ПРАЗДНИЧНЫЕ СУВЕНИРЫ
Наступил День Благодарения, и рано утром приехал Крис. Юноша, нанятый для ухода за Джори, за праздничным обедом не сводил влюбленных глаз с Синди: он уже попался на ее удочку. Но она вела себя, как истинная леди, чем я была страшно горда. На следующий день Синди с радостью приняла приглашение поехать за покупками в Ричмонд. Мелоди в ответ покачала головой и сказала, что плохо себя чувствует.
Мы с Крисом и Синди уехали с чистой совестью, зная, что Барт улетел накануне в Нью-Йорк. С Джори остался юноша-сиделец.
Трехдневное пребывание в Ричмонде освежило наши души, дав нам ощущение молодости, влюбленности, а Синди получила удовольствие тратить деньги на всю катушку.
— Я не трачу попусту деньги, что вы мне присылаете, — с гордостью сообщила нам Синди. — Я сэкономила, чтобы купить замечательные подарки для семьи… вот увидите, что я купила вам обоим. Я думаю, Джори понравится его подарок. Понравится ли Барту, не знаю.
— А как насчет дяди Джоэла? — с любопытством спросила я.
Она, смеясь, обняла меня.
— Подожди и увидишь.
Несколько часов спустя Крис свернул на местную частную дорогу, которая должна была вывести нас к Фоксворт Холлу. В одной из коробок мы везли дорогой наряд, который я себе купила в расчете на рождественский бал, затеваемый Бартом. В огромной коробке у Синди помещался маскарадный костюм, очень смелый, но подходящий для молоденькой девушки.
— Спасибо, мама, что поддержала меня и позволила его купить, — прошептала, целуя меня, счастливая Синди.
За время нашего отсутствия не случилось ничего экстраординарного, кроме того, что Джори закончил модель клипера. Клипер предстал перед нашими взорами до блеска, роскошно сверкающий медным румпелем, с парусами, наполненными невидимым ветром.
— Сахарная пропитка, — со смешком ответил Джори на наше немое изумление. — Я делал по инструкции: обернул паруса вокруг бутылки и придал им форму наполненности ветром. Можно хоть сейчас отдавать швартовы, — Джори был горд и счастлив своей работой.
Мы помогли Джори поместить готовый корабль в пенопластовый пенал с соответствующими полостями, чтобы он там хранился, пока не попадет в руки нового владельца.
Джори взглянул на меня сияющими прекрасными глазами:
— Спасибо тебе, мама, за то, что дала мне возможность занять себя чем-то в этот такой долгий несчастливый период. Когда я впервые увидел этот клипер, признаюсь, был ошеломлен, думая, что никогда не смогу сделать столь трудную вещь. Но шаг за шагом я одолевал эти хитроумные инструкции, и вот — я победил!
— Именно таким способом и одерживаются все победы в жизни, Джори, — сказал Крис, обнимая его. — Не надо страшиться сложностей. Шаг за шагом… и ты придешь к желаемому. И я должен отметить, ты сделал эту работу с таким профессионализмом, которого я у тебя и не подозревал. Замечательная работа! Если Барт ее не оценит, он разочарует меня.
Крис излучал доброту и любовь к Джори.
— Ты выглядишь сильнее, здоровее. Это хорошо. И не бросай акварель. Писать акварелью сложнее, чем маслом, но мне кажется, это доставит тебе удовольствие. Я думаю, ты сможешь стать художником.
Внизу Барт разговаривал по телефону. Он распорядился, чтобы банковский служащий пустил в дело ценные бумаги, затем говорил с кем-то о рождестве, о том, что хочет устроить бал как бы в возмещение той трагедии, которая произошла у него на дне рождения. Я стояла в дверях, слушая эти переговоры, и думала о том, как хорошо, что все траты идут не из ежегодных «карманных» пятисот тысяч, а из наследства Коррин Фоксворт. Иначе бы Барт пришел в бешенство от одной необходимости совещаться с Крисом о каждой необходимой сумме.
Барт бросил трубку и зло посмотрел на меня:
— Мама, ты так и будешь стоять в дверях и подслушивать? Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не мешала, когда я занят!
— А когда еще мы можем с тобой увидеться?
— Что тебе от меня надо?
— Что надо матери от сына? Выражение его черных глаз смягчилось.
— У тебя есть Джори — и вроде тебе всегда его было достаточно.
— Ты ошибаешься. Если бы тебя не было на свете, Джори мне было бы достаточно. Но у меня есть ты, и ты — неотъемлемая часть моей жизни.
Он неуверенно встал и подошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Голос его звучал грустно, но сурово:
— Помнишь, как я все время носил под рубашкой дневник Малькольма? Он очень много писал в том дневнике о своей матери, о том, как он любил ее, пока она не убежала с любовником и не оставила его с отцом, которого он не любил. Я боюсь, что заражен той же самой ненавистью к матери. Каждый раз, видя вас с Крисом, наблюдающих, например, за звездами, я не могу освободиться от чувства стыда, которое испытываю я, но которого не испытываете вы. Поэтому не читай мне нотаций по поводу Мелоди. То, что совершаем мы с Мелоди, меньший грех, чем тот, что совершаете вы с Крисом.
Без сомнения, он был прав. Это-то и было больнее всего.
Мало-помалу я привыкла к отсутствию Криса, к тому, что он бывает дома лишь по выходным. Сердце мое разрывалось, а постель казалась мне огромной и холодной без него; все утра были одинокими и пустыми, пока я не слышала, как он насвистывает, принимая душ и бреясь. Мне не хватало его жинерадостности, его оптимизма.
