Вернон, как обычно, являл собой образец готовности и умения помочь. За десять минут он договорился, чтобы сотрудник его компании доставил Рози в аэропорт, где должен был ждать самолет компании, чтобы доставить ее в Хьюстон. Прибытие Рози ожидалось через два часа, так что Вернону следовало побеспокоиться о том, что делать с Авророй в течение этого времени. Как только с самолетом было все улажено, она, казалось, вышла из критического состояния.

– Жаль, что вы так быстро избавились от меня, Вернон, – сказала она, разглядывая всякие технические новинки в «линкольне». – У меня едва ли найдется время забавляться с вашими штучками, а у вас их, наверняка, намного больше, чем я знаю.

Вернон пытался припомнить, что он сделал, чтобы она считала, будто он от нее избавился, но в голову ничего не приходило.

Аврора вдруг заметила, что почему-то чувствует себя необычайно хорошо.

– Почему бы нам не прогуляться по крыше, раз вы говорите, что она – ваша? – сказала она, и они так и сделали.

– Вы знаете, как я рада, что выбралась из своего дома!

Ночные облака постепенно рассеивались и начинало заниматься утро.

– Да, когда я уезжаю из дома, мне всегда становится очень весело, – добавила она. – Я, должно быть, родилась непоседой. Одна из моих проблем в том, что мне часто требуются перемены. А вы, Вернон, такой же?

– Не знаю. Я и так много разъезжаю.

Это так ей понравилось, что она стала его трясти, окончательно смутив его.

– Мне очень нравится вас встряхивать, Вернон, особенно, когда я в веселом настроении. Вы только чересчур успешны, только и всего. Если бы вы хоть когда-то впадали в заблуждение, кто-нибудь с вами обязательно разделил бы ваши неприятности. Так у меня много знакомых, о которых мне приходится беспокоиться, и некоторые из них склонны в ответ беспокоиться обо мне.

– Мы могли бы позавтракать, – предложил Вернон.

– Я согласна, – Аврора сразу же уселась в «линкольн».

– Словно едешь по Швейцарии, – заметила она, когда Вернон, мастерски съехав с двадцать четвертого этажа, вывернул на улицу.

– Местечко, куда я вас отвезу – самое простое, – сказал он, поворачивая к «Серебряной туфельке».

– Хорошо, посетим трущобы вместе. Может быть, нам стоит регулярно завтракать вместе, например раз в две недели. В моем понимании роман – это когда тебя приглашают на завтрак. Должна вам сказать, что очень немногие были готовы думать обо мне в утренние часы.

– Это «Серебряная туфелька», – объявил Вернон, – когда они остановились перед кафе. Штукатурка с розовых стен начала обваливаться, но раньше он этого не замечал. Вообще-то он не обращал внимания на то, как безобразны и обшарпаны окрестности. Мусор усеивал всю автостоянку: смятые пивные банки, бумажные чашки, тарелки и прочее.

Когда Вернон с Авророй вошли в кафе, Бейб и Бобби жарили яичницу на полдюжины посетителей. При виде Вернона с женщиной они чуть не сожгли все порции, ибо не могли оторвать глаз от вошедших. Из-за их пристального внимания Вернон с трудом смог промямлить приветствие.

Аврора улыбнулась, когда ее представляли, но это не разрядило обстановки. Бобби нашел убежище в выполнении профессионального долга, а Бейб попыталась проявить максимум любезности, чтобы оказаться на высоте положения.

– Милая, я рада познакомиться с любой девушкой Вернона, – сказала она, не будучи уверена в правильности выбранного тона. Она несколько раз погладила Аврору по волосам: – Извини, я только обслужу этот заказ.

Аврора ела омлет; и Бобби украдкой не раз посматривал на нее.

– Мне нравится ваш ночной сторож, – сказала Аврора, когда разговор завис.

– Ага, Швеппес?

– Не говорите «ага». Очень жаль, что вы провели со мной так мало времени, что даже ваш английский язык не улучшился.

– Я старался, как мог.

– Едва ли. Вы приняли поражение довольно хладнокровно, я бы сказала, почти с облегчением. Очевидно, что вы обсуждали меня с этими людьми и с вашим ночным сторожем. А почему вы не обсуждали меня – со мной, вместо того, чтобы обсуждать со своими приятелями и сотрудниками?

