, что быстро достигал желаемого. Однажды я даже поймала его на высокой парадной лестнице.

В тот прекрасный октябрьский день Джори держал Дайдр на коленях, и она счастливо подпрыгивала в такт подрагиванию коляски отца. Я шла рядом и держала на руках более сдержанного Дэррена. Барт приказал сделать две колеи для свободного проезда коляски, убрать с дороги все корни, что могли повредить ее ходу. Теперь, когда Барт наслаждался своим статусом хозяина Фоксворт Холла, он стал значительно более внимателен и уважителен к Джори.

— Мама, Тони с Бартом — любовники, не так ли? — внезапно спросил Джори.

- Да, — призналась я неохотно.

Тогда Джори сказал нечто, что несказанно удивило меня.

— Как странно, что мы рождаемся вместе в одной семье, и поэтому связаны волей-неволей всю жизнь, хотя с этим же человеком не захотели бы встретиться дважды, если бы не кровная связь. Правда?

— Джори, ты ведь не хочешь этим сказать, что так сильно не любишь Барта?

— А я говорю не о Барте, мама. Он себя ведет в последнее время очень достойно, кстати. Я об этом старике, которого ты именуешь дядей. Я не в силах хорошо к нему относиться. И чем больше я вижу его, тем большее отвращение испытываю. Когда я впервые увидел его, я его пожалел. А теперь я смотрю в его голубые водянистые глаза и вижу в них спрятанную злобу. Он чем-то напоминает мне Джона Эмоса Джексона. Мне кажется, он играет нашими судьбами, мама. Совсем не для того, чтобы иметь что поесть и крышу над головой, нет, у него что-то другое на уме. Сегодня я услышал их разговор. Из того, что я мог расслышать, я понял, что Джоэл настаивал на том, чтобы Барт раскрыл Тони свои прошлые психологические проблемы. Особенно, Джоэл настаивал на том, чтобы Барт подчеркнул: если он попадет в психиатрическую лечебницу, он лишится всего своего состояния. Мама, послушай, нельзя допустить, чтобы он ей говорил это! Если Тони и в самом деле любит его, она примет все его проблемы. Я вижу, что сейчас он вполне нормален и к тому же очень изобретателен в приумножении своего состояния.

Я опустила голову:

— Да, Джори. Барт сам мне рассказал о своем плане «проверить» Тони, но сам, по-видимому, откладывает свою проверку, как будто он уверен, что она охотится за его деньгами.

Джори кивнул, ухватив вовремя Дайдр, которая сползла с его колен, желая исследовать местность. Дэррен, увидя это, захотел последовать примеру сестры.

— Не говорил ли когда-либо Джоэл намеками, что он собирается оспорить волю сестры и отсудить деньги, которые должен унаследовать Барт в день своего тридцатипятилетия?

Джори коротко рассмеялся:

— Мама, этот старикашка никогда не говорит чего-либо так, чтобы оно было услышано нежелательными ушами. Он не любит меня и избегает, насколько это возможно. Он не может простить мне того факта, что когда-то я был танцором и носил предосудительные костюмы. Он не любит и тебя, и я часто слышу, как он бормочет про себя: «Совсем как мать, только хуже, гораздо хуже». Он наблюдает за тобой. Мне не хотелось бы пугать тебя, но он опасен, мама, он злобен. На отца он смотрит тоже с ненавистью. Бродит по дому ночью. С тех пор, как я лишился ног, мой слух стал очень изощренным. Я часто слышу, как скрипят доски пола под чьими-то крадущимися шагами в коридоре, а иногда и моя дверь слегка приотворяется. Это Джоэл. Я уверен в этом.

— Но зачем он подглядывает за тобой?

— Не знаю.

Я закусила нижнюю губу, совсем как Барт в момент нервозности.

— Ты и в самом деле напугал меня, Джори. У меня тоже были подозрения, что он желает всем нам зла. Я думаю, что это Джоэл сломал клипер, который ты готовил в подарок Барту; и Джоэл никогда не отправлял по почте рождественские приглашения. Он желал зла и неуспеха Барту, поэтому забрал все приглашения к себе в комнату, подписал каждое таким образом, чтобы приглашение оказалось принятым, и отправил обратно Барту. Это единственное объяснение тому, что никто не появился на Рождество.

— Мама… отчего ты мне не рассказала этого раньше?

— Отчего? А если бы он развенчал и осмеял мои подозрения, как сделал это Крис? Ведь Крис полностью отверг мою версию. Иногда я и сама думала, что слишком много воображаю и представляю Джоэла хуже, чем он есть на самом деле.

