Наконец-то отделка комнат Джори была закончена. Все здесь было спланировано так, чтобы ему было удобно, комфортно, а также приспособлено для занятий. Мелоди стояла рядом со мной, наблюдая, как заканчиваются отделочные работы; мы обсуждали, как сделать комнаты более веселыми и яркими.

— Джори любит краски и свет, в противоположность мнению, что сумрак делает обстановку богаче, — объясняла Мелоди со странным блеском в глазах.

Я поняла, что она имеет в виду мнение Барта. И вновь у меня возникла мысль: часто ли и насколько тесно они общаются с Бартом. О чем они могут говорить вдвоем? И что делать?..

Я видела жадный блеск в глазах Барта при взгляде на Мелоди. Самый подходящий шанс для Барта наступил сейчас, когда Джори далеко, да и бессилен, а Мелоди нуждается в мужчине. Но я тут же ухватилась за спасительную мысль: ведь Мелоди презирает Барта. Поговорить с ним с тоски — может быть, но остальное — вряд ли.

— Скажи мне, чем еще помочь, — спросила я у нее, стремясь занять ее, почувствовать себя необходимой.

В ответ она впервые за долгое время улыбнулась счастливой улыбкой:

— Вы можете помочь мне застелить постель новым бельем, которое я заказала. — И она раскрыла пластиковую упаковку, при движении качнув налившиеся груди. Она еще ходила в джинсах, но живот уже начинал проступать.

За нее я переживала почти так же сильно, как и за Джори. Беременная женщина должна больше есть, пить молоко и принимать витамины, а у Мелоди такая жестокая депрессия. Она с головой ушла в несчастье, случившееся с Джори. Я желала этого, не скрою, однако сочувствие как-то слишком быстро овладело ею, и от этого казалось фальшивым. Но тут же появилось объяснение и ее улыбке и настроению:

— Кэти, Джори поправится и снова будет танцевать. Я видела сон, а мои сны всегда вещие.

Теперь она пытается сделать то, что и я в первые дни после несчастья — убедить себя, что все будет как прежде, и на этом самообмане построить жизнь и свою и Джори.

Я начала было говорить, но тут послышались тяжелые шаги Барта в холле. Войдя, он сразу посмотрел на стену, которая была теперь выкрашена белым, чтобы в дальнейшем изобразить на ней морской берег. Сразу стало ясно, что он не доволен произведенными изменениями.

— Мы сделали это для Джори, — попробовала я предупредить его возражения, в то время как Мелоди стояла, как маленький ребенок, застигнутый на месте преступления. — Я знаю, что тебе хочется видеть брата счастливым, а Джори очень любит море, песок, чаек и серфинг. Поэтому на этой стене мы решили изобразить все это, чтобы напоминать, что жизнь не окончена, и все это с ним. Небо наверху, внизу берег и море. Надо, чтобы он не скучал. Я уверена, Барт, что ты захочешь внести свою долю в судьбе брата.

Но Барт смотрел на Мелоди, почти не слушая меня. Не пряча глаз, он перевел взгляд с ее груди на округлый живот.

— Мелоди, тебе следовало бы прийти ко мне и спросить разрешения на все это, потому что именно я оплачиваю счета, — проговорил он, обращаясь исключительно к ней, как будто меня тут не было вовсе.

— Ах, нет, нет, — запротестовала Мелоди. — У нас с Джори есть собственные деньги, и мы оплатим все эти переоборудования… Я, надеюсь, ты не станешь возражать, если тебе дорог твой брат.

— Тебе не надо ни о чем беспокоиться, — с неожиданной теплотой проговорил вдруг Барт. — Как только вернется Джори, юрист зачтет нам полное завещание, и тогда я узнаю, каково у меня состояние. Я не в силах дождаться этого дня.

— Барт, — вмешалась я, встав между ним и Мелоди, — ты прекрасно знаешь условия завещания и то, отчего оно не было полностью зачитано ранее.

Барт обошел меня, чтобы вновь встретиться взглядом с огромными печальными глазами Мелоди. Он желал разговаривать только с ней и обращался к ней.

— Тебе стоит только заикнуться — сейчас же будет все, что потребуется. Вы с Джори можете оставаться здесь столько, сколько захотите.

Они стояли и пристально смотрели друг на друга; затем Барт нежно и властно сказал:

— Не волнуйся, Мелоди. Если захотите, для вас с Джори этот дом станет вашим навсегда. Мне все равно, как вы перекрасили эти комнаты. Я хочу, чтобы Джори чувствовал здесь себя счастливо и комфортно.

Было ли это сказано, чтобы успокоить меня или чтобы произвести впечатление на Мелоди? И отчего вдруг Мелоди вся вспыхнула и опустила глаза?

В моей памяти всплыли воспоминания о давнем рассказе Синди. Страховка гостей… на случай несчастья. Мокрый песок… Песок… Ненадежные колонны из папье-маше, из которых он высыпался… Я вспоминала Барта в его семь, восемь, девять лет…

«Если бы у меня были такие же красивые ноги, как у Джори. Если бы я умел бегать и танцевать, как Джори. Стану высоким, стану большим, стану сильнее, чем Джори. Когда-нибудь. Когда-то это будет».

Все эти навязчивые мечтания Барта, которые говорились столько раз, что я перестала их замечать… И Барт вырос.

«Кто будет так любить меня, как Мелоди любит Джори? Никто? Никто».

Я встряхнула головой, чтобы отбросить навязчивые, отвратительные подозрения. Просто маленькому мальчику очень хотелось походить на своего старшего, более талантливого брата.

Но зачем эти многозначительные взгляды, бросаемые на Мелоди? Она подняла голубые глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, отвела их, вновь вспыхнула, сложила руки в балетную позицию, ноги красиво выставлены, как на сцене перед началом акта. Мелоди играет — она на сцене.

Барт ушел, шагая спокойно и уверенно, как не шагал тогда, когда был мальчиком. Меня охватила жалость к нему: ведь даже для того, чтобы убедиться, что он сам способен координировано двигаться, ему надо было выйти из-под тени Джори. Я вздохнула и решила думать только о настоящем: что еще надо сделать, чтобы Джори мог спокойно выздоравливать и с комфортом начать новую для него жизнь.

Большой цветной телевизор с дистанционным управлением стоял против его кровати. На окне была сделана электроуправляемая драпировка, чтобы Джори мог задергивать и раздергивать ее в нужный момент. Рядом с кроватью стоял стереопроигрыватель, а книжная полка находилась в изголовье кровати. Кровать была сконструирована таким образом, что ее можно было превращать в кресло и поворачивать в любую сторону.

Мы с Мелоди сломали головы, чтобы предусмотреть все, что могло бы облегчить жизнь Джори. Все, за чем теперь было дело — чтобы он нашел себе занятие, способное поглотить его энергию и разбудить дремлющие в нем природные дарования.

Когда-то давно я начала читать книги по психологии: то была моя тщетная попытка помочь Барту. Теперь я готовилась помочь Джори с его неуемным темпераментом, с его психологией борца и победителя.

Была в комнате даже балетная стойка — молчаливое напоминание Джори о том, что когда-нибудь он должен встать, хотя бы даже и в корсете. Я вздохнула при мысли о моем красивом, грациозном сыне, передвигающемся, как спутанная лошадь, и по лицу моему покатились слезы. Я быстро стерла их, чтобы не заметила Мелоди.

Вскоре Мелоди отпросилась полежать и отдохнуть. Я закончила приготовления в комнате и пошла взглянуть еще раз на спуски для Джори — они вели на террасу и в сад. Все, кажется, было предусмотрено, чтобы Джори не оказался запертым лишь в своих комнатах. Был также заново запущен лифт, который когда-то устроили для подъема продуктов в кладовую.

И вот, наконец, пришел день, когда Джори был отпущен из госпиталя домой. Он все еще был в гипсе, однако мог уже есть и пить сидя, он набрал часть потерянного веса, и лицо его стало более здорового цвета. Когда его поднимали в лифте на носилках, сердце мое было готово разорваться от этого зрелища. Когда-то он одолевал лестницу через три ступени. Я видела, как обернулся он на знакомую лестницу, как будто мысленно посылал туда свою душу.

Но… Джори пригляделся к заново оборудованным мебелью, покрашенным в яркие цвета комнатам — и улыбнулся.

— Как великолепно вы все сделали! Мое любимое сочетание цветов: белое с голубым. Даже морской берег!.. Я почти ощущаю запах моря, слышу чаек… Удивительно, что могут сделать с человеком цвет и живопись.

Мелоди стояла возле высокой узкой кровати, которой он теперь должен был пользоваться, пока не снимут гипс, но старалась не встречаться с Джори взглядом.

— Спасибо тебе за одобрение, Джори, — сказала она. — Мы все очень старались.

Он посмотрел на нее, и взгляд его из голубого стал синим. Он что-то почувствовал, а я это ощутила. Задумчиво поджав губы, он взглянул в окно.

Я немедленно протянула ему коробку, приготовленную как раз на такой случай неловкого молчания.

— Это тебе на первое время, пока ты привязан к гипсу и кровати.

Чтобы разрядить обстановку, Джори с напускным интересом стал трясти коробку:

— Что это? Надувной слон? Непотопляемая доска для серфинга?

Я в ответ взъерошила ему волосы, обняла и поцеловала, приказав открыть коробку. Я умирала от любопытства: как он воспримет мой подарок, который совершил путешествие сюда из Новой Англии.

В коробке оказались изящно упакованные тоненькие мачты, леска для корабельных снастей, другие составные части деревянной игрушки.

— Модель клипера, — угадал Джори, разглядывая все это с восхищением и недоумением одновременно. — Мам, но здесь десять страниц инструкций! Она так сложна, что лучшая часть моей жизни уйдет на ее сборку. Ну, а если я ее все же соберу — что потом?

— Что потом? Мой сын, когда ты ее закончишь, это будет замечательный подарок для твоего сына или дочери, которые уже появятся на свет. — Я говорила с большой уверенностью в его способности и желании собрать эту модель.

— Ведь у тебя хорошие руки, наметанный на мелочи глаз, сметливый ум и много решимости.

Смеясь, он откинулся на подушки: он уже устал. Закрыл глаза:

— Ну, хорошо, уговорила. Я начну, но я не мастерил ничего с тех детских лет, когда склеил аэроплан.

Да, я помнила этот аэроплан. Барт, который умел разрушить все, был взбешен способностью Джори сделать какую-либо вещь.

— Мама… Я устал. Дайте мне поспать перед тем, как придут читать завещание. Иначе не знаю, выдержу ли я весь восторг по поводу принятия Бартом наследства.

Как раз в этот момент вошел Барт. Джори скорее почувствовал, чем услышал его присутствие и открыл глаза. Две пары таких разных глаз встретились с вызовом, будто на дуэли — наступило молчание, длившееся так долго, что я услышала стук собственного сердца. Часы за моей спиной, казалось, тикали невыносимо громко, и неожиданно громким было дыхание Мелоди. Наконец, Мелоди начала переставлять цветы в вазе — просто, чтобы чем-то заняться.

А молчаливая дуэль продолжалась, хотя единственное, что надо было сделать Барту — поздороваться с братом, которого он всего раз навестил в госпитале. Но Барт, по-видимому, собирался выиграть этот поединок взглядов.

Я уже собиралась вмешаться, когда Джори сказал просто и тепло, не опуская взгляда и улыбаясь:

— Привет, братишка. Мне известно, как ты ненавидишь больницы, поэтому было вдвойне любезно с твоей стороны навестить меня там. Но теперь я здесь, в твоем доме… так давай, поздороваемся! Я рад, что мой несчастный случай не испортил твоего бала. Я слышал от Синди, что мое падение лишь на мгновение вызвало замешательство, но потом торжество возобновилось.

Барт все так же стоял, не говоря ни слова. Мелоди покончила с букетом и подняла голову. Несколько завитков ее светлых волос выбились из-под тугой балетной наколки и сделали ее особенно привлекательной. Во всем ее облике было что-то усталое, изнемогшее, будто она совсем сдалась под натиском жизни. Показалось ли мне или вправду она взглядом послала какое-то предупреждение Барту? Но если это так, то он понял ее и улыбнулся какой-то ненатуральной улыбкой.

— Я рад твоему возвращению, Джори, с приездом. — Он пожал брату руку. — Если тебе что-нибудь будет нужно, дай мне знать.

И ушел, посеяв тревогу и недоумение в моей душе…

В тот же день ровно в четыре, когда Джори отдохнул и его подняли на носилках наверх, в домашний офис Барта вошли трое нотариусов. Мы сидели в красивых бежевых кожаных креслах, все, кроме Джори, который лежал на передвижном кресле, усталый и спокойный. Глаза его были полузакрыты, показывая очень мало интереса к происходящему. Прилетела самолетом и Синди согласно условию, при котором завещание должно быть зачитано в присутствии всех наследников. Она сидела, облокотившись на мое кресло, покачивая своей рельефно очерченной ножкой в голубой туфельке на высоком каблуке. Гневные взгляды Джоэла на свои прекрасные ноги она воспринимала с юмором. Мы все присутствовали будто на похоронах, а перешептывание нотариусов усугубляло напряженную обстановку.

В особенности возбужден и экзальтирован был Барт. Мы все уже слышали завещание когда-то, но теперь предстояло перечитать его основную часть. Старший из нотариусов осторожно, слово за словом, начал читать.

«…когда мой внук, Бартоломью Уинслоу Скотт Шеффилд, унаследовавший свою родовую фамилию Фоксворт, достигнет возраста двадцати пяти лет, — читал старик в очках, спущенных на нос, — ему будет выдаваться ежегодная сумма в пятьсот тысяч долларов по достижении им возраста тридцати пяти лет. По достижении означенного возраста вся принадлежащая мне недвижимость должна быть передана в полное владение моему внуку, Бартоломью Уинслоу Скотту Шеффилду Фоксворту. Мой первый и старший сын, Кристофер Гарланд Шеффилд Фоксворт, будет поверенным в делах о наследстве и его распорядителем до достижения моим вышеназванным внуком означенного возраста».

Там было еще что-то и немало, но остального я уже не слышала. Я взглянула на Криса: казалось, он, как и я, был в шоке. Потом я перевела взгляд на Барта.

Его лицо было бледно и отражало множество противоречивых эмоций. Кровь схлынула с его щек. Он нервно провел длинными пальцами по безупречно уложенным волосам, и они остались в беспорядке. Беспомощно взглянув на Джоэла, будто спрашивая у него совета, он перевел взгляд на Синди. Джоэл лишь пожал плечами и поджал губы, будто подтвердив свои подозрения относительно завещания.

Барт, по-видимому, думал, что чья-то злая воля в одночасье изменила завещание моей матери, и в первую очередь его взгляд упал на Синди. Затем под подозрение попал Джори, который, не интересуясь ничем и никем, кроме Мелоди, с сонным видом лежал на инвалидном кресле. А Мелоди глядела на Барта таким же белым, как у него, удрученным взглядом. Они явно без слов ловили мысли друг друга.

Внезапно Мелоди склонила голову на грудь Джори, и Барт отвел от нее свой горящий взгляд. Мелоди молча заплакала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем нотариус свернул длинный лист завещания, вложил его в голубую папку, положил папку на стол Барту и встал, сложив руки и ожидая вопросов Барта.

— Что, черт возьми, происходит?! — выкрикнул Барт. Он вскочил с места, прошел к столу, схватил завещание

и быстро пробежал его глазами с повадкой эксперта; прочитав, бросил на стол.

— Будь проклята старуха! Она обещала мне все, все! А теперь оказывается, что надо ждать еще десять лет… почему эта часть не была прочитана раньше? В свои десять лет я прекрасно запомнил, что она в своем завещании называла возраст двадцать пять лет, когда я войду в права наследования. Вот, теперь мне двадцать пять и месяц, где же мое наследство?

Тут встал Крис.

— Барт, — спокойно сказал он, — у тебя будет пятьсот тысяч долларов в год — такие деньги не бросают на ветер. И разве ты не понял, что все твои текущие траты и стоимость содержания этого дома обеспечивается счетом в банке, записанным на опекуна? Так что все твои затраты будут оплачены не из твоего наследства. А пятьсот тысяч долларов в год — это более, нежели девяносто девять процентов людей в мире получают за всю свою жизнь. Сколько тебе еще надо, после того, как существует гарантия оплаты любых твоих затрат? Эти десять лет пролетят как миг, и через десять лет ты получишь все, о чем мечтал.

— Сколько там еще в этой фигульке названо? — взорвался Барт, сверкая своими черными страшными глазами.

Лицо его теперь было багровым от ярости.

— Пять миллионов — за десять лет, и что же останется через десять лет? Еще десять миллионов? Или двадцать, или пятьдесят, или миллиард — сколько именно?

Нотариусы пристально глядели на Барта.

— Я в самом деле не знаю, — холодно ответил Крис. — Но могу сказать с определенностью, что в тот день, когда, наконец, ты вступишь в права наследования окончательно, ты будешь одним из самых богатых людей мира.

— Но пока — ты один из самых богатых людей! — закричал Барт. — Ты! Из всех людей — ты, ты, который грешил более всех! Это несправедливо, несправедливо! Я обманут!

Он обвел всех нас гневным взглядом и хлопнул дверью, однако через секунду его голова вновь появилась в дверном проеме:

— Ты за это заплатишь, Крис, — с ненавистью провозгласил Барт. — Это плод твоих уговоров — сделать условие в завещании. Это ты уговорил нотариуса не зачитывать это место в тот день, когда я услышал завещание впервые, и когда я был десятилетним мальчиком. Это твоя вина, что мне не принадлежит то, что должно принадлежать!

Это всегда была вина или Криса, или моя.