Элизабар Мелашвили, естественно, не слышал, о чем беседовали Самокатов и Россомахин с Джогиргом и Абдулмуслимом, но с ними разговор был достаточно коротким. Особенно это касалось допроса Абдулмуслима. Следователи, видимо, посчитали правильно – тот мало что знает и мало что может сказать интересного. Чуть дольше беседовали с Джогиргом. А вот с ним самим беседа затянулась, как показалось, надолго. Это заметили даже чеченцы, когда заново перевязанного грузинского подполковника, не подумав помочь при ходьбе, привели в сарай спецназовцы в «краповых» беретах, перед дверью снова сковали руки наручниками и подтолкнули за невысокий порог так, что он едва не упал, потому что очень старательно изображал свою невозможность нормально передвигаться.

– Что тебя так долго мучили? – поинтересовался Джогирг, но в его голосе недоверия было намного больше, чем любопытства, и Элизабар сразу это заметил. Однако он не желал быть откровенным со своими недавними проводниками и союзниками и потому ответил, как отмахнулся:

– Перевязывали долго. Пару уколов вкололи, давление измеряли… – Подполковник сначала с трудом уселся на деревянный пол, а потом завалился на бок. Чеченцам он тоже демонстрировал сильную боль от ранения, хотя в действительности она была уже не настолько сильной, чтобы создавать гигантские проблемы. – И вообще… Я же все-таки иностранный гражданин, и у меня документы с собой настоящие. Замучили, по двадцать раз одно и то же спрашивают… Им международный скандал нужен. Все козыри у них в руках!

– Ты тоже, думается, пару козырей в рукаве припрятал… – усмехнулся Джогирг.

Грузинский подполковник передернул плечами.

– И что ты им сказал? – поинтересовался Абдулмуслим.

Элизабар в ответ промолчал, показывая, что на эту тему он беседовать не намерен, но при этом сохранил многозначительное выражение лица, чтобы о нем не думали плохо. И он имел основания для этого, потому что рассчитывал выкрутиться. А где в дальнейшем может свести его судьба с этими людьми, было неизвестно. И потому лицо терять не стоило…

Впрочем, чеченцы сильно его не доставали. Они тоже понимали, что отношение к пойманным бандитам должно быть одним, а к офицеру иностранной разведки, попавшемуся вместе с ними, – совсем иным. И интереса он должен вызвать больше. И потому странного в длительности разговора со следователями было мало.

А сам Элизабар демонстративно перевернулся на другой бок, к стене лицом, хотя лежать на простреленной ноге ему, по логике, должно было быть больно. Но уже этим он показывал, что не желает разговора, и вообще ему следует продумать свое поведение, чтобы не проколоться в каких-то мелочах.

Думал он, впрочем, о другом. Элизабар уже переступил черту, по одну сторону которой была игра с противником, а по другую… Что было по другую сторону, он сам не желал называть настоящим именем, хотя все прекрасно понимал. Но это была его единственная возможность выкрутиться и остаться при этом при своих интересах. Пусть не тех прежних интересах, с которыми он отправлялся в Россию, но при этом варианте подполковник хотя бы имел возможность вернуть себе, как ему казалось, прежний статус, в котором он находился до перехода границы. И это не было спонтанным решением. Его он принял еще накануне, сразу после пленения, когда их заперли в сарае и когда время подумать о своем будущем у Элизабара имелось. И он плотно подумал. Даже мысленно просчитал поведение всех своих сослуживцев, попавших в подобную же ситуацию, и пришел к выводу, основываясь на их обычном поведении, что большинство поступили бы на его месте точно так же. И не стал дожидаться каких-то жестких решений по своему делу, которые, несомненно, последовали бы, а сразу предложил свои услуги в качестве сознательного агента российских спецслужб. Такой шаг не мог остаться незамеченным. Тем более что Элизабар верно просчитал необходимость торопиться. Если он долго не будет выходить на связь, это может показаться подозрительным тому же полковнику Лоренцу. А если проявить оперативность, то и Лоренц ничего не заподозрит, и польза от сотрудничества будет более значительной.

Элизабар умышленно создал цейтнот для российских следователей, и они вынуждены были решать все на ходу. И вообще, один из тех, кто вел его допрос, был, кажется, и не следователем, а офицером ФСБ, скорее всего каким-нибудь опером или, если судить по званию, старшим опером, может быть, даже руководителем отдела. Следователь не смог бы заметить выгоду перевербовки. А опер не мог упустить такой шанс. И этот, с погонами полковника, кажется, упустить его не пожелал. А Элизабар прочувствовал ситуацию тонко и предпочел побеспокоиться о своей выгоде. И сразу задал естественный, с его точки зрения, вопрос – как ему будут оплачивать его труды? В принципе оплата волновала его меньше всего. Но вопрос был психологическим и вводил собеседника в заблуждение, создавая впечатление, которого Элизабар и хотел добиться. Могло показаться, что он и границу переходил именно с этими мыслями о предложении своих услуг. И, кажется, это сработало…

Проведя предыдущую ночь в раздумьях и без сна, да еще после сложного маршрута, тоже почти бессонного, Элизабар, сделав такой решительный и умный, с его точки зрения, шаг, показал нервничающим чеченцам, что у него у самого нервы достаточно крепкие, и если не уснул, то хотя бы задремал. Однако сон тоже не был глубоким, и потому подполковник слышал, как пришел наряд караульных в «краповых» беретах и увел Абдулмуслима.

