Книга: Красные волки
Назад: 12
Дальше: 14

13

Дневальные подготовили в подвале под казармой камеру только для одного пленника, как капитан и приказывал. Конечно, в ней и два бандита вполне могли бы поместиться, но лучше не давать им возможности друг с другом общаться, чтобы не выработали единую версию для ответов на вопросы, которые им обязательно зададут. Да и допрашивать их лучше поодиночке. И потому Шереметев, только прибыв в гарнизонный городок, сразу распорядился подготовить еще и вторую камеру в другом конце подвала, чтобы бандиты не могли переговариваться даже громким голосом. Подходящее помещение было в наличии, следовало только внимательно осмотреть его и вынести все, что могло бы стать средством для бегства или оружием. Впрочем, предотвратить бегство или сопротивление дело не слишком сложное, несмотря на отсутствие решеток на маленьких окнах, в которые человек так и так не проберется, и хилые деревянные двери.
Пленных поместили в импровизированные камеры до утра. Руки, скованные наручниками, приковали к трубам, проходящим под потолком подвала. Трубы были холодные, и обжечься пленники не могли, но вынуждены были всю ночь простоять с поднятыми руками, не имея возможности ни присесть, ни прилечь. И все это после пережитого панического ужаса от минометного обстрела, после обвала скал и ожидания смерти в подземелье то ли от голода, то ли от удушья, то ли от пули или гранаты. Такие меры должны были давить на психику и сильнее расшатать и без того изнуренную нервную систему. Шереметев уже сталкивался с тем, что бандиты без тени сомнения готовы погибнуть в бою, готовы драться до конца, даже взорвать себя, желательно вместе с противником, но длительных мучений и нервотрепки они всегда стараются избежать. Так устроена психология воинов, а бандиты все же были воинами, как все горцы. Надеясь, что к утру пленники «созреют», Григорий Владимирович отправился спать.
Уснуть ему, однако, не дали. Позвонил майор Коваленко и поинтересовался результатом визита в квартиру профессора Идрисова. Причем даже претензию капитану высказал, что тот не доложил сразу. Григорий Владимирович претензию сразу принял и лишь слабо попытался мысленно оправдать себя тем, что уж слишком быстро привык к самостоятельности, как только его отстранили от командования ротой. Но фактически он продолжал командовать, хотя и не в полном объеме, и за помощью, при всей своей самостоятельности и ограниченной свободе действий, обращался тоже к майору Коваленко.
– Виноват, товарищ майор. Я прилег отдохнуть, умотался за операцию. Больше оттого, что рядом с минометом постоянно находился и бинокль в руках держал. Уши прикрыть возможности не было, до сих пор там гудит. С опозданием, но докладываю: жесткий диск Идрисова я полностью скачал. Полностью, кроме установочных программ, которые нас не интересуют. Теперь мы можем если не предъявить профессору обвинение, то хотя бы вопросы задать, на которые ему ответить будет сложно. Например, о карте места террористического акта и карте с обозначением базы бандитов под скалами. Весь диск просмотреть времени не было, но, думаю, там еще кое-что найдется.
– Хорошо. Допрашивать пленников когда будешь?
– Как только отдохну. Пока они в подвале.
– Значит, как на допрос соберешься, позвони мне. Хочу поприсутствовать. А за съемным винчестером я сейчас шифровальщика пришлю. Его винчестер, ему и разбираться. Пусть скачает все это на штабной компьютер, и я посмотрю. Любопытно…
– Понял, товарищ майор, я дождусь шифровальщика…

 

Усталость у капитана действительно накопилась. И, как всегда бывает, в период серьезных действий организм работает, как хорошо отрегулированный и настроенный механизм, не дает ни сбоев, ни послаблений в самые напряженные периоды времени, но вот наступает неизбежный момент расслабления, когда нет необходимости так напрягаться и ритмично работать на износ, и почти сразу следует сбой. Так и в этот раз произошло.
Шереметев проснулся от телефонного звонка. Звонил майор Коваленко:
– Григорий Владимирович, ты не забыл про меня? Обещал на допрос позвать.