И еще, Джори: я думаю, что это Джоэл подслушал в кухне болтающих поваров и узнал о том, что Синди встречается с этим парнем, Виктором Вэйдом, и быстро передал эту информацию Барту. Откуда бы еще Барт мог узнать? Ведь прислуга для Барта — это как грязь под ногами, нечто недостойное его внимания. Джоэл же подслушивает и подсматривает за всеми.

Да, мама, я думаю, ты абсолютно права в своих подозрениях и насчет клипера, и насчет приглашений, и насчет Синди. Джоэл что-то замыслил против всех нас.

Даже погруженный в свои мысли, Джори дважды брал у меня сына, чтобы посадить на свое другое колено. Нести ребенка через лес было нелегко, и я с радостью подчинялась, отдавая ему Дэррена. Дайдр восторженно встречала братца и на радостях обнималась с ним.

— Мама… я думаю, если Тони действительно любит Барта, она останется с ним, и неважно, каковы были его проблемы в прошлом, и сколько он унаследует.

— Джори, он как раз сейчас и хотел бы это доказать себе самому.

Около полуночи, когда я уже засыпала, в мою дверь робко постучали. Это была Тони.

На ней был прелестный розовый пеньюар; ее длинные черные волосы были распущены и развевались за спиной; она приблизилась к моей кровати и проговорила:

— Простите, миссис Шеффилд, я ждала того момента, когда мы будем вдвоем, и ваш муж будет в отъезде.

— Зови меня Кэти, — сказала я и потянулась за халатом. — Я не сплю, только лежу и думаю. Я рада, что есть с кем поговорить.

Она принялась ходить вдоль по комнате.

— Кэти, мне надо поговорить с женщиной, именно с женщиной, а не с мужчиной… мужчина не поймет. Вот почему я пришла к вам.

— Садись. Я слушаю.

Она нерешительно опустилась на кушетку, нервно теребя прядь черных волос, временами закусывая ее.

— Мне так плохо, Кэти, Барт сегодня рассказал мне несколько неприятных фактов. Он сказал мне, что вам известно о нашей любви, о том, что я люблю его, а он — меня. Я думаю, вы не один, раз ловили нас в интимные моменты в этом доме. Я благодарна вам за то, что вы делали вид, будто не замечаете… и я не была так сильно смущена. Ведь я воспитана на представлениях о жизни, которые сейчас считаются устаревшими.

Она нервно улыбнулась, ища моего понимания и одобрения.

— Как только я увидела Барта, я влюбилась в него. В его черных глазах есть что-то магнетическое, даже мистическое и очень притягивающее. А сегодня вечером он повел меня в свой офис, сел напротив и рассказал мне долгую и странную историю о себе. Он рассказывал, как отдаленный и незнакомый мне человек, и говорил о себе, как о постороннем, даже с неприязнью. Я ощущала себя, как клиент банка, за реакцией которого внимательно наблюдают и по ней судят о его выгодности. Я не знаю, чего он хотел от меня; видимо, он думал, что я разочаруюсь в нем или буду шокирована. Но в то же время он смотрел на меня таким умоляющим взглядом… Он так любит вас, Кэти… он любит вас до умопомрачения, — неожиданно выпалила она, и я выпрямилась в кресле, потрясенная ее бессмысленным, сумасшедшим, как мне показалось, наблюдением. — Не знаю, осознает ли он сам, как сильно любит вас. Он предпочитает думать, что ненавидит вас из-за вашей связи с братом. — Тони опустила глаза. — Простите меня за то, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но я хотела говорить откровенно…

— Говори, — ободрила я ее.

— Он ненавидит вас, потому что внушил себе, что должен вас ненавидеть. Но он никак не решит, какое чувство в нем сильнее: любовь к вам или ненависть. Ему нужна женщина такая, как вы, но он сам не знает этого

Она помолчала, подняла на меня глаза. Я заинтересованно ждала продолжения разговора.

— Кэти, я высказала ему открыто свое мнение: он ищет, безуспешно пока ищет женщину, которая напоминала бы ему мать. Он побледнел смертельно, почти побелел. Кажется, он был в шоке.

Она ждала, как я отреагирую.

Тони, ты, очевидно, ошибаешься. Барту нужна не такая, как я, а полная противоположность.

