Я проснулась в ужасе, который никогда еще в жизни не испытывала...

Приснилось мне, что я, еще розовощекая девчушка лет двенадцати, чистая, невинная и добрая, совершенно еще не имеющая понятия о том, что такое большая взрослая жизнь, не слышавшая и слов таких – «бизнес», «конкуренция», и оттого счастливая в своей беззаботности. Сначала я где-то в саду гуляла, и все в этом саду цвело, несмотря на прохладную сырую погоду, все радовало, и не было никакой боязни потери. А потом вдруг каким-то образом я оказалась среди людей в погонах, и это ощущение потери пришло. Я не знала еще, не понимала, что я теряю или что уже потеряла, но это ощущение во мне было устойчивым и тоскливым. Вокруг меня что-то говорили, кто-то меня обвинял, кто-то пытался защищать, но я не понимала, о чем речь, и вообще не всегда доходило до меня, что это обо мне говорят. Моментами казалось, что кого-то постороннего обсуждают, чужого человека, потому что слышались какие-то деловые термины, для девчонки моего возраста совершенно ненужные и непонятные. И потом уже, словно другой фильм включился, привиделось, что я сплю там, в милиции, в «обезьяннике», как назвал эту клетку Стас, сплю на полу, на какой-то грязной подстилке, а рядом пристроился тот бомж с червивой раной на голове. Я просыпаюсь, отодвигаюсь, а он все ко мне старается прижаться и обнять меня норовит. Рука у бомжа необычайно тяжелая и грязная. И по ней тоже всякие гниды ползают, на меня перебраться готовы.

Вот оттого и проснулась, осознавая всеми внутренностями леденящий ужас в реальности, и сначала даже показалось, что все это правда, что все это действительная реальность и есть, потому что я тяжелую руку на себе почувствовала. А когда глаза открыла, не сразу и поняла, где я нахожусь. И только постепенно вернулось ощущение ситуации – я оказалась дома у Стаса, и это он во сне меня обнял...

Какая тяжелая у него рука... Никогда раньше этого не замечала...

Когда вечером разговаривать закончили, я сначала хотела на диване лечь, отдельно. Настроение было такое, что очень не хотелось к нему не то чтобы прижаться – прикоснуться не хотелось... Страшным это казалось... А Стас засмеялся:

– Не переживай... Секс и стресс – понятия совместимые только у маньяков и других психически больных людей... Может быть, еще и у импотентов... На диване тебе будет неудобно... В этом диване хорош только дизайн – когда со стороны смотришь. Для практических целей он, увы, не предназначен. Ложись спокойно... Я сам сегодня устал неимоверно...

Что его диван неудобен даже для того, чтобы на нем сидеть, не то что спать, я знала давно. Сидеть несколько раз пробовала и быстро поняла, что таким произведением дизайнерского искусства можно только в витрине магазина любоваться. Непонятно, зачем Стас купил это красивое чудовище. Деньги на ветер, и деньги такие, что можно на них нормальную квартиру обставить... Но это, наверное, вполне в его стиле – любоваться тем, как люди чем-то поражаются... Не чем-то отвлеченным, а имеющим к нему непосредственное отношение... Пыль в глаза он пустить любит и умеет. Но в своей самовлюбленности не видит, что люди, первоначально ослепленные, умеют проморгаться и посмотреть на окружающее ясным взглядом... Конечно, для этого усилие требуется. Но у меня получилось... А Стас этого не понимает... В этом его беда... А самая главная его беда в том, что он слишком себя любит... И потому вообще не допускает, что кто-то может его не любить... И я не могу понять, сколько ни пыталась, что это за самовлюбленность такая? И чувствуется, что она не природная. Впечатление такое, будто он себя в чем-то убедил и пытается в том же других убедить... Или взял себе за принцип – все враги, а жить стоит только для себя... Это тоже встречается... Я сама такое встречала... Не просто жить для себя, как большинство живет, а жить для себя, потому что вокруг враги...