Капитан посмотрел на часы. Он проспал на полтора часа больше, чем рассчитывал, и внутренний будильник в этот раз не сработал. Сбой от расслабления произошел, подсознание приказало будильнику сломаться. В дополнение ко всему, сильно заболела спина. Она время от времени побаливала – последствия контузии годичной давности, когда бронетранспортер на фугасе подорвался. Шереметев думал, что спину уже вылечил окончательно, и не сумел себя уберечь, вдоволь натаскался камней минувшим днем. И так уже не в первый раз – боли время от времени возвращались, причем такие, словно контузия была получена только вчера. Однако средство от этой боли имелось надежное. Обычно, когда спина начинала болеть, Шереметев носил пояс из собачьей шерсти. Сказать, что это его спасало, значит, ничего не сказать. Шерсть любой собаки не знает равных себе материалов по согреванию, а шерсть трех пород собак ко всему прочему является еще и лечебной. Причем это самые добрые из всех собак – ньюфаундленд, сенбернар и колли. Видимо, их доброта переходит в помощь тем, кто в ней нуждается. У Григория Владимировича пояс был из шерсти черного ньюфаундленда, и он всегда возил его с собой, если отправлялся в командировку.
– Через полчаса, товарищ майор… Подходите…
– Жди. Без меня не начинай. Еще могу тебе сообщить, что за ночь все материалы с диска Идрисова просмотрел, даже успел посоветоваться с подполковником Моринцом. Разбудил его своим звонком. И не зря разбудил. Мы оба думаем, что этот диск – возможность предъявить профессору обвинение. Там есть много чего интересного, и не по одному-единственному эпизоду. Ты, Григорий Владимирович, отлично поработал. Поздравляю. Не забудь вернуть мне наборную отмычку. Она должна в «секретке» храниться, я под подпись забрал.
– Я жду вас, товарищ майор. Через полчаса…
Положив трубку и с трудом поднявшись со стула, на который присел во время разговора, капитан Шереметев достал из-под кровати свою большую «командировочную» сумку, нашел широкий, на всю поясницу, собачий пояс на «липучках» и сразу надел. Знал, что через пятнадцать минут уже будет свободно шевелиться, а через полчаса совсем забудет про спину. Но снимать пояс будет еще нельзя. Если снимешь сразу после исчезновения боли, спина тут же о себе напомнит. Придется носить сутки и даже спать в нем, и только тогда скажется эффект лечения.
О сложных физиологических и физико-химических процессах, происходящих в организме под воздействием собачьей шерсти, Григорий Владимирович не знал. Слышал что-то про электролизацию кожного покрова, про аппликацию колючей шерстью, про обязательный приток свежей крови к больному участку. Это все, без сомнения, тоже лечит. Но процессы, видимо, происходили и другие, мощные и на каком-то не поддающемся медицинскому сознанию уровне, потому что врачи на такое лечение всегда смотрели скептически. Но врачи традиционно самоуверенны, и при этом сами знают очень мало о больных и болезнях, зато много знают о лекарствах и часто подпитываются финансово от аптек и производителей лекарственных препаратов. И вообще врачам нет смысла вылечивать людей. Если все люди будут здоровы, то они работы лишатся. И потому они предпочитают только временно подлечивать, на что вся современная медицина и нацелена. А когда и тут обходятся без них, это уже выше их понимания, и любое народное средство лечения вызывает у врачей порой даже раздражение. Но такие средства, тем не менее, лечат, совершенно не обращая внимания на некомпетентное мнение любых компетентных медицинских светил.
Уже с поясом капитан неуверенно начал делать зарядку. Сначала он, старательно оберегая спину, только растягивал ее, потом попробовал нагрузить ее, но лишь слегка. Через минуту нагрузил сильнее. И под конец уже не боялся, что в какой-то момент согнется и не сумет разогнуться. Собачий пояс творил чудеса.
Когда капитан пошел в умывальник, дневальный у ротной тумбочки никогда не подумал бы, что всего двадцать минут назад командир еле-еле, согнувшись, сползал с кровати…

 

– Отцепите меня от этой проклятой трубы, или я ее просто перекушу, – угрожающе предупредил пленный. Несмотря на трудный день и еще более трудную ночь, боевой и злобный пыл он не растерял. А от ожидания скорых перемен вообще ожил и почувствовал себя чуть ли не героем дня. Но это был всего лишь истерический всплеск.