Кэти, когда-то я изучала психологию. Барт слишком много думает о вас, переживает из-за вас, слишком ненавидит вас. Пока я слушала его, я старалась размышлять над причинами. Барт упомянул факт, что он никогда не был психически уравновешен, и сказал, что в любой день он может сорваться, его объявят невменяемым, и он лишится наследства. Все это выглядело так, будто он хотел, чтобы я возненавидела его, разорвала все связи и ушла… поэтому, поэтому я собираюсь порвать с ним и уйти. — И она заплакала, закрыв глаза руками. Сквозь ее тонкие пальцы потекли слезы. — Хотя я очень люблю его, и думала, что он любит меня тоже, я не могу продолжать быть с человеком, который так мало верит в меня, и что хуже всего, в себя самого.

Я вскочила и пыталась успокоить ее.

— Пожалуйста, не уходи, Тони, останься. Дай Барту шанс. Дай ему обдумать все и успокоиться. Барт всегда поступал необдуманно, импульсивно. Всему виной этот его дядя, который нашептывает ему, наговаривает на всех и на тебя, говоря, что ты любишь не Барта, а его деньги. Это не Барт сумасшедший, а Джоэл, который диктует Барту, что тот должен искать в будущей жене.

Она, смахивая слезы, с надеждой посмотрела на меня. Я пыталась помочь Барту избавиться от его детских страхов и избавить его от влияния Джоэла.

— Тони, дети обожают тебя, и мне нужна твоя помощь. Останься помогать мне с Джори, и постарайся сделать так, чтобы он был занят. Ему очень нужно внимание, но нужна и медицинская помощь, чтобы поддерживать физическую форму. И помни: Барт непредсказуем, иногда нелогичен, но он любит тебя. Он несколько раз говорил мне, что он любит тебя, восхищается тобой. Он проверяет твою любовь, но то, что он сказал, — правда. Он действительно был в детстве душевно неуравновешен, но на то были причины. Если ты будешь сильна в своей любви к нему, то ты спасешь его от себя самого и от этого дяди.

Тони осталась у нас; жизнь потекла, как обычно.

Дайдр еще до своего дня рождения начала свободно ходить всюду, где ей хотелось. Маленькая, но говорливая, с золотыми кудряшками, она очаровала всех. Ее непрестанное гульканье превратилось со временем в ясно различимые слова, и Дэррен скоро начал ей подражать. Хотя Дэррен был более нерешителен в движениях и разговоре, его не страшила темнота, и он неутомимо исследовал все уголки и закоулки. Его страсть к исследованию была столь велика, что мне пришлось убрать с полок, до которых он мог достать, все дорогостоящие вещи, особенно, произведения искусства.

Пришло письмо от Синди, в котором она писала, что настолько соскучилась по дому и домашним, что хотела бы провести с нами День Благодарения и Рождество. Но на Новый год она приглашена в Нью-Йорк, и поэтому улетит от нас после Рождества.

Я протянула письмо Джори. Он прочел и улыбнулся мне:

— Ты написала ей о романе Тони с Бартом?

— Нет. — Честно говоря, я хотела, чтобы Синди прилетела и обнаружила все сама.

Летом, когда уезжала Синди, Тони была у нас всего дня два, но Синди сама была столь в мрачном настроении, что почти не взглянула на Тони: для нее это была просто очередная прислуга.

Пришел день приезда Синди. Он выдался пронизывающе-холодным. Мы с Крисом стояли возле поручня ограждения аэропорта, когда Синди сошла по трапу, одетая в ярко-красное; она была так красива, что все люди в аэропорту на нее оглядывались.

— Мама! Папа! — радостно прокричала она, бросаясь ко мне, а потом к Крису. — Я так счастлива вас видеть! Не надо мне ничего говорить: я обещаю ничем не раздражать этот комок нервов по имени Барт. На Рождество я собираюсь быть тем маленьким послушным ангелочком, которого он всегда желал во мне видеть. Правда, сомнений нет, что и тогда он найдет во мне какие-нибудь недостатки, но мне уже все равно.

Затем она засыпала нас вопросами о Джори, о близнецах, о том, что слышно о Мелоди, о том, как там новая няня, и не сменился ли наш шеф-повар, и так ли по-прежнему мил наш Тревор…

Лишь Синди давала мне уверенность, что мы все еще можем называться одной семьей, и этого было достаточно, чтобы я почувствовала себя счастливой. Когда ступили в фойе Фоксворт Холла, все собравшиеся, именно Джори, Тони и Барт, а также близнецы, устроившиеся у Джори на коленях, готовы были пропеть приветствия Синди. И лишь Джоэл, несомненно, наблюдавший за всем происходящим исподтишка, не спешил приветствовать нашу дочь, вернувшуюся в семью. Барт даже пожал ей руку, и я ощутила совершенное счастье.