Так жить, наверное, тяжело... И мне Стаса жалко... Он сам слишком сильный, чтобы жалость принять, и я скрываю ее, но внутренне все равно его жалею... Только бы вот он меня пожалел... А он, кажется, хочет оставаться привычно-холодным и для себя жить... Неужели я враг ему?..

Я проснулась. Кажется, совсем проснулась... И уже спать нисколько не хотела, и даже не хотела привычно, как каждое утро делаю, со сладостью потянуться... День вчера выдался тяжелый, трудно было собой управлять, трудно было заставлять себя терпеть, если терпеть не привыкла, если привыкла, что все тебе всегда удается, но я, кажется, почти справилась... Устала, конечно... И после такой усталости хочется посидеть в одиночестве, все как следует обдумать...

Я осторожно сняла со своего плеча руку Стаса и положила ее на свою подушку. Подушку поправила так, чтобы она повыше была и рука положения не поменяла. Ему во сне, наверное, показалось, что я просто поворочалась, как каждый человек ворочается. Пусть спит... У него минувший день был тоже тяжелым...

И я осторожно выбралась из-под одеяла...

Насколько у Стаса неудобный диван, настолько же удобные кресла – глубокие, нежно обнимающие. Он их вчера специально поставил одно против другого, чтобы меня своим волчьим взглядом придавливать и свою волю диктовать... Хотя он и не диктовал ее. Как человек умный, он меня заставлял принимать такие решения, которые его бы устраивали... А меня никакое из этих решений не устраивало... Ни одно... Они все мне казались просто ненужными, суетливыми, хотя самому ему наверняка такими не казались...

Главное, я не могла понять, чего он хочет... Он хочет обвинить меня? Но не может же он верить, что я в самом деле причастна к торговле наркотиками... Или все-таки верит и думает, что я выкручиваюсь, как могу?.. Что я даже ему не сознаюсь в грехах?.. Нет, он уже убедился, что дело не в этом... Он сам пришел к выводу, что здесь очевидная подстава... Только он не прав в отношении Гантова...

Хорошо бы сейчас и с Сашей Гантовым посоветоваться... Но Саша такой человек... Он не поймет, что я просто прошу помощи... Просто... Он сразу вообразит, что я все простила ему и требую его возвращения... И потому обращаться к нему за помощью и за советом – это чревато последствиями...

По большому счету, Гантов меня не обворовывал... Мне принадлежит пятьдесят один процент акций «Евразии». «Евразия» – это большое предприятие. И акции отдельных составляющих его принадлежат не мне. Саша их, как он говорил, «пощипал»... А мой доход он берег... Но когда все это выплыло, я вынуждена была его уволить, иначе сказали бы, что я его соучастница... То есть что я обворовываю своих же компаньонов...

Саша таких мер не понял и обиделся встречно... Правда, после этого много раз пытался примириться... И он никогда не стал бы делать мне эту подставу... Только потому, что у него есть еще надежда ко мне вернуться... Наверное, когда-нибудь и вернется, если Стас со мной не останется... А Стас, как мне кажется, оставаться не собирается. Я это чувствую...

Я сидела в темноте и тишине, кажется, минут двадцать. Уже утро, наверное, пришло, стали хлопать двери квартир. Двери здесь у всех металлические, тяжелые, инкрустированные деревом. Тяжело хлопают. И замки основательные, слышно, как закрываются. Дом солидный, может быть, даже не хуже моего, хотя потолки пониже и комнаты не такие просторные. Но сидеть так вот, в бездействии, быстро надоело. Захотелось кофе. Несколько дней назад, когда я у Стаса ночевала, утром он сам варил какой-то потрясающий по вкусу кофе. Я уж хотела было пройти на кухню, поплотнее закрыть там дверь, чтобы его звуками не будить, и попробовать кофе отыскать, чтобы самой сварить. Правда, питье, которое я могу сделать из самого лучшего сорта, виселицы достойно... Это так еще Саша Гантов говорил. Он тоже кофе хорошо заваривал...

Но я не успела и с кресла встать, как Стас откуда-то из темного дверного проема спросил, словно мысли мои прочитал:

– Кофе заварить?

