Глава двенадцатая

Амир Уматгиреев уводил свой джамаат от вероятного преследования и предполагал, что преследует его тот самый Юра Калужный со своими бойцами. И он перебирал все возможности боя, понимая, что спецназовцев не может быть слишком много, они вообще, как правило, воюют небольшими группами, и искал варианты для их уничтожения.

Знать хотя бы, кто их преследует. Точно знать. Если спецназ ГРУ — это одно дело, и очень серьезное. Эти не просто вцепятся, как волкодавы, эти могут и в скорости посоревноваться с джамаатом Уматгиреева. А он считал свой джамаат самым скоростным среди себе подобных. Никто не мог совершать такие стремительные пешие переходы, как он. Если преследует полиция, совсем другой поворот. Если эти еще не научились уму-разуму, то амир Уматгиреев берется их научить. Но по воздуху могли и другие войска подбросить. Мог спецназ ФСБ пожаловать. Но это для джамаата не намного хуже полицейского спецназа. С этими можно и нужно драться, этих можно бить. Могли подбросить «кадыровцев». С этими головорезами тоже можно справиться, хотя у «кадыровцев» имеются собственные счеты с Джабраилом, но они от своего счета пусть со скрипом зубы себе крошат, а он будет в ответ только улыбаться, посылая в них автоматную очередь. Хуже, если подбросили в район «краповых беретов». «Краповые» ничем спецназу ГРУ не уступают. Разве что в скорости передвижения обычно проигрывают. Но упрямством и характером берут свое. Точно такие же «волкодавы», как и военная разведка.

Но Джабраил давно взял себе за правило и стремился при недостатке информации исходить из худшего. Хуже, чем спецназ ГРУ, для него ничего не существовало. Однажды, еще в самом начале своей боевой эпопеи, он столкнулся с военными разведчиками, и тогда его спасло только вмешательство другого джамаата, который вовремя подвернулся и взял на себя преследование и удар спецназа ГРУ. А Джабраил тогда ловко, без выстрелов, увел свой джамаат в лес и быстрым маршем оторвался от возможного преследования.

Сейчас амир Уматгиреев предпочитал считать, что его преследует спецназ ГРУ, хотя вовсе и не был уверен, что его вообще преследуют. Только как проверить, гонятся ли за ними, Джабраил не знал.

— Насухан! — подозвал амир идущего неподалеку пулеметчика. — Ты у нас самый хитрый. Придумай что-нибудь, как определить, гонятся за нами или нет.

Насухан думал не долго. Он намеренно поскользнулся, оставляя в земле каблуком глубокую борозду, и свалился в грязь, продавив в черноземе локтем глубокую выемку.

— Сейчас проверим… Они как могут идти? Только по следу. Пусть мои следы рассматривают. Помогите мне кто-нибудь.

Ему помогли встать.

— Встать я сам могу. Не пришибленный. Три «растяжки» рядом! С трех сторон…

Трое моджахедов тут же принялись воплощать план Оздемирова. Амир понял уловку пулеметчика. Ловко придумал. Сам он сразу не додумался до такого.

Если за ними идут, то только по следу. Нет у них данных о том, в какую сторону ушел амир Уматгиреев, и быть не может. Только один человек может это знать, но он не в состоянии никого провести. Он может показать направление, но точно сам ничего не помнит. Это — имам Габисов. Он слабый человек. Из него могут выбить то, что он знает. Выбивать показания менты большие специалисты, если, конечно, этим делом именно полиция занимается. Правда, была у Габисова карта района. Джабраил сам на этой карте обвел кружочком место, где с дороги следует свернуть, чтобы двинуться в сторону базы джамаата. Имам тогда попросил. Он хотел отправить карту в Пакистан, чтобы отряд, который пойдет в республику, знал, где найти Уматгиреева. Но маршрут до бункера, как просил имам, Джабраил чертить отказался. Кто знает, куда может попасть эта карта. Пообещал пришлый отряд лично сам встретить. И встретил. Только к тому моменту от отряда уже никого не осталось. Если бы не нытик имам, могли бы прийти раньше и повлиять на события.

— Что-то никто не взрывается… — с какой-то даже обидой на преследователей сказал пулеметчик Насухан Оздемиров.

Ему, похоже, очень хотелось узнать, что его старания не прошли даром и не зря он извалялся в грязи. Но «растяжки» не сработали.

— Давай вместе подумаем, хорошо это или плохо, — предложил амир Уматгиреев.

— Что ж хорошего в том, что не сработали…

— Это может быть или очень хорошо, или очень плохо.

— В смысле… — Не понял пулеметчик.

— В смысле, если никто не взорвался — значит, преследования нет. Разве это плохо?

— Это хорошо.

— С другой стороны… Если преследование все же есть, но преследователи наши «растяжки» заметили и просто перешагнули. О чем это говорит?

— О чем?

— Опытные «волкодавы» идут. Это разве хорошо?

— Это плохо. Но мой пулемет готов их встретить и побеседовать по душам.

— А у них на один твой пулемет два или три собственных найдутся. Тоже приятного мало.

— Мало приятного, — согласился пулеметчик.

— Выходит, что остались мы при своих интересах и ничего не выяснили.

— Возможность только одна, — угрюмо сказал Насухан. — Мне или кому-то здесь остаться и выяснить. Я готов. Если идут, я их встречу очередью. А пока они будут от пуль прятаться в грязи, я успею убежать и догоню вас.

— У меня у самого была такая мысль, но я не стал ее высказывать, чтобы никого не подставлять, — признался амир Уматгиреев. — Опасное это дело…

— Зато уж пулемет вы услышите. Автомат можно не услышать. А я быстро бегаю. Я догоню, амир…

Джабраил осмотрелся в темноте. Джамаат уже подходил вплотную к горному массиву. До поворота в первое ущелье оставалось полчаса ходьбы. До поворота в их ущелье, где Уматгиреев устроил базу, — минут сорок пять, от силы пятьдесят.

— Через сотню шагов будет высокая одиночная скала. Я сам на нее когда-то забирался. Заберешься и ты. Там с противоположной стороны и подъем удобный, и спуск неплохой. И камни — не скользко. Забирайся туда. Сверху все хорошо видно. Ставь пулемет. И звук, если поверху пойдет, в скалах не затеряется. Мы услышим. Бинокль тебе оставить?

— Зачем он мне, амир? Темно…

— Хорошо. Останешься?

— Останусь…

— Только действуй осторожнее, когда будешь догонять. Возможно, мы выставим еще несколько «растяжек». Это может оказаться необходимым, даже если преследователи подойдут завтра.

— Я буду внимательно смотреть под ноги. И не наступлю, если увижу, что место опасное.

Дождь почти стих. Но тучи не разошлись, только опустились чуть ниже. Или люди выше поднялись, и потому возникло такое ощущение близости к тучам. Кроме того, чувствовалось приближение снегопада — жесткого, секущего лицо, ледяного, каким он бывает, когда приходит с Каспия. И снегопад этот обещал вскоре подойти, совершенно не вовремя, потому что идти до бункера в ущелье осталось совсем немного. И не хотелось напоследок оставлять следы. И кто знает, на сколько отстают преследователи, успеет ли снегопад занести все оставленные следы до того, как преследователи до них доберутся.

Джабраил шел, как обычно, впереди своего джамаата, но темп сейчас задавал не слишком высокий, опасаясь отойти слишком далеко от одиночной скалы, на которую взобрался вместе со своим пулеметом Насухан Оздемиров, и не услышать пулеметные очереди.

Джабраил шел медленнее, чем обычно, часто оборачивался и прислушивался. Но никакой стрельбы за спиной не раздавалось. Он не обговорил с Насуханом время, которое тот проведет на скале, и не знал, когда того ждать. Наверное, получаса хватило бы. Но Насухан парень бесстрашный и упертый, он может ведь и час, и два пролежать в ожидании противника. И только потом, никого не дождавшись, уйти.

Внезапно пришло предчувствие неминуемой беды. Такой беды, которую невозможно исправить, потому что жизнь у человека одна. И когда она оборвется, исправить дело уже не получится. Все кончится. Все кончится до обидного просто и буднично, и большой труп крупного сильного человека будет лежать, остывая, на камнях. Джабраил читал что-то о загробной жизни и сам не мог сказать с уверенностью, верит он в нее или не верит. Он всегда с уважением относился к религии. Но только с уважением, не больше, хотя уважение его не всегда и не всеми верно трактовалось. Это было уважение вежливого культурного человека. Но тот же имам воспринимал это неправильно, считая, что амир готов отдать ему право решать за него все важные жизненные вопросы только потому, что имам обладает священническим саном. Думать о Гойтемире не хотелось, он просто вспомнился, мимоходом. Однако не все религиозные деятели ислама подобны ему. Это Джабраил понимал и уважения к религии не потерял. Но в любом случае живому человеку, если разобраться, пока он жив, безразлично, существует ли загробная жизнь и как она выглядит. Главное, жизнь на этом свете может оборваться в любой момент. Пуля не будет считаться с планами человека, выполнены они или их необходимо выполнить, успел человек сделать то, что планировал, или не успел. Пуля просто забирает жизнь, и все. А пока человек живет на этом свете, именно эта жизнь для него важнее всего.

Эти мысли касались его самого и его моджахедов. Но если быть честным, они точно так же касались и тех парней из полицейского спецназа, которых минувшим днем уничтожил джамаат амира Уматгиреева. Не все же менты однозначные и одноклеточные, есть же, наверное, и среди них люди, которые составляют «золотой фонд» народа. А пули уничтожали их без выбора. И Джабраил думал о том, что это тоже было неправильно. Но что правильно, а что нет в данной ситуации, он не знал. Он вообще запутался и не мог понять самого себя. Знал только, что несет ответственность за жизни этих вот парней, которые пошли за ним. Он их когда-то обучал в военно-религиозном центре «Кавказ». Он уже тогда был для них авторитетным человеком. Еще более авторитетным стал, когда собрал свой джамаат. Они верят ему, они пошли за ним, гонимым и разыскиваемым сначала милицией, потом и полицией, потом и вообще всеми силовыми структурами страны. По сути дела, они пошли его защищать. Значит, он обязан о них заботиться и обязан ценить их жизни даже не наравне со своей, а выше…

— Мовсар! — позвал Джабраил самого опытного своего моджахеда и уважаемого всеми вдумчивого человека гранатометчика Назарбекова.

— Я здесь, амир, слушаю! — Мовсар тотчас догнал Уматгиреева. Он был единственным во всем джамаате, кроме самого амира, кто не курил, и потому длительные быстрые переходы, несмотря на возраст, давались Мовсару легко. Впрочем, сам амир был старше гранатометчика на восемь лет.

— Ты знаешь ту одиночную скалу, где я оставил Насухана?

— Знаю, амир. Я вместе с вами однажды на нее поднимался. Помните, я еще большой камень сверху сбросил, а он не раскололся? На мягкую землю попал.

— Помню. Сможешь в темноте найти?

— А мне что день, что ночь, разницы не вижу. Найду, конечно.

— Сбегай туда. Что-то Оздемиров там надолго застрял. Возвращайся вместе с ним.

— Я понял, амир. Сбегаю.

— На обратном пути будьте осторожнее. Мы сейчас здесь «растяжки» поставим…

— Да, конечно. Мы будем смотреть. За нас не переживайте, амир. Мы рот раскрывать не любим. Увидим…

Наверное, это было не лишнее поручение, подумал Джабраил. Пока Оздемиров сидит там, на скале, сам Уматгиреев испытывает нервозность. А Назарбеков, несмотря на свой возраст, на ногу легкий, и ему легко даются такие пробежки. Тем более что и ущелье с бункером уже рядом.

Отправив человека за Оздемировым, Уматгиреев почувствовал себя спокойнее. В узком проходе между скал он остановил джамаат и приказал, воспользовавшись тем, что здесь множество плоских камней, насажать под эти камни «картошку». На камнях не остается следов. Но под камнями не мягкая земля, а другие камни. Поднимаешь верхний, между двумя нижними вставляешь гранату с сорванным кольцом так, чтобы верхний камень придерживал ее и не давал раскрыться прижимному рычагу. Но верхний камень ставится неустойчиво. Как только торопящийся или бегущий человек заденет верхний камень, он сразу свалится и освободит гранату. Далее следует взрыв по расписанию и уменьшение количества преследователей. Но преследователи будут здесь скорее всего уже на следующий день, решил Джабраил. Если пулемет не стреляет, значит, стрелять пока и не в кого. Недоставало у федералов сил, чтобы организовать преследование. Наверное, в схватке с сирийским опытным отрядом они понесли потери. А это значит, что они вызвали подкрепление и только утром отправятся на поиски. Какие следы можно найти ночью?..

Начался снегопад. И только моджахеды успели выставить в междускалье ловушки, как камни покрылись снегом. Следовало спешить, чтобы оставленные следы этим снегом завалило. Мовсару и Насухану было еще рано появиться, и потому амир ждать не стал:

— Вперед! Домой…

Это прозвучало для него самого неожиданно. Но наверное, пора уже всем привыкать, что бункер стал теперь их общим домом, и, скорее всего, на длительное время. Хорошо иметь собственный дом. Настоящий дом где-нибудь в селе или в поселке. У Джабраила сейчас такого дома уже нет. Тот дом, что остался в поселке после смерти матери, после звонка самого Джабраила продали родственники. Все равно ему туда уже возврата не было. Правда, у него теперь был дом, который купил для Жовсари и детей Гайрбек, не слишком большой и богатый, но вполне удобный и достаточный даже для большой семьи. Жовсари прислала по электронной почте фотографии этого их дома. У Джабраила не было постоянно под рукой компьютера, поэтому пришлось пользоваться чужим, чтобы рассмотреть фотографии дома, жены и детей. Но амир Уматгиреев все равно не мог привыкнуть к тому, что в Турции у него есть дом. Наверное, так же чувствовал себя и Гайрбек, имеющий собственный дом в Саудовской Аравии, дом, в котором он родился и вырос, а воевать уехал в Чечню, на родину своих предков. Гайрбек, этнический чеченец, жаловался Джабраилу, что в саудовской пустыне он ночью видел во сне чеченские горы, а в Чечне видит во сне саудовскую пустыню. Гайрбек мечтал уехать домой, чтобы там когда-нибудь умереть. Умирать хорошо в своем доме, а не на чужбине. Его дом был там. Но не успел уехать. Погиб. А успеет ли Джабраил увидеть дом, где живет Жовсари с детьми, этого сказать не мог никто. Но пока его домом был бетонный, добротно и крепко сделанный бункер…

Каким бы ни было это жилье, но возвращение в его серые стены и под низкие потолки все равно грело душу. Не так, конечно, как приезд в родной дом, тем не менее и это было возвращение. Но тогда, когда нервы напряжены, одолевают всякого рода дурные мысли. Джабраил постарался взять себя в руки. Однако, когда свернули в свое ущелье, опять что-то нехорошее, словно нарыв, заныло в душе. Вот-вот должны вернуться Мовсар Назарбеков и Насухан Оздемиров. Разумеется, когда они вернутся, все встанет на свои места, все успокоится. Пулеметных очередей в ночи не раздавалось. Значит, там все в порядке. И амир должен быть спокоен. Конечно, было немного обидно за то, что они потеряли Габисова, но в душе Джабраил был рад тому, что они наконец-то избавились от этого имама. И совесть перестала его мучить. Какой-то древний мудрец сказал: все, что происходит с человеком, к лучшему. Наверное, и потеря имама — тоже к лучшему. Как имам доберется до своего села, как до своей мечети доберется — неизвестно. Но пусть добирается как может. Хотелось надеяться, что в ущелье он больше не вернется. Скорее всего, он и ущелье-то найти уже не сможет.

Джабраил назначил часового, которому предстояло стоять на посту на скалах у входа в ущелье. Это был постоянный пост, и моджахеды знали, кто за кем должен дежурить, кто кого должен сменять. Сегодня джамаат понес потерю — погиб Икрам Лорсануков. Значит, его время просто выпадает из общего графика, и все. Но график остается прежним.

— Смотри, не подстрели своих. Нас должны догнать Оздемиров с Назарбековым. Как только появятся, пусть бегом ко мне бегут. Я жду доклада. Сильно промок? Устал? — спросил амир часового.

— Успею согреться. Два часа я потерплю…

— Я прикажу сменить на сегодняшнюю ночь график. Все промокли. По часу будете дежурить.

— Спасибо, амир.

От входа в ущелье до бункера недалеко. Естественно, в таких местах, когда уходят, бункер не закрывают. Здесь не бывает непрошеных гостей. Амир Уматгиреев сразу распорядился растопить все печки, чтобы за ночь, пока не видно дыма, прокалить стены так, чтобы на весь день хватило. Первую печку, как всегда, моджахеды развели в отдельной комнатке амира. И сделали это еще до того, как Джабраил успел переодеться в сухую одежду.

Уматгиреев переодевался и прислушивался. Ждал, что из общей комнаты, куда ведет тесный коридор от входа, раздадутся возбужденные голоса. Это значило бы, что джамаат догнали Оздемиров и Назарбеков. Но слышно ничего не было… Долго же они идут.