Синди рассмеялась:

— Когда-нибудь, братец Барт, ты будешь так рад моему приезду, что даже позволишь своим целомудренным губам прикоснуться к моей грешной щеке.

Барт вспыхнул и смущенно взглянул на Тони:

— Я должен тебе признаться, Тони: в прошлом мы с Синди нередко ссорились.

— Мягко говоря, — съязвила Синди. — Но не волнуйся, Барт: я не позволю больше себе нарушать твой покой. Я на этот раз никого не привезла с собой. Я собираюсь вести себя прилично. Я приехала, потому что люблю свою семью и скучаю по вам всем.

Но каникулы Синди в этом году не обещали стать счастливее, разве что мы бы увидели здорового Джори и Мелоди вместе с ним.

За несколько дней Синди с Тони близко сдружились. Иногда Тони ездила вместе с нами за покупками, в то время как дети оставались на попечении прислуги и Джори. Время летело, как всегда в присутствии Синди. Разница в возрасте в четыре года между девушками их не стесняла. Для поездки в предпраздничный тур в Шарноттсвилль, на дружескую вечеринку к знакомым, Синди одолжила Тони свое лучшее платье. Синди танцевала со своим прошлогодним поклонником, сыном главы семьи, а Тони — с Бартом, в то время как Джори сидел, глядя грустно на две красивые пары.

— Мама, — прошептала Синди, подойдя к нашему столу, — я думаю, что Барт изменился. Он теперь приветлив, его не узнать. Я, право, думаю, что в нем все-таки есть душа.

Улыбаясь, я кивнула. Но не могла избавиться от мрачных подозрений: что там делают так подолгу в своей часовне Барт с Джоэлом? Разве мало в округе церквей?

Прошло Рождество, подошел Новый год. Барт с Тони решили слетать вместе в Нью-Йорк на бал, куда была приглашена Синди. Воспользовавшись этой возможностью, мы пригласили к нам нескольких коллег Криса с их супругами, точно зная, что Джоэл доложит впоследствии об этом Барту.

Встретив Джоэла после отлета Барта, я не смогла сдержать торжества:

— Кажется, Джоэл, Барт выходит из-под вашей опеки' в связи с женитьбой на Тони?

— Он никогда не женится на ней, — своим голосом вещателя изрек Джори. — Как и все влюбленные дураки, он слеп и не видит правды. Ей нужны его деньги, а не он сам; и он скоро это обнаружит.

— Джоэл, — доброжелательно и с жалостью проговорила я, — Барт красив, и к тому же, страстная натура; поэтому если бы даже он был гробокопателем, все равно женщины бы влюблялись в него. Когда он слегка уменьшит свои амбиции, он найдет свою любовь. Оставьте его в покое. Не старайтесь переделать его на свой вкус. Дайте ему самому определиться в жизни, даже если это будет вам не по вкусу. Это будет единственно правильным с вашей стороны.

— Откуда вам знать, что правильно, а что — нет, племянница? Разве вы не доказали своей жизнью, что вы не приемлете морали? Барт никогда не найдет правильного пути без моего руководства. Разве не это он ищет всю жизнь и до сих пор не нашел? Разве вы не помогали ему тогда? И что? Разве вы помогаете ему сейчас? Господь хранит его от греха, Кэтрин, в то время как вы только губите его своими грехами.

Он развернулся и пошаркал вдоль по коридору. Пока молодежь была в Нью-Йорке, Джори окончил работу над своей самой чудесной акварелью, изображавшей окрестности Фоксворт Холла. Он видоизменил экспозицию близлежащего кладбища, окружающего сада и придал стенам дома вид замшелых. Надгробия бросали длинные зловещие тени, и казалось, что Фоксворт Холлу уже две тысячи лет, и он полон привидений. Акварель была настоящим произведением искусства, но я не могла объяснить себе странного чувства: она не нравилась мне.

— Оставь это, Джори. Напиши, пожалуйста, что-нибудь жизнерадостное.

Барт с Тони прилетели обратно, и я моментально заметила разрыв в их отношениях. Они не разговаривали друг с другом, не смотрели друг другу в глаза и не рассказали нам ни слова о своем празднике в Нью-Йорке. Молча они разошлись по своим комнатам. Когда я попыталась выяснить причины, оба отказались разговаривать.

