Судя по движению, небрежно, словно бы мимоходом совершенному Вальцеферовым, усевшимся в свое кресло, он отключил микрофон. Выключатель, как подумал Стас, был вмонтирован в столешницу с нижней стороны, и подполковник слушал беседу старшего лейтенанта и капитана через динамики в соседней комнате за стеной, в которую рекомендовал при необходимости постучать. Да и пришел Вальцеферов вовремя, не заставляя себя вызывать и ждать. Но сейчас не желал, чтобы другие слушали, как он сам разговаривает с курсантом, и потому предпочел выключить микрофон.

Судя по тому, как нервно подполковник постучал костяшками пальцев по столу, Вальцеферов был взволнован. Наконец, вздохнув и решив, что он мысленно подготовился к разговору, подполковник начал с прямого обвинительного вопроса:

– Куда дел пистолет?

У подполковника не было фактов, и он играл в открытую. Вальцеферов слишком много знал, чтобы ходить вокруг да около. И старший лейтенант, оценив ситуацию, решился.

– Микрофон вы выключили?

Вальцеферов удивленно поднял брови.

– Микрофон? Да, выключил…

– А диктофон?

– У меня его нет.

Станислав не стал говорить, что диктофон есть у него, и он свой диктофон не выключал после беседы с капитаном Алферовым.

– Это хорошо. Я вам верю, товарищ подполковник.

– Пистолет куда дел?

– Закопал.

– Где?

– На пустыре.

– А если найдет кто? Мальчишки…

– Обойму с патронами и затвор от пистолета – в другом месте, неподалеку. Вероятность найти слишком мала.

– Впрочем, если и найдут, не велика беда, – проговорил подполковник со знанием дела. – Только патроны вот… Могут в костер бросить.

– А пистолет? – не понял старший лейтенант.

– Пистолет был со спиленным бойком. И глушитель – простая трубка, бутафория. Там вместо вольфрамовой стружки стальная засыпана, она тепло не берет.

Станислав вовремя сообразил, что простой солдат спецназа ГРУ, даже солдат контрактной службы, понятия не имеет о том, как устроен глушитель. Значит, подполковник в очередной раз проверял его.

– Для меня это темный лес. Какая-то там стружка… Пусть хоть золотисто-серебристая, мне разницы нет.

– И ладно. Не буду объяснять. Короче, бутафорский глушитель. И сам пистолет не стреляет.

– Тогда не понимаю, зачем… – начал возмущаться Ратилов, но Вальцеферов остановил его жестом.

– Видел сегодня нескольких человек с синяками?

– Видел.

– Это была проверка. Мы предварительно определили наиболее перспективных курсантов и сразу решили проверить их. Так и на предыдущих курсах бывало. Все вышли с честью. И в этот раз тоже. Только ты один перестарался. Мы рассчитывали, что ты его просто основательно изобьешь. А ты… Пожалуй, ты слишком жесткий даже для нашей системы.

Ратилов сразу увидел, в чем прокол подполковника. Если бы не намечалось убийство, менты не приехали бы ночью под балкон. Впрочем, могло и не сработать что-то в механизме, и женщина позвонила дежурному с сообщением, хотя звонить ей не следовало. На убийство тоже не посылают с пистолетом, у которого боек спилен. А проверить это утверждение несложно, потому что пистолет прятал Ратилов, и только он знает, где его искать. Значит, имеет возможность проверить.

– Ваша система…

– Мы сразу предупреждали, что будем обращаться с вами с предельной жесткостью. Это был только один из элементов. Он сработал на фоне вчерашней «вводной лекции». Другим будут устроены иные испытания, потому что каждый должен через них пройти. Но я попрошу тебя молчать относительно того, что, поступив в «Вальгаллу», курсант постоянно находится под нашим наблюдением, и не только в этих стенах.

– Я понял, – согласился Станислав.

– Завтра принеси мне пистолет. А дело с этим азербайджанцем мы благополучно забудем. Если «уголовка» на тебя выйдет, я тебя прикрою со своей стороны. Думаю, смогу тебе на момент его смерти обеспечить алиби. Будут осложнения с ментами, назови меня, попроси разрешения позвонить и звони в любое время, хоть среди ночи. Вот визитка, – подполковник протянул картонный прямоугольник, на котором значился городской телефонный номер, электронный адрес и от руки был написан номер мобильника.