Даже тогда, когда разбушевавшийся снегопад несколько раз не позволял ему приехать домой и на уикэнд, даже тогда я смиряла себя и ждала. Я думала о том, насколько приспосабливается человек ко всем лишениям, всем переменам, лишь бы заполучить несколько минут бесценного счастья.
Стоя у окна и видя, как машина Криса подъезжает к дому, я ликовала как в юности; меня переполняла радость встречи, будто несколько десятков лет назад, когда я ждала в коттедже отца Барта, украдкой пробирающегося ко мне из Фоксворт Холла.
Несомненно, когда я видела его каждый день и каждую ночь, яркость ощущений была меньше. Теперь я грезила уикэндом, ждала его прихода. Теперь Крис был мне более любовником и менее — мужем. Я скучала по брату, который был моей второй половиной; я любила своего мужа-любовника, который в этом качестве был совсем иным.
Ничто, ни моральные правила общества, ни опасения и укоры совести, не могло теперь разлучить нас. Я отринула все препятствия и приняла его как мужа.
Однако мое подсознание подкидывало мне бесчисленные уловки, чтобы усмирить беспокойное сознание. Так, я решительно отделяла в памяти Криса-мальчика, своего брата, от взрослого Криса, который был мне мужем. Мы оба начали когда-то бессознательную игру, и правила ее менялись с нашим возрастом. Мы не обсуждали их, мы оба понимали и принимали их без слов. Никогда больше Крис не называл меня «миледи Кэтрин». Канули в прошлое и многие другие милые клички, подшучивания и поддразнивания.
Поздним декабрьским вечером я нарочно скрылась в сумерках ротонды и смотрела оттуда, как он снимает пальто, а затем, прыгая через ступеньку, бросается в нашу спальню, повторяя на ходу мое имя. Я вышла из темноты и оказалась в его жаждущих объятиях.
— Ага, ты снова опоздал! С кем ты там встречаешься в своей лаборатории, от кого тебя бросает в жар и в холод?!
Ни с кем, ни с кем, — сказали мне его страстные поцелуи.
Но уикэнды были так коротки, так огорчительно коротки…
Я рассказывала Крису все, что беспокоило и мучило меня: о неприятных привычках Джоэла кружить по дому, бормоча цитаты из Библии, глядя неодобрительно на все, что я говорю и делаю. О поведении Мелоди и Барта, о том, как тоскует по жене Джори, как он любит ее, несмотря ни на что. Я постоянно пыталась напомнить Мелоди о ее обязанностях жены, об ответственности за ребенка. Равнодушие Мелоди расстраивало Джори более, чем потеря ног.
Крис лежал рядом со мной и терпеливо слушал мои тирады. Наконец, он нетерпеливо и сонно сказал:
— Кэтрин, иногда я опасаюсь приезжать домой из-за тебя. Ты портишь все, что есть хорошего между нами своими непрестанными подозрительными, темными выдумками. Пойми: все твои неприятности и подозрения живут по большей части в твоем воображении. Тебе не надоело, ты еще не достаточно настрадалась? Стань ты, наконец, взрослой, Кэтрин! Ты сеешь подозрения и скорбь в душе Джори. Когда, наконец, ты научишься ждать от людей добра, только тогда ты его и получишь.
— Да, я уже слышала эту твою философскую концепцию, Крис. — Я с горечью припомнила привязанность Криса к нашей матери и то, что от нее он тоже, несмотря ни на что, ждал добра.
Ах, Крис, Крис, неужели Ты никогда не научишься жизни? Но я не сказала этого — не посмела.
Вот он передо мной, состарившийся, хотя это и не видно по нему, прежний мальчик, с прежним своим розовым оптимизмом. Да, я могла высмеять его, но в душе я завидовала его вере в людей. Она давала ему душевный покой, в то время как я всю жизнь поджаривалась на медленном огне, переступая с ноги на ногу на раскаленной сковороде.
Барт сидел перед камином и пытался читать финансовый журнал, а мы с Джори в это время заворачивали в красивые обертки рождественские подарки, разложив их на длинном столе, освобожденном от кухонной утвари. Пока я резала серебристую бумагу и завязывала красивые банты, мне пришло в голову, что Синди ведет себя странно, будто во сне: она жила в каком-то своем мире. За делами Джори я как-то забыла о нуждах и проблемах Синди. Я была удивлена тем, что Синди пожелала поехать вместе с Крисом в Шарноттсвилль, чтобы сделать еще некоторые покупки и посмотреть кино, и вернулась вместе с ним в пятницу. У Криса была небольшая квартирка с одной-единственной кроватью в комнате, но он решил положить Синди спать на софе.
— Мама, мой подарок тебе будет настоящим сюрпризом, он приятно удивит тебя, — с чарующей улыбкой предупредила Синди.
Она ушла, а я еще долго думала о том, что именно делает ее личико таким спокойным и счастливым.
Едва лишь мы с Джори закончили завязывать банты и украсили подарки нашими многочисленными инициалами, как я услышала хлопанье дверцы автомобиля, топанье ног на террасе и голос Криса. Было около двух пополудни; они вошли с Синди в наш семейный салон, но были не одни, а вместе с очень красивым юношей лет восемнадцати. Я была изумлена. Я знала из высказываний Синди, что она считает мужчину, года на два старшего ее, юнцом. Она любила дразнить меня смелыми высказываниями вроде того, что «чем старше, чем опытнее, тем лучше».
— Мама, — с сияющим лицом сообщила Синди, — это тот самый сюрприз, который ты позволила мне сделать на Рождество.
Я стояла, как громом пораженная, но заставила себя улыбнуться. Синди ни словом не обмолвилась, что ее «секретный» подарок будет гостем; не спросила ни у кого разрешения. Крис представил юношу, сказав, что это бойфренд Синди, с которым она познакомилась в Южной Каролине, и зовут его Лэнс Спэлдинг. Юноша как ни в чем не бывало пожал руки мне, Джори и Барту, который сейчас же воспламенился гневом, что было видно по его лицу.