— Оставь меня! — взорвался Барт. — Она оказалась чужой мне.

— Я ничего не могу объяснить вам, Кэти, — рыдала Тони. — Он просто не любит меня, вот и все.

Пролетел январь, наступил февраль, и мы отпраздновали тридцать первый юбилей Джори. Специально для него испекли гигантский торт в виде сердца, символизирующего подвиг Святого Валентина, но этот символ подходил и самому Джори; торт был покрыт розовой глазурью, обрамлен белыми кремовыми розами, а в его середине было выведено имя Джори. Близнецы были в восторге, в особенности, когда Джори задул свечи на пироге. Оба сидели по двум сторонам от отца на высоких стульчиках, и когда Джори собирался откусить от пирога, они оба одновременно опередили его и набрали ручонками по горсти крема. Мы все в замешательстве смотрели, как они с наслаждением размазывают по личикам разноцветный крем, украшавший секунду назад настоящее произведение кулинарного искусства.

— Ну что ж, то, что осталось, все равно съедобно, — со смехом сказал Джори.

Тони молча поднялась, чтобы отмыть двух очень сладких и чумазых ребятишек. Барт следил за каждым ее движением грустными, жадными глазами.

Меня не покидало ощущение, что мы все пойманы, заперты здесь метелями и морозом и вынуждены жить бок о бок, хотя некоторые из нас явно любили человека, предназначенного не для него.

Пришел день, когда метели отступили, и Крис мог уехать обратно в свой исследовательский раковый центр, в котором он вел неисчерпаемую тему, грозившую никогда не завершиться.

Еще пару раз непогода задерживала Криса в Шарноттсвилле, и недели без него тянулись безнадежно и уныло, хотя каждый день мы переговаривались по телефону, если была в исправности линия. Но это не были душевные, долгие разговоры. Я каждый раз не могла избавиться от ощущения, что кто-то подслушивает нас по другому аппарату.

В четверг Крис позвонил, чтобы сказать, что завтра он будет дома; чтобы мы растопили пожарче камин, приготовили жаркое с пылу — с жару и свежий салат, и чтобы я «надела бы ту белую новую ночную сорочку, что я тебе подарил на Рождество».

Я с нетерпением ожидала, стоя у верхнего окна, когда из-за поворота покажется его голубая машина. Когда она появилась, я скорее бросилась в гараж, чтобы встретить Криса там. Мы встретились, как разлученные надолго молодые любовники, у которых не было шанса обняться и поцеловаться. Но не раньше, чем мы оказались за закрытыми дверями наших комнат, я обняла его и прижалась к нему.

— Ты замерз. Чтобы тебя разогреть, я для начала перескажу тебе все скучные новости в деталях. Сегодня вечером я вновь слышала, как Джоэл твердил Барту, что Тони нужны от него лишь деньги.

— А может, правда? — спросил бездумно Крис, покусывая мое ухо.

— Не думаю. Думаю, она искренне любит его, но не знаю, проживет ли долго их любовь. Я слышала, что, когда они поехали в Нью-Йорк, Барт вновь накинулся там на Синди, всячески унижая ее прилюдно в ночном клубе, а Синди впоследствии написала мне, что Барт оскорбил Тони, когда та пошла танцевать с другим мужчиной. Он был так груб, и это так шокировало Тони, что она уже не может относиться к нему по-прежнему. Наверное, она напугана его ревностью.

Он вопросительно поднял брови, хотя и не напомнил мне, как всегда, что Барт — «в некотором смысле» в меня.

— А как Джори?

— Он превосходно приспосабливается к жизни, но грустен и одинок, и все еще ждет, что Мелоди напишет ему. Иногда я слышу, как он во сне зовет ее. Иногда по ошибке называет меня Мел. Я нашла в «Вэрайэти» небольшую заметку о Мелоди. Она работает в их прежней балетной компании. С новым партнером. Показала ее вчера Джори, полагая, что он уже знает. Его глаза стали пустыми, он отвернулся, бросил работу над своим лучшим зимним пейзажем и отказался продолжать. Я отложила этот пейзаж; надеюсь, он еще примется за него.

— М-да… Ничего, все когда-нибудь пройдет.

С этими словами он обнял меня, и мы растворились друг в друге, в том экстазе любви, который мы сами создавали для себя.

