Майор Солоухин проснулся сразу, услышав единственную автоматную очередь. Его палатка стояла в центре городка и достаточно далеко от постов. Тем не менее, проснувшись, он сразу сориентировался и даже определил, с какой стороны сквозь сон слышал стрельбу.

Офицеру спецназа собраться – дело нескольких секунд. Автомат, как полагается, с собой… Мимо, в ту же сторону направляясь, пробегал передвижной патруль мотострелков, занимающих палатки чуть левее. Мотострелки, занятые в боевых операциях гораздо реже спецназовцев или десантников, расположившихся правее, обычно несли караульную службу в городке и по его периметру, не считая гарнизонного караула в городе. Солоухин быстро догнал патруль и на ходу спросил капитана хриплым спросонья голосом:

– Что опять случилось?

– Стреляли… – Сакраментальная фраза показала, что офицер патруля сам пока ничего не знал. – Общей тревоги не было…

– Одну ночь – пожар, в следующую ночь – стрельба… Не слишком ли много… – тренированность и сильные легкие позволяли Солоухину ворчать на бегу.

Городок не настолько велик, чтобы можно было устать, пересекая его. Через пару минут патруль и Солоухин уже оказались у места событий. Там, в стороне от столба с осветительным фонарем, замерев в выжидательных позах и выставив в стороны автоматы, пока стояло только два солдата-мотострелка, часовые, и кто-то лежал у их ног. Но и с другой стороны, как Солоухин сразу заметил, тоже приближался патруль. Из ближайших палаток выскакивали солдаты-спецназовцы. Тоже вооруженные, как и их командир, но среагировавшие на стрельбу с легким опозданием, поскольку привычно дожидались команды общей тревоги, которой так и не последовало.

Все сошлись одновременно. Солоухин оказался старшим по званию и потому первым спросил:

– Что произошло?

Хотя спрашивать это и не надо было. Человек в афганской одежде лежал у ног часовых в луже собственной крови, но был, несомненно, еще жив.

– Бежал из городка… – часовой, молодой веснушчатый парнишка, был испуган. Должно быть, ему впервой было вот так вот стоять рядом с кем-то, кого ты только что подстрелил. – На команду не отреагировал, товарищ майор… Я дал очередь… Там еще второй был… Он вернулся… В сторону палаток, туда, к десантуре… Темно… Я уже не стал стрелять… И там палатки…

Солоухин повернулся в сторону офицера патруля:

– Объявить общую тревогу… Искать убежавшего… – и наклонился над афганцем. – И врача вызвать…

Афганец все еще был жив. Часовой смотрел на раненого широко раскрытыми глазами, словно бы удивляясь делу своих рук. Казалось, он готов всхлипнуть.

– Не переживай, сынок, – Солоухин положил руку рядовому на плечо. – Ты вел себя правильно. Мы на войне…

Врач сам оказался рядом – поспешил на шум. Двухметровый гигант, майор медицинской службы Виктор Юрьевич Гагарин, по прозвищу Доктор Смерть, сын Юрия Гагарина, но совсем не космонавта, участник многих операций спецназа.

– Посмотри, Виктор Юрьевич… – распорядился Солоухин.

– Посветите… Темно здесь…

Гигант склонился над раненым, осторожно перевернул его на спину. И почти сразу же выпрямился. По лицу можно было прочитать вывод, который медик подтвердил и словами:

– Подключичная артерия перебита. Внутреннее кровоизлияние. С такими ранами не живут… По крайней мере, в наших условиях операция бесполезна… Только мучить парня…

Еще раз наклонился майор Солоухин, даже на колено встал, чтобы всмотреться в лицо и в глаза, открытые и безмятежные, никак не показывающие страдания. Пальцем вытер струйку пены, смешанной с кровью, стекающую из губ.

– Знает его кто-нибудь?

Никто майору не ответил. Рядом оказался старший лейтенант Николаев, штабной переводчик.

– Ты кто? – спросил на пуштунском языке.

Афганец едва слышно что-то ответил и закрыл глаза.

– Что он сказал? – поинтересовался Солоухин.

– Сказал, что святой имам будет благодарен ему…

– Он умер… – констатировал Доктор Смерть.

– Отправился к имаму Мураки… – скорее сам себе, чем кому-то, добавил майор Солоухин.

Военный городок тем временем ожил. Поднятый по тревоге гарнизон зашевелился и зажужжал, как потревоженный пчелиный улей. И точно так же готов был среагировать на любую опасность. Весть уже облетела всех. Убежавшего афганца искали все – в палаточном городке спрятаться негде. Разве что под кроватью в одной из палаток. Но результата поиск не дал. Впрочем, покинуть городок тоже несложно. Следует только быть осторожным при прохождении зоны постов. Но посты только с трех сторон, перед забором. С четвертой стороны – штабной городок, уже не палаточный. Там же дома, где живет обслуживающий персонал, складские помещения.

Майор Солоухин уже направился к штабу, чтобы там дожидаться результатов поиска и обсудить с полковником Раухом последние слова погибшего, когда услышал из-за спины голос капитана Топоркова:

– Товарищ майор…

Солоухин оглянулся и остановился. Топорков догонял командира с мрачным выражением лица. Таким мрачным своего офицера Солоухин давно не видел. Капитан остановился рядом, не спеша в штаб и этим показывая, что и майору пока торопиться не следует.

– Случилось что?

– Степанков…

– Что? – Солоухин в голосе почувствовал беду.

– Он почему-то спал в палатке Семарглова…

Солоухин согласно кивнул.

– Я его туда отправил. Палатки его взвода сгорели…

– Ему спящему горло перерезали… Солдаты в палатке ничего не слышали. Спали…

– И… Совсем?

– Уже не дышит…

– Пойдем в штаб. Доложим полковнику…

Раух выслушал сообщение молча и долго после этого приглаживал легкую седую поросль на голове. Должно быть, поросль чесалась. Обычно он ежедневно выбривал голову до блеска. И надо было произойти чему-то экстраординарному, чтобы Раух не побрился. Экстраординарное произошло, но полковник побрился загодя. Словно ожидал этого экстраординарного…

– «Святой имам будет благодарен»… – повторил Раух слова погибшего афганца. – И когда же он устанет благодарить?..

Полковник сформулировал то, что вертелось в голове и у Солоухина.

– Не скоро, похоже… – ответил капитан Топорков. – Нас еще много осталось. Бедный Степанков пострадал ни за что. Только за то, что в отсутствие Семарглова спал на его кровати…

Полковник достал из ящика стола армейскую фляжку со спиртом. Налил в пробку, первому протянул Солоухину.

– Помянем Степанкова…

– Помянем Мураки… – ответил майор. – В порядке очереди и еще в качестве мелкого подхалимажа… Степанкова потом…

В темноте казалось, что рассвет облегчит ситуацию. Рассвело вскоре… Но идти все равно пришлось с трудностями – строго по азимуту, хотя стрелка компаса время от времени по-прежнему неуверенно попрыгивала. Причем делала это на обоих компасах, имеющихся в группе, синхронно. Вероятность промахнуться и не попасть на прогалину с поджидающим вертолетом была велика. Обзора в камышах никакого. Ориентироваться по солнцу при той точности, что была необходима при прокладывании такого сложного маршрута, невозможно. Пришлось положиться на удачу и на чутье.

Проложенный ночью след проходил в стороне, и если камыши группой, превышающей по численности взвод, проломленные до состояния тропы, не поднялись за это время, все равно искать старый след долго. А ведь приходилось еще думать и о возможном преследовании.

– Товарищ подполковник, вы маршрут с компасом сверять умеете? – спросил Вадимиров у Яцко.

– Умел когда-то… Много лет назад, когда учился… – у подполковника хватило ума сознаться в том, что он это делать тоже не умеет, точно так же, как не умеет просто ходить в темпе стандартного спецназовского марша.

– Тогда пойдете в арьергарде… – сказал, а не приказал старший лейтенант Семарглов. Не научился он командовать старшими по званию. – Возьмите четверых. Посматривайте за «хвостом». Возможно преследование…

– Да откуда у них люди для преследования… – выступать в качестве прикрытия основных сил подполковнику тоже не хотелось. Рядом с двумя старшими лейтенантами он чувствовал себя спокойнее.

– А откуда у них вообще люди там взялись? – командира поддержал Вадимиров. – Кроме нескольких раненых там вообще никого быть не должно бы… Для вас, товарищ подполковник, как для третьего офицера группы, есть в текущем моменте два варианта: или со вторым компасом по азимуту идти – вместо меня, я свой компас могу при вашем желании и умении уступить, или в арьергарде… Идти по азимуту вы не можете, следовательно…

Вадимиров говорил более жестко, чем Семарглов.

Подполковник хотел еще что-то возразить, однако, уловив усмешку на лице идущего здесь же снайпера взвода разведки Щеткина, молча показал пальцем поочередно на четверых, что больше ему приглянулись:

– Ты, ты, ты, ты… За мной…

И остановился вместе с бойцами, когда другие продолжали движение.

Со вздохом переглянулись два старших лейтенанта.

– Мне страшно ему солдат доверять… – сознался Семарглов. – Следить за режимом секретности и участвовать в операции – разного рода дела…

– Должен справиться… – Вадимиров тоже не слишком доверял подполковнику, но этой фразой и себя пытался успокоить.

От графика группа отставала не намного, но темп передвижения старалась сохранить прежний, чтобы иметь запас времени на случай возможного, если не сказать вероятного промаха на маршруте. При колебаниях стрелки компаса промах более чем вероятен. Правда, в момент приближения можно было бы и сигнальные ракеты использовать. Вертолетчики сигналы читать тоже умеют и ответят, подсказывая верное направление. Но это на крайний случай. Лучше ни при каких обстоятельствах себя не обнаруживать. В крайнем случае можно будет, уже примерно выйдя в необходимый район, сдвинуть направление движения чуть в сторону, левее. Там обязательно попадется ими же проложенная ночная тропа. И, какую жизненную силу ни имей эти полусухие камыши, они не смогут скрыть всех следов прохода такой большой группы. Обязательно должны остаться следы. А по старой тропе они до места доберутся точно, может быть, даже без опоздания.

Половина пути была уже оставлена за плечами, когда начала сказываться усталость. Трудный ночной марш, потом короткий бой и стремительное отступление. И все это практически без отдыха. Усталость способен испытать самый выносливый и самый подготовленный физически. Другое дело – характер. Именно он начинает проявлять себя, когда физические силы на исходе. А характер не позволяет расслабиться, не позволяет остановиться. И не только потому, что другие идут и не останавливаются, не расслабляются. Характер в экстремальных условиях подчиняется понятию «надо» и не знает других альтернатив.

Сам чувствуя, что ноги уже стали слегка ватными и медленнее удается перешагнуть очередную кочку, чтобы потом поднять вторую ногу для перешагивания следующей, Семарглов присматривался к солдатам своего взвода. Они шли пока еще уверенно, хотя петь строевые песни никто желания не высказывал и лица выражали только сосредоточенность. Потом, ближе к концу пути, эти лица слегка изменятся, знал старший лейтенант. Кто-то будет держать рот постоянно открытым и время от времени кашлять от попадания в рот и в горло комаров. Кто-то, наоборот, упрямо сомкнет зубы так, что слова сказать сразу не сможет. Но они дойдут. Труднее других доставалось той паре, что под руки тащила пленного. Пленный, впрочем, тоже особой усталости не показывал, хотя время от времени закрывал единственный открытый глаз и начинал спотыкаться и падать. Солдаты считали, что он спотыкается и падает намеренно, и поднимали его основательными пинками в ребра. Это больно и обычно заставляет подняться.

Арьергард пока слышно не было…

– Как там наш подполковник?.. – задал Василий Иванович гипотетический вопрос.

– В крайнем случае, солдаты его донесут… – поморщился Вадимиров, тоже чувствующий усталость и понимающий, чем вызван вопрос Семарглова.

И тут же, словно в ответ на их разговор, сзади, оттуда, где должна быть сейчас группа прикрытия, раздалось несколько коротких автоматных очередей.

– Вот… Кто-то подполковника подгоняет… – обеспокоенно оглянулся Семарглов.

Вадимиров покачал головой.

– Много стволов… Пожалуй, одновременно не меньше двадцати человек шмаляло…

– Из них пятеро – наши…

– Трое на одного в преследовании – совсем не то, что один на троих в засаде… – Вадимиров поднял планшет, посмотрел на компас. Стрелка в этих местах уже не суетилась. Идти можно было ровно, не сверяя без конца показания двух компасов. – Пожалуй, я гляну, что там…

– Возьми четверых…

Вадимиров кивнул и жестом показал выбранным бойцам, чтобы разворачивались. Семарглов с остальными продолжал движение даже чуть быстрее, чем до этого, потому что выстрелы за спиной всех слегка подогнали и добавили сил самым уставшим.

Вадимиров вместе с бойцами вернулся через полчаса.

– Преследование идет с дистанции и, скорее всего, по сторонам, если у них людей хватает, – доложил сразу. – Я бы сам по сторонам небольшие группы обязательно пустил… Хотя здесь есть вероятность заблудиться. Основная группа по нашему следу идет. Боковые след видеть не могут. На дистанцию видимости выходить не рискуют.

– Как подполковник?

– Нормально. Два человека прикрывают, трое отходят. Потом меняются. Подполковник только отходит… Смотрят внимательно. Они первые заметили преследователей. И сразу открыли огонь. Те в ответ стреляли больше для острастки и сразу скрылись.

– Положили хоть кого?

– Яцко клянется, что положили пятерых. Младший сержант говорит, что одного, он сам видел, ранили… Ему помогали отойти… И все…

– И больше не показывались?

– Держат дистанцию. Я на тропе мину поставил… Аккуратно, между кочками. И прямо на взрыватель камышинку пристроил. Не захочешь, наступишь…

И тут же, в подтверждение слов старшего лейтенанта Вадимирова, где-то за спинами глухо ухнул взрыв. «Духи» нарвались на мину…

– Почему они дистанцию держат? – Семарглов воспринял взрыв как должное и даже разговаривать на эту тему не стал.

– Я тоже этого не понимаю… Единственный вариант – две группы пустили в обхват. Это уже говорит о том, что у них сил достаточно.

Семарглов поднял карту.

– Рискованно идти просто так, не видя следа, в обхват. Если только…

– Что, «если только»?..

– Если только они не знают, куда мы идем…

– Откуда они могут знать…

– Мало ли… Прожектор кто-то в ночи увидел… Пастушок какой-нибудь…

– Вертолет!

– Могут захватить…

– Снимай подполковника! Поставь парочку мин… Пойдем ускоренным маршем…

И Вадимиров сразу начал ускоренный марш, только в обратном направлении. Бегом отправился за арьергардом, жестом приглашая солдат, которые только что с ним вернулись. Солдатам предстояло выставить за спиной минное заграждение…