Глава вторая

После удачно проведенной операции Джабраил был готов считать себя военным гением, хотя тактика подобных ловушек придумана не им и была применена в гораздо больших масштабах Наполеоном во время итальянского похода, когда он, имея небольшие силы, основательно потрепал австрийские войска. Но Уматгиреев, если бы услышал такое, сильно удивился бы, потому что он понятия не имел о его походах и манере воевать и даже затруднился бы сказать, в какую эпоху жил Наполеон. Но свой успех Джабраил оценил по достоинству. При этом уверен был, что имам Габисов тоже оценит его действия. Потому что имам Гойтемир Габисов — это единственное лицо, перед которым амир Уматгиреев отчитывался за свои действия. Когда имам Габисов вернулся в Чечню, он не случайно среди многих амиров, как думалось Джабраилу, выбрал для претворения в жизнь совместных планов именно его и его джамаат. Конечно, эти планы только условно можно назвать совместными, и Уматгиреев отдавал должное восточной вежливости имама, который часто произносил эту фразу о совместных планах. Более того, сам имам Габисов не однажды проговаривался, что это даже не его планы, а он является только проводником в жизнь больших и нужных идей по переустройству мира.

— Вот ты представь себе такую картину. Стоит посреди Нью-Йорка громадный небоскреб. С верхнего этажа далеко вокруг видно. И стоит у окна американский миллиардер. Смотрит на мир свысока и считает, что он выше всех, что он миром правит. И думается этому миллиардеру, что он имеет право посылать куда-то войска, чтобы поддерживать такой порядок, какой ему хочется иметь. И весь этот порядок, американский порядок, как его называют, направлен на то, чтобы у миллиардера было больше миллиардов, чтобы он мог есть что захочет, развлекаться как захочет, делать то, что захочет. И не понимает этот миллиардер, что существуют в мире еще и такие горы, как Кавказ. И где-то в горном селе выходит к обрыву пожилая женщина, выводит туда внука и смотрит вдаль. И ей, и внуку тоже далеко видно. Они находятся гораздо выше того миллиардера. Но у них нет миллиардов, чтобы посылать куда-то войска и устанавливать свой порядок, у них нет желания увеличивать свои миллиарды. Они хотят возносить Аллаху молитвы и жить такой жизнью, какой им хочется. А их жизнь и их помыслы настолько же чище жизни и помыслов миллиардера, насколько горный воздух чище воздуха Нью-Йорка. И они хотят, чтобы правили миром люди с чистыми помыслами, а не богатые, думающие лишь о собственном благе. Аллах донес до нас умение жить правильно. И наша с тобой задача в том и состоит, чтобы дать возможность людям, благодарным Аллаху за жизнь, не подчиняться воле миллиардера. И это не зависит от того, где стоит тот высокий небоскреб — в Нью-Йорке или в Лондоне, в Париже или в Москве. У них одни помыслы. У нас чистые мысли о великом халифате, который объединит мусульманский мир. И, служа этому делу, мы с тобой служим Аллаху, равно служим, невзирая на звания и сан. Здесь и сейчас нас пока мало. Но к нам придут на помощь. А мы и малыми силами сможем добиться того, чтобы нас признали. Ты умеешь побеждать малыми силами. Но и ты знаешь, что это только временная победа. Нужны большие силы, чтобы противник отступил. И они придут к нам с тобой на помощь, когда мы покажем, что мы здесь, что мы подготовили плацдарм для прихода больших сил. Придут наши братья чеченцы. Они уже собираются вместе и готовы к возвращению на Родину.