Крис поцеловал меня в щеку и обнял Джори, а потом сразу же поспешил к дверям.
— Кэти, прости за то, что снова покидаю вас, но я буду завтра утром обратно. Синди никак не могла ждать до завтрашнего утра: надо было привезти ее гостя. У меня остались срочные дела в университете. К тому же, и мне надо кое-что купить.
Увидев выражение моего лица, он одарил меня чарующей улыбкой:
— Дорогая, я выхлопотал себе две недели отдыха. Так что не грусти и, пожалуйста, не давай волю своему воображению.
Он обернулся к Лэнсу:
— Приятного времяпрепровождения в твои каникулы тебе, Лэнс.
А Синди, увлеченная своим «сюрпризом», потянула Лэнса к человеку, который в последнюю очередь мог бы радоваться появлению гостя в этом доме — к Барту.
— Барт, я думаю, ты не возражаешь, что я пригласила Лэнса. Его отец — президент консорциума Кэмикэл Бэнкс в Виргинии.
О, какие магические слова! Я не могла не улыбнуться мудрой уловке Синди. Сейчас же враждебность Барта сменилась интересом. Мне даже стало неудобно, пока я наблюдала, как Барт пытался выдоить по каплям нужную ему информацию из юноши, который был всецело поглощен Синди.
Синди была прелестнее, чем когда-либо, затянутая в белый свитер с розовой отделкой, которая дополняла вязаные брючки того же цвета. У нее была пленительная фигура, которую она охотно демонстрировала.
Смеясь и лучась радостью, она потянула Лэнса прочь от Барта.
— Лэнс, ты должен, увидеть наш дом. У нас есть подлинные рыцарские костюмы, целых два, но они слишком малы даже для меня. Может быть, их смогла бы надеть мама, не знаю, но не я. Подумать только, а мы представляем рыцарей огромными, сильными мужчинами, а они вовсе не были огромными! Здесь есть музыкальная гостиная: она еще больше, чем эта; а вот моя комната — уютнее и прекраснее всех. Меня никогда не приглашали осмотреть комнаты Барта, но они должны быть вообще сказочными… — Она с шаловливой насмешкой обернулась на Барта. Барт посуровел еще больше.
— Не смей приближаться к моим комнатам! — приказал он. — Даже не прикасайся к двери моего офиса! И прошу вас запомнить, Лэнс, что вы здесь под моим кровом, поэтому я надеюсь, вы будете вести себя с честью и достоинством, в особенности, с Синди.
Юноша покраснел и робко промямлил:
— Конечно. Я понимаю вас.
Как только двое удалились, хотя голосок Синди, распевающей дифирамбы Фоксворт Холлу, был слышен, Барт обернулся ко мне:
— Он мне совершенно не понравился! Он слишком стар для нее и слишком уж себе на уме. Ты должна была предупредить меня: ты прекрасно знаешь, что я не люблю нежданных гостей в моем доме.
— Барт, я полностью с тобой согласна. Синди обязана была предупредить нас, но, возможно, не сделала этого из опасения, что ты откажешь ей. А он мне кажется очень милым. Вспомни, как мила и красива была Синди начиная с Дня Благодарения. И она не причинила тебе ни малейшей неприятности. Она выросла, вне всякого сомнения
— Будем надеяться, что она и не причинит мне неприятностей впредь, — со скептической улыбкой ответил Барт — Но ты видела, как бедный малый смотрит на нее? Она его успела подмять под себя,
Я с облегчением взглянула на Барта, а затем на Джори, который возился с иллюминацией, а потом стал раскладывать под елкой подарки.
— У Фоксвортов была традиция устраивать на Рождество бал, — проговорил Барт. — Дядя Джоэл по моей просьбе сам отвез на почту приглашения две недели тому назад. Если погода будет благоприятная, я ожидаю по меньшей мере человек двести; если даже разыграется пурга, я думаю, хотя бы половина из них доберется до нас. В конце концов, они же не смогут меня все игнорировать: я потратил на приглашения столько времени и сил. Среди них — банкиры, юристы, брокеры, бизнесмены, а также их жены и дочери, приятели их дочерей и сыновей. Лучшая часть местного общества. Так что на этот раз, мама, ты не сможешь пожаловаться на одиночество и изолированность.
Джори принялся за книгу, очевидно, взяв за правило раз и навсегда не обижаться на Барта за его высказывания или поступки. В свете камина вырисовывался его четкий красивый профиль. Темные волосы завивались кольцами у ворота спортивной рубашки. Барт сидел в деловом костюме, будто с минуты на минуту он вскочит и поедет на какое-то финансовое совещание. Как раз в эту минуту в комнату вошла Мелоди. Ее бесформенное, свободное серое одеяние уже не могло скрыть огромный живот, выступавший из-под него словно арбуз. Глаза Мелоди моментально поймали взгляд Барта. Барт поспешно отвел взгляд, вскочил и вышел, оставив в комнате неловкую тишину.
— Я встретила наверху Синди и ее приятеля, — проговорила Мелоди, садясь у огня и избегая встречаться взглядом с Джори. — Он очень приятный молодой человек. Хорошо воспитан и, к тому же, очень красив.
Она упорно смотрела на огонь. Джори явно пытался привлечь ее внимание. В его глазах стояла обида и печаль, когда, так и не преуспев в этом, он опустил глаза в книгу.
— Кажется, Синди предпочитает брюнетов, похожих на своих братьев, — как ни в чем не бывало продолжила Мелоди.