– Опять допрос? – недовольно спросил чеченец.

– Шевелись быстрее, – ответили ему. – Вертолет тебя ждет…

– А я пешком пойду? – спросил Джогирг Зурабов с легкой усмешкой. Его простреленное колено ходить мешало больше, чем раненое бедро Элизабара. И вообще Джогирга пленение, кажется, смущало мало.

– А ты – на другом вертолете.

– Не люблю шумные машины…

– К винту привяжем, чтобы привыкал.

Мелашвили не подал вида, что проснулся и что-то слышит.

Абдулмуслима увели. А минут через десять пришли за Джогиргом.

– Значит, наш друг пешком пойдет… – сделал вывод Зурабов и снова демонстративно вздохнул. Он, кажется, даже любовался своим положением и своим поведением. И совсем не боялся разозлить охрану.

– Он в другом вертолете.

– Вертолетов на всех не напасетесь. Их, как я слышал, всего два было…

– А ты что, хочешь, чтобы каждому по вертолету выделяли? Ваш грузин и с твоим другом поместится. Невелики шишки!

Джогирга увели, а Элизабар опять не показал вида, что проснулся. Тем не менее стал ждать, когда за ним придут. За ним вскоре пришли. Вернее, не за ним, а к нему. И не те двое, что допрашивали его первоначально, а только один из них, в сопровождении подполковника, который захватил Мелашвили в плен.

– Проснись и пой! – сказал подполковник, тяжелым башмаком подтолкнув Элизабара в ногу. В раненую ногу, кстати. Не в саму, конечно, рану, да и не подтолкнул вовсе, а только коснулся; тем не менее Мелашвили застонал, сел и резко схватился за ногу двумя руками, изображая лицом нечеловеческие страдания.

– Хреновый из тебя актеришко, – заметил подполковник. – Как и разведчик тоже, скажу честно, хреновый… Давно пора бы знать, что от боли в первый момент глаза раскрываются шире, потому что зрачки расширяются и возбуждаются нервные окончания глазного яблока, а ты сразу, без подготовки, жмуришься, как кот в предвкушении сметанного удовольствия. Это я тебе в виде урока говорю. И хватит рожи корчить, садись нормально и заткни пасть, потому что рана твоя пустяковая. Мои бойцы с такими ранениями даже в санчасть не сдаются. Сами себя перевяжут и с маршрута не сходят… Тебе тоже сегодня в маршрут идти.

– Мне – идти? – делано удивился Элизабар. – Куда идти? И зачем? И с кем? Я не понимаю…

– Идти туда, откуда пришел. Со мной. А зачем – это ты сам нам объяснишь. И не думай, что я буду с тобой церемониться! Сейчас старший следователь Россомахин подключит в вертолете свой принтер, напечатает твои договорные обязательства с Федеральной службой безопасности России, ты внимательно прочитаешь, потом подпишешь, и тогда начнем работать.

Информации на его несчастную голову высыпали целый мешок. И не сразу получалось всю ее переварить и отсортировать. Элизабар на всякий случай поморщился еще раз, но сел прямо. Сейчас повязка на его ноге была наложена профессионально – опытный санинструктор «краповых» постарался. И нога, хотя, естественно, болела, но не настолько сильно, чтобы мешать сидеть. Но очень уж не хотелось расставаться с ролью страдальца, тем более что самому Элизабару казалось, что эта роль у него получается. Однако нынешние зрители, в отличие от чеченцев, ее воспринимали без теплоты. И с этим приходилось мириться.

Чтобы выиграть время и суметь собраться с мыслями, подполковник Мелашвили с трудом сумел подыскать подходящий случаю вопрос:

– А оплата? Мы еще не договорились относительно оплаты…

– Твоя свобода чего-то стоит? – спросил российский подполковник.

– Или ты считаешь, что тебя освобождают бесплатно? – не менее жестко добавил Самокатов.

Этот полковник раньше показался Элизабару более добродушным и вполне сговорчивым человеком, с которым можно иметь дело. Но, видимо, подполковник-спецназовец влияет на него не лучшим образом.

– Значит, платить мне не собираются? – Подполковник Мелашвили всем своим видом демонстрировал крайнюю степень растерянности.