– Спасибо, Валерий Михайлович; если что, я позвоню. – Имя-отчество подполковника значилось в визитке, хотя сам он представлялся только по фамилии.

Когда старший лейтенант Ратилов вошел в аудиторию, уже второй час лекции майора Базуки подошел к концу.

– Придется с тобой, спецназовец, работать по индивидуальному плану, – сказал майор, глядя прямо в глаза старшего лейтенанта. От этого прямого и слегка напряженного взгляда Станиславу стало немного не по себе.

– Когда подойдет время для занятий в спортзале, я вам скажу, – пообещал довольно зловеще Вальцеферов, проходя перед стоящими в четыре шеренги курсантами. – Пока же дело до занятий в зале не дошло. Мне еще необходимо отсеять хотя бы часть, чтобы все в зале поместились в одну смену. Отсеивать начну прямо сегодня. Кто не доберется до финиша, выбывает. Поэтому рекомендую взять с собой деньги, чтобы потом можно было сесть на такси.

Охранник выкатил подполковнику велосипед. Было ясно, что Вальцеферов сам бегать с курсантами не собирается. Но он начальство, курсанты с него спросить не могут.

– Бежим в сторону соснового бора, – сообщил подполковник. – Я еду направляющим. Отставших ждать не намерен. Команду к переходу на шаг даю только я. Надеюсь, что все объяснил доступно. А теперь – за мной…

Подполковник неторопливо поехал к воротам. Так же неторопливо двинулись за ним и курсанты, еще выдерживая строй в колонну по четыре. За воротами, тоже на велосипедах, к ним присоединилась пара охранников. Велосипеды были украшены красными флажками, чтобы видно было движение колонны. Так требовали правила дорожного движения, и подполковник ОМОНа предпочитал их соблюдать. За поворотом дороги, когда путь пролегал вдоль трамвайных рельсов, Вальцеферов стал крутить педали быстрее, но ускорялся плавно, чтобы сразу не сбить бегущим дыхание. Несмотря на свои угрозы, подполковник относился бережно к курсантам. Сам Ратилов бойцов своего взвода щадил меньше, хотя меньше и пугал.

После первой пары километров подполковник остановился, пропуская колонну, превратившуюся в группу, вперед, и, когда середина группы поравнялась с ним, дал команду:

– Переходим на быстрый шаг.

А сам сел на велосипед и поехал медленно, даже чуть повиливая передним колесом, чтобы не набирать скорость и удержать при этом равновесие. Группа обогнала его. Подполковник внимательно всматривался в лица курсантов, желая определить, кто как ведет себя на этих первых километрах марш-броска. Одновременно с Вальцеферовым присматривался к другим и Ратилов, пытаясь сравнить этих вполне взрослых и внешне сильных парней с солдатами своего взвода. Сравнение было явно в пользу солдат. Курсанты дышали так, словно не менее получаса просидели без глотка воздуха под водой. Сказывалось то, что почти все курили. Сам Ратилов пройденную дистанцию почти не почувствовал. Для него пробежка была равносильна прогулке быстрым шагом. Неплохо держалось еще около полутора десятка человек. Должно быть, бывшие спортсмены. Взгляд старшего лейтенанта встретился со взглядом подполковника.

– Как, спецназовец, терпишь? – поинтересовался Вальцеферов.

Станислав не стал отвечать с вызовом. Он просто кивнул, показывая тем самым, что терпит, как и обещал. Уж чему-чему, а умению терпеть в спецназе ГРУ всегда уделялось много внимания. Терпеть во время марш-броска, терпеть во время ползанья, терпеть во время жары, терпеть во время мороза… Физическая нагрузка в обычные будни спецназовца троекратно увеличена в сравнении с боевой обстановкой, но тем лучше было чувствовать себя в боевой обстановке.

Вадим держался неподалеку от Ратилова и несколько раз попадался на глаза. Он, видимо, тоже умел терпеть. Бегал парень как-то странно, слегка косолапя и заставляя в дополнение к ногам работать и тело. А с такой манерой бега много не набегаешь, потому что на ноги приходится дополнительная нагрузка. Но Вадим терпел и даже дышал более-менее ровно в сравнении со многими другими. Александр, с которым Станислав этим утром познакомился, в противовес Вадиму бежал внешне легко и умело, но у этого не хватало дыхания и рот постоянно был искривлен от желания как следует продышаться.