Время пролетало, занятое для меня тривиальными заботами. Теперь частыми стали перепалки между Тони и Бартом. Они спорили по поводу справедливости отношения Барта к Синди, которую Тони полюбила; и по поводу их ссоры на вечере в Нью-Йорке. Барт по-прежнему был подозрительно ревнив.

— Ты не должна была идти танцевать со случайно встреченным мужчиной! — накидывался на нее Барт. И тому подобное. Часто они спорили даже по поводу близнецов, как следует их воспитывать. Так что вскоре размолвка между ними превратилась в долговременную вражду.

Мы все действовали друг другу на нервы. Вид, звук, близость нашего существования — все сплелось в клубок противоречий.

Я ничего не добавляла в конфликт Тони и Барта: ни помощи, ни вреда, не торопя события. Я видела, что они должны были как-то найти выход из разницы их духовного настроя. Мое вмешательство лишь осложнило бы и без того затянувшийся конфликт. Барт вновь стал посещать окрестные бары, часто возвращаясь только к утру. Я подозревала, что он проводит ночи в борделях, либо просто нашел кого-нибудь в городе. Тони проводила много времени с близнецами. Джори пытался учить их говорить и даже танцевать, и, конечно, она проводила много времени и с Джори вдвоем.

Наконец, настал март с его традиционными ветрами и дождями; но появились и первые обнадеживающие признаки весны. Я пристально наблюдала за тем, как Тони понемногу начинает интересоваться Джори не только как пациентом, но и как мужчиной. Несколько недель я провалялась с тяжелой простудой, и Тони пришлось взять на себя то, что делала раньше я: мыть Джори спину, массировать его ноги, которые, к сожалению, постепенно теряли свою прекрасную форму. Видя, как они превращаются в тонкие палочки, я буквально заболевала. Я предложила Тони делать массаж несколько раз в день.

— Он был всегда горд своими ногами, Тони. Они были такими сильными, красивыми и так хорошо ему служили. Теперь, когда он не танцует и даже не ходит, они теряют форму. Постарайся, Тони, сделать что-нибудь, чтобы они не истощились совсем. Тогда ты его морально поддержишь.

— Кэти, его ноги все еще прекрасны; да, они истончились, но хорошо сохранили форму. Он чудесный человек, Кэти: такой жизнерадостный, добрый и понимающий. По сравнению с Бартом…

— Ты все такого же мнения о Барте? Она погрустнела, лицо ее омрачилось:

— Я думала, что он прекрасен. Но теперь я вижу, что он просто красив внешне, но в нем нет и половины того прекрасного, что есть в Джори. Когда мы были в Нью-Йорке, он был так груб и безобразен по отношению ко мне и к Синди, что я увидела его с совсем другой стороны. Он был жесток, несправедлив! Прежде чем я поняла, что происходит, он напал на меня из-за моего костюма в ночном клубе. Но это был красивый и вполне приличный костюм. Может быть, вырез на груди был слишком глубок, но там все девушки одеты так. Когда я приехала из Нью-Йорка, я стала его бояться. Каждый день я боюсь его все больше; мне кажется, он слишком склонен преследовать всех по мелочам и видит во всех порок. Я думаю, он изнуряет себя своими подозрениями и не понимает, что божественное в человеке — от души. Вчера вечером он обвинил меня в том, что я пытаюсь возбудить его брата сексуально. Если бы он на самом деле любил меня, Кэти, он не стал бы так разговаривать со мной! Кэти, он никогда не любил меня и не сможет любить так, как я хочу. Я проснулась сегодня с ощущением пустоты в сердце, понимая, что чувство к Барту прошло. Он сам погубил наше чувство; он дал мне понять, что я должна олицетворять для него. У него в уме — «модель» совершенной женщины, а я — несовершенна. Он думает, что ваш единственный изъян — это ваша любовь к Крису… ах, если бы он даже нашел женщину, которая была само совершенство, то и тогда он начал бы выискивать в ней то, что достойно ненависти. Я уверена в этом. Поэтому я расстаюсь с Бартом.

Мне было неловко спросить, но совершенно было необходимо знать это:

— Но… вы с Бартом все еще любовники, несмотря на ваши разногласия?

Она решительно потрясла головой:

— Нет! Конечно, нет! Он изменился так, что об этом уже не может быть и речи. Я уже не могу любить этого нового человека. Он выбрал для себя религию, Кэти, и судя по тому, что он говорит, религия будет его спасением. Он каждый день твердит и мне, чтобы я ходила в церковь, больше молилась и держалась подальше от Джори. Если это будет продолжаться, я думаю, что дойду до того, что стану его ненавидеть, а я бы этого не хотела. Все начиналось так прекрасно… Я хотела бы сохранить в памяти это время нашей любви, как засушенный между страницами цветок.