Тем не менее такого активного человека перед допросом следовало «ломать» психически. Впрочем, кто сильно духарится, тот, как правило, и ломается быстро. Это известное правило из старой теории проведения допросов. Истерика всегда происходит всплеском, а всплеск обычно отнимает много сил. С хладнокровными и внешне разумными, спокойными людьми всегда приходится возиться дольше, и допрашивать их сложнее. На них действуют только веские аргументы.
Вид у бандита был и в самом деле серьезным и даже угрожающим. Ночью такого на улице лучше не встречать, если не хочешь без конца оборачиваться и свернуть себе шею. Особенно серьезным было выражение глаз. Там, в подземном бетонированном коридоре, ведущем от разваленных скал к лесу, капитан Шереметев от всей души приложил бандиту в лоб прикладом своего автомата. Приклад хоть и пластиковый, а все же не самый мягкий. Еще вечером над переносицей бандита выступала громадная синяя опухоль, теперь она сползла на глаза и приобрела светящуюся фиолетовую раскраску, чем-то напоминающую боевую раскраску. Пленник и так плохо видел в полумраке подвала, а тут еще и глаза синяками заплыли, и белки глаз жестоко покраснели, как у разъяренного быка. Однако они покраснели, наверное, раньше от пыли, которая не только над бывшими скалами поднималась, но и подвальные помещения под скалами заполняла, а еще от последней бессонной для бандита ночи.
Григорий Владимирович начал планомерно и умело «ломать» пленника.
– А зачем, скажи на милость, тебя отцеплять? – спокойно и с легким удивлением спросил он. – Так ты стоишь очень удобно. Разговаривать не захочешь, я тебе начну по одному ребра ломать. Знаешь, как дышится со сломанными ребрами?
– Как? – не очень веря обещанию, с вызовом бросил пленник.
– По пятьдесят граммов воздуха с одного вдоха. Больше в легкие без боли набрать невозможно. Что такое пятьдесят граммов – знаешь? Это водочная рюмка. Если ты стаканами пить привык, то объясню популярнее – четверть стакана. Постепенно задыхаться начнешь, захочешь продышаться, но не сможешь. Вообще-то, это очень мучительно.
– Пошел ты!.. – выкрикнул пленник и попытался мотнуть ногой, чтобы достать капитана.
«Ломать», срочно требовалось его «ломать». Такая истеричная попытка сопротивления говорила, что пленник вскоре будет готов к «созреванию» и его нужно будет только слегка «додавить», а потом можно спрашивать обо всем.
Шереметев легко уклонился от неуверенного удара и тут же нанес в ответ свой, точно в плавающее ребро с левой стороны. По исказившемуся лицу пленника видно было, что удар достиг цели. А тут и майор Коваленко с другой стороны нанес точно такой же удар. Но классический апперкот майора был нанесен в правый бок, а справа под плавающим ребром находится печень, орган очень уязвимый и тяжело реагирующий на любой удар. Пленник повис на наручниках, на какие-то секунды отключившись от происходящего. Но первый болевой шок был быстро вытеснен вторым. Наручники врезались в запястья, и новая боль заставила пленника прийти в себя и встать на ноги, чтобы убрать натяжение. Стоять было не очень больно, хотя руки уже устали за ночь находиться в поднятом положении. Но опустить их возможности не было.
Пленник открыл глаза. Кажется, они еще больше покраснели от боли и ярости. Когда бандит стрелял в людей, глаза, наверное, так не краснели. Хотя ярости, наверное, и тогда у него было с избытком. Люди, не умеющие чувствовать чужую боль, всегда трепетно относятся к своему организму, и свою боль воспринимают очень остро, считая это великой несправедливостью. Самые злобные садисты обычно боятся простой и быстро проходящей собственной боли.
Майор Коваленко обошел подвешенного за руки пленника по кругу, словно искал место для следующего удара, но бить пока не стал.
– Пожалуй, этого я буду после обеда допрашивать, – сказал Шереметев, продолжая сеанс «ломки». – Он, мне кажется, еще не «созрел» для откровенного разговора.
– Отцепи меня… – прорычал бандит.
Наверное, рычать он учился у красных волков. Звучно и из нутра организма. Человека со слабыми нервами одно такое рычание может привести в трепет.
– Нет, после обеда я буду занят, – не глядя на пленника, которого вроде бы и не слышал, сказал майор Коваленко. – Только после ужина получится. – К процессу психологического «прессования» он подключился умело и вовремя.
– Хорошо. Давайте после ужина, – согласился Григорий Владимирович. – Пока можем с «костяной ногой» поговорить. Мы с ним старые приятели, я ему когда-то пармедол из своих запасов выделял. «Красные волки» тоже умеют благодарность чувствовать. Должны бы, по крайней мере…
Последняя фраза про красных волков была произнесена специально для пленника, впрочем, и предыдущие фразы тоже были адресными. Но предыдущие были рассчитаны на создание психологического пресса, а последняя уже на создание пресса информационного. Капитан откровенно давал понять, что знает не только о расстреле отделения полиции в поселке Редукторный, но значительно больше.
– Правильно. Из двух можно одного выбрать, – согласился майор Коваленко. – И зачем нам вообще два свидетеля, если они будут одно и то же говорить? Выберем себе разговорчивого, а второй пусть себе висит…
Короткое совещание закончилось. Капитан с майором развернулись, чтобы выйти из сырой подвальной комнаты, не ожидая, пока пленник передумает. Он же внимательно на них смотрел и только в момент, когда майор вышел, а капитан только собрался за порог ступить, хрипло крикнул офицерам в спину:
– Эй… Чего надо-то?
Шереметев убрал ногу с порога, неторопливо обернулся, осмотрел пленника с ног до кончиков поднятых пальцев и спокойно, почти невинно, с кошачьей полуулыбкой сказал:
– Поговорить…
– Допрашивать, что ли, хотели?
– Допрашивают в следственных органах, – усмехнулся майор, тоже вернувшийся в камеру. – Там и протокол допроса пишут. Пусть коряво, неразборчиво, но пишут. И все бумаги подписывают. И даже иногда, по доброте душевной, пьяного адвоката на допрос приглашают, чтобы он себя показал. Защищать арестованных адвокатам ни к чему, как ты знаешь, наверное. Но вот себя показать им можно и нужно, чтобы на слуху быть у людей, чтобы потом к ним снова обращались. А мы вот, отсталые такие, не имеем права вести следствие. По закону нам такая роль не отведена. Нам вас, бандитов, убивать велено без суда и следствия. А если вдруг выживете, к своему несчастью, то тут уж следствие работает, а не мы. Есть закон, согласно которому следствие ведет только Следственный комитет, а мы только оперативную информацию добываем. Причем в связи с оперативной необходимостью, не пренебрегая никакими методами воздействия на пленника. Это я напоминаю про сноску в законе об антитеррористической деятельности и вообще о методических указаниях по работе военной разведки. У нас ты не задержанный и не подозреваемый. Ты – пленник, и уже виновный, поскольку взяли тебя в банде и с оружием в руках. Кстати, тот же закон об антитеррористической деятельности разрешает проводить допросы по горячим следам и без присутствия адвокатов. Значит, мы не подпольно тебя допрашиваем, а согласно этому закону. К тому же методология допроса в законе не оговорена, наша методология выработана на практике и результаты дает всегда, – постучал он костяшками пальцев по трубе, к которой был прицеплен пленник.
– Руки отцепите… – Пленник уже не рычал, и угрозы в его голосе не было, как не было и вызова, с которым он встретил офицеров. Была только просьба. Пока еще не униженная, не раболепная, но скоро она могла стать и такой. – Не могу больше так стоять…
– Будем говорить?
– Будем… – севшим голосом тихо пообещал он.
Пленник «сломался»…
Капитан удовлетворенно хмыкнул, вернулся в коридор, не закрывая дверь, и занес два стула – для себя и для майора. Пленнику такой стул обычно не предлагается, поскольку простой стул в руках противника легко обращается в оружие. Этот принцип в любом месте, где проводят допросы, хорошо знают, и там стулья или табуреты просто к полу привинчивают. Здесь же таких специальных предметов мебели, которые можно было бы к полу привинтить, не существовало, поэтому капитан Шереметев решил обойтись удобствами только для себя и для начальника штаба.
Офицеры расселись под углом в сорок пять градусов к пленнику. Оба ногу на ногу забросили, показывая свою расслабленность. В действительности из этой позы, если пленник вдруг попытается кого-то атаковать, очень легко нанести встречный удар ногой и остановить атаку.
– Руки отцепите, – попросил пленник.
У него появилась маленькая надежда на передышку, когда спецназовцы вернулись в его камеру, но он не знал такого простого и классического приема ведения допроса, как многократный переход от надежды к отчаянию. Этим приемом все следователи и дознаватели умеют пользоваться, и даже вопросы ставят так, чтобы поколебать допрашиваемого, сначала давая ему надежду, потом резко и безжалостно носом в содеянное тыкая. Но и Шереметев, и Коваленко теорию допросов изучали и по учебникам, и на практике, и сочувствия к пленнику не проявляли.
– От тебя зависит, как скоро ты руки опустить сможешь, – сказал Коваленко, разыгрывая роль «доброго» следователя. Значит, капитану предстояло играть роль «злого».
– Его, Юрий Витальевич, вы можете обнадеживать, но сами, прошу вас, не обнадеживайтесь, – предупредил он майора. – Я не верю, что этот урод будет откровенным. Может, вообще его так продержать сутки и только потом допрашивать?
– Если хочет отдохнуть хотя бы на время допроса, будет откровенным. И чем больше будет говорить, тем дольше отдыхать будет. Главное, чтобы говорил интересное, иначе нам может надоесть. Мне кажется, он человек разумный и знает, что мы в любом случае своего добьемся. Хоть мытьем, хоть катаньем… Простым разговором по душам не получится, применим другие меры. Сделаем укол скополамина. Тогда сам, без наших вопросов, без умолку начнет болтать, расскажет гораздо больше, чем знает. У меня в сейфе несколько ампул найдется…
– Скополамин – штука хорошая, – согласился капитан. – Можно и сразу укол поставить.
– Ставить? – спросил майор пленника.
Тот явно не знал, что такое скополамин, но само название препарата бандита слегка напугало и сделало сговорчивее:
– Так скажу. Спрашивайте. Только руки отцепите.
Переглянувшись с майором Коваленко, Григорий Владимирович неторопливо подошел, дотянулся и своим ключом расцепил наручники. Позволил пленнику опустить руки и уже в нижнем положении защелкнул их снова. Совершенно ни к чему давать пленнику надежду на относительную свободу. К тому же наручники, оставленные только на одной руке, тоже становятся оружием. Правда, это уже было элементом из программы обучения спецназа ГРУ, где любой предмет, попавший под руку или в руку, должен становиться оружием – хоть карандаш, хоть пепельница. Но бандит мог дойти до этого интуитивно. Наручники же на двух руках стесняли свободу владения руками и делали бандита безопасным.
– Итак… – начал Шереметев, вернувшись на свой стул.
– Спрашивайте, – поднял голову бандит, показывая свою готовность к сотрудничеству.
– Где сейчас Борзов?
– Откуда я знаю? Я с ним уже давно не виделся. Я слишком мелкий человек, чтобы с ним напрямую общаться. Он – эмир, а я простой моджахед.
– А кто знает?
Пленник не торопился ответить, долго раздумывал, и эти раздумья капитану не понравились.
– Труба по тебе скучать начинает, быстрее соображай!
– Урзай с ним договаривался. Наверное, Урзай лучше всех знал его планы. Он нами всеми командовал.
– Где Урзай?
– Его завалило камнями. На базе. Как только обстрел начался…
– Ты уверен?
– Я сам видел. Его первого завалило. Сразу придавило, когда потолок провалился.
– На какой машине Урзай ездил? – решил внести свою лепту в допрос и майор Коваленко. – В последнее время. На какой?
– «Семерка». Голубая такая, светлая…
– Где он жил?
– А Махачкале.
– Сосед Борзова? – спросил Григорий Владимирович.
– В другом подъезде.
Капитан с майором переглянулись. Случайный вроде бы вопрос капитана попал в цель. Светло-голубая «семерка» стояла у крайнего подъезда дома профессора Идрисова. Это видели и капитан Шереметев, и старший прапорщик Николай, о чем Шереметев и сообщал майору Коваленко.
– Ладно. Тела сейчас откапывают. Завтра уже ясно будет, кого завалило. А что «костяная нога»? Он так в последнее время и жил у эмира? Он что, ближе к Борзову, чем Урзай? Учти сразу, что слова твои мы можем проверить. «Костяная нога», или как там его зовут, я запамятовал, у нас. Как, кстати, его зовут?
– Азар, что ли? С гипсом?
– Да.
– Азар Абусаидов.
Капитан посмотрел в свой блокнот, где еще на перевале сделал запись, и кивнул головой:
– Правильно. Азар Мухамматович Абусаидов. Так что, где он проживал?
– У Исмаила Эльбрусовича. Азар от жены ушел. Дерется она у него сильно. Он не вытерпел и ушел. Исмаил Эльбрусович временно его приютил у себя.
– А что, у Борзова у самого жены нет? Почему его квартира пустует?
– Она же в Англии живет.
– Англичанка?
– Нет, она из татов. Иудейка.
– А почему она не хочет здесь жить?
– Она – голова. Ей в английском доме думается лучше. У эмира хорошая квартира в самом центре Лондона. Там она и живет.
– Да, на улице Пикадилли, – показал свое знание капитан Шереметев.
Но это говорило не о хвастовстве Григория Владимировича, а являлось показателем осведомленности офицера, предупреждавшего пленника, что и без его слов известно уже многое, и нечестные ответы на вопросы офицеров могут снова поднять «на трубу», которая дамокловым мечом висела над головой пленника.
– А что такое – голова? Я не понял точно, объясни, – потребовал майор Коваленко.
– Она думает и решает, а Исмаил Эльбрусович делает. Она статьи всякие пишет. Головой, одним словом, работает.
– Не только статьи, но и программу для «Красных волков», – неожиданно для самого себя произнес капитан Шереметев.
– Нет, программу писал Исмаил Эльбрусович, по крайней мере, он так говорит. Он человек грамотный, может и написать. Зря, что ли, студентов натаскивает.
– Как с ним воевать было? Хороший он командир?
– Умный. Острожный. Все до мелочей продумывает. Все предвидит.
– Не все. Не сумел предвидеть, что мы вашу базу найдем.
– Это только потому, что его здесь не было. Если бы он не уехал, нас бы не нашли.
– А как получилось, что он свою банду бросил и только с двумя людьми ушел из окружения? Предал остальных?
– Нет. Не предал. Все считали, что он уйти должен. Решили, что он диких красных волков впереди себя пошлет и они его проводят. Они же его слушаются, даже без команды. Что он подумает, то они и делают. Кто там на перевале тогда стоял, не вы, случайно?
– Случайно, именно мы.
– Вам повезло, что пропустили эмира. Иначе волки бы вас всех перегрызли. Они уже среди вас были, как Азар рассказывал. Их только Исмаил Эльбрусович сдерживал. Зря, выходит, сдерживал. Надо было там и прикончить. И меня бы сейчас не допрашивали, и Азар бы на трубе не висел…
При всем своем хладнокровии и крепкой нервной системе Григорий Владимирович почувствовал, как зашевелилась собачья шерсть на его поясе, пытаясь встать дыбом. Он вспомнил, как рассматривал следы красных волков позади того места, где сам в засаде лежал. Похоже, волки готовились и на него напасть, и на майора Коваленко. Но вида, однако, капитан не подал, только усмехнулся.
– А что же он сначала своих волков не послал, чтобы нас прикончили, а потом бы и весь свой отряд вывел? – спросил Коваленко.
– Он боялся, что вы волков перестреляете. Он ими дорожит больше, чем людьми, больше, чем женой. Никому их в обиду не даст.
– Тем не менее троих солдат волки загрызли, – не спросил, а утвердительно сказал капитан. – И профессор не остановил их. Не побоялся, что это может против всей стаи обернуться?
Он впервые в разговоре называл Исмаила Эльбрусовича профессором. До этого называл его только Борзовым, но теперь требовалось подтвердить уже сказанное ранее и полностью идентифицировать Борзова и Идрисова словами его подчиненного.
– Азар говорил, профессор отвлекся на разговоры с вами, и волки сами напали. Но он почувствовал их и велел всем убегать. Его к тому времени уже пропускали.
– Ладно. Этот вопрос выяснили. Теперь к следующему переходим, – сказал майор Коваленко. – Кто готовил расстрел отделения полиции в поселке Редукторный? Тоже сам Идрисов?
– Нет. Это уже Азар и Урзай. Сначала Азар по карте все планировал, потом Урзай на разведку ездил. Прямо в полицию обращался, говорил, что у него в магазине кошелек вытащили, даже заявление написал. И успел все рассмотреть. Но об этом самого Азара спросите. Он же у вас…
– Спросим…
Назад: 12
Дальше: 14