– Тебе закурить дать? – спросил кто-то, обгоняя Александра.

– Спасибо, я бросил, – ответил тот, задыхаясь и буквально выдавливая из себя слова. – Только что покурил и бросил…

Характер не позволял ему смириться со своей слабостью и отказаться от дальнейшего движения. Но несколько человек, что таким характером не обладали, уже начали постепенно отставать. Особенно заметно это стало, когда группа перешла на быстрый шаг, который позволил курсантам идти более кучно. Кто мог, те шли. А кто уже устал, те даже догонять не старались, смирившись со своим бессилием. У Ратилова появилась уверенность, что эти до финиша точно не доберутся. И он уже обратил внимание, что отстающие не имели ни синяков, ни ссадин, ни повязок. Наверное, Вальцеферов сразу каким-то образом вычислил слабаков и даже проверку им устраивать не собирался.

– Слушай мою команду. Бегом! За мной! – гаркнул подполковник и резко надавил на педали велосипеда.

Теперь ускорение было более заметным, чем вначале, но и оно не могло сбить дыхание Ратилову, потому что к рваному ритму он давно привык.

Движение на этой улице было не слишком оживленное, тем не менее все же было. Дважды колонну обгонял трамвай, много раз обгоняли машины, и пассажиры трамвая, и люди в машинах смотрели на бегущих с удивлением. Если бы бежали солдаты, такого удивления не было бы. А четыре с лишним десятка молодых мужчин без военной формы, по возрасту вроде бы из солдатского срока вышедшие, не удивить не могли. Но по сторонам смотреть никому не хотелось. Хотя погода и резко изменилась, но все же не похолодало, только небо закрылось облаками, и в воздухе вместо сухой жары стояла вязкая духота, какая часто бывает перед грозой.

Так, нестройной, похожей на толпу колонной, ограниченной двумя велосипедистами с красными флажками, пересекли два перекрестка. Машины колонну пропускали. Охранник с поднятым флажком останавливался на середине перекрестка, колонна пробегала, и охранник догонял ее. Таким манером добрались до детского парка, в котором легче дышалось, потому что машины по парку не ездили и выхлопных газов там не было. К сожалению, парк оказался не бесконечным, и уже через три минуты колонна добралась до противоположного выхода.

– Мы уже с десяток километров отмотали, – хрипя и задыхаясь, пожаловался Александр, когда Вальцеферов снова дал команду перейти на быстрый шаг.

– От силы четыре, – со знанием дела сказал Ратилов.

– Не может такого быть, – категорично не согласился Александр, и его негромко поддержали другие.

– Может, – Ратилов даже позволил себе усмешку. – Через два километра обычно следует переход на шаг. Это стандарт. Правда, стандарт дается к исполнению на усмотрение командира. Командир может и пять километров заставить бежать. В зависимости от общей дистанции и ситуации, к которой готовит бойцов.

В группе заговорили громче и даже возмущеннее, словно Станислав утверждал, что их заставляют бежать дольше, чем следовало, хотя дистанцию марш-броска никто курсантам не сообщал.

Вальцеферов подъехал ближе и остановился, опустив на дорогу одну ногу.

– О чем спор? – поинтересовался он.

– Сколько мы уже пробежали? – спросил кто-то.

– Через квартал будет четыре с половиной километра, – усмехаясь, словно радуясь измученному виду курсантов, сказал подполковник. – Два прежних курса лучше вас бегали. Там курящих было меньше. А ты как, спецназовец, не устал?

– Устают все, но я со своей усталостью общаюсь хорошо, и она меня слушается, – ответил Станислав. – И потому я могу еще десять раз по столько же пробежать, только лучше бы чуть быстрее. Когда чуть быстрее бежишь, легче входишь в автоматизм. Тогда и об усталости не задумываешься.

– Тогда вставай ведущим и задавай темп, – распорядился Вальцеферов. – Дышишь ты здесь лучше всех. Ориентироваться будем не по последнему, а по первому, чтобы последним было за кем тянуться.

– Они мой темп, товарищ подполковник, не выдержат.