Эти слова имама Габисова глубоко запали в душу амира Уматгиреева и воодушевили его. Так воодушевили, что он проявил неслыханную для других амиров активность и четыре недели подряд совершал рейды. Причем каждый последующий был успешнее предыдущего. Вообще-то в том состоянии духа, в котором сейчас находился Уматгиреев, он мог бы выступать и чаще, он готов был к постоянным боям. Но при этом не забывал, что его бои и вылазки должны быть успешными. Иначе грош цена всем его усилиям. И чтобы акция стала успешной, ее следовало основательно подготовить. Вот эта-то подготовка и отнимала у амира так много времени и не позволяла демонстрировать себя более часто. Приходилось еще перемещаться. Нельзя было постоянно действовать в одном и том же месте. Но перемещениями ведал сам имам Габисов, руководствуясь при этом какими-то своими помыслами и целями. Уловить систему в этих перемещениях было не сложно. Джамаат постоянно уходил на юг и на юго-восток. То есть к границам с Дагестаном и Грузией. И пусть одна граница называлась административной, а другая государственной, они все равно были границами. Чего добивался Гойтемир Габисов, Джабраил понимал, поскольку имам уже сам говорил об этом почти открыто:

— Чтобы к нам пришла помощь, мы должны показать, что здесь есть стоящие люди, которых необходимо поддержать. Поддержка может прийти только из-за границы. Я не знаю, откуда она придет, может быть, через Грузию, может быть, через Азербайджан, но она уже в пути. Путь от Дамаска до Кавказа не близкий. Но он преодолимый.

Про Сирию имам говорил несколько раз, и Джабраил понял, что тот приехал в Чечню оттуда. И однажды даже задал, как сам потом понял, наивный вопрос:

— Скажите, имам, а почему не удалось подчинить Сирию? Это же страна нашего мира, исламского? И все соседи были против Дамаска. Почему?

— Это вопрос стратегический. Обрати внимание. Из небольших волнений выросла большая война. Почему? Когда страны Запада откровенно помогали нам, наши силы росли, мы брали город за городом, и не могли власти оказать нам сопротивления. Их военачальники переходили один за другим на нашу сторону. А потом что-то сломалось в механизме. Изменилась общая политика. Нас перестали поддерживать. Да и внутри все не так, как у нас. Там же нусайриты. Даже их президент Асад происходит из их среды, хотя назвать его истинно верующим мусульманином трудно. Но сопротивление нам было оказано самим народом, там проживающим. Еще сильно мешали шиитский Иран и шииты Ливана. Здесь все должно быть иначе. Народ на Кавказе поддержит вернувшихся правоверных, как уже поддержал однажды Джохара Дудаева. И это будет началом конца российского Кавказа. Россия всегда стояла особняком от других развитых стран. И если начнется расчленение России на Кавказе, а затем продолжится в других областях, где живут мусульмане, развитые страны Запада будут поддерживать нас. Они не понимают, что будут следующими на очереди. Но это вопрос отдаленного будущего. Сначала — Россия, против которой готов выступить весь мир. Но чтобы народ поддержал нас, есть обязательное правило. Народ всегда поддерживает своих героев. И нужно множество побед. Пусть в мелких стычках, но эти победы нужны. Нужна слава. И ты эту славу нам добудешь. А уж я постараюсь распространить слухи о твоих победах так, что ты сам их не узнаешь в чужих рассказах. Для этого у меня есть возможности. Твое дело — добывать красивые победы, которые привлекут к нам внимание.

И амир Уматгиреев правильно понимал свою роль. Пока имам Габисов был доволен им. После последнего боя будет доволен еще больше. В этом можно не сомневаться…

Амир Уматгиреев очень удивился бы, если бы узнал, что многие его действия предсказуемы. Он считал, что его военные хитрости слишком мудры для тех, против кого он их готовит. И они никогда не смогут разгадать то, что он задумал. И использовал он при этом свое собственное хладнокровие и хладнокровие своих бойцов, которых по подсказке имама Габисова в последнее время стал звать только моджахедами. Чтобы как-нибудь не оговориться при имаме, Джабраил даже мысленно звал бойцов моджахедами.

Минувшим утром, когда остатки полицейского спецназа, приблизительно сравнявшись численностью с джамаатом нападавших, отступили вниз на дорогу и заняли позицию около останков своих транспортных средств, сам Уматгиреев не торопился скрыться. Обойдя сопку, в заранее условленном месте он встретился с теми, кто атаковал полицейский спецназ с противоположного склона, а потом еще и в спину, когда полицейские начали было преследование основных сил джамаата. Три моджахеда вернулись довольные и собой, и своим амиром. Они видели больше, чем увидел амир, — прошли по трупам полицейских, и их чувства можно было представить. Их башмаки были испачканы кровью врагов, и они с радостью показывали это амиру. Оставалось дождаться подхода еще четверых, которые напали на отдаленное село. Но те, когда подойдут, в любом случае дождутся джамаат. Так все было обговорено заранее. И Джабраил не стал терять время. Он с основными силами снова вернулся к дороге, только на пару километров дальше. Но и через пару километров до него донесся запах паленой резины. Запах полз снизу вместе с легким туманом и таким же легким ветерком.

Амир сначала взял с собой только троих гранатометчиков, поднялся с ними на десяток метров в гору и подошел по склону сопки к месту недавней засады ближе, только полста метров не добравшись до левой «засеки». Лес на склоне был, говоря попросту, труднопроходимым. Но Джабраил, заранее просчитывая все свои ходы, также заранее приказал проложить здесь неприметную тропу. Старания его были оправданны с точки зрения обычной практики. А в соответствии с обычной практикой после такого происшествия, как уничтожение значительной живой силы полиции в засаде, на место происшествия прибывала следственная бригада. В качестве прикрытия со следственной бригадой обычно выезжало шесть-восемь полицейских. Это, конечно, не то подразделение, которое сможет остановить джамаат Уматгиреева, и даже, наоборот, может его только привлечь и стать для него самого и для его джамаата объектом атаки. Эту атаку и планировал провести Джабраил следом за атакой на полицейскую колонну. И даже специально для этой цели приказал своим гранатометчикам захватить с собой осколочные гранаты.

Джамаат Уматгиреева еще два с половиной года назад «разжился» неплохим запасом гранат для своих гранатометчиков, «приватизировав» с помощью продажных ментов их склад. Но там были гранаты только российского производства. А российская военная промышленность выпускает для гранатометов только бронебойные и термобарические гранаты. И приходилось по мере надобности покупать у других амиров или же просто менять свои бронебойные гранаты на осколочные гранаты арабского или китайского производства. Таких гранат в джамаате всегда не хватало. Тем не менее Джабраил приказал взять с собой на эту операцию весь оставшийся запас. И предназначался он для следственной бригады, которую в качестве сил сопротивления вообще не было смысла рассматривать, и для сопровождающих их ментов, к которым должны были примкнуть уцелевшие менты из колонны полицейского спецназа. Стоило ли тем выживать после первой атаки, чтобы погибнуть в повторной, — этот вопрос был спорным.

Однако, выйдя на расстояние прямой видимости, Джабраил долго рассматривал прибывшие на место происшествия силы и убедился, что в качестве охраны у следственной бригады в этот раз выступили армейцы, причем в немалом количестве. Это кардинально меняло ситуацию. В отличие от полиции армия обычно умеет воевать. И при первом же выстреле в свою сторону солдат не задирает голову, чтобы увидеть, кто откуда и с какой целью стреляет, а сразу прыгает за ближайшее укрытие и стреляет навстречу. Бинокль не давал возможности рассмотреть, что это за подразделение. Единственное, что можно было сказать: прибыл целый взвод вместе с командиром и еще с одним, кажется, старшим офицером. И только когда солдаты двинулись вдоль «засеки» и оказались довольно близко, амир сумел рассмотреть нарукавную эмблему у солдат и рад был, что не приказал гранатометчикам послать в них несколько зарядов. С пресловутыми «летучими мышами», как прозвали волкодавов из спецназа ГРУ в народе, Джабраил воевать не хотел. От этих будет нелегко оторваться, если они, как говорится, «сядут на хвост». И количество их трудно уменьшить так же быстро, как количество полицейских спецназовцев. Эти многому обучены, в чем Уматгиреев еще раз убедился, заметив, что солдаты снимают все «растяжки» так, словно они выставлены в витрине магазина, а не замаскированы. Освобожденные из ловушек гранаты для использования уже не годятся. С них сорвано кольцо. Значит, прижимной рычаг всегда готов откинуться вверх. И потому солдаты гранаты из ловушек с собой не брали, а просто бросали их вниз, под дорогу, где гранаты и взрывались. А один из солдат швырнул гранату в сторону лежащих под елками амира и гранатометчиков. Да так швырнул, что граната пролетела добрых сорок метров и взорвалась. Мощные осколки «Ф-1» со свистом и шумом прорезали еловые лапы, посыпав амира и моджахедов еловыми иголками и целыми срезанными лапками. Слыша рядом с ухом какой-то продолжительный звон, Джабраил скосил глаза в сторону. В двадцати сантиметрах от его лица тяжелый осколок вошел в ствол молодой ели недалеко от корня. Двадцать сантиметров спасли амира от смерти.

Сняв все, что нашли, солдаты вернулись к своим. Издалека доносились другие взрывы. Значит, обход «засеки» обезвреживали и с другой стороны. И делали это, как сам амир Уматгиреев прекрасно видел, профессионально. Значит, солдаты хорошо подготовлены. И с такими лучше не связываться.

Нет, амир Уматгиреев вовсе не считал, что его моджахеды чем-то хуже этих солдат. Просто их слишком много и они слишком хорошо обучены, чтобы можно было уничтожить значительную их часть быстро и без смертельной опасности для себя. Эта атака была бы неподготовленной. А Джабраил любил просчитывать каждый свой шаг и возможный шаг противника, чтобы знать, чего противник пожелает, и по возможности «удовлетворить» его пожелания.

Солдаты вернулись к своим командирам, кажется, не намереваясь снова повторить маршрут. Экскурсия вокруг «засеки» не казалась солдатам интересной, и амир готов был засвидетельствовать это. Дальше нет ни одной «растяжки».

Джабраил хотел уж было дать команду к отходу, когда один из полицейских там, вдали, показался ему отдаленно знакомым. Но с такого расстояния даже с биноклем нельзя было толком разобрать лица. А любопытство томило, и если его не утолить, то он не будет спать несколько ночей, думая о том, кто же это был.

— Ждите здесь. Если что, прикроете мой отход, — распорядился Уматгиреев и пополз вперед. Он добрался до самого края «засеки». И там поднял к глазам бинокль, чтобы рассмотреть знакомую фигуру. Бинокль уже позволял это сделать.

Амир не ошибся. Он сразу узнал лицо человека. Это Хумид Тарамов. Кажется, ровесник Уматгиреева. И уже в чинах — подполковник. Значит, это он возглавлял отряд погибшего полицейского спецназа. Когда-то Хумид учился с Джабраилом в одной школе, а жил, помнится, на соседней улице. Джабраил был рад, что Хумид Тарамов остался жив после такой передряги. Хотя, наверное, неприятности его ожидают большие. Расстраивается, должно быть.

Уматгиреев снова навел бинокль на лицо Тарамова. Тот что-то зло говорил, словно доказывал кому-то нечто важное. Машинально «взгляд бинокля» перешел на собеседников Хумида. Один из них был старший лейтенант спецназа ГРУ. Наверное, командир взвода. Крепкий парень без головного убора и с короткими и светлыми кучерявыми волосами. С лица старшего лейтенанта бинокль перешел сначала на подполковничий погон второго офицера-армейца, а потом на лицо. Юру Калужного Джабраил Уматгиреев узнал сразу. Он его знал даже лучше, чем Хумида Тарамова. И знал хорошо. Они, конечно, не были друзьями, просто боксировали в одном весе, вместе входили в сборную зоны России. Как-то даже жили на сборах в одной комнате, но относились один к другому благожелательно и даже старались один другому что-то подсказывать на тренировках, хотя всегда стоял вопрос о том, кто из них будет включен в состав под первым номером, кто останется вторым — запасным.

Как же так получилось, что некогда два, можно сказать, товарища объединились против него? Неужели мир перевернулся, если происходят такие вещи? В голове амира Уматгиреева промелькнули эти мысли, но не оставили глубокого следа, хотя вздох сожаления вызвали. И он пополз назад, к своим гранатометчикам…

— Что там, амир? — спросил со своей обычной надменной улыбкой пулеметчик Насухан Оздемиров. — Добивать будем или по доброте душевной отпустим?

Самоуверенность Насухана иногда раздражала Джабраила. Но он старался не подавать виду, хотя обычно осаживал этого юнца, мало еще что в жизни повидавшего.

— Тебя волкодавы в задницу кусали?

Вопрос прозвучал неожиданно и вроде бы не соответствовал обстановке. Насухан даже слегка растерялся. Но все же ответил:

— Только когда маленький был. Овчарки в селе. Дважды было дело…

— Маленьких они всерьез не грызут, пугают только. А взрослого?

— Аллах милостивый уберег. — Насухан даже руку к сердцу приложил и на небо с благодарностью посмотрел.

— Чем, думаешь, может кончиться дело, если в тебя волкодав вцепится?

— Мало хорошего, амир. Они упрямые и страха не знают. Не отпугнешь и не отвяжешься. С ними так: или хозяин их уберет, или ты его убьешь, или он тебя. Другого не бывает.

— А про волкодавов из спецназа ГРУ ты слышал?

Самодовольное выражение в глазах Оздемирова исчезло.

— Доводилось, амир. Эти тоже — прицепятся и додавливают. Их только на собачьи бои выставлять. Только они дерутся по-волчьи, насмерть…

— Там, на дороге, взвод спецназа ГРУ охраняет следственную бригаду. Хочешь их себе «на хвост» посадить?

— Я понял, амир. Нам лучше не соваться. По крайней мере, без засады.

— Вот именно…

Говорить кому-то из своих моджахедов о людях, которых он рассмотрел в бинокль, Джабраил не собирался. Это его личное дело, а личные дела он не любил выносить на публичные обсуждения.

— Все. Поднялись. Уходим, — прозвучала команда.

Амиру никогда не приходилось повторять сказанное. Моджахеды слушались его беспрекословно. И быстрый марш начался сразу. Следовало торопиться. Сегодня еще предстояло проводить в дорогу имама Габисова. На календаре среда, а в пятницу имаму предстояло проводить намаз в своей мечети. А перед намазом имам всегда проводит день в тишине и требует, чтобы ему никто не мешал. Ему необходимо сосредоточиться, чтобы потом стать связующим звеном между волей Аллаха и верующими. Имам никогда не говорил, что он является связующим звеном между самим Аллахом и верующими мусульманами. Но всего — только посредником воли его. Так и самим верующим нравилось больше. Имам казался им скромным. Таких людей обычно уважают.

Джабраил умел быстро ходить. В отличие от своих моджахедов, он никогда не курил, а многолетние занятия спортом его здоровье не подорвали. Только в плохую погоду, в промозглую сырость, частенько ныли кисти в сломанных пальцах. Но без таких травм ни один боксер в своей карьере не обходится. И часто на быстром марше Джабраил вставал ведущим в джамаате и задавал темп. Но в этот раз он встал в середине колонны и даже ни разу не потребовал от сменяющихся ведущих увеличить темп движения.

И вообще Джабраил выглядел слегка растерянным, что было его моджахедам непривычно. А сам Уматгиреев настроения джамаата не замечал. Он думал о том, что произошло и почему судьба свела двух его старых товарищей вместе, причем оба они были против него. У него было что спросить и у Тарамова, с которым он встречался незадолго до того, как уйти в горы, и у Калужного, с которым давно не встречался. Но новая их встреча, скорее всего, будет не обычной встречей мужчин. Вместо слов раздадутся автоматные очереди…