Глава десятая

В небе начали наплывать тяжелые тучи, идущие со стороны Дагестана, с Каспия. Летом это предвещало бы дождь, который затруднил бы передвижение и преследуемым, и преследователям, но и следы бы смывал, а зимой тучи обещают снегопад. А это то, чего меньше всего хотелось бы Джабраилу. Если, конечно, снегопад мощный, с метелью и густым снегом, он не только заставит оставить след, но и сам же вскоре скроет этот след. Только холодно будет идти. Но ветер дул джамаату в спину и подгонял моджахедов. Уходя от погони, джамаат выставлял на своем пути «растяжки» и «сажал картошку», но взрывов за спиной слышно не было. Конечно, если идет спецназ ГРУ, взрывов можно и не дождаться. Они сами мастера ставить подобные ловушки и умеют их определять. В запасе у джамаата было еще две мины «МОН-200», но, уходя навстречу сирийскому отряду, Джабраил не думал, что придется их применять, и потому не взял с собой.

Джабраил шел впереди своего джамаата, сам задавая темп. Сейчас с ними не было тормоза в виде имама Габисова, и джамаат мог позволить себе передвигаться с хорошей скоростью. На ходу, конечно, никто из его моджахедов не курил, но курили на коротких пятнадцатиминутных привалах. При этом сам Уматгиреев давно уже приучил своих парней не бросать окурки как попало и где попало. Каждый окурок закапывали в землю и прикрывали камнем. Разве трудно сковырнуть ножом землю, чтобы устроить в земле пепельницу, и потом накрыть это место камнем? Мелочь, которую не все сначала хотели выполнять. Но после того как Джабраил отправил домой одного из самых опытных своих моджахедов, причем единственного в джамаате снайпера, отправил именно за то, что тот посчитал себя незаменимым и позволял себе не слушаться амира в мелочах, в таких вот, как закапывание окурков, терпение Уматгиреева кончилось и он простился со снайпером. Винтовка его осталась, а вот снайпера теперь не было. Найти снайпера — дело сложное. Не каждый человек может правильно использовать оптический прицел. Иначе это не было бы наукой и не существовало бы даже в той же армии целой системой обучения снайперов. А это обучение, как знал Джабраил, не сводится исключительно к тренировкам в стрельбе. Там теория занимает около сорока процентов процесса обучения. Значит, есть чему учить.

Три месяца назад, когда Джабраил встречался с Гайрбеком, тот обещал прислать ему инструктора, чтобы тот за пару месяцев обучил любого, на кого Уматгиреев покажет, общению со снайперской винтовкой. Но через месяц Гайрбека убили, сразу после перехода границы, и обещание бывшего пациента Жовсари выполнить было некому…

Мысли о снайпере и об обещании Гайрбека прислать инструктора вернули Джабраила к воспоминаниям о дне, когда Палада и Гайрбек несколькими быстрыми выстрелами выручили его из милицейского «обезьянника» в машине, Джабраила удивило хладнокровие Палады. Она, уезжая с места, не стала гнать на скорости. Спокойно и даже демонстративно медленно выехала на поселковую площадь, остановилась около круглосуточно работающего магазина как раз тогда, когда туда вошли два мента, видимо, из соседнего районного отдела милиции. Палада вошла следом, купила бутылку минеральной воды и вышла вместе с ментами, которые даже что-то шутливо-хамоватое сказали ей в спину. Она не отреагировала, всем своим видом показывая, что с идиотами не общается, на ходу открыла бутылку и сделала несколько глотков. И руки у молодой женщины не дрожали, хотя только недавно сжимали снайперскую винтовку, бившую на поражение таких же, как эти двое, ментов. Так же хладнокровно, как пила под ментовскими взглядами минеральную воду, она и расстреливала ментов. Хладнокровие, как оценил Джабраил, она продемонстрировала завидное, не каждому воину-мужчине свойственное, завинтила на бутылке крышку и села в машину. И опять поехала неторопливо к выезду из села. И только там, на чистой ночной дороге, выпустила то, что накопилось, вдавливая в пол педаль акселератора. Это вылилось в дикую гонку, в соревнование со временем, за которым никогда, как известно, невозможно угнаться. Машина не ехала, а летела, как современный боевой истребитель. И хорошо, что это была добротная иномарка, не склонная к заносам. Российская машина при такой скорости уже вылетела бы с дороги на первом же повороте. И здесь поворотов хватало. От такой езды захватывало дух. Но потом скорость пришлось сбросить. С более-менее приличного асфальта съехали на разбитый участок, скоро свернули на проселочную дорогу, где разгоняться было просто опасно — и без того на выбоинах руль стремился вырваться из рук. Но при небольшой скорости и хорошей амортизации эта проселочная дорога хорошо укачивала. Джабраил обернулся и убедился, что Гайрбек, ничуть не сомневавшийся в водительских навыках Палады, мирно уснул на заднем сиденье. Это успокаивало. Закрыл глаза и сам Уматгиреев. И сразу задремал. И время было позднее, и нервное напряжение этой ночи утомило. И уже прошла та грань, до пересечения которой нервное напряжение, наоборот, не дает уснуть. Он, правда, несколько раз просыпался, когда менялась обстановка. А менялась она при въезде в село, когда машина начинала ехать иначе. Манера вождения в населенных пунктах у Палады была совсем другая. Так миновали два села, и оба раза Джабраил открывал глаза. Потом проснулся уже тогда, когда автомобиль круто взбирался по серпантину в гору, и окончательно открыл глаза в третьем селе, в горном, когда машину остановили вооруженные люди. Но они, видимо, хорошо знали Паладу, а еще лучше знали Гайрбека, потому что несколько раз было повторено его имя. Сам Гайрбек уже проснулся, опустил стекло в дверце и смотрел на улицы ночного села, где было непривычно для этого времени людно. Но все люди, которые встречались им, были вооружены. Здесь, судя по всему, была другая власть, и сюда милиция не совалась. Таких сел в то время оставалось несколько, и Уматгиреев примерно представлял, куда они приехали. Но знал он и то, что этих базовых сел становится все меньше и меньше и федеральные войска выдавливают противника в леса и горы. Но если имелась возможность, то отряды предпочитали концентрироваться в селах и проводить ночи под крышами домов, а не в пещерах и бункерах, а то и просто в наспех вырытых «норах».

Машина свернула к воротам какого-то дома. Палада просигналила, и ворота распахнулись, приглашая машину заехать, а Джабраила — войти в новую для него полосу жизни. Он не стремился к этой жизни, он стремился построить в поселке школу бокса и учить детей тому, что умел сам, но обстоятельства толкнули его к жизни иной…

Несколько дней Джабраил ходил по селу, не понимая, что он здесь делает, и не представляя, как дальше сложится его жизнь. Палада несколько раз ездила в поселок. Рассказала, что утром следующего дня Жовсари собиралась пойти в милицию, чтобы узнать о судьбе мужа, но милиция сама нагрянула в дом. Тот молодой «собровец» с дикими глазами, которого оставили караулить дом до приезда следственной бригады, так никого и не дождался. Ушел пешком. А Жовсари только утром узнала, что Джабраил на свободе. Но не понимала, радоваться ей или расстраиваться, потому что не представляла, кто освободил мужа. Палада ей все объяснила. Она была совершенно лишена страха и не опасалась того, что ее в ту трагическую ночь видели в поселке менты. Впрочем, кто мог заподозрить, что эта тоненькая девчушка расстреляла вооруженных «собровцев», проводивших задержание Джабраила? Считалось, что они сами любых бандитов могут расстрелять. Наверняка думалось, что это дело рук большой и сильной группы. Потом на телефон Палады позвонила Жовсари. Сказала, что Палада договорилась с ней о том, чтобы уехать в Турцию, поскольку в поселке ей жизни все равно не будет. Мама ехать отказалась. Но тоже настаивает, чтобы Жовсари уехала. Нужно только оформить заграничный паспорт. Но, наверное, в своем районе это сделать сложно. Впрочем, оформление паспорта Палада взяла на себя. Она знает, кому заплатить и сколько, чтобы не возникало никаких осложнений.

Так все и протекало. А уже на следующий день после этого телефонного разговора Палада неожиданно привезла в село Жовсари и детей.

— Времени у меня мало. Прощайтесь… Я их в Москву довезу. Самолетом вылетят в Турцию. С туристической группой. Там их встретят и устроят. Встретит моя сестра. Спутать будет невозможно. Мы с сестрой близнецы.

— На машине? В Москву? — удивился Джабраил.

— Я часто езжу. В один день укладываюсь. Выезжаю рано утром, приезжаю поздно ночью. Вы прощайтесь. Мне некогда ждать.

Прощались у всех на виду, и потому сдержанно. И с Жовсари, и с детьми. Перед отъездом Палада хватилась:

— Чуть не забыла. Я вам мобильник купила. И номер уже в телефон Жовсари загнала. Будете общаться. Она, как прилетит в Турцию, сразу позвонит.

Жовсари в знак согласия кивнула.

Так они и уехали, не успев проститься с Гайрбеком, который чуть-чуть опоздал. Прибежал, когда машина была уже в конце улицы.

Гайрбек лечился. В селе были свои врачи. Не местные, а отрядные. Они помогали ему быстро встать на ноги. Но Жовсари сразу правильно определила, что раны не опасные для жизни и быстро заживут.

Рано утром позвонила Жовсари. Уже из Турции. Долетели хорошо. Сестра Палады встретила их и сразу отвезла в квартиру, которую для них сняла. Квартира небольшая, всего две комнаты, но им этого хватит. Чеченцев в том районе живет много, есть с кем общаться. Недавно там открыли даже чеченскую школу. Детям есть где учиться. Просила не беспокоиться за семью. Она сама беспокоилась за Джабраила, это было заметно, но спросить его о чем-то конкретном не решалась. Наверное, Жовсари рассчитывала, что муж скоро к ней приедет. Но он сам понимал, что такую заботу о его семье проявляют не просто так. Благодарность за спасение Гайрбека — она тоже играла роль, но эта благодарность не могла проявляться бесконечно. Видимо, ждут, что Уматгиреев будет отрабатывать деньги, которые вложили в устройство его семьи. Он сам ничего пока не говорил, хотя все понимал и ждал, что ему предложат, надеясь, что сделать его шахидом тоже не пожелают.

Ближе к вечеру того дня, когда Жовсари позвонила из Турции, пришел Гайрбек. Лицо было бледным, глаза как обмороженные. Молча сел на кровать в комнате, в которой устроился Уматгиреев.

— Что случилось? — спросил Джабраил.

Состояние Гайрбека нельзя было не заметить.

— Палада разбилась… Только что позвонили… На машине. Возвращалась из Москвы. Какой-то пьяный мент на встречку выехал. Лобовое столкновение…

Слова в такой ситуации сложно подобрать, и вообще они ничего не значили. Джабраил только молча встал и положил руку на плечо сидящего Гайрбека…

Утром после гибели Палады в комнату к Джабраилу пришли два парня. Он смутно помнил лица, но забыл имена.

— Не узнаете, Джабраил? В Сержень-Юрте, в учебном центре мы у вас учились. Вы у нас куратором были. Нас здесь много, кто у вас учился.

Познакомились, по сути дела, заново. Но эти двое сказали, что они пока ни в какой джамаат не входят, считаются резервом армии Доку Умарова и хотели бы найти своего амира, чтобы не засиживаться в безопасном селе, а пойти делать то, чему их когда-то учил Уматгиреев и другие преподаватели. Визит этот ни к чему не обязывал ни самого Джабраила, ни парней, что к нему приходили. Просто поговорили и разошлись. Но мысль в голову запала. И он поделился этой мыслью с Гайрбеком, который еще не отошел от гибели своей подруги, а еще больше расстраивался из-за того, что ее невозможно похоронить по мусульманским обычаям. Палада, как оказалось, ехала с оружием, и баллистическая экспертиза нашла кое-что на это оружие в своих архивах. Паладу причислили к террористам, а тела террористов родственникам не выдают. Их хоронят в общих могилах, на которых ставится номер кода захоронения, который можно узнать только в прокуратуре.

Но Гайрбек, казалось, только обрадовался разговору с Джабраилом, ибо получил возможность заняться делом и отдалиться от нелегких раздумий и воспоминаний. И именно Гайрбек сам пошел к Доку Умарову с предложением о создании нового джамаата. И он же занимался вместе с новоиспеченным амиром формированием и вооружением. Он же составлял первые планы. До весны, когда смело можно было выходить в горы и леса, оставалась пара месяцев. И амир Уматгиреев удивил других амиров, которые давали своим моджахедам возможность полежать и накопить жирок, тем, что посвятил эти два месяца подготовке своих бойцов. Правда, в боевой подготовке он сам был не настолько силен, чтобы вести занятия. Он занимался физической подготовкой, а других специалистов сумел подобрать Гайрбек.

Гайрбек же передал Джабраилу многие связи для добывания информации сразу в нескольких районах. Без этого нельзя было продуктивно действовать. А теперь дело только за самим Джабраилом. Перед выходом из лагеря его смутило только то, что он увидел со стороны, как те два его бывших курсанта, что первыми подали Уматгирееву мысль о создании собственного джамаата, прогуливались по селу, беседуя с Гайрбеком. Может, не случайно они пришли к своему бывшему куратору?..

Снегопад все-таки начался, но не такой, какой хотелось бы видеть. Этот, принесенный ветром, не скроет следы. Впрочем, и вреда от такого снегопада тоже не было, потому что шел даже не настоящий снег, а то, что называется крупой. Снежный покров на сопки не ложился. Крупа тут же таяла, едва коснувшись непромерзшей земли.

Чтобы не промокла голова, Джабраил натянул на нее капюшон своего бушлата.

По большому счету, впереди и по бокам ничего и никого и быть не могло. Места там необжитые, и люди туда не ходят. Через соседние голые холмы весной на пастбища, осенью с пастбищ перегоняют отары овец. И это все движение в этих местах. Тем не менее Джабраил предпочитал перестраховаться, чем неожиданно на кого-то нарваться. У федералов есть вертолеты. Они приблизительно могут предполагать, в какую сторону двинулся джамаат, и выслать на разведку вертолет. О вертушках амир Уматгиреев особо предупреждал своих моджахедов. Если вдруг услышат звук вертолетного двигателя, обязаны искать ближайшее укрытие, чтобы спрятаться. Лучше всего забраться прямо под нижние лапы самой большой поблизости елки. И не выставлять далеко ноги. Тогда точно не увидят. Проще всего могли найти их базу с помощью вертолета. Но пока в районе вертолеты летали не часто, эта опасность казалась только гипотетической. Однако после появления здесь сирийской банды положение может измениться, и даже наверняка изменится. Пусть первая попытка не удалась. «Аль-Каида» предпримет следующую и еще множество попыток. Зимний Кавказ труднопроходим, но он проходим. И при этом его трудно контролировать, а потому его будут контролировать скорее всего вертолетами. И так, нечаянно, могут наткнуться и на след, ведущий к бункеру Уматгиреева.

Это значило, что следует повышать осторожность и как можно реже покидать стены своей зимней базы. Запасы дров на всю зиму уже были сделаны. Дрова носили издалека, чтобы не показать, кто осуществлял вырубку леса. Но вот с продуктами оставалась «напряженка». До конца весны их могло и не хватить. Об этом шел разговор еще с имамом Гойтемиром, решившим, что амир Уматгиреев должен оказывать гостеприимство парням из «Аль-Каиды». Но гостей требовалось кормить. А для этого необходимо сделать основательные запасы. Но пока этот вопрос снят. У Джабраила не было уверенности, что имам сможет самостоятельно найти дорогу в бункер. Дорога долгая и трудная. Он в один-то конец преодолел ее с большим трудом. И может просто не решиться отправиться в этот путь снова.

С имамом Джабраила познакомили несколько месяцев назад в другом джамаате, когда обсуждались совместные действия. В отличие от большинства амиров Уматгиреев с уважением относился к религиозному сану Габисова. И именно поэтому имам стал таким назойливым. Он из тех людей, которые в вежливости видят слабину человека и стараются надавить на него, стремятся утвердить свою власть. В принципе, это типичная черта кавказского характера — если представители кавказских народов встречаются с проявлением вежливости и уважением в свой адрес, они сразу пытаются навязать свою волю. Амир Уматгиреев многократно сталкивался с этим. Как правило, высокоинтеллектуальные и интеллигентные люди таковыми не бывают. Хотя тоже не всегда. Не бывают такими и откровенные индивидуалисты. Сам Джабраил считал себя стопроцентным индивидуалистом. Еще в ранней молодости он встречал в какой-то книге мысль, высказанную Аристотелем: «Когда у человека очень много друзей, у него нет друзей». И в силу своего характера Джабраил обычно старался ни с кем не дружить. Товарищи — это одно дело. А друзья — другое. В результате друзей как таковых у него никогда не было. Да и трудно было в условиях партизанской, по сути дела, войны совмещать такие понятия, как дружба и командование джамаатом. В джамаате должен быть амир, командир. И он обязан со всеми поддерживать равные отношения, ко всем своим моджахедам относиться хорошо и не иметь друзей или любимчиков. Иначе сам джамаат перестанет быть сплоченной боевой единицей.

Снежная крупа сменилась ливнем. Быстро смеркалось. В последние светлые минуты этого дня Джабраил часто оглядывался — нет ли преследования. Но никого за спинами своих моджахедов не видел. С наступлением темноты будет сложнее. Там уже и преследование увидишь только тогда, когда само преследование выйдет на расстояние ведения кинжального огня.

Путь пошел в гору. Идти стало, с одной стороны, труднее, поскольку любой подъем всегда вызывает затруднение дыхания, а с другой стороны, и легче. Начало подъема означало завершение пути между сопками и приближение к горам. А чем ближе к горам, тем каменистее становилась почва. На тропе между сопками раскисший под дождем чернозем сильно донимал. Он продавливался даже через траву и налипал на ребристые подошвы башмаков армейского образца, цеплялся, мешал передвижению. А по каменистой почве идти намного легче. Там на подошвы ничто не налипает, ноги переставляются без усилия. Хотя сам подъем по мере увеличения крутизны мешает поддерживать высокий темп. Но это уже вопрос дыхания. Джабраилу было грех жаловаться на дыхание. И бойцы джамаата без слов держали темп, предложенный амиром. Не могли идти, но шли, без жалоб пересиливая себя. Они все парни с характером. Он таких и выбирал. Не случайно еще там, в горном селе, когда формировал джамаат, отсеял троих. Хорошие бойцы, неплохо подготовленные, но вот характера им не хватало. Это и послужило причиной отказа Уматгиреева взять парней в джамаат.