– Кто не выдержит, это его личная трагедия. Гони лошадей…

Станислав, однако, «лошадей гнать» не стал, хотя занял место ведущего и чуть-чуть поднял темп, делая его равномерным и устойчивым. Так бежать всегда легче, и так легче дышится.

До городского бора оставалось совсем немного. А когда группа пересекла периметр бора, составленный из асфальтированных дорожек, Вальцеферов громко выкрикнул новую команду:

– Переход на шаг. Отсчитываем по пятьдесят шагов, начинаем отжиматься на кулаках. В высоком темпе, кто сколько сможет, но не меньше десяти раз.

Это было перебором даже по мнению Ратилова. Такое упражнение сразу собьет дыхание у большинства в группе. Даже он сбился с ритма, а остальным новое задание далось совсем тяжело. И не все сумели отжаться по десять раз, что тренированному старшему лейтенанту вообще показалось странным, потому что курсанты все подобрались внешне сильные.

– Кто не отжался десять раз, добирает до нормы. Спецназовец, за всех не отрабатывай…

Окрик касался Станислава, который со злостью начал второй подход в десять отжиманий. Ратилову казалось, что своим старанием он и другим поможет.

– Встали. Бегом, марш! Ратилов – ведущим…

Хотя Стас и считался ведущим, он не был направляющим. Эту роль взял на себя охранник на велосипеде, за которым бежал Станислав. И этот охранник, видимо, хорошо знал дистанцию, потому что ни разу не обратился с вопросом к Вальцеферову. И дистанция, видимо, была давно уже выверена, и направляющий тоже знал, где будет следующая смена темпа, и останавливался чуть раньше, чем звучала команда. И вообще создавалось впечатление, что подполковник Вальцеферов только и ждет, когда охранник покажет, что пора подавать следующую команду.

Когда половина дистанции была пройдена, Станислав сразу почувствовал это. Он хорошо ориентировался даже в лесу и легко определил, что охранник на велосипеде начал забирать вправо, делая плавный изгиб, очевидно, для того, чтобы отправиться в обратный путь. И не побоявшись сбить себе дыхание, сообщил об этом Вадиму, который по-прежнему держался рядом и очень старался не отстать:

– Половину прошли. Начинаем возвращаться.

Вадим своим дыханием похвастаться не мог и вместо ответа просто кивнул. Марш-бросок даже мастеру спорта международного класса по боевому самбо давался нелегко. Значит, давно не тренировался, а если и тренировался, то только в зале. А следовало бы и бегать. Он тоже, видимо, хорошо на местности ориентировался и понял, что происходило.

Перед явным поворотом в обратную сторону Вальцеферов заставил группу еще раз отжаться, совсем добив тех, кому не хватало дыхания для дальнейшего движения. Не отжимались только те несколько человек, что безнадежно отстали. В сосновом бору их даже видно не было. Дожидаться отставших Вальцеферов не желал. Деньги курсанты заплатили, теперь они с такой спортивной подготовкой были лишь помехой, которая мешает другим. Это читалось во всех действиях подполковника ОМОНа…

Так все и оказалось. Основная группа отдыхала после марш-броска, не пожелав из-за усталости идти на обед в недалекую столовую, когда стали подтягиваться отставшие. Всего их было восемь человек. Вальцеферов дождался их и тут же заставил отжиматься до изнеможения. Это было не наказанием, а стремлением выкачать из людей как можно больше физической энергии, чтобы довести до полного изнеможения. И при этом он ходил между курсантами и грубо покрикивал на них, не брезгуя оскорблениями. Это действие было целенаправленным. Вальцеферов откровенно «выжимал» слабаков из школы «Вальгалла», как ненужный балласт.

Ратилов не настолько устал, чтобы отказываться от обеда, но, поскольку никто в группе идти обедать не пожелал, не пошел и он. Вадим, хотя тоже был некурящим и имел хорошую физическую подготовку, на голову превосходящую физическую подготовку обычного человека, слегка занимавшегося когда-то спортом, устал все же заметно. Рядом с ними устроился Александр, он выкуривал третью подряд сигарету, кашлял и курил снова, словно надеялся вместо воздуха наполнить дымом легкие. Вид у Александра был совсем плохой. Однако он чувствовал себя победителем. Он победил дистанцию. Но Станислав думал о том, что дистанция победила парня, ибо любой противник, не пробежавший такую же дистанцию, свалил бы Александра одним ударом.