Она встала и собиралась уйти, еще пытаясь улыбнуться. Слезы, которые она осушала скомканным платком, все струились по щекам.

— Если вы хотите, чтобы я ушла с работы, я сделаю это, и вы сможете нанять другую няню для Джори и его детей.

— Нет, нет, Тони, останься, — поспешно отвечала я, боясь, что она и вправду уйдет. Именно теперь, когда я знала наверняка, что она не любит Барта, а Джори потерял надежду на возвращение Мелоди, она была нужна мне. Но Джори все еще думал, что эта девушка — любовница его брата…

Надо было рассказать Джори о перемене в их отношениях. Но даже когда Тони вышла, я все сидела и думала, размышляя о том, как это грустно, что даже обретя любовь, Барт не сумел ее удержать. А может быть, он намеренно уничтожил ее в себе, опасаясь, что любовь поработит его; ведь он нередко обвинял меня в том, что я поработила Криса?

Тянулись бесконечные дни. Глаза Тони более не следили с тоской и любовью за Бартом, умоляя его вернуть любовь. Я восхищалась ее чувством достоинства, ее душевным равновесием, которое она сохраняла и тогда, когда Барт позволял себе оскорбительные выпады в обеденное время, собиравшее за столом всех. Он же и использовал любовь к нему Тони претив нее, уверяя, что она развратная, легкодоступная женщина, не имеющая моральных ценностей, а он был ею совращен.

День за днем, наблюдая, как эти двое все более и более отдаляются, мы с изумлением внимали отвратительным словам, которыми Барт с такой легкостью пользовался для обвинения Тони.

Тони вместо меня играла с Джори в настольные игры, которыми я пыталась его развлечь когда-то, но у нее получалось то, к чему я так стремилась: глаза Джори засияли ярче, и он вновь почувствовал себя мужчиной.

Постепенно дни становились длиннее, и в бурой траве появились зеленые стрелки новых ростков. В лесу зацвели крокусы, а у нас в саду пламенели тюльпаны и цвела ветренница, которую мы с Джори насадили везде, где не росла трава. Мы с Крисом вечерами вновь стояли на балконе в свете нашего старинного друга — луны, а утром наблюдали, как возвращаются на север дикие гуси. Я глаз не могла оторвать от их косяка, исчезающего за вершиной горы.

Жизнь стала веселее, в особенности, сейчас, когда Крис больше не задерживался из-за снегопада в городе на уикэнд. Имея возможность выходить и гулять, мы не действовали друг другу каждодневно на нервы, и напряжение спало.

В июне близнецам исполнилось по полтора года, и они бегали, где хотели, качались на качелях; и как же счастливы они были, когда качели подбрасывали их на безопасную в нашем понимании, но все-таки высоту! Они срывали цветы с лучших моих экземпляров, но меня это не расстраивало: у нас было достаточно цветов, чтобы каждый день украшать ими комнаты.

Барт теперь настаивал, чтобы не только близнецы, но и мы все, включая Джори, Криса, Тони — посещали службу. Казалось бы, это выполнить нетрудно. Каждое воскресенье мы садились на скамьи, поставленные в ряд, и смотрели на разноцветное стекло витража за кафедрой. Близнецы всегда сидели между Джори и мной. Джоэл надевал в эти дни черную сутану. Барт сидел около меня, так сжимая мою руку, будто я пыталась когда-то убежать. Барт намеренно отделял меня от Криса, с которым вместе сидел. Я вполне осознавала, что эти службы устраивались для нас, чтобы спасти нас от вечного горения в аду. Близнецы, как все дети, были неуемны, вертелись, им не нравились долгие скучные службы. И лишь тогда, когда взрослые вставали, чтобы запеть гимн, они с восторгом глядели и слушали.

— Пойте, пойте, — наставлял их Барт, поминутно одергивая детей и наказывая за шалости тасканием за золотые кудри.

— Оставь в покое моих детей! — набрасывался на него Джори. — Они будут петь, когда захотят.

Война между братьями постепенно разгоралась.

И вновь пришла осень, и наступил День всех Святых, когда мы взяли детей за крошечные ручки и повели к соседу, которого считали «надежным» в отношении сплетен; он не мог разоблачить наше семейство. Там им вручили их первые подарки, и всю дорогу домой они прыгали от радости, что у них в руках первые их собственные шоколадки и по две упаковки жвачки.

Пришла зима, наступило Рождество, а затем Новый год — но ничего особенного не происходило, потому что на этот год зимой Синди не прилетела. Она была слишком занята своей начинающейся карьерой, поэтому лишь звонила иногда да писала короткие, но информативные письма.

Барт с Тони теперь вращались как бы в разных вселенных.

Может быть, не одна я догадывалась, что Джори глубоко влюблен в Тони. Теперь его ничего не смущало, потому что все попытки наладить отношения с братом ни к чему не привели. Я не могла ни в чем обвинить Джори; думаю, его не обвинил бы никто после того, как Барт увозил жену больного брата с собой в ресторан, после того, как он соблазнил ее. Он и сейчас старался удержать Тони просто из-за того, чтобы она не досталась брату. Теперь он вновь обратил на нее внимание…

Любовь придала жизни Джори новый смысл. Это было видно по его глазам; по появившейся у него привычке вставать рано и с утра делать изнурительные упражнения. Тренировками он достиг того, что начал стоять на ногах, держась за брусья. Как только наступило потепление, он начал плавать в нашем бассейне по утрам и вечерам.

Тони отрицала, что рада новому вниманию Барта, но возможно, все еще ждала, что Барт предложит ей замужество.

— Нет, Кэти, я не люблю его больше. Я просто жалею его, потому что он не может найти себя и не знает, чего желать в этой жизни, кроме денег, денег и еще раз денег.

Мне не раз приходило в голову, что Тони неожиданно так же оказалась в плену у этого дома, как и мы все.

Религиозные церемонии по воскресеньям заставляли меня нервничать; я уставала и временами пугалась сходства Джоэла с другим стариком, которого видела в жизни лишь раз. Страшные слова вылетали из слабых уст: дьявольский посев, дьявольское отродье. Семена зла, упавшие в дурную землю. Даже безобидные мысли расценивались как порочные, и они были так же наказуемы, как дурные поступки. Что же было безгрешным для Джоэла? Ничто. Абсолютно ничего не было без греха.

— Не станем больше посещать эти службы, — твердо сказала я Крису в один день. — Было глупо идти на поводу у Барта и пытаться угодить ему. Мне не нравятся идеи, которые Джоэл пытается посеять во впечатлительных детских душах.

Крис согласился со мной. Мы отказались отныне участвовать в «церковных» службах и позволять детям выслушивать все эти выкрики об ужасах Ада и наказании Божьем.

Как-то раз Джоэл пришел на детскую площадку, где была песочница, качели, карусели — все, что любили дети. Был жаркий июльский день. Джоэл выглядел очень благообразно и даже трогательно, пытаясь играть с детьми и заинтриговав их фокусами с веревочкой. Они покинули песочницу с ее солнечным экраном и уселись рядом с Джоэлом с надеждой завести нового друга.

— У дедушки есть много интересного для детей. А знаете ли вы, что я умею делать самолетики и кораблики из бумаги? И кораблик можно пустить на воду.

Дети изумленно смотрели на него, округлив глазенки. Мне это все не понравилось, и я нахмурилась:

— Поберегите лучше свою энергию для написания новых проповедей, Джоэл, — сказала я, смело встретив взгляд его водянистых глаз. — Я устала от старых проповедей. Кстати, почему вы не используете Новый Завет? Перескажите-ка лучше его Барту. Христос был рожден. Он прочел перед народом свою Нагорную проповедь. Обратите внимание Барта именно на эту проповедь, дядя. Расскажите нам о необходимости прощать, о том, что следует поступать с другими, как ты желал бы, чтобы поступали с тобой. Поведайте о том, что всякое благодеяние окупится сторицей.

— Простите мне, если я чем-то пренебрег в учениях Сына Божьего, — смиренно проговорил он.

— Кори, Кэрри, пошли, — позвала я, вставая. — Пойдем посмотрим, что делает папа.

Его поникшая было голова резко поднялась. Его бледный взгляд засиял; на губах появилась улыбка. Он кивнул:

— Да, вот вы и проговорились. Для вас они — те, «другие» близнецы, дьявольское семя, посеянное в дурную почву.

— Как вы смеете! — накинулась я на него.

Я не знала, что, называя детей именами моих погибших, дорогих сердцу близнецов, я добавляла масла в огонь — огонь, уже разгоравшийся в нашем семействе.