Джори с досадой метнул на нее взгляд:
— Мел, разве нельзя просто поприветствовать меня? Я здесь, и я пока еще жив. Я весьма стараюсь, чтобы выжить. Или ты уже вовсе забыла, что я прихожусь тебе мужем?
Неохотно повернувшись в его сторону, Мелоди слабо улыбнулась. Что-то в ее взгляде откровенно говорило, что она больше не смотрит на Джори как на когда-то любимого мужа; теперь она видела в нем лишь больного-паралитика. Это смущало ее и заставляло избегать общения.
— Здравствуй, Джори, — официально сказала Мел. Отчего бы ей не встать и не поцеловать его? Неужели она не видит мольбы в его глазах? Даже если она больше не любит его, что мешает ей сделать над собой усилие?
Бледное лицо Джори медленно налилось краской; он отвернулся и стал смотреть на подарки, которые он так красиво завернул. Я уже готова была сказать Мелоди что-нибудь нелицеприятное, как в комнату вбежали Синди с Лэнсом, оба с сияющим взглядом и раскрасневшимися лицами. Следом за ними вошел Барт. Он обвел сидящих глазами, увидел, что Мелоди все еще здесь и повернулся, чтобы выйти. Но тут Мелоди быстро встала и исчезла. Барт с видимым облегчением вернулся и сел, скрестив ноги.
Лэнс широко улыбнулся и проговорил:
— Я слышал, что все это принадлежит вам, мистер Фоксворт.
— Называй его Барт, — подсказала Синди. Барт нахмурился.
— Барт… — неуверенно начал вновь Лэнс, — я вижу, это и в самом деле замечательный дом. Спасибо вам за приглашение погостить у вас.
Я взглянула на Синди. Она как ни в чем не бывало стояла подле. Барт смотрел на нее со злостью. Лэнс невинно продолжил:
— Синди не показывала мне ваше крыло и ваш офис, но я надеюсь, вы сами сделаете это. Я мечтаю завести себе апартаменты в стиле ваших… и у меня есть одна страсть — электронные дверные механизмы. Синди сказала, что у вас ими снабжены двери и даже стены?
Барт, казалось, был польщен. Он очень гордился своими электронными устройствами и даже вскочил на ноги, чтобы немедленно показать их.
— Если вы хотите посмотреть мои апартаменты и мой офис, я буду рад показать вам их. Однако я предпочел бы, чтобы Синди оставила нас.
После роскошного обеда, за которым прислуживал Тревор, мы с Бартом и Джори собрались в музыкальном салоне. Мелоди поднялась к себе, отпросившись спать. Вскоре поднялся и Барт, сказав, что он тоже пойдет спать. Разговор сам собой прекратился; мы все направились к лестнице. Я показала Лэнсу его комнату в восточном крыле, недалеко от комнат Барта. Комната Синди была недалеко от моих собственных комнат. Синди мило улыбнулась Лэнсу и поцеловала его в щеку на прощание.
— Доброй ночи, мой принц, — прошептала она. — Расставание всегда так горько и так сладко.
Барт со скрещенными на груди руками, совсем как делал это Джоэл, стоял неподалеку и с презрительной усмешкой наблюдал эту нежную сцену.
— Дай Бог, чтобы это было действительно расставание, — внятно проговорил он, прямо глядя на них; затем повернулся и ушел к себе.
Я проводила Синди до ее комнаты, мы обменялись несколькими словами и обычными поцелуями на ночь. Затем я постояла в задумчивости возле двери Мелоди, не решив, стоит ли врываться к ней и делать выговоры. Я решила, что это в очередной раз ни к чему не приведет, вздохнула и пошла к Джори.
Джори лежал на кровати, глядя невидящими от слез глазами в потолок.
— Так давно это было, когда Мелоди в последний раз приходила сюда, чтобы поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Вы с Синди находите время для этого, но моя жена игнорирует меня, я будто и не существую больше для нее. Теперь нет никаких причин, чтобы нам не спать вместе, рядом друг с другом на большой кровати; но она не станет делать этого, даже если я попрошу. Я теперь закончил клипер, и не знаю, чем заняться. Нет, мама, я не хочу начинать другой корабль, как ты говоришь, для нашего ребенка. Я чувствую себя настолько сломленным, настолько не в ладах с этой жизнью, с самим собой, с женой… Я хочу жить с нею, но она отворачивается от меня. Мама… без тебя, отца и Синди я не знаю, как бы я жил…
Я обняла его, провела рукой по его волосам, как я делала, когда он был маленьким мальчиком. Я сказала ему все ласковые слова, которые должна была бы сказать Мелоди. Я и жалела ее, и ненавидела за слабость, за неспособность любить и отдавать всю себя тому, кому она нужнее всех.
— Доброй ночи, мой принц, — проговорила я на прощание, стоя в дверях комнаты Джори. — Не отказывайся от своих мечтаний, жизнь преподнесет тебе еще много шансов для счастья. Жизнь не кончена, Джори.
Он улыбнулся, пожелал мне доброй ночи, и я пошла в свое южное крыло.
Внезапно на моем пути вырос Джоэл. Он носил тот самый истрепанный знаменитый халат, чей цвет уже сложно было описать. Его волосы были всклокочены и стояли на голове наподобие рожек, а сзади волочился пояс халата, напоминая сломанный хвост.
— Кэтрин, — резко заговорил он, — а знаете ли вы, что эта девушка делает в этот самый момент?
— Эта девушка? Какая именно девушка? — также резко вынуждена была ответить я.
— Вы знаете, кого я имею в виду — вашу дочь! Как раз
сейчас, в этот самый момент, она развлекается с молодым человеком, которого притащила сюда с собой!