– Бейб говорит, что я прирожденный одиночка, – ответил Вернон. – Она всегда так говорила.

Аврора взглянула через плечо на Бейб.

– Если вы предпочитаете верить ей, что же, тогда отлично. Тогда все равно. Я все-таки решила, что вы будете время от времени выводить меня на завтрак. Генерал будет чрезвычайно раздражен, но это его проблема.

– Ну, что ты об этом скажешь? – спросил Боб у Бейб, как только за ними захлопнулась дверь.

– Жалею, что предложила подарить ей козленка. Никогда не думала, что она такая старая. Ей бы подошел бриллиант, и Бог свидетель, у него хватило бы денег на такую покупку.

В маленьком аэропорту неподалеку от Вестхаймера приземлился самолет, из открывшейся двери показалась Рози. Аврора с Верноном смотрели на нее.

– Нас болтало как комочек ваты, – сказала Рози, обнимая Аврору.

– Какой позор, зачем ты убежала. Ты же могла прийти и жить у меня, – сказала Аврора.

– Не люблю навязываться.

– Конечно, кажется, я одна люблю это делать. Остается только сожалеть, что не осталось людей, кому можно было бы навязать свое общество.

Сняв трубку радиотелефона, она позвонила Эмме, но там не отвечали.

– Готова поклясться, она уехала в больницу, – сказала Аврора и сразу же набрала номер Генерала.

– Генерал Скотт, – сказал Генерал.

– Эмма не звонила?

– Звонила, а тебе давно было бы пора справиться. – Уж не знаю, что бы ты делала, если бы я не принимал для тебя сообщений.

– Переходи к делу. Мы не будем обсуждать, что бы я делала без тебя. Несомненно, я скоро это выясню на практике. Что с моей дочерью?

– Она рожает.

– Спасибо, Гектор, желаю тебе хорошо провести этот день, если сможешь.

– Где ты? – спросил Генерал. – Я беспокоюсь.

– Ах, на пути к больнице. Рози – в отличном настроении.

– А я нет, – пожаловался Генерал. – Не понимаю, почему мне нельзя было поехать с тобой. Здесь мне нечего делать.

– Пожалуй, несправедливо освобождать тебя от всех этих волнений. Эмма рожает в Германн Хоспитал, пусть Эф. Ви. отвезет тебя туда. А нам придется вначале заехать в Бен Тауб навестить Ройса. Попытайся принять командирский вид, когда туда приедешь. Ты же знаешь, каким несговорчивым бывает медицинский персонал.

– Поскольку намечается празднование, я должна позвать Альберто, – заметила она, повесив трубку. – Ты же знаешь, как его радуют дети. С другой стороны, по утрам от него мало проку, так что приглашу-ка я, пожалуй, всех на ужин.

– Это же ребенок Эммы, – сказала Рози. – Я не собираюсь сидеть и смотреть, чтобы вы его перехватили, как вы перехватываете всех.

– Эмме все равно. Она – сама покорность, как Вернон.

– Ну уж я-то не сама покорность, – сказала Рози. Когда они пришли в палату, где лежал Ройс, там находилась Ширли Сойер. Когда Аврора, Рози и Вернон шли по длинному проходу между кроватями, они увидели как в замешательстве встала крупная женщина, сидевшая около одной из них. На кровати лежал Ройс.

– Так она такая старая? – изумленно прошептала Рози, не готовая к тому, что Ширли стара, безобразна и смущена.

– По-моему, она уйдет, если мы ей разрешим, – заметила Аврора.

Взглянув на Ройса, лежавшего с закрытыми глазами, Ширли на цыпочках пошла к выходу. Ей пришлось миновать их, и она продолжала двигаться на цыпочках; ее вид показался Авроре довольно несчастным.

– Миз Данлап, я просто должна была его навестить, – жалобно сказала она. – Я знаю, что вы меня ненавидите, это все случилось из-за меня.

Расплакавшись, она пошла дальше. Рози ничего не говорила, хотя и кивнула в знак согласия. Потом они подошли посмотреть на Ройса, спящего, но явно не мертвого. Он был бледен и небрит, к его телу подсоединили несколько трубок.