Он, оказывается, встал так, что я и не слышала даже. И вышел в халате, в котором я вечером ходила. И мне другой халат вынес, тоже толстенный махровый, только размерами поменьше, который я у него обычно надевала. Но как тихо он вставать умеет. Я, когда вставала, сама слышала скрип кровати. А он вставал, я ничего не слышала.

– Ты меня насквозь видишь? – спросила я.

– У дураков мысли сходятся... – он ответил довольно грубо, но я сделала вид, что грубости не заметила. Или Стас в самом деле встал не с той ноги, или делает вид, что так произошло, этого я не поняла. Его вообще трудно понять, потому что интонация у него всегда чуть-чуть грубовато-покровительственная, и даже шутки не всегда за шутки примешь. Он, кажется, всем своим поведением старается соответствовать своему взгляду. Внутреннего себя подгоняет под себя внешнего, потому что у большинства людей внутреннее выглядит так, а внешнее совсем по-другому, словно они всю жизнь в масках ходят, как, например, Саша Гантов. Этот в день по десятку масок меняет. По большому счету, надо маски отбросить и себя внешнего равнять по себе внутреннему, тогда всем бы легче жилось, а у Стаса наоборот получается: внутреннего – по внешнему.

Поднявшись, он, в отличие от меня, сначала пошел умываться и умывался долго, минут десять, наверное. И только потом молча, на меня не взглянув, прошел на кухню. А я все сидела и ждала. Процесс приготовления хорошего кофе не дело нескольких секунд. Я проявила терпение, тем более что подумать мне было о чем. Подумать о том, о чем лучше всего думать в одиночестве, чтобы никто не мешал. И я думала. Пока он спал, о делах не думалось. А когда проснулся, стало думаться. Говорят, это и есть женская логика, лишенная всякой логики. Но если уж я женщина, наверное, иначе не умею.

Стас не дал мне додумать, хотя срочного вывода мне делать надобности и не было. И вообще думать о серьезных вещах невозможно, когда с кухни такой аромат тянулся. Тонкой струйкой, и, кажется, персонально к моему носу, хотя он у меня совсем и не длинный... А через несколько минут он и кофе принес, на подносе. Поставил передо мной, как заботливый ухажер, и включил над журнальным столиком футуристический торшер.

От запаха кофе моя злость прошла. Но он сам выглядел злым. И я неожиданно для себя вдруг спросила:

– Скажи, почему ты такой злой? Ты ведь таким не родился?

– Я не злой, – ответил он с ухмылкой. – Просто я не добрый... Я лет десять назад был злым... Очень злым... Когда с войны вернулся... Потом оттаял... А взгляд тот остался... Он у меня всегда тяжелым был, а после плена вообще стал волчьим... Такой и сейчас...

– Ты в плену был? – удивилась я.

Я знала, что он в Чечне воевал в спецназе и даже два каких-то креста имеет, хотя награды не носит, говорит, что не заслужил. Но про плен в первый раз услышала.

– Два с лишним месяца, почти три... Ломали нас там – не сломали... Били – не добили... Только озлобили... И теперь я такой... Но такой я – более защищенный... От всех... Проще не допустить до себя агрессию, чем потом с ней бороться... На меня кто посмотрит, агрессию теряет, потому что я сам стараюсь быть агрессивным...

Это откровение прозвучало как-то неожиданно и в голове застряло. Я пила кофе, вопросов больше не задавала и думала о том, что защита, наверное, нужна каждому... Но я впервые столкнулась с тем, что защита может быть агрессивной и даже предупреждающей. Наверное, женщине это понять трудно. Но я могу себе представить, что такое чеченский плен, и могу представить, что кроется за словами «ломали нас там»... Наверное, сильно ему досталось... Это испытание, которое за целую жизнь из памяти не уйдет. И оно сильно меняет отношение человека ко всему окружающему. Иным человек становится... Вот он и стал иным... И старается больше не допустить против себя агрессии... Это, наверное, трудно – всегда быть таким.

И мне опять стало его жалко...

– Я выжил, я все вытерпел... – неожиданно сказал Стас сам, без моих вопросов продолжив разговор. – Но изменился сильно... Сильно изменишься, когда все предают... И страна своя – предала... И мать родная – тоже, можно сказать... Сначала все вокруг ненавидеть начинаешь, все и всех... Никому не веришь и в каждом врага видишь... Только с годами... Чуть-чуть... Постепенно... Таять от тепла начинаешь... А когда оттаешь, снова агрессии жди... Я вот и жду, когда...

Он не договорил, но я и так все поняла. Мне еще больше стало его жалко. Его, такого большого, красивого, сильного и жестокого... И, чтобы не расслабиться в своей жалости, не забраться нечаянно в дебри разговоров, которые сейчас совсем не к месту, я спросила:

– Ты хотел сегодня с генералом встретиться... Когда поедешь? Может, просто позвонишь?

– Ну, ты прямо за решетку меня отправить стремишься... – криво усмехнулся он. – Ты что, взяток никогда не давала? Предлагать взятку по телефону – это то же самое, что написать явку с повинной...

– Я сама взятку никогда не давала, – согласилась я. – У меня были подчиненные, которые этим занимались... Специалисты по взяткам... Одни для налоговиков, другие для таможни, третьи для чиновников на местах...

– Значит, можешь считать меня своим подчиненным специалистом... – он опять стал хмурым и взглянул на часы. – Через час поеду, если собраться успею...

Меня просто убивало и раздражало такое качество в Стасе, и я уже не в первый раз это видела... Он собирается, как женщина. А где же тот спецназовец, что умеет через несколько секунд после подъема в бой вступить? Спецназовца я не увидела. Стас долго брился и долго потом втирал в лицо крем, долго причесывался, долго перед зеркалом одевался, выравнивая на одежде каждую складку, и мне даже показалось, что он не складки выравнивает, а просто собой любуется и никак не рискнет от зеркала оторваться, потому что ему нравится в зеркало смотреться. Не случайно у него в квартире зеркал больше, чем у меня...

Наконец, собрался. И только после этого за трубку мобильника взялся. Номер набрал по памяти. Долго ждал ответа...

– Странно... – пожал плечами. – Не отвечает... Ладно, на городской позвоню...

Набрал новый номер. Теперь ответили быстро.

– Доброе утро, Виктор Нургалеевич... Онуфриенко вас беспокоит... Да, есть, товарищ генерал, новые соображения по делу, хотелось бы поговорить очно... Нет, это не телефонный разговор. Да-да... Если десять минут мне выделите, меня это устроит. Хорошо, я сейчас приеду. Я вам на мобильник звонил... А... Понятно...

Он убрал трубку в чехол на брючном ремне. Посмотрел на меня с мрачным видом победителя. Такой взгляд мне уверенности в себе добавить не мог.

– Пошел на голгофу... Не знаю, чем это может кончиться...

– Ключ мне оставь, – попросила я. – На работу схожу...

– Ни в коем случае! – заявил Стас категорично. – Из ума, что ли, выжила... Не соображаешь? Вчера подполковник тебя отпустил под подписку, а сегодня ему позвонят, как генералу звонили, и... Генерал еще может позволить себе остаться при своем мнении. А для подполковника каждый депутат... Сама понимаешь... Тебя прямо из кабинета и уведут... Сиди здесь. Здесь тебя искать не могут, потому что никто не знает, где ты... Лучше и не звони... По телефонному звонку вычислить человека просто...

Стас ушел. Я взглядом из окна проводила его большую машину и все же взялась за телефон. В офисе, как я и предполагала, все стояло вверх дном. Но я быстро успокоила своего заместителя, у которого как раз собрались все исполнительные директора.

– Завтра я на работу выхожу... Все в порядке... Это недоразумение... Значит, так...

И отдала распоряжения, которые посчитала необходимым отдать.

Потом не удержалась и еще по одному номеру позвонила...

Совет мне все же был необходим...