У полковника Согрина появляются круги вокруг глаз. Не от усталости, а от окуляров бинокля – так сильно он прижимает к себе оптический прибор напряженными в ожидании руками. Когда сам не можешь действовать с такого расстояния, невольно напрягаешься и нервничаешь. Самому оказаться на месте Сохно было бы для Согрина проще, чем дожидаться продолжения с дистанции.

Кордебалет, когда оборачивается, видит лицо полковника и смеется.

– На себя посмотри... У тебя у самого под глазом синяк от окуляра...

Майор трет глаз. Он в самом деле устал смотреть. Расслабление в несколько секунд кончается быстро.

– «Нива» едет... Та самая... – говорит полковник и поднимает бинокль.

Он не успевает еще как следует рассмотреть машину, когда слышит слабый звук выстрела «винтореза» и слышит в наушнике «подснежника»:

– Бандит, я Прыгун, «крыша» поехала... Не думал, что достану... Но он хорошо высунулся... – Спасибо, Шурик, я вижу...

Согрин переводит бинокль выше. Наблюдатель желал вернуться на свое законное место, но делал это слишком открыто. Кордебалет все же нашел его. Сейчас труп боевика слегка сполз и стал хорошо виден издали. Наверное, и с дороги его можно заметить, но для этого следует покинуть салон машины. Пусть покинут... Это именно то, что надо Сохно и Кордебалету.

– Прыгун, машину не повреди, – предупреждает полковник. – Бандит хочет покататься...

– Я Бандит... Понял... Обожаю кататься...

– Я Рапсодия. Работайте без меня, я контролирую двор и дом... В доме выстрелы услышать не должны... Если выйдут во двор – хуже...

Он переводит бинокль на нужный дом. В окнах никого не видно. Во дворе по-прежнему ходят женщины. Две – пожилая и молодая, почти девочка – сидят на крыльце, разговаривают. Они должны выстрелы услышать. Чеченские женщины не хуже мужчин знают, что такое выстрелы. Но как они поведут себя? Сообщат об этом боевикам, засевшим в их доме? По идее, не должны, потому что те скорее всего взяли в плен их мужчин. Женщинам не могут нравиться пришельцы. А если сообщат, если те начнут готовиться, это будет прямым указанием на то, что хозяин заодно с боевиками Анзора.

Кордебалет переводит прицел на приближающуюся к нужной точке «Ниву». Но дважды еще за короткое время поднимает его на верхний уровень – на всякий случай. Вдруг там второй наблюдатель объявится... Второй не объявляется... Должно быть, с личным составом в банде проблемы, потому что для любой засады верхняя точка – важнейшая, и ее контроль может решить дело. Сейчас же верхней точкой становится майор Сохно со своими двумя пистолетами Стечкина. Сколько человек может быть в машине?

Тянутся секунды... Тянутся...

Машина приближается... Теперь они едут не на такой высокой скорости, как раньше. Должно быть, боятся спугнуть. Высокая скорость всегда предполагает спешку. Сейчас боевики спешку показывать не желают. Они сами себя видят крадущимися кошками. И не понимают при этом, что выдают себя таким образом. Если раньше ездили на высокой скорости, если они привыкли так ездить, то изменение характера езды привлекает к ним больше внимания, чем обычный способ.

Тянутся секунды... Тянутся...

Машина приближается...

Она останавливается прямо над тем местом, где недавно прятался Сохно. Чем «Нива» плоха в боевой обстановке – из нее невозможно выскочить сразу всем пассажирам. Сразу выскакивают только водитель и боевик с правого переднего сиденья. Еще трое только неуклюже выбираются... И среди них человек в гражданской одежде... Первые двое уже стоят у края дороги, рыская стволами автоматов в поисках цели. Подходят и трое остальных. Смотрят и никого не видят. Оборачиваются к наблюдателю, но рассмотреть его распластанное тело Сохно им не позволяет. Он стреляет сразу с двух рук поочередно. Одновременно с его выстрелами дважды стреляет Кордебалет. И у машины остается только один человек – в гражданской одежде.

Сохно спрыгивает. Только два прыжка, и он у дороги. Рассматривает единственного противника. Тот принимает какую-то стойку, словно предлагая попробовать силы в рукопашной. Сохно ухмыляется и стреляет ему поочередно в каждое колено. Человек падает.

Кордебалет наблюдает все это в прицел «винтореза». Не самый удобный бинокль, но смотреть лучше, чем невооруженным глазом. Убитых боевиков Сохно оставляет на дороге, человеку в гражданском наспех, и не очень заботясь об обезболивании, перевязывает колени, чтобы остановить кровотечение, стягивает руки за спиной и загружает его на переднее сиденье «Нивы». Что-то объясняет, постукивая по лбу стволом пистолета, как учитель постукивает указкой тупого школьника. Должно быть, ученик оказывается не слишком тупым, по крайней мере соображает, как себя вести. И потому Сохно садится за руль. «Нива» срывается с места и теперь уже мчится на привычной для себя скорости.

Полковник Согрин проявляет выдержку. Ему тоже очень хочется посмотреть, что на дороге делается, но у него другой объект наблюдения, не менее важный для дальнейшего действия. Кроме того, полковник уверен в боевых качествах Сохно, которого, в дополнение, поддерживает «винторез» Афанасьева.

Женщины сразу услышали выстрелы. Они умеют отличать выстрелы от выхлопа двигателя трактора. Две на крыльце поднялись. Всматриваются в склон горы, но им оттуда не видно происходящего на дороге. Оборачиваются на дверь, обмениваются короткими фразами. К ним подходит третья женщина, до этого пропалывавшая огород, и четвертая, чем-то занимающаяся в углу двора, рядом с большим каменным сараем. В руках у этой женщины большая корзина. Полковник пытается рассмотреть, что в этой корзине. Но бинокль слишком слаб для этого. Показалось, что в корзине посуда. Зачем носить по двору столько посуды? Нет. Показалось. Женщины беседуют. В фигурах беспокойство. Опять оглядываются на дверь. Но в дом не идут. После непродолжительного разговора две возвращаются к прежней работе: одна – в огород, вторая прячется в углу за сараем. Корзину с собой уносит. Две снова садятся на крыльцо. Возможно, они надеются, что идет помощь. Согрин читает ситуацию именно так.

Полковник убирает бинокль. Он уже невооруженным глазом видит, что по дороге мчится «Нива».

– Я Рапсодия. Бандит, как дела?

– Вашими молитвами... Везу пленного...

– Спускаемся... Садимся быстро... И сразу к дому... Будь внимателен на перекрестке... Там может быть пост. Когда машина ехала в первый раз, они там задерживались...

– Я понял...

Сам перекресток отсюда не виден. Тем более его не видно снизу, с пыльной дороги, вбегающей в село с крутого пригорка, словно падающей. Кордебалет уже готов, ждет командира. Направление давать не надо, и так ясно, но Согрин все же привычно указывает рукой. Привычка работает независимо от обстоятельств. Быстрый спуск идет через лес, через поваленные стволы, которые приходится перепрыгивать – когда-то здесь полосой прошла буря и повалила много деревьев, плохо уцепившихся за каменистую почву. Потом, не снижая темпа, через орешник, пытающийся ухватиться за одежду. И к дороге, уже с максимальным вниманием, через открытое место.

«Нива», совершившая на пригорке прыжок и оставляющая за собой шлейф пыли, похожа в этот момент на машину участника ралли. Дополнительные фары, установленные в раме на крыше, подчеркивают это впечатление. Разница в том, что машины на ралли бывают с номерами и часто с разрисованным кузовом.

Сохно тормозит. Левая фара и подфарники разбиты, на крыле неглубокая, но обширная вмятина.

Согрин с Кордебалетом открывают правую дверцу. На сиденье – пленник. Смотрит на них с насмешливым презрением. Ноги перевязаны окровавленными тряпками – остатками чьей-то камуфлированной куртки. Сохно с пленником не церемонится, он ничего не говорит, только сильно прижимает того спинкой к передней панели, освобождая место для посадки на заднее сиденье. Пленник стонет, но молчит.

Согрин с Кордебалетом устраиваются.

– Пост на перекрестке? – спрашивает полковник, имея в виду разбитые фары и вмятину.

– Да... Пришлось остановиться и пристрелить... Чтобы не мучился... Выбежал на дорогу, автоматом машет. Я даже притормозить не успел. Еле вывернул, чтоб в стекло мне не влетел...

– Он хотел сказать вам, что вы все покойники, – на чистом русском языке, совсем без акцента говорит пленник. – И зря вы не захотели его выслушать...

На слова пленника внимания не обращают. Въезжают в село. Людей не видно. Навстречу идет только одна женщина. Сворачивает на обочину, уступая машине место. Сохно сбрасывает скорость и тормозит рядом с женщиной. Открывает дверцу.

– Здравствуйте... – его не слишком привлекательное лицо старательно излучает приветливость.

Женщина останавливается, смотрит, чуть прищурив глаза, подходит ближе.

– Здравствуйте, – говорит с сильным акцентом. – А вы кто?

И осматривает машину. Она отлично, должно быть, знает эту машину, знает, и кому она принадлежит.

– Я майор российской армии, – отвечает Сохно. – Что тут у вас творится? Анзор безобразничает?

– Ой, и не говорите... Вы не ездите туда. Их там человек тридцать, а то и больше... Понаехали...

– Откуда столько? У Анзора всего чуть больше десятка, – удивляется Сохно.

– Пришлые, пришлые все... Большая банда...

Пленник вдруг взрывается длинной тирадой, поднимает связанные руки, словно замахивается. Но женщина не понимает, на каком языке он говорит. Связанные руки пленника только больше язык ей развязывают.

– А этот вон... За главного у них... Он командует... Они вон в том доме сидят, где антенна-тарелка. Хозяина и всех мужчин в подвале закрыли...

– В самом доме или в сарае? – полковник соображает вдруг, что одна из женщин в самом деле носила в корзине много посуды. В сарай носила...

– Я не знаю...

– Спасибо. Вам лучше дома закрыться. Здесь могут стрелять, – советует Сохно и закрывает дверцу.

– А я не боюсь... У меня два сына у Рамазана Кадырова служат, – отвечает она, но все же спешит к своему дому. Он предпоследний на улице.

Сохно не торопится тронуться с места. Оборачивается, встречается взглядом с Согриным и Кордебалетом. Все прикидывают ситуацию про себя и не спешат выложить ее при пленнике.

– Что там за группа? – спрашивает, наконец, Согрин.

– Сдаваться хотим... Решили сложить оружие... – пленник смотрит вдоль улицы в надежде, что кто-то выйдет из ворот дома, где сидит его группа, и заметит машину.

– Разворачивайся, – приказывает полковник. – Выезжай за сопку. Там лес не густой...

Сохно не надо повторять приказ. «Нива» тем и хороша, что развернуться может на небольшом пространстве. Оставив новый шлейф пыли, они быстро покидают опасное село. Уже в лесу останавливаются. Дальше не проехать, начинается тот самый бурелом, через который они пробирались, спускаясь с точки наблюдения.

– Толя, займись пленником... Он хочет поговорить откровенно... Он обещает много рассказать, – приказывает полковник. – Шурик, наверх, за мной, разворачивай рацию...

Рация в группе миниатюрная, не больше ноутбука, но сильная. Кордебалет сразу, опережая командира, направляется вверх, на ходу снимая с плеч ранец рации. Согрин еще присматривает, как Сохно заботливо выводит из машины пленника, с трудом передвигающего простреленные ноги, и ставит того к дереву, чтобы было обо что опереться. А сам садится на поваленный ствол ели, вытаскивает длинный нож и демонстративно принимается со старанием и любовью оттачивать его. Начинается психологическая обработка, дальше эта обработка включит в себя вербальное воздействие. Полковник ухмыляется, зная, что допросы Сохно проводить умеет. И догоняет Кордебалета, который уже развешивает по веткам антенну.

– Связь желательно не со штабом операции... Сумеешь связаться со штабом группировки?

– Думаю, без проблем... Они всегда сидят на приеме...

– Отправляй с категорией «срочно»... Запрашивай, кто есть поблизости боеспособный... Где-то, я слышал, в этих местах работал спецназ ВДВ... Может, их не успели еще вытащить?..

Кордебалет настраивает рацию.

А сам Согрин поднимается выше, на прежнее место наблюдения, вытаскивает из футляра бинокль, устраивается поудобнее и начинает снова и с большим вниманием изучать каждую деталь двора, который уже осматривал, казалось, тщательно...

Здесь предстоит серьезно работать...