– За что, за мешок с наркотой? – спросил Занадворов. – За это, если есть желание, можно и заплатить. Только цену уже назначаем не мы и не здесь, в горах, а где-то в городе, после длительного следствия, суда на судебном заседании. Торопись, пока у нас законы еще слегка лояльны к подонкам. Хочется надеяться, что времена изменятся, новая власть плюнет Европе и Америке на лысины, и тогда таким, как ты, останется только до конца жизни отмаливать грехи. Но жизнь уже долгой не будет…

Элизабар и вправду растерялся. Он надеялся на взаимовыгодное сотрудничество и вполне корректное к себе отношение. Конечно, и полковник Лоренц бывал далеко не всегда корректен. Но тот признавал только авторитет собственной страны и все остальное, что к Америке напрямую не относилось, считал второсортным явлением. А теперь и по другую сторону границы Элизабара тоже приняли достаточно жестко, и весь разговор шел на грани унижения. Это, естественно, не могло понравиться грузинскому подполковнику, но приходилось мириться, потому что даже это было лучше, чем следствие и судебное заседание, которое может вынести только однозначное решение.

Мелашвили попытался усмехнуться, не понимая, что его усмешка выглядит слегка жалкой, и ответил устало:

– Ладно… Давайте ваш договор. Я подпишу. Я могу подписать, даже не читая.

– Тогда я туда еще с десяток пунктов внес бы, – то ли пошутил, то ли пригрозил спецназовец. – Но будем знакомиться. Я – подполковник Занадворов, спецназ Главного разведывательного управления Генерального штаба. Зовут меня Сергей Палыч. Можно звать по имени-отчеству, поскольку в званиях мы с тобой равны. А теперь, пока договор не принесли, выкладывай все, что ты знаешь, про американскую лабораторию. Поскольку ты теперь наш секретный сотрудник – сексот то есть – все выкладывай. Абсолютно. Это будет твоим первым рапортом… Полковник Самокатов готов записывать твою речь на диктофон. В заключение не забудь сказать, что ты дал показания, находясь в здравом уме и твердой памяти, и подписываешься под каждым сказанным словом.

– А это еще зачем? – недовольно спросил Элизабар.

– А это гарантия моей безопасности, которую ты обязан будешь тщательнейшим образом блюсти. Если что-то со мной или с бойцами моей группы случится, ответственность падет на тебя. Запомни это!

– А если я буду ни при чем?

– Ответственность в любом случае падет на тебя. Следовательно, ты должен быть очень озабочен моей безопасностью и обязан продумать меры по ее сохранению.

Грузинский подполковник горестно вздохнул, и уже без притворства – его «прижали»…

Полковник Самокатов вытащил из кармана диктофон и положил перед собой на деревянный пол, готовый нажать кнопку включения записи.

– Собрался с мыслями? – спросил Занадворов. – Тогда начнем…

У капитана республиканского управления ФСБ, что прилетел с вертолетом, доставившим группе подполковника Занадворова все, что тот заказывал для обеспечения боеспособности группы, и даже больше, была почти традиционная для здешних мест фамилия Дидигов, хотя он не имел никакого отношения к Амади Дидигову и представлял совершенно другой тейп из другого района Чечни. Капитана звали Джабраил, и со своей длительной небритостью и отсутствием погон на камуфлированной одежде он больше походил на боевика, чем на офицера ФСБ, что вполне устроило и Занадворова, и Самокатова, который Джабраила и вызвал, хорошо зная его по нескольким операциям.

Вертолет спецназовцы разгрузили быстро, и весьма обрадовались предусмотрительности полковника Самокатова, который по собственной инициативе заказал для длительного дальнего рейда два гранатомета «РПГ-7Д» с запасом выстрелов к ним. Причем вместе с обычными бронебойными гранатами были доставлены и осколочные, арабского производства. Конечно, на марше это во-оружение было дополнительным грузом, который предстояло нести на своих плечах. Но дополнительный груз вовсе не обязательно является лишним. Это спецназовцы ГРУ знали хорошо, и потому инициативой полковника Самокатова остались довольны. Тем более что гранатометы были разборные, удобные при переноске.

Подполковник грузинской разведки мрачным взглядом наблюдал за разгрузкой вертолета и за последующей загрузкой группы спецназа и опирался при этом на посох, который выделил ему Абали Дидигов, показав, что человеческие чувства ему не чужды. Посох был украшен какой-то национальной резьбой, которой метеоролог занимался в свободное время. Подполковник Занадворов уже видел в доме и рядом с ним множество деревянных предметов, украшенных резным орнаментом. Автоматическую винтовку «М-16», брошенную Элизабаром в момент ранения, спецназовцы подобрали, но вернуть владельцу пока не торопились, как, впрочем, и автоматическую «беретту-92», вытащенную из его кобуры. На винтовку, кстати, бросал косые взгляды сам Абали Дидигов, возможно, надеясь на встречный подарок; тем не менее ответить широким жестом у Элизабара возможности не было. Но с посохом раненому ходить было значительно проще, и он много разгуливал перед домом, разминая ногу и приноравливаясь к удобной поступи. Сам посох был длинным, даже слегка выше головы грузинского подполковника, помогал больше, чем мешал, хотя Занадворов кивком головы показал на Мелашвили своему заместителю и тихо заметил:

– А это, кстати, неплохое оружие! И без звука… Голову можно одним ударом проломить.

– Понял. Присмотрю. – Майор Тихомиров сразу взял на себя обязательства, которые вовсе не предполагали, что он не будет отходить от грузинского подполковника, но, как обычно, обещали, что Тихомиров предупредит и других офицеров группы, чтобы те тоже присматривали.

Самым сложным был вопрос обеспечения связи. Согласно данным разведки и расположившегося недалеко в горах российского мобильного ОРПУ, по ту сторону границы грузинских или американских ОРПУ или аналогичных средств радиоразведки не стояло. Та техника радиоперехвата, что имелась у грузинской стороны, располагалась на границах с Южной Осетией и Абхазией. Тем не менее разговоры и по сотовой связи, и даже по спутниковой были рискованными на предмет прослушивания, поскольку грузинская территория может контролироваться и другими ОРПУ, стационарными и более мощными. Посовещавшись, сошлись на том, что полковник Самокатов тоже обзаведется спутниковой трубкой и через систему спутников управления космической разведки ГРУ запросит контроль за двумя номерами. Посодействовать в этом, после звонка Занадворова, полковнику ФСБ пообещал начальник штаба бригады спецназа ГРУ подполковник Строев. Такой вариант связи был проверенным, и при обнаружении прослушивания спутники просто включали аппаратуру глушения ближайших ОРПУ, наполняя эфир такими помехами, пробиться через которые сигнал спутниковой трубки не мог. Это, конечно, было неудобно тем, что прерывалась связь. Но происходило это только во время попадания сигнала в сектор слежения радаров противника, и связь могла быть легко восстановлена чуть позже или с другой точки. Но подобные методы обеспечивали секретность операции, а это было немаловажным и необходимым фактором, безопасности группы. Не имея в группе шифровальщика, подполковник Занадворов рисковал быть обнаруженным противником именно на осуществлении связи, которая всегда была самым уязвимым участком в работе всех разведчиков во все времена.

Первым улетел вертолет, доставивший груз группе Занадворова; следом в воздух поднялась машина с «краповыми», осуществляющими обеспечение безопасности при работе следственной бригады. Последним, вместе со следователями, взлетел полковник Самокатов, особо не нажимавший на Занадворова своими указаниями. Главное из них было понятно всем и звучало безоговорочно: найти лабораторию, производящую наркотики и осуществляющую их поставки на территорию России. А дальнейшие действия вполне вписывались в стандартную формулировку воинских приказов: действовать исходя из обстановки. Полковник Самокатов не мог взять на себя смелость отдать приказ к уничтожению лаборатории, поскольку это означало бы ведение боевых действий на чужой территории. Не мог взять на себя такую ответственность и начальник штаба бригады подполковник Строев. Все понимали, что следует делать, но никто, как обычно бывает, не говорил об этом вслух. Вслух рассматривался единственный вариант – по возможности следовало добыть информацию о сфере интересов лаборатории и ее деятельности. Это, конечно, смогло бы дать определенные козыри дипломатам в выстраивании сложных дипломатических игр с Америкой. Но все прекрасно понимали, что существует множество вариантов с экстренным превращением американской военной лаборатории в частную инициативу отдельных лиц, пусть и носящих армейские погоны, что не принесло бы никакого результата. Возможно, точно такая же лаборатория вскоре открылась бы в другом месте и под другим руководством. Короче говоря, подполковнику Занадворову все предстояло решать самому, в том числе и вопросы международных отношений. А в этих последних вопросах всегда следовало соблюдать повышенную осторожность. Но думать об осторожности тоже следовало исходя из обстоятельств, то есть тогда, когда группа, пополнившаяся за счет грузинского подполковника и капитана ФСБ Джабраила Дидигова, вышла бы к рубежу своего исследования. Откладывать выступление необходимости не было. И даже время, отведенное для обеда, решили сэкономить и двинуться раньше. В крайнем случае перекусить можно будет и на ходу.

Подполковник Занадворов от имени всей группы попрощался с Абали и Хамзатом Дидиговыми. Альбика проводить спецназовцев не захотела и из дома не вышла. Возможно, здесь были какие-то восточные мотивы, возможно, еще что-то, Сергей Палыч даже уточнять не стал. Просто пожал руку метеорологу и его сыну и только спросил на прощание:

– Вы Джабраила Дидигова не знаете?

Вопрос носил проверочный характер и особой нагрузки не нес.

– У нас в селе три Джабраила Дидигова, – ответил Абали. – Один старик и два молодых парня. Который из них тебя интересует?

– Мне трудно сейчас объяснить, который из них… – сказал Сергей Палыч. – Ладно. Это вопрос второстепенный. Счастливо оставаться. Желаю тебе, Хамзат, завести новую хорошую собаку. И пусть она тоже будет доброй! Если будет возможность, я сам тебе привезу щенка ньюфаундленда. Размерами ньюф больше кавказской овчарки, но очень добрый…

У мальчишки навернулись на глазах слезы. Скорее всего не от благодарности, а от воспоминаний об Артуре.

– Спасибо. Не нужно. Я теперь заведу себе очень злую собаку. Самую злую, какую только можно!

– А вот этого делать не стоит. Отчаяние никогда не бывает хорошим советчиком. Оставайся самим собой, и это главное, что человеку стоит делать при любых обстоятельствах…

Тормозящим фактором сразу же попытался стать подполковник грузинской разведки, хотя он сам же, когда настаивал на собственной вербовке – правда, еще не зная условий, которые ему предложат, – торопил события. Теперь торопиться не хотел, «кося» под свою хромоту, вызванную ранением. Однако майор Тихомиров, которому было поручено присматривать за Мелашвили, несколькими конкретными фразами вернул Элизабару здоровье и силы. Но при этом грузин, уже добровольно, служил и проводником группы. Оказалось, подполковник обладает великолепной зрительной памятью. И когда он показал на ответвление от основной тропы, а Занадворов, сверившись с картой, сказал, что на карте этого ответвления вообще нет, Мелашвили на своем настоял:

– Джогирг сказал, что по этой тропке мы за сутки три часа сэкономим. Я там не ходил, мы здесь шли… Но у меня нет оснований считать, что Джогирг обманывал.

Занадворов согласился. Он потому поверил Мелашвили, что был уверен: делать своими ногами лишний крюк подполковник грузинской разведки не пожелает. Просто ногу побережет и потому покажет более короткий путь.

Когда с узкой тропки снова вышли на главную тропу, Сергей Палыч, сверившись с картой и прикинув расстояния, согласился, что они сэкономили около трех часов. Впрочем, размышлять о странностях поведения Элизабара времени не было, потому что подполковника Занадворова вызвал по «подснежнику» капитан Ёлкин:

– Я – Лесной. Вызываю Дворового, вызываю Дворового…

Капитан Ёлкин шел в передовом дозоре вместе с пулеметчиком старшим лейтенантом Заболотновым, и вести от него могли быть важными.

– Я – Дворовой. Слушаю тебя, Лесной.

– Командир, рядом с тропой, шагах в десяти, следы свежего костра. Судя по следам, отдыхало не менее шести человек. Один или двое раненых. Может быть, и больше. Но следы твердые. Шагают прямо. Если раненый один, то ранен тяжело. Слишком много окровавленных бинтов. Часть из них сожжена. Если двое, то тоже бинтов хватает… Предполагаем, это то, что Тихий оставил на десерт. Идут нашим направлением.

– Можешь примерно определить, когда ушли?

– Если судить по костру, то около часа назад. Но могли и раньше, оставив костер незатушенным. Могли уйти позже, но просто никому не хотелось идти за дровами. Вариантов много. По следам определить сложно. Погода в течение ночи и дня не менялась.

– Подожди минутку…

Занадворов достал карту. К нему приблизился и майор Тихомиров, тоже склонился над картой, поскольку слышал разговор с капитаном Ёлкиным.

– Вполне может статься, что мои недобитыши, – предположил он.

– А кто еще мог здесь появиться? – скорее сам себя, чем майора, спросил Занадворов. – Конечно, есть боковые проходы, по которым можно выйти на тропу. На карте мало что обозначено, мы сами в этом убедились. Мы сократили три часа пути. Они этот проход не знают и потому шли по тропе. Здесь отдыхали, потом двинули дальше. Без отдыха они идти не могут – есть раненые. Ты там гранатами насорил… Не может не быть раненых. А посторонняя группа могла пройти или мимо нас, или мимо села. В любом случае ее должны были заметить. «Краповые» посты выставляют всегда тщательно, мимо них мышь не проскочит.

– Командир, недобитышей следует добивать, – сделал вывод Тихомиров.

– Кому?

– Тому, кто не добил…

– Тогда и действуй. Сколько человек берешь?

– Троих хватит, с пулеметом.

Что Тихомиров попросит в свою группу пулеметчика старшего лейтенанта Заболотнова, подполковник знал заранее. У каждого из офицеров группы есть свой стиль ведения боя, который командир обязан знать – и знает. Майор Тихомиров, например, очень любит использовать пулеметы. Сам подполковник Занадворов любит, чтобы у него под рукой находился снайпер. Капитан Ёлкин предпочитал использовать подствольные гранатометы, а старший лейтенант Рататуев очень недурно владел «РПГ-7» и однажды на глазах самого подполковника Занадворова из такого гранатомета попал в несущегося на полной скорости мотоциклиста. Причем не в мотоцикл попал, а именно в мотоциклиста. Для любого гранатометчика такой выстрел был бы высшей оценкой качества стрельбы. У других офицеров были свои маленькие особенности и привязанности, но все вкупе это составляло силу группы, и командир должен был уметь этой силой пользоваться. Что Сергей Палыч и старался всегда делать. И потому позволил Тихомирову выбирать в группу преследования бойцов по своему вкусу. Тихомиров забрал с собой старших лейтенантов Пермякова и Рататуева, а Заболотнова пообещал захватить по пути, поскольку тот находился в передовом дозоре. На смену Заболотнову в дозор сразу отправился старший лейтенант Лукоморьев. Рататуев благодаря стараниям полковника Самокатова уже вооружился «РПГ-7» и взял его в погоню, на ходу собирая в боевое положение.

– Тихий, докладывай по ходу дела! – не в спину, а уже после того, как группа преследования скрылась за поворотом тропы, сказал командир в микрофон «подснежника».

– Обязательно, – отозвался Тихомиров.

– Может, подождем здесь, когда они дело сделают? – предложил подполковник грузинской разведки, снова желая потянуть время, но без присутствия рядом с собой майора Тихомирова, постоянно его подгоняющего, рискнувший взяться за старое.

– Ждать по ту сторону границы будешь, – не слишком вежливо ответил Занадворов.

Тропа шла по очень извилистому скалистому ущелью, лишь понизу имеющему густую растительность, в основном состоящую из молодого ельника и разномастных кустов, занимающих пространство между еловыми стволами. Спецназовцы к такой растительности давно привыкли. Плодоносящим здесь является только верхний слой земли, под которым лежат камни. Кусты, не имеющие большой корневой системы, жить здесь могут нормально. А из деревьев, кроме елей, у которых корневая система пусть и длинная, но растягивающаяся под поверхностью земли на небольшой глубине во все стороны, ни одно не может расти здесь в свое удовольствие.

Но изломистость ущелья и частые повороты тропы сыграли свою неприятную роль, и связь с группой майора Тихомирова вскоре прервалась. Страшного в этом подполковник Занадворов ничего не видел – в горной местности это явление частое, и потому основная часть бойцов группы продолжала движение в прежнем порядке. Тем не менее сам подполковник дважды обращался к передовому дозору:

– Я – Дворовой. Лесной, Тихого не слышишь?

– Я – Лесной, – оба раза одинаково отвечал капитан Ёлкин. – Нет связи. Скалы экранируют. Обычное дело, командир…

Вести пришли, слышимые всеми. Звучно ухнул «РПГ-7», и с этим звуком слился звук взрыва осколочной гранаты. Именно осколочной, здесь ошибиться было невозможно, потому что у бронебойной гранаты звук взрыва совсем другой, более короткий и четкий, без шуршащей сухой разноголосицы, вызванной разбросом осколков. И сразу же за взрывом вступили в разговор стволы пулемета и автоматов. Но и эта стрельба, вызвавшая вместе со всем предыдущим громкое эхо, не длилась долго. Видимо, взрыв гранаты сделал свое дело, а стрельба велась просто в пылевое облако на всякий случай. Тех, кто уцелел после взрыва, элементарно добивали пулями.

Майор Тихомиров вышел на связь через шесть минут, когда были преодолены еще несколько поворотов ущелья.

– Я – Тихий, я – Тихий! Дворовой, куда пропал?

– Слышу тебя, Тихий. Я – Дворовой…

– Я уж думал, тебя в Москву отозвали…

– Пока еще нет. Что у тебя?

– Мы завершили незавершенное. Семь человек было… Никого не осталось. Был, правда, один раненый, но тяжелый. Поговорили с ним накоротке… Парень не слишком скрытный. Промедол просил в качестве развязывателя языка. Я дал. Он заговорил… Они шли в Грузию на отдых, там намеревались до весны отсиживаться. Синоптики скоро снег обещают, потому и торопились. По снегу незамеченными не пройти. Пограничники вдоль границы шастают, следы сразу засекли бы. Первоначально было три джамаата. Объединились только для перехода через границу, чтобы тамошние чеченцы их не пограбили. Такое, сказал, уже несколько раз было… До этого джамааты друг с другом почти не контактировали, совместные операции не проводили. Сработаться не успели, потому их так легко и положили. Больше ничего спросить не успели – умер парень. Документы я собрал у всех. Следственную бригаду вызывать будем?

Такое порой случалось, что во время проведения важного маршрута попутно уничтожалась банда. Согласно правилам, следовало вызывать следственную бригаду из следственного комитета при окружной военной прокуратуре, но в крайнем случае разрешалось обходиться без этого. Сейчас наступил как раз тот самый случай.

– Обойдемся актом, – решил Занадворов. – Документы сохрани, рапорт я напишу по возвращении.

– Понял. Ждем вас на тропе!

Встреча двух групп прошла буднично, даже без остановки. Майор Тихомиров со своими спутниками сразу занял место в общем строю, лишь удостоившись одобрительного кивка подполковника Занадворова. Тела убитых с тропы убирать никто не пожелал. Просто перешагнули через них, как если бы это были камни или поваленные стволы деревьев, и двинулись дальше, не желая терять время на вторичный осмотр и обсуждение.

– Что у них в рюкзаках? – на ходу спросил командир.

– В основном шмотье. Интересного ничего…

– Оружие?

– Затворы из автоматов вытащил, по дороге выброшу.

Это тоже было обычной мерой. Если не было необходимости или возможности собрать оружие убитых боевиков, из автоматов просто изымались затворы, без которых те становились металлоломом. Где-то подальше, в местах, где никто появиться не должен, затворы выбрасывались. Таким образом, если кто-то и найдет автомат, то использовать его не сможет.

Через час пути подполковник Занадворов вытащил трубку спутникового телефона, но, прежде чем послать вызов, сказал сам себе:

– По времени, полковник Самокатов уже прилетел…

– Прилетел, – подтвердил капитан Захватов. – Думаю, уже минут сорок как в Грозном.

– Я думаю, уже час, – не согласился майор Тихомиров.

Занадворов гадать не стал, но нашел в списке номер последнего абонента и нажал клавишу вызова. Георгий Игоревич ответил сразу:

– Что нового, Сергей Палыч?

– Мы, товарищ полковник, догнали и уничтожили группу бандитов из тех, что смогли уйти от нас в последнем бою. Семь человек. Задерживаться не стали. Документы забрали. Операцию сактируем, акт приложим к рапорту. Но я попрошу вас связаться с пограничниками, чтобы они эту группу уже не ждали и чтобы не спутали нас с бандитами.

– Я уже успел созвониться. Меня сейчас ждут в управлении погранвойск, а оттуда уже дадут указания в погранотряд. Возможно, я сам вылечу туда, чтобы проконтролировать вашу выводку на ту сторону. На всякий случай…

– Это было бы очень хорошо. Что у вас со связью? Подполковник Строев не звонил?

– Звонил. Обеспечат. Валентин Викторович дал мне контактный номер, там будет человек, непосредственно курирующий нас с вами. Трубку мне доставят в течение часа. Я сразу сообщу вам номер, чтобы уже в приграничных районах не пользоваться сотовой связью.

– Да, и на мой номер следует деньги положить. У меня может скоро счет обнулиться.

– Сделаем. И будем отслеживать ваш счет, чтобы без связи не оставить. Что еще?

– Еще? Еще только удачи нам…

– Удачи!

Убрав трубку, подполковник оглянулся и остановился, пропуская трех офицеров вперед, чтобы пойти рядом с капитаном Дидиговым.

– Джабраил, я спрашивал нашего метеоролога. У них в селе есть три Джабраила Дидигова. Ты вполне можешь сойти за одного из них.

– Это неважно, товарищ подполковник. Вы не сказали метеорологу, чем вызван ваш вопрос? А то может получиться какая-то накладка. Не в этот раз, так в другой, и выстрелит, когда не ждешь…

– Не переживай, капитан. У меня нет привычки объяснять людям то, что их не касается. У тебя, я слышал, есть опыт нелегальной работы?

– Это что, по радио передавали? – удивился Джабраил.

Занадворов оценил скромность, профессионально присущую тем, кто работает в стиле капитана Дидигова. По большому счету, это тоже разведка, а в нынешней операции Джабраил вообще должен показать качества сотрудника Службы внешней разведки.

– Может, и передавали, только я ни радио не слушаю, ни телевизор не смотрю. Я считаю себя человеком приличным, а таковые телевизоры в окно выбрасывают, чтобы дети их не стали мерзопакостными людьми.

– Выбросили, товарищ подполковник? – вполне серьезно спросил капитан.

– Нет. Это один мой знакомый священник сделал. Достойный, надо сказать, человек.

– Я тоже смотрю только телеканал «Боец».

– «Рукопашку» любишь?

– Тренируюсь, когда время позволяет…

– Я тоже тренируюсь, но даже этот телеканал не смотрю. У меня вообще телевизора нет. Старый сломался, а новый я покупать не стал принципиально, чтобы атмосферу в квартире не поганить. Уже больше десяти лет. А относительно тебя, извини уж, я вынужден был поинтересоваться у полковника Самокатова, с кем мне предстоит работать. Но он, как и ты, и как все парни из ФСБ, больше спрашивать любит, чем отвечать. Сказал только, что имеешь опыт нелегальной работы.

– Имею… – скромно согласился капитан.

И не стал углубляться в подробности.

– Как будем в этот раз действовать?

– Просто. Я пойду в лабораторию вместе с подполковником Мелашвили. В качестве перспективного клиента…

– Перспективный клиент тоже должен представлять какие-то социальные слои.

– Это я понимаю. Первоначально полковник Самокатов предложил мне воспользоваться собственной фамилией и объявить себя родственником Амади, представляющим его интересы. Но у меня другая мысль появилась…

Капитан замолчал.

– Ты рассказывай, не стесняйся! Нам с тобой вместе работать, и в данной ситуации не мы осуществляем твое агентурное прикрытие, а ты добываешь для нас информацию. Так что настраивайся на волну откровения.

– У вас «переговорка» включена, товарищ подполковник…

Занадворов глянул на нагрудный карман, из которого торчал краешек корпуса «подснежника» с горящим зеленым индикатором.

– Если горит красный индикатор, значит, я внутри связи. Если зеленый, я только на приеме. Если вообще ничего не горит, значит, я вышел.

– Понял. Я, товарищ подполковник, слегка знаком с одним чиновником из нашего правительства. Тоже Джабраил Дидигов. Этому чиновнику приходится много ездить по России, и он имеет связь с чеченскими диаспорами практически во всех регионах. Извините уж за такое неверное использование слова «диаспора». Я понимаю, что ее могут иметь только иностранцы, а мы, жители России, таковой не являемся. Но так все уже говорят, и это стало привычным.

– И что? Думаешь, под видом этого чиновника…

– Это многообещающий вариант. С широким охватом и большим числом контактов. Американцы, при всем моем невысоком мнении об их способностях, не могут за него не ухватиться.

– А откуда такое мнение?

– Сталкивался с ними в районе Цхинвала. Амбиций даже больше, чем денег… И больше ничего.

– Хороший опыт. Только и американцы бывают разными. И потому полагаться на такие понятия не стоит. Исходить всегда следует из самого сложного варианта – тогда работаться будет легче и неожиданных неприятностей встретишь меньше.

– Согласен. Но я это так… К слову, товарищ подполковник, пришлось.

– И что ты хочешь предложить полковнику Лоренцу?

– Варианты развернутого сбыта – в основном по городам Урала и Сибири, поскольку я там чаще всего бываю в служебных командировках и имею прочные связи. Проверить мои данные будет достаточно сложно. По крайней мере такая проверка должна занять несколько дней. За это время я сумею узнать о лаборатории все, что вам необходимо, если вы не полагаетесь на данные Мелашвили.

– Подполковнику можно верить только наполовину. Когда человек помогает по принуждению, он всегда мечтает вырваться из своей узды. А это возможно только в случае, если он, внешне категорически оставаясь вдалеке от всех событий, все же подставит нас под удар. В этом случае нашей стороне нечего будет предъявить ему. Хотя его расписка у нас имеется, и она своего действия не теряет и в дальнейшем.

– А если такой вариант… Не может он пойти к своему руководству и выложить все? Скажет, не было у него другого выхода, чтобы выпутаться из ситуации…

– Мы с Самокатовым обсуждали такой поворот – еще до конкретной вербовки – и нашли его возможным. И потому подстраховались: почти половина вопросов к Мелашвили касалась не лаборатории, а специальной службы внешней разведки Грузии и лично Гелы Бежуашвили. Мелашвили много чего, кстати, наговорил, многих назвал с обозначением сферы интересов, рассказал о некоторых проектах своей службы, в которых сам принимал участие раньше, и о перспективных разработках, о которых он что-то слышал или косвенно касался. Самокатов сразу передал данные в Москву, в ваше федеральное управление, там проверяют данные. Если в рассказах грузина все – сплошная выдумка, то Мелашвили придется ликвидировать. Если там есть хотя бы частичка правды, он никогда уже из наших рук не вырвется. Но все же доверять ему полностью тоже опасно, и нам следует это обязательно учитывать.

– Значит, будем чуть-чуть доверять, но все тщательно проверять, – сказал капитан с улыбкой. – К этому мы привычные!

Шли настолько быстро, насколько это было возможно, имея в своих рядах такой тормоз, как подполковник Мелашвили. Конечно, делать грузину носилки никто не собирался, но майор Тихомиров нашел временный выход из положения, периодически выделяя Элизабару шприц-тюбик промедола. Одного тюбика хватало часа на три. Боль притуплялась, и подполковник имел возможность идти быстрее. Делать ради него лишний привал никто тоже не намеревался. И даже к страданиям, которые старательно изображало лицо Элизабара, никто сочувствия не проявлял. Спецназовцы судили по тому, как вели бы себя в этой ситуации сами, тогда как Мелашвили казалось, что он совершает подвиг, и очень хотел, чтобы этот подвиг по достоинству оценили другие. И обижался, что не оценивают.

Тем не менее темп движения был в целом даже более высоким, чем тот, которым Элизабар шел с боевиками в обратном направлении. Про обед все дружно забыли, и только когда у Мелашвили основательно засосало в животе, он все же спросил своего «надсмотрщика» майора Тихомирова:

– У нас что, голодные годы наступили? Есть нечего?

– Трехразовое питание, – глубокомысленно ответил Тихомиров. – Три раза в неделю…

Подполковнику грузинской разведки оставалось только вздохнуть, потому что роптание в этой компании делу не помогало.