– И часто нас так гонять будут? – спросил Вадим, будто бы и не знал расписания.

– Через день, – спокойно, не возмущаясь частотой марш-бросков, сказал Ратилов. – За неделю три раза.

– На всю оставшуюся жизнь набегаемся. – Вадим помотал головой. – Скорее бы уж драться начали.

– Бегать я тоже не люблю, – поддержал его Александр. – Драться мне больше нравится.

– А если не ты, а тебя бить будут? – усмехнулся старший лейтенант, зная парней, которые драться любят, но не умеют, и зная тех, кто драться умеет, но делает это только в случае крайней необходимости.

– Еще лучше. За одного битого двух небитых дают. Больше бить будут – большему научусь. Но меня в драке победить невозможно. Меня можно только убить. Я на характере держусь.

– Бывает, что и убивают… – отвечая каким-то своим мыслям, сказал Ратилов и посмотрел в сторону ворот, в которые въезжала милицейская машина.

Теперь это был уже не тот громкоголосый «уазик», на котором приезжал для беседы со старшим лейтенантом капитан Алферов. Это был уже «Форд Фокус», точно такой же, какой остался дома у Станислава. И милиционеров из него вышло двое.

Судя по тому, что Вальцеферов, находящийся во дворе, не поспешил к машине и смотрел на нее с не меньшим любопытством, чем Ратилов, он этих гостей не приглашал. Они двинулись к омоновцу. Только после этого и он пошел к ним навстречу – неторопливо, вразвалочку. Приехавшие козырнули, обменялись с Вальцеферовым несколькими фразами, и все трое пошли в здание. Станиславу почему-то показалось, что эти двое прибыли отнюдь не по его душу.

Вальцеферов через пять минут сам вышел, посмотрел на курсантов и, встретившись глазами с Александром, поднял руку.

– Пойдем. За тобой приехали… Можешь даже не убегать. Ты и без того выдохся…

Пожалуй, Александр действительно уже не мог убежать. Он курил четвертую или даже пятую подряд сигарету и уже хрипел от переполнившего легкие дыма. В таком состоянии не то что убегать, уходить без кашля трудно. Да он, кажется, и не собирался.

– Арестовывать будут? – равнодушно, почти позевывая, спросил Александр.

– Какой народ пошел безграмотный, – возмутился подполковник. – Давно пора знать, если так любишь драться на улицах, что вначале происходит задержание. А арестовывают после предъявления обвинения по решению судебной инстанции. Это разные вещи. А уж будут тебя задерживать или нет, это от тебя зависит.

– Нет, я этих ваших ментов бить не буду, – сказал Александр. – Устал на сегодня…

– Значит, и не задержат, – Вальцеферов юмор понимать умел.

Они ушли, скорее всего, на второй этаж, в кабинет, в котором можно прослушивать разговоры, а Ратилов думал о том, организованная ли это проверка, или в самом деле у ментов что-то есть на Александра. Фраза Вальцеферова о любви к уличным дракам давала право так думать.

Наконец из здания вышли с непроницаемыми лицами два приехавших милиционера, сели в машину и тут же уехали. Помня собственный пример, Станислав предположил, что подполковник пожелал побеседовать с Александром отдельно. Наконец, когда уже перерыв заканчивался, вышел и сам Александр.

– Откровенных следов пыток на лице замечено не было, – прокомментировал его появление Вадим. – Значит, по милицейской привычке били по почкам тяжелыми предметами, возможно дубинками или пистолетами.

– А что, когда орден вручают, тоже бьют? – Александр не выглядел таким непроницаемым, как приезжие менты, и тут же закурил. – Хотя относительно пыток ты прав. В кабинете мне курить не разрешили.

– И что им нужно? – полюбопытствовал Вадим.

– По вчерашней драке… Меня, оказывается, соседка видела, она и сдала. А жена дома сказала, где меня искать. Вот и добрались.

– Соседка тебя к ордену представила? – с усмешкой поинтересовался Ратилов.