– Он дышит, но не храпит, – со слезами в голосе заметила Рози.

Аврора положила руку на плечо Вернона. Жизнь такая тайна и такая драма. Она только что наблюдала, как две взрослые женщины были растроганы до слез при виде бледной забинтованной туши Ройса Данлапа. Вряд ли можно было найти много тел, обладавших меньшими признаками человеческих достоинств, а о его душе она мало что могла сказать, поскольку в ее присутствии он никогда ее не обнаруживал. Из всех, с кем ей приходилось сталкиваться, Ройс как человек стоял ближе всего к нулевому значению; и тем не менее ее Рози, женщина со своими понятиями о нравственности и здравым смыслом, загубила над ним несколько бумажных носовых платков, пока они с Верноном молча смотрели.

– Я, пожалуй, скажу ей, что он может снова выходить на работу, – сказал Вернон.

– Ах, лучше помолчите. Знаете, вы не сможете вылечить все беды человечества своими работами. Излечите вначале свои, а остальные как-нибудь выплывут сами, – заметила Аврора.

Вернон затих, а пока Рози разглядывала своего мужа, Аврора осмотрела палату. Она, казалось, была в основном полна старых безнадежных негров и молодых безнадежных негров, некоторые из них были забинтованы, друг на друга никто из них не смотрел. Тридцать человек сидели рядом, некоторые совсем близко друг к другу. И, взглянув на Вернона, Аврора почувствовала себя повисшей в воздухе, словно бы обезличенной. О ком могла бы плакать она? Уж конечно не о Гекторе, во всяком случае не сейчас. Возможно, о Треворе. Это было как раз в его стиле: заразиться каким-нибудь ужасным заболеванием, стать прекрасно истощенным и умереть во всем великолепии, разбивая таким образом те солнечные сердечки, которые долгие годы так безжалостно плавили его сердце своими лучами. Но это было так далеко. Она подошла к Рози.

– Вот это да. Такой немолодой человек, как Ройс, и такой находчивый.

– Действительно, вот это да, – согласилась Рози. – Знаете, если бы я знала, что она такая старая, я бы не уехала. Ройс, лгун, говорил мне, что ей девятнадцать.

– Ты мне этого никогда не рассказывала.

– Не хотела, чтобы это казалось еще хуже.

– Дорогая, мы, пожалуй, поедем к Эмме. Я проведаю тебя попозднее, когда смогу.

Выходя, она поймала себя на том, что обдумывает, как Ройс наговорил Рози, что его любовнице всего девятнадцать лет. Ее поразило, что при своей флегматичности он проявил такую изобретательность – сочинил деталь, которая должна была, скорее всего, вызвать у Рози острейшее чувство ревности, так как, какой бы хорошей женой она ни была, она не могла снова стать девятнадцатилетней.

– У людей такой дар на обман, – заметила она, сев в машину. – Мне не повезло. Я была гораздо талантливее в части лжи, чем какой-либо из мужчин, которых я знала. В лучшие времена я обманывала всех, кого знала, и никогда не попадалась. Не могу предположить, что бы я была способна сделать с мужчиной, которому достало бы ловкости обмануть меня, если бы потом я узнала правду. Мне кажется, моему восхищению не было бы предела. К сожалению, я всегда была и до сих пор остаюсь хитрее.

Подходя к другой больнице, они заметили у входа старый генеральский «паккард», за рулем которого сидел Эф. Ви. в шоферской фуражке. Генерал вышел и ожидал их, стоя по стойке смирно.

Пока он ждал у больницы, он решил избрать в разговоре с Верноном деловой тон, и резко потряс его руку.

– Какова ситуация? – спросил он.

– Знаешь, я настроена философски, так что не дергай меня, – объявила Аврора. – Пока я успокаиваюсь, поговори с Верноном. Я как раз вспомнила, что Эмма рожает.

– Это, должно быть, антикварная машина, – сказал Вернон, указывая на «паккард».

– Не лучше моей, – сказала Аврора, смотрясь в зеркало. Она ощущала некоторое замешательство. В душе, казалось, не было никакой определенности. Эмма окончательно ускользнула от нее, а когда она взглянула на Генерала и Вернона, неловко старавшихся поддерживать разговор друг с другом, ей показалось странным, что она вовлечена в какие бы то ни было отношения с каждым из них. Не успела она как-то ощутить себя и почувствовать немного своего влияния, как все стало от нее ускользать. Вдруг обнаружив, что ей нечего сказать, она вошла в больницу, следом за ней туда неуверенно направились ее спутники.

– С ней все в порядке? – спросил Генерал у Вернона. – Я этого никогда не могу понять.

– Она съела хороший завтрак, – ответил Вернон. – По-моему, это что-нибудь да значит.

– Пожалуй, я так не думаю. Она всегда ест. Уезжая из дома, она, вроде, была не в себе.

Услышав за спиной мужские голоса, Аврора обернулась.

– Так, я совершенно уверена, что вы обсуждаете меня. Не понимаю, почему бы вам меня не догнать? Было бы гораздо лучше, если бы мы шли все вместе.

– Мы думали, ты хочешь побыть одна, чтобы собраться с мыслями, – торопливо сказал Генерал.

– Гектор, я собралась с мыслями еще в пятилетнем возрасте. Ты знаешь, я становлюсь раздражительной, когда думаю, что обо мне говорят. Мне кажется, вы с Верноном должны это помнить. Мне не хотелось бы, по возможности, устраивать сцену здесь.

Она подождала, пока они с ней поравнялись и послушно молча пошли рядом. Сестра в регистратуре нашла номер палаты, где лежала Эмма, не без труда; когда это ей наконец удалось, Аврора уже приготовилась отпустить по этому поводу едкое замечание.

Аврора немедленно направилась туда быстрыми шагами. Вернон с Генералом пытались предугадать, куда она будет поворачивать, чтобы избежать столкновения. Обоим было очевидно, что в своем теперешнем настроении она не будет терпеть мелких провинностей.

Подъем в лифте показался обоим чем-то ужасным. У Авроры был взгляд тигрицы – все в ней, казалось, противоречило традиционному образу бабушки. Было ясно, что она вдруг настроилась враждебно по отношению к ним обоим, но ни один не понимал, почему. Они чувствовали, что им лучше помалкивать, и – молчали.

– Да, вы оба никудышные собеседники, – зло сказала Аврора. Ее грудь вздымалась, она и сама не могла припомнить, отчего в ней возникли такая злоба и смешение чувств.

– Очевидно, вы способны говорить только обо мне. Вы совершенно не заинтересованы в том, чтобы поговорить со мной. При виде вас двоих мне хочется, чтобы мне было не сорок девять лет, а девяносто. Судя по тем удовольствиям, которые я получаю, мне и в девяносто лет было бы не хуже. Если бы наше время было не таким испорченным, я и сама бы еще рожала, если бы оно было более здоровым, я бы нашла себе более достойную компанию.

К счастью, как раз открылся лифт, и Аврора выскочила, окинув их надменным, довольно презрительным взглядом.

– Я знал, что она не в себе, – прошептал Генерал. Аврора быстро шла по длинному белому коридору, двое мужчин были забыты. Она чувствовала, что в любой момент может расплакаться злыми слезами, и ей хотелось избавиться от них обоих. Потом, не имея времени на то, чтобы успокоиться, или хотя бы понять, почему она так взвинчена, Аврора оказалась у двери палаты Эммы. Дверь была приоткрыта, и она увидела своего бледного небритого зятя, сидевшего у кровати. Не взглянув на двух субъектов, тащившихся за ней, она распахнула дверь и посмотрела на свою дочь. Эмма лежала на спине среди подушек, глаза ее были открыты необычно широко.

– Мальчик. Вот тебе и семейная традиция.

– Ах, я хотела бы сама посмотреть, – сказала Аврора. – Куда вы его положили?

– Он чудесный. Тебе перед ним не устоять.

– Хм-хм, а почему ты не надела голубой халат, который я тебе купила, насколько я помню, как раз для этого случая?

– Забыла положить. – Голос Эммы был усталым и надтреснутым.

Вспомнив, что с ней было двое мужчин, Аврора оглянулась. Они молча стояли в коридоре.

– Я привезла Вернона с Генералом, чтобы они разделили с тобой момент триумфа. По-моему, оба от робости не решаются войти.

– Привет, – сказал Генерал, когда ему и Вернону было позволено войти в палату. Вернон выдавил из себя приветствие, а Флэп угостил их сигарами.

– Слава Богу, есть с кем поделиться.

– Я вас оставлю завершать формальную часть приема, а сама пойду посмотреть на младенца, – сказала Аврора.

Она оставила их, рассеянно и молча глядевших друг на друга, и спустилась в детскую двумя этажами ниже. После некоторых препирательств сестра показала ей крошечного ребенка, который не желал открыть глазки, Авроре очень хотелось узнать, чьи глаза достались малышу, но она поняла, что с этим придется подождать.

Вернувшись в палату Эммы, она застала то же молчание.

– Томас, у тебя усталый вид, – сказала она. – Ты знаешь, пока ребенок в больнице, отцам разрешается отдохнуть, но потом отдых будет выпадать им редко. Если послушаешь моего совета, поезжай домой и ложись спать.

– В данном случае я его послушаюсь, – сказал Флэп. Он наклонился и поцеловал Эмму. – Я вернусь.

– Ну хорошо, джентльмены, я хотела бы поговорить со своей дочерью наедине, – заявила Аврора, обернувшись к своим поклонникам, чувствовавшим себя очень неловко. – Может быть, вы подождете меня в вестибюле? Уверена, у вас есть впечатления, которые можно сравнить, или что-то в этом роде.

– Почему ты такая ядовитая? – спросила Эмма, когда мужчины вышли.

Аврора вздохнула. Она ходила по комнате.

– Я что, правда, такая?

– Да, что-то вроде этого, – сказала Эмма. – Помнишь, когда я сказала тебе о беременности, с тобой случилась истерика?

– Хм, – Аврора села. – Да, наверное, мне надо бы разрыдаться, но ни один из этих мужчин не способен вызвать во мне подобных порывов.

Она заметила, что глаза ее дочери сияют.

– Хотела бы я услышать, что сказала бы об этом ребенке твоя бабушка, – продолжала Аврора. – Если первым у тебя родился мальчик, то последней, наверняка, будет девочка. Мне кажется, будь она здесь, она сделала бы такой вывод.

Она заметила, что Эмма совершенно без сил. К ее усталости примешивались и какой-то восторг, и торжество, но, тем не менее, это была глубокая усталость. Необычный блеск в глазах лишь высвечивал эту измотанность. Аврора почувствовала, что ей надлежит перестать капризничать, если так можно было охарактеризовать ее поведение, и поступать так, как, она полагала, должно матери, а пожалуй, и бабушке.

– Я была очень плохой, Эмма. Я вижу, ты все сделала правильно, если не считать, что забыла мой халат, и мне не из-за чего цепляться.

– Я просто хочу знать, почему ты ядовитая, – повторила Эмма.

Аврора долго смотрела на нее в упор.

– Я подарю тебе Клее. Когда встанешь на ноги, приходи и забирай его.

– Хорошо. Надеюсь, ты не возражаешь против того, чтобы мы назвали его Томасом. Если бы родилась девочка, мы назвали бы ее Амелия.

– Это не имеет значения. – Она взяла легкую, почти безжизненную руку дочери.

– Ты должна снова набраться сил. Тебе еще придется согнуть не один рельс.

– У меня еще есть время.

– Хм. А Ренуар пусть еще побудет у меня, – сказала Аврора.

На лице Эммы радость уступила место легкому огорчению.

– Тебе не нравится быть бабушкой, не так ли? Ты не воспринимаешь это как естественный ход жизни или что-то подобное, правда?

– Да! – воскликнула Аврора так резко, что Эмма чуть подпрыгнула.

– Хорошо, а я думала, что тебе будет приятно, – пробормотала Эмма растерянным, усталым тоном, которым так часто и так многозначительно говорила ее бабушка, Амелия Старретт, сталкиваясь с внезапными приступами злости своей дочери.

– Я всего лишилась… разве ты не видишь? – с жаром начала Аврора. Но потом у нее екнуло сердце, и она покраснела, ей стало очень стыдно, и она обняла дочь.

– Прости. Извини меня, пожалуйста. Ты ведешь себя как идеальная дочь, а я просто сумасшедшая, сумасшедшая.

На некоторое время она как бы забылась, прижимая к себе свою бледную и слабую девочку, а когда подняла глаза, то обнаружила, что волосы у Эммы все такие же ужасные. Но она воздержалась от комментариев, встала и обошла кровать.

Глаза Эммы вновь немножко заблестели.

– Почему ты решила отдать мне Клее? – спросила она.

Аврора пожала плечами.

– В моей жизни и так достаточно безумия, и без этой картины. Знаешь, она, наверное, оказывала на меня влияние все эти годы. Может быть, именно поэтому мои линии жизни никак не сходятся.

Вынув зеркало, Аврора в задумчивости стала себя разглядывать, она еще не совсем успокоилась, но освободилась от состояния чрезмерной взвинченности.

– А почему это ты привела двоих мужчин?

– Я решила напустить их друг на друга. Этих двоих и Альберто, и всех, кто может объявиться. Должна тебе сказать, что теперь мне понадобится много гостей.

– Ты должна принять во внимание, что я пребываю в бабушках не дольше, чем ты – в мамах. Возможно, я как-то свыкнусь с этой ролью, а если не с ней, так с ребенком, – добавила Аврора.

Она заметила, что дочь робко улыбается. Со своей полнотой, можно сказать, без волос, во всяком случае достойных упоминания, она каким-то образом ухитрялась быть милой, даже обворожительной и сохраняла хорошие манеры, даже несмотря на свой ужасный брак.

– Скажи спасибо, что тебе передался мой Бостон, и не смей говорить, что это только Нью-Хейвен. Если бы тебе достался только отцовский Чарлстон, я бы не могла во многом на тебя рассчитывать.

Погрозив кулаком своей застенчиво улыбавшейся дочери, глядевшей на нее своими «северными» глазами, Аврора вышла.

По вестибюлю больницы круг за кругом шагали Генерал и Вернон, испытывавшие неловкость в обществе друг друга, которая, однако, не могла сравниться с неловкостью, возникавшей у них при мысли о предстоящем возвращении Авроры.

– Я целый день чувствовал, что она не в себе, – несколько раз повторил Генерал. – Видите ли, ее настроения – непредсказуемы.

Вернон согласился бы, но не успел, так как, прежде чем он мог что-либо сказать, Аврора застала их врасплох, выйдя из лифта.

– Что вы думаете о младенце? – сразу же спросила она.

– Мы его не видели, – ответил Генерал. – Ты нам не говорила, что надо посмотреть.

Аврора бросила на него высокомерный взгляд.

– Вы провели тридцать минут в одном здании с моим внуком и даже не постарались на него взглянуть. Это похоже на отсутствие желания или способности подойти к ситуации по-генеральски; что бы это ни было, это относится и к вам, Вернон. По крайней мере, я надеюсь, что вы подружились, пока я была занята.

– Конечно, – сказал Вернон.

– Да уж вижу, – заметила Аврора. – Не могли бы вы отвезти меня к тому гаражу, где стоит моя машина? Я устала. Гектор, если ты не возражаешь, мы с тобой в скором времени встретимся дома.

Стоя около своего «паккарда», Генерал проводил взглядом отъезжавший «линкольн». Эф. Ви. распахнул перед ним дверь.

– Да, Эф. Ви., эта машина, правда, стала немножко неудобна, – сказал Генерал. – Я согласен, «линкольн» немного получше.

– «Линкольн»? – недоверчиво переспросил Эф. Ви.

– Ну, или что-нибудь в этом роде.

Аврора ехала в молчании. Вернон не мог понять, счастлива она или несчастна, и не спрашивал. Она хранила молчание до того момента, как они поднялись на восьмой этаж гаража.

– Все поднимаемся, поднимаемся, поднимаемся, – зевнула она.

– Да, вам сегодня рано пришлось подняться, – поддакнул Вернон.

– Ответ не блестящий, но все же получился разговор, – заметила Аврора, снова зевая. Больше она ничего не сказала, пока Вернон не подъехал к ее «кадиллаку».

– Да, он несколько потерял свой классический облик. Боюсь, что однажды мне не удастся вставить ключ зажигания.

– Если что, звякните мне, – предложил Вернон.

– Именно звякну, – пообещала Аврора, собирая свои туфли, которые скинула с ног. – Я настроена видеть вас у моих дверей в семь. И не забудьте прихватить карты.

– Сегодня в семь? – переспросил Вернон, заметив, что она снова зевает.

– Сегодня в семь, – повторила Аврора. – Мы приближаемся к безрассудному среднему возрасту, во всяком случае некоторые из нас. Может быть, я выиграю достаточно денег, чтобы завести себе «линкольн» и мальчика, с которым буду ходить на пляж, тогда вы все мне уже больше не понадобитесь, – она указала на него своим погнутым ключом. Потом села в машину и отъехала.

Когда она вернулась домой, Генерал, прямой как шомпол, сидел на кухне и ел из миски рисовые хрустящие хлопья.

Аврору невозможно было провести. Подойдя к нему, Аврора стиснула его твердую шею, чтобы посмотреть, можно ли сделать на ней вмятину. Заметной вмятины не получилось, а Генерал даже не обернулся.

– Ну, почему ты выглядишь, как Дон Кихот? – спросила она. – Нет ничего смешнее, чем Генерал со скорбным выражением лица. Чем я провинилась на этот раз?

Генерал продолжал есть, что ее рассердило.

– Ладно, Гектор. Я хотела быть дружелюбной, но если ты будешь пожирать эту дурацкую крупу, мне лучше не беспокоиться.

– Она не дурацкая, – возразил Генерал. – Какое ты имеешь право, черт возьми, критиковать эту крупу? Я уже много лет ем рисовые хлопья.

– Могу в это поверить. Именно поэтому у тебя такие худые колени.

– Нет, это из-за того, что я бегаю. Держу себя в форме.

– Какой толк от того, что ты в форме, если ты каждый раз злишься, когда я проявляю дружелюбие? Я бы предпочла, чтобы ты был подобрее, а твои коленки – помясистее. Ноги – это самое главное. Во всяком случае, для меня больше почти ничего не имеет значения.

Генерал не стал поддерживать спор. Налив на хлопья немножко молока, он стал прислушиваться, как они щелкают, потрескивают и тихонько шипят. Он пытался контролировать свой гнев.

Ничего не говоря, Аврора бросила на него презрительный взгляд, давая понять, что никогда не видела в жизни картины забавнее, чем когда он ест рисовые хлопья. Потеряв от злости самообладание, Генерал дал волю чувствам. Схватив коробку с хлопьями, он потряс ею перед носом Авроры, а потом стал размахивать ею с большой амплитудой, разбрасывая хлопья по полу кухни, причем некоторые из них сыпались на волосы Авроре, чего Генерал и добивался. Вообще-то он хотел высыпать ей на голову целую коробку, но, к сожалению, последние два дня, ощущая постоянную нервозность, чтобы успокоиться, безостановочно грыз хлопья, так что в коробке их осталось мало, во всяком случае, для его целей. Кончив разбрасывать хлопья, он швырнул пустой коробкой в Аврору, но бросок оказался неудачным. Без труда поймав ее одной рукой, Аврора лениво направилась к мусорному ведру и выкинула ее.

– Повеселился, Гектор? – спросила она.

– Из-за этого маленького нефтяника ты нам всю жизнь испортишь, – закричал Генерал. – Я тебя знаю. Ты меня уже унижала с итальяшкой. Сколько я, по-твоему, должен с этим мириться? Только это я и хочу знать.

– Достаточно долго, – ответила Аврора. – Я обрисую тебе перспективы, когда вздремну. Тебе рекомендую сделать то же самое. После всех этих треволнений ты, наверняка, вымотался, а на вечер я планирую небольшую вечеринку. Хлопья можешь принести с собой, – добавила Аврора, заметив, что у него осталось еще полчашки. Затем, похрустев по легкой паутинке, которая выложилась из хлопьев на полу кухни, она направилась наверх в свою спальню.

Через несколько часов, когда уже занимался вечер, она, сидя в своем эркерчике с рюмкой виски, слушала воркотню Генерала, завязывавшего галстук. Это был красный галстук, который она сама ему купила несколько дней назад; он очень шел к его костюму цвета древесного угля.

– Зачем мне надевать костюм и галстук, если мы собираемся играть в покер? – спросил он. – Альберто и Вернон наверняка не станут наряжаться.

– Я рада слышать, что ты называешь их по именам, – сказала Аврора, глядя в темнеющий двор. – Это многообещающее начало.

– Ты не ответила на мой вопрос. Почему я единственный, кто должен одеваться?

– Ты не один, – возразила Аврора. – Я намерена облачиться в великолепный наряд, и сделаю это совсем скоро. А ты, Гектор, хозяин; мне кажется, это положение, которым тебе надо бы гордиться. Кроме того, в костюме ты выглядишь довольно привлекательно, а в спортивной одежде – смешно. Если ты не возражаешь, в нашей новой жизни ты станешь тем, кто всегда нарядно одет.

– Черт возьми, пока мне в этой новой жизни не нравится ничего. Ты, кажется, считаешь, что приятно, когда рядом будет крутиться трое мужчин?

– Четверо, когда будет приезжать Тревор. Не считая тех, с кем я могу еще познакомиться.

– Я знаю, что мои дни сочтены, – угрюмо сказал Генерал, надевая пиджак. Его мрачность из злобной превратилась в отрешенно-благородную.

– Я знаю, что ты стараешься от меня избавиться, – продолжал он. – Я чувствую, когда меня хотят выжить. Тебе не надо притворяться. Ты знаешь, наши солдаты никогда не умирают… они просто растворяются. Мне кажется, мой долг теперь в том, чтобы просто раствориться в темноте улицы.

– Господи Иисусе! – воскликнула Аврора. – Никогда не ожидала, что такие речи будут звучать в моей спальне.

– Да, ты права, – стоически согласился Генерал.

– Напротив, это чушь собачья, если мне будет позволено вульгарно выразиться. Ты прекрасно знаешь, как я тяжело меняю основные условия своей жизни.

– Ох, – сказал Генерал.

– Гектор, тебе не помешает завести себе нескольких друзей, даже если это будут другие мои поклонники. Ты слишком долго не видел никого, кроме своего шофера и своих псов.

– Ну хорошо, попытаюсь, – пообещал Генерал, стоя перед зеркалом по стойке смирно. – Я просто не понимаю, Аврора, что ты делаешь. Я никогда не понимаю, что ты делаешь, и я никогда не пойму, чего ты хочешь. Ты для меня – сплошная тайна.

– Хоть это радует, – заметила Аврора, отвечая ему улыбкой.

Генерал молча смотрел на нее, все еще выполняя команду смирно.

– Отличная выправка, – похвалила Аврора. – Почему бы тебе не спуститься за льдом? Наши гости вот-вот прибудут, а мне еще придется задержаться.

Позднее, взглянув в окно, она увидела, как к дому одновременно подъезжают два «линкольна»: старый и новый. Она подняла раму повыше, чтобы разглядеть прибывших и услышать, что они будут говорить. Альберто, она могла это видеть, нес в своих руках охапку цветов. Увидев позади себя Вернона, а впереди у дверей – Генерала, он растерялся. Инстинкт подсказывал ему ощетиниться, но он был не уверен, что для этого был подходящий момент. По торжественному случаю Вернон надел стетсон. Аврора с улыбкой ждала, и наконец увидела, что Генерал сходит с крыльца, протягивая руку для приветствия.

– Заходите, джентльмены, – пригласил он их своим хриплым голосом. Вернон снял свой стетсон, и джентльмены вошли.

Аврора полюбовалась вечером, потом встала, бросила халат на кровать и пошла в гардеробную выбирать себе платье на вечер, а потом, когда она его выбрала и подобрала подходящие бусы, она достала щетку и постояла перед Ренуаром, причесываясь и глядя на двух молодых женщин в желтых шляпах. Как всегда, ей пришло в голову, что их веселость казалась значительно спокойнее, чем когда-либо была ее собственная. Затем фигуры двух женщин стали неясными, и картина сделалась открытым окном ее памяти: выглянув в него, Аврора увидела себя счастливой – с матерью в Париже, в Тревором на яхте, с Редьярдом во мхах Чарлстона. Ей казалось, что все тогда было счастьем, и лишь потом столько было сказано или сделано.

Вскоре мгла, застилавшая ей глаза, рассеялась, две простые молодые женщины вновь заулыбались ей из своего розового и желтого далека. Она вытерла щеки, кончив одеваться, весело спустилась к своим кавалерам, которые весь вечер думали, как она безмерно восхитительна.