— Развлекается? Что вы имеете в виду? Он ухмыльнулся криво и мерзко:
— Если уж кому-то и знать, что это значит, так это вам. Она в постели вместе с этим мальчишкой.
— Не верю!
— Тогда пойдите и убедитесь! — быстро проговорил он не без торжества. — Вы же никогда мне не верили. Я был в холле и увидел, как он крадется. Я пошел за ним. Еще до того, как он постучал в ее дверь, она уже открыла ему и поманила к себе.
— Нет, я не верю вам, — проговорила я, но уже менее уверенно.
— Очевидно, вы просто боитесь пойти и убедиться, что это правда? Поверьте, я не враг вам, хотя вы меня таким считаете.
Я не знала, что сказать и что подумать. Синди невинна, я была уверена в этом. К тому же, она мне обещала! Она была сегодня так послушна, так мила; помогала Джори, поборола свое желание поспорить с Бартом… Наверное, Джоэл лжет. Я повернулась и решительно пошла к комнате Синди. Джоэл следовал за мной по пятам.
— Вы все лжете, и я вам это докажу, — сказала я, почти на бегу.
Перед дверью я остановилась и прислушалась. Не было слышно ни звука. Я подняла руку, чтобы постучать.
— Нет! — остановил меня Джоэл. — Не давайте им никакого предупреждения, если только хотите знать правду. Откройте дверь и убедитесь сами.
Я подождала еще, не желая даже думать о том, что это может оказаться правдой. Я не хотела давать Джоэлу карты в руки. Я гневно взглянула еще раз на него и резко постучала. Затем отворила дверь и вошла в спальню Синди. Комната была залита лунным светом.
Я остолбенела: на кровати Синди находились, сплетясь, два совершенно нагих тела! На ее девической кровати!
Прямо у меня на глазах Лэнс Спэддинг навис над моей шестнадцатилетней дочерью, ритмично двигаясь; пальцы Синди сжимали его ягодицы, вонзаясь в них ярко накрашенными ногтями. Голова Синди металась по подушке; она стонала от удовольствия, что доказывало явно не первый их любовный опыт.
Что оставалось мне делать? Закрыть дверь и уйти, ничего не сказав? Впасть в гневную патетику и выдворить Лэнса из этого дома? Я беспомощно стояла в дверях, не зная, что предпринять, пока не услышала за спиной слабый шум.
Я обернулась и увидела Барта; он ахнул при виде всей сцены. Тем временем Синди уже сидела верхом на Лэнсе, в экстазе выкрикивая непристойности. Она, видимо, не соображала ничего, кроме того, что делает и что делается с нею.
Барт не страдал нерешительностью.
Он рванулся к кровати и схватил Синди за талию. Он буквально сорвал Синди с Лэнса, который казался совершенно беспомощным в своей наготе. Синди полетела на пол, упала лицом на ковер и вскрикнула.
Но Барт не слышал ее. Он уже работал кулаками. Что есть силы он бил в красивое лицо Лэнса. Я слышала хруст носовой перегородки; брызнула кровь.
— ТОЛЬКО НЕ В МОЕМ ДОМЕ! — ревел Барт. — Я НЕ ДОПУЩУ ГРЕХА В МОЕМ ДОМЕ!
Еще секунду назад я бы, если бы могла, сделала то же самое. Но теперь я бросилась спасать юношу.
— БАРТ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!
Синди истерически кричала и пыталась прикрыть наготу одеждой. Джоэл уже стоял в комнате, вначале презрительно уставившись на Синди, а потом начал улыбаться, торжествующе глядя на меня: «Я говорил тебе, я же говорил. Яблоко от яблони…»
— Видите, чего вы добились своим баловством? — как с кафедры, провозглашал Джоэл. — С первого момента, как я увидел эту девушку, я понял, что эта потаскушка не смеет жить под кровом моего отца!
Идиот! — взорвалась я. — Кто вы такой, чтобы судить?
— Нет, это вы идиотка, Кэтрин! Совершенно как ваша мать, одно к одному! Она тоже желала любого мужчину, которого видела, даже своего сводного дядю. Она совсем как эта голая потаскушка, готова была лечь в постель с любым предметом в штанах!
Неожиданно Барт оставил Лэнса и бросился к Джоэлу.
— Прекрати! Не смей сравнивать мою мать с ее матерью!
— Когда-нибудь ты убедишься в том, что я прав, — проговорил Джоэл своим лицемерным мягким голосом. — Коррин получила по заслугам. Как и твоя мать получит в назначенный срок. И, если есть на свете Бог и справедливость, когда-нибудь эта недостойная голая распутница будет гореть в вечном огне, чего она и заслуживает.
— Не смей говорить этого! — снова взревел Барт, бросившись к Джоэлу и совершенно позабыв в гневе Синди и Лэнса. Те поспешно одевались.
Барт поколебался, будто устыдившись того, что бросился защищать девушку, которую отвергал как сестру.
— Это моя жизнь, мое дело, Джоэл, — наконец, скованно сказал он. — Это моя семья, а не ваша. Я сделаю то, что нужно, а не вы.
Расстроенный и потрясенный, Джоэл, согнувшись в три погибели, пошаркал прочь по коридору.
Как только Джоэл исчез из виду, Барт обрушил весь свой гнев на меня:
— ВОТ ВИДИШЬ! Синди как раз доказала тебе и всем, что я не ошибался в отношении нее! Она порочна, мама! Ничего хорошего из нее не вышло! НИЧЕГО ХОРОШЕГО! Все это время, пока она была «так мила», она только и думала, как она привезет сюда Лэнса, и как они будут развлекаться. Я хочу, чтобы она исчезла из этого дома и из моей жизни — навсегда!
— Барт, ты не смеешь выгонять Синди — она моя дочь! Если в тебе кипит жажда мести, можешь прогнать Лэнса! Но ты, конечно, прав: Синди не должна была так поступать, а Лэнс не должен был злоупотреблять нашим гостеприимством.
Несколько смягчившись, он снизошел:
— Ну хорошо, Синди может остаться, раз ты ее любишь, несмотря ни на что. Но этот малый пусть убирается сегодня же! — И он закричал на Лэнса. — Поспеши укладывать свои вещи! Через пять минут я отвезу тебя в аэропорт! Если ты посмеешь еще раз прикоснуться к Синди, я сломаю тебе оставшиеся кости! И не думай, что я не узнаю: у меня тоже есть друзья в Южной Каролине.
Лэнс был очень бледен. Он начал бросать свои костюмы в чемодан, который только что опорожнил накануне.
Проходя мимо меня, не решаясь взглянуть мне в глаза, он хрипло прошептал:
— Простите меня, мне так стыдно, миссис Шеффилд… Барт поторапливал его, почти подталкивая.
Я обернулась к Синди. Она успела надеть скромную старушечью ночную рубашку и забралась под одеяло, глядя оттуда на меня испуганными широко раскрытыми глазами.
— Я надеюсь, ты получила по заслугам, Синди, — холодно сказала я. — ты страшно разочаровала меня. Я ожидала от тебя ответственности, ты же обещала мне. Или твои обещания вообще ничего не стоят?
— Мама, пожалуйста, — всхлипывала Синди. — Я люблю его, я хочу его; я думала, что уже ждала достаточно долго. Это был мой рождественский подарок ему — и мне самой тоже.
— Не лги, Синтия! Сегодняшняя встреча для вас — не первая. Я не настолько глупа, как ты полагаешь. Ты была с Лэнсом и до того.
— Мама, разве ты больше не любишь меня?! — громко зарыдала она. — Ты не можешь отвернуться от меня: у меня никого нет, кроме тебя и папы… Если ты разлюбишь меня, я умру! Я клянусь, этого больше не случится… Прости меня, пожалуйста, прости!..
— Я подумаю, — холодно проговорила я, закрыв за собой дверь.
Следующим утром, когда я одевалась, Синди прибежала в мою комнату, истерически крича и плача:
— Мама, пожалуйста, не позволяй Барту прогонять меня! Пока Барт был в доме, у меня никогда-никогда не было праздника. Я ненавижу его! Как я его ненавижу! Он разбил Лэнсу лицо…
Очевидно, в последнем она была права. Надо научить Барта сдерживать свой гнев. Как ужасно для такого миловидного юноши сломать нос, не говоря уже о синяках под глазами и пятнах.
Однако сразу после отъезда Лэнса с Бартом что-то случилось: он стал необыкновенно тих и спокоен. От его носа ко рту протянулись решительные складки, а он был еще слишком юн для морщин. Он не разговаривал с Синди, даже не смотрел в ее сторону. Меня он игнорировал также, будто меня здесь и не было. Он сидел тихий и торжественный, эпизодически переводя свой взгляд на меня, пробегая равнодушно взглядом по плачущей Синди. Я не помню, чтобы раньше мы когда-либо видели, что Синди плачет. Она не позволяла нам этого видеть.
Я испытала невиданные душевные муки, сотни мрачных мыслей роились в моей голове. Где найти понимание? Время разбрасывать камни, время их собирать… Но где наше время для тихих радостей и спокойствия? Разве мы не достаточно страдали?
В то же утро я решила поговорить с Синди.
— Синди, я шокирована твоим поведением. У Барта есть все права, чтобы возмущаться, и все причины на то. Хотя я, конечно, не одобряю его грубости по отношению к этому мальчику. Но я могу понять его, а не тебя. Неразборчивость не приводит ни к чему хорошему: в гостеприимно открытую дверь спальни войдет любой. Синди, ты должна обещать мне никогда этого не повторять. Когда тебе будет восемнадцать, ты станешь хозяйкой себе самой. Но до этого дня — и пока ты еще находишься под этим кровом — ты не должна устраивать здесь сексуальные игры. Ты поняла меня?
Ее голубые глаза стали еще больше, налились слезами:
— Мама, я живу не в восемнадцатом веке! Все девчонки занимаются этим! Я держалась много дольше, чем большинство девушек, и, к тому же, мне много рассказывали о тебе… и ты ведь неравнодушна к мужчинам, бегаешь за ними…
— Синди! — взорвалась я. — Не смей обсуждать мое прошлое, не смей бросать его мне в лицо! Ты не знаешь всего, что я вынесла, в то время как у тебя было счастливое детство, тебе никогда ни в чем не отказывали…
— Счастливое детство?! — горестно воскликнула она. — А ты забыла, сколько гадостей мне подстраивал Барт? Может быть, я не голодала, меня не закрывали на чердаке и не били, но у меня были собственные проблемы. Барт настолько унижал мою женскую сущность, что я теперь должна перепробовать всех мальчишек подряд, чтобы убедиться, что со мной все в порядке… иначе я просто не могу.
Мы были в спальне Синди. Я обняла ее:
— Не плачь, милая. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Но постарайся понять, что должны чувствовать в таких случаях родители. Мы с отцом желаем тебе только счастья. Мы не хотели бы, чтобы ты страдала. Пусть же этот случай с Лэнсом послужит тебе уроком, предостережет тебя от необдуманных поступков, пока ты не начнешь рассуждать более зрело. Постарайся «продержаться» подольше, храни себя. Когда человек увлекается сексом слишком рано, он платит за это большую цену. Секс в результате может дать совсем не то, что от него ожидаешь. Так это было со мной, а я слышала, что ты собираешься сделать карьеру в кино и на сцене. В таком случае мужей и детей придется отложить на потом. У многих девушек в результате неконтролируемой страсти появляется нежелательная беременность. Будь осторожна. Не влюбляйся безоглядно, иначе тебя ждут неприятности. Наслаждайся романтической любовью без секса, и ты спасешься от горестного ощущения, что отдавала слишком много и слишком рано.
Она крепко обняла меня, ее взгляд стал мягким, мечтательным, и рассказал мне о том, что она, наконец, снова — моя дочь.
Позже мы с Синди стояли вместе внизу, наблюдая, как все засыпает белый снег, заволакивая окрестности белой пеленой, отделяя нас все больше и больше от остального мира.
— Теперь все дороги на Шарноттсвилль занесет, — задумчиво проговорила я. — Что еще хуже, Мелоди ведет себя так странно, что я опасаюсь за здоровье ее ребенка. Джори закрылся в своей комнате, будто он не желает никого видеть. Барт ходит с таким видом, будто он имеет права и на нас всех, не только на этот дом. Ах, если бы Крис был здесь… Как я ненавижу, когда он уезжает…
Я обернулась и увидела, как странно смотрит на меня Синди. Поймав мой взгляд, она вспыхнула. Я спросила, в чем дело. Она пробормотала:
— Я просто удивляюсь, как вы оба можете так долго любить друг друга, в то время как я влюбляюсь и разлюбляю так часто… Мама, ты должна мне рассказать, как сделать так, чтобы мужчина любил меня, а не мое тело… Я бы хотела, чтобы мальчишки сначала заглядывали в мои глаза, как отец смотрит в твои глаза; я бы желала, чтобы они хотя бы раз заглянули в мое лицо, потому что оно не самое уродливое, но они все заглядываются на мою фигуру, и больше ничего. Я бы так хотела, чтобы кто-то провожал меня взглядом, как Джори провожает Мелоди…
Синди обняла меня и положила мне голову на плечо.
— Мне так стыдно, мама, правда, так стыдно за вчерашнее ночное происшествие. Спасибо, что не ругаешь и не пилишь меня. Я обдумала то, что ты сказала, и ты — права. Лэнс был наказан, а виновата во всем я. — Она умоляющим взглядом заглянула мне в глаза. — Мама, я серьезно: я люблю Лэнса. Все девушки в моей школе начали делать это, когда им было еще одиннадцать, двенадцать и тринадцать. А я все держалась, хотя мальчишки бегали за мной больше, чем за другими. Девчонки думали, что я тоже занимаюсь этим, хотя я и понятия не имела. Однажды я услышала, как мальчишки обсуждают девчонок, и оказалось, что я одна белая ворона. Они говорили обо мне как о ненормальной или лесбиянке. И тогда я решила, что в это Рождество позволю Лэнсу все, что он захочет. И это будет мой ему подарок.
Я недоуменно смотрела на нее, думая, правду ли она говорит, а она продолжала оправдываться, говоря, что она — единственная девственница в своей группе, что это действительно странно для девушки в нашем мире; что она уже считается старой.
— Пожалуйста, мама, не возмущайся, потому что если ты будешь стыдить меня, то я устыжусь и перестану говорить. Мне хотелось этого, начиная с двенадцати лет, но я слушалась тебя и держалась долго. Но ты должна понять: то, что я делала с Лэнсом, не случайная связь. Я люблю его. И пока не вошли вы с Бартом… мне… мне было так хорошо.
Что мне оставалось сказать?
У меня была свобода, я была в те годы предоставлена самой себе, а теперь я надежно упрятала воспоминания юности в дальний ящик, однако они с готовностью нахлынули на меня из этого дальнего ящика памяти, и я вспомнила… я увидела перед собой образ Пола: как я хотела, чтобы он научил меня любить, в особенности после того, как мой первый сексуальный опыт был так горек. Я и сейчас иногда, глядя на луну, вспоминаю и плачу оттого, что луна — свидетельница греха Криса и моего.
Около шести позвонил Крис и сказал, что он пытался пробиться раньше, но все линии вышли из строя.
— Ты увидишь меня на Рождество, — жизнерадостно успокоил он меня. — Я нанял аэросани, чтобы меня доставили в Фоксворт Холл, и я приеду. Как дела?
— Все в порядке, — солгала я, сказав, что отцу Лэнса стало плохо, и Лэнс немедленно уехал.
Затем я начала быстро сообщать ему новости: мы все подготовились к Рождеству; елка стоит наряженная, подарки завернуты и разложены, но Мелоди, как обычно, сидит в своих комнатах, будто только там она чувствует себя в безопасности.
— Кэти, — сказал Крис, — было бы здорово, если бы ты не держала меня за недоумка. Лэнс не улетел, потому что аэропорт не работает. Полеты прекращены. В данный момент Лэнс находится в нескольких метрах от моего телефона. Он пришел ко мне и во всем сознался. Я подлечил его сломанный нос, другие раны и ругал страшным образом Барта. Он — зверь, мальчик теперь с изуродованным лицом.
Рано утром следующего дня мы услышали по радио, что все дороги завалены снегом. Поступило предупреждение: всем оставаться дома. Мы оставили радио включенным на весь день, надеясь на то, что метеорологи будут беречь наши жизни и предупреждать по мере надобности.
— Никогда раньше зима в этих горах не была столь жестокой, — драматизировал ситуацию звучный мужской голос по радио. — Побиты все погодные рекорды.
Час за часом мы наблюдали, как снег заносит нас, стремясь Изолировать от остального мира. К нам с Синди присоединился Джори.
И вновь я видела, как мы четверо, закрытые в единственной комнате, шепчемся о Санта Клаусе, надеясь, что он придет и отыщет нас. Крис тогда написал ему письмо. Как жаль мне было наших близнецов, когда они проснулись на утро после Рождества! Они просыпались для новых несчастий, не в силах даже припомнить ничего хорошего в прошедшем.
Звук кашля Джори вернул меня к настоящему. Я со страхом взглянула на него: каждые несколько минут Джори задыхался от пароксизмов кашля. Вскоре он направился в кресле-каталке в свою комнату, сказав, что хочет лечь. Я с удовольствием помогла бы ему, но знала, что Джори хочет делать все сам.
— Я снова начинаю ненавидеть этот дом, — проворчала Синди. — Теперь вот Джори простудился. Я знала, что здесь так и будет: холодно и страшно. Я специально позвала Лэнса с собой, чтобы чуть отвлечься от этого кошмара. Я надеялась, что у нас на Рождество будет каждый день вечеринка, мы все будем слегка пьяные и веселые. И я позабуду, что я живу рядом с этими тенями, рядом с Бартом и этим скрюченным Джоэлом. А теперь у меня никого нет, кто бы успокоил меня, кроме тебя, мама. Джори держится так отдаленно; он думает, что я еще слишком ребенок, чтобы понять его проблемы. Мелоди вообще ни с кем не разговаривает. Барт слоняется с таким видом, будто замыслил преступление. А этот старик пугает меня так, что холод пробегает по спине. У нас нет знакомых. Никто никогда не приезжает в гости. Мы все заперты здесь и действуем друг другу на нервы. Я так жду этот бал, который замыслил Барт. По крайней мере, там я смогу встряхнуться и повеселиться.
Как из-под земли появился Барт с криком:
— Ты не останешься здесь! Ты подкидыш, которого пригрела моя мать!
Синди вспыхнула:
— Ты опять пытаешься сжить меня со света, шут гороховый? Теперь у тебя это не выйдет! Я теперь не боюсь тебя!
— Не смей называть меня шутом! Подкидыш!
— Ну, ну, что ты сможешь со мной сделать, шут?! — Синди дразнила его, прячась за стульями и столами, провоцируя погоню. Тем самым она давала себе хоть одно развлечение в этот скучный день.
— Синди! — возмутилась я. — Как ты можешь так разговаривать с Бартом? Сейчас же извинись перед ним, сейчас же!
— Нет, извиняться я не буду — мне не в чем извиняться! — Она кричала не на меня, а на Барта. — Он — зверь, маньяк, он ненормальный, и хочет сделать нас всех такими же ненормальными!
Я увидела, как бледнеет лицо Барта, и закричала что было силы:
— ОСТАНОВИСЬ!
Но Барт рванулся и схватил Синди за волосы. Она пыталась вырваться, но он держал ее крепко. Я вмешалась, чтобы предотвратить попытку Барта ударить ее. Барт навис над Синди и произнес:
— Если ты еще хоть раз попытаешься говорить со мной в таком тоне, малышка, ты пожалеешь об этом. Ты любишь свое тело, свое лицо, свои волосы… Но еще одно оскорбление — и ты будешь прятать их от людей и разобьешь все зеркала!
Его тон показывал, что угрожал он серьезно. Я помогла Синди встать.
— Барт, ты не посмеешь. Всю жизнь ты отравлял существование Синди. Как ты можешь после этого обвинять ее в том, что она хочет возмездия?
— Ах, так? Ты на ее стороне, и это после того, что она сказала?
— Синди, скажи ему, что ты извиняешься, — умоляюще попросила я. Затем обернулась к Барту. — И ты извинись, я прошу.
В темных глазах Барта была нерешительность, когда он увидел мое горе и отчаяние. Но она моментально прошла, едва Синди взвизгнула:
— Нет! Я не извинюсь! И я не боюсь его! Ты такой же придурок, как этот старый шут, который бродит по дому и бормочет себе под нос. Мальчик, из тебя тоже скоро песок посыпется! Может, ты и свихнулся на том, что тебе не надо ничего, что нужно мужчине, братик!
— Синди… — в шоке прошептала я. — Извинись перед Бартом.
— Никогда, никогда, НИКОГДА, в особенности после того, как он поступил с Лэнсом!
Ярость на лице Барта испугала меня.
К счастью, в тот же момент в комнату вошел Джоэл. Он встал со скрещенными на груди руками и спокойно встретил яростный взгляд Барта:
— Сын мой, прости ей. Бог видит и слышит все, и час кары господней наступит. Она — как птичка, которая действует по инстинкту, не зная законов морали. Она говорит, поступает, как дитя, бездумно. Она — ничтожество по сравнению с тобою, Барт. Это просто копна волос на голове и вешалка для тряпок — а ты рожден для того, чтобы мыслить и вести за собой.
Ярость Барта погасла. Он последовал за Джоэлом, не взглянув в нашу сторону. Я была потрясена и испугана: Барт так послушно следовал за ним, не задав ни единого вопроса, не изрекая ни единого возражения. Как и чем Джоэл завоевал его?
Синди упала в мои объятия и зарыдала.
— Мама, что с нами случилось? Отчего мы говорим друг другу гадости? Отчего мне так захотелось оскорбить его? Но я хочу отплатить Барту. Я хочу вернуть ему обратно каждую гадость, что он говорил мне.
Она рыдала и всхлипывала у меня на руках, пока не ослабела. Она так напоминала мне себя саму, когда мне страстно хотелось любить и быть любимой; жить полной, насыщенной жизнью, поспешно, не дожидаясь своей эмоциональной зрелости…
Я вздохнула и прижала ее к себе. Когда-нибудь, как-нибудь, конечно, все наши проблемы разрешатся. Я утешалась только этой мыслью и молилась, чтобы Крис поскорее вернулся домой.