– Не-а, это менты. Я сказал, что лучше бы денежную премию. Они согласились с условием, что половину премии им верну. Я вчера какого-то известного бандита завалил. Чеченец в международном розыске. У него сразу два перелома – челюсти и основания черепа. Второй, видимо, когда ударился башкой о бордюр. Кто-то ментов вызвал, когда пистолет увидел. А чеченец этот до их приезда и не оклемался. Только в больнице в себя пришел. Я же говорил, что у меня рука тяжелая.

– А менты что?

– Счастливы.

– Мы тоже сейчас будем счастливы в массовом порядке, – заметил Вадим.

– По какому поводу? – не понял Ратилов.

– Согласно расписанию. Практическая лекция «Что можно считать оружием». Ведет ее майор Счастливый вместе с подполковником Вальцеферовым. Пора идти…

Станислав уже заглядывал в открытую дверь другого кабинета, оборудованного под примитивный спортивный или, если сказать правильнее, тренажерный зал, и думал, что занятия будут проходить именно там. Однако группу пригласили в класс, где проходила и первая лекция майора Базуки. Оба преподавателя уже были на месте. Майор Счастливый, как легко вычислил старший лейтенант, это четвертый член приемной комиссии – тот самый, что был за рулем «Тойоты Лендкрузер», когда наемному убийце из Азербайджана показывали Ратилова. Все так и оказалось.

Группа расселась. Вальцеферов представил своего напарника.

– Прошу любить и жаловать: майор областного ОМОНа Счастливый. Это не только фамилия, но и кличка. За три командировки в Чечню майору удалось избежать ранений, хотя дважды пуля сбивала с него берет, однажды срывала погон, а один раз осколок мины угодил в каблук. Такое везение может быть исключительно от большого счастья, чего мы с майором и вам от всей души желаем. Радуйтесь, что сегодня после марш-броска мы проводим только лекцию, а не практические занятия по рукопашному бою. Иначе из вас на одну-единственную схватку дыхалки хватило бы, пожалуй, только у спецназовца. Он, кажется, не успел еще потерять боевую форму. Курите поменьше. На одном характере, как тут кое-кто надеется, далеко не уедешь…

Подполковник Вальцеферов сел не за стол, а на него; а из-за стола вышел майор Счастливый, склонив крупную лысую голову, словно собрался бодаться.

– Я вот уже сегодня слышал высказывания о том, что часто во время уличных конфликтов противная сторона бывает готова применить оружие. И, как говорит милицейская практика, особенно рвутся к оружию представители кавказских народов. Это не есть следствие их преступных наклонностей, это только соответствие кавказского менталитета действительности. Кавказский менталитет плюс национальные традиции, обязывающие мужчину носить кинжал, хотя бы как принадлежность костюма, а не как оружие. Все это вместе и образует горючую смесь, которая превращает человека в абрека. И многие в обостренной ситуации пасуют, не понимая, что они тоже не безоружны и что оружие всегда можно или даже нужно иметь при себе, но при этом – я, как представитель правоохранительных органов, советую – не нарушать закон. Если постоянно носить при себе то, что в привычном нам понимании называется оружием, можно нажить себе большие неприятности. А это никому не нужно. Но оружие может быть разным. Только надо его понимать и воспринимать как оружие и, конечно же, применять.

Майор осмотрел аудиторию, словно ждал вопросов, но все ждали продолжения. Майор протянул руку и взял со стола заложенный в книгу карандаш.

– Вот простой карандаш. Жесткий. Остро оточенный. Можно сказать, принадлежность чертежника. Но покажите мне того прокурора, который сумеет доказать, что это оружие, и того судью, который этому прокурору поверит, да и милиционера, который задержит вас с карандашом в руках за ношение холодного оружия. Однако оружие это серьезное и часто смертельное. В летнее время, когда на вас нет толстой кожаной куртки, карандаш пробьет любую одежду и глубоко вонзится в тело. При ударе карандашом в глаз снизу вверх поражается мозг. Смерть наступает моментально. Все просто. И подобного оружия под рукой может оказаться великое множество. Нужно только уметь им пользоваться. И думать неплохо бы, когда вы выходите из дома, что такое вы можете с собой взять. Я вот редко ношу с собой пистолет, нож вообще подвешиваю к руке только во время боевых операций. Но ведь и форму я ношу не всегда, и не всегда нахожусь на службе. А иногда случается, что хотелось бы иметь при себе оружие. Хотя бы для того, чтобы остановить какого-нибудь наглеца, чувствующего свою безнаказанность. То есть послужить восстановлению правопорядка. А противник при этом может быть вооружен…

Вальцеферов при последних словах, не слезая со стола, обернулся, потянулся, выдвинул ящик тумбочки, вытащил и молча показал всем пластиковый тренировочный нож.

– Вот мой обнаглевший от безнаказанности противник вооружился, – продолжил майор Счастливый. – Конечно, имея навыки действия в рукопашном бою, можно и голыми руками победить какого-нибудь неумеху. Но где гарантия, что встретился именно с неумехой? И вообще, чтобы иметь навыки, следует долго и самоотверженно тренироваться. И как быть в такой ситуации? Какое оружие можно применить самому? Причем оружие желательно иметь мощное, потому что нож – серьезная и опасная штука, хотя и не лучшая в рукопашном бою. Есть предложения? Впрочем, спрашивать пока не буду. А только подсказывать. Есть у меня собака или нет, но, выходя из дома, я на всякий случай могу положить в карман вот такой ошейник-удавку…

Майор Счастливый вытащил из кармана ошейник-цепочку и тут же ловко вдел пальцы в кольца удавки. Ошейник со звоном и свистом сделал несколько круговых оборотов, а потом, повинуясь посылу повернувшейся кисти, коброй ударил вперед. Вальцеферов, знающий, что последует, успел убрать руку, но удар стальной цепочки пришелся по пластмассовому ножу, и нож упал на пол.

– Если цепочка попадет в кисть, перелом гарантирован, – предупредил Счастливый. – Если удар будет нанесен в голову, череп будет проломлен. При ударе в височную кость может наступить смерть. Но кто скажет, что я был вооружен? Я просто гулял утром со своей собакой, после прогулки положил ошейник в карман и забыл выложить. Нельзя предъявлять мне обвинение в ношении холодного оружия. Не за что, поскольку это не оружие, а случайно оказавшийся в кармане предмет. Причем если говорить официально, то предмет этот сугубо мирной направленности. Рекомендую время от времени забывать выложить такой ошейник из кармана. Овладение им в качестве оружия не требует длительной тренировки. Хватит одного часа занятий и отработки пары-тройки наиболее чувствительных ударов. Можно возить ошейник с собой в машине. Это еще проще: там его можно держать постоянно. Как, скажем, и другой вид оружия, который таковым официально не является, но из всех видов оружия ближнего боя считается наиболее опасным и смертельным. Это хорошо должен знать наш представитель спецназа ГРУ, – майор показал глазами на Станислава, – поскольку применение малой саперной лопатки как боевого оружия возведено в целую науку с составлением методик фехтования лопаткой не кем иным, как частями спецназа ГРУ. Именно они впервые применили ее и довели это применение до совершенства. Лопатка должна быть у каждого в машине под рукой. Может быть под сиденьем.

– Я бы предпочел совковую… – сказал кто-то из заднего ряда.

– Совковую, полную бетона… – добавил Вальцеферов.

– Ратилов, – попросил майор Счастливый, – расскажи нам, что ты знаешь о лопатке. Можешь не вставать, мы не в армии и не в детском саду.

– Рассказывать трудно, – заметил старший лейтенант со смешком. – Это нужно показывать. Главное, чтобы командир взвода видел твою побритую физиономию…

– Это как? – спросил Александр, уже восстановивший дыхание.

– Нас заставляли затачивать лопатку до остроты бритвы. Побреешься начисто, значит, хорошо заточил. А потом уже тренируешься. При хорошем и правильном ударе в лоб череп прорубается до челюсти.

– Сам прорубал? – спросил кто-то.

– Самому случай не выпал, но на моих глазах наш солдат умудрился и до челюсти разрубить. У него вообще удар был хороший, даже без лопатки.

– Значит, это оружие для меня, – сказал Александр, потирая забинтованную руку.

– Научиться ею работать за час не получится, – проговорил Ратилов. – Для этого потребуется несколько месяцев постоянных тренировок. Рубящий удар специфический в отличие от удара кулаком, работают иные группы мышц. Их развивать нужно. И сама система фехтования предусматривает разные виды ударов. Лопатка против лопатки, лопатка против палки, лопатка против автомата со штыком, лопатка против ножа, одна лопатка против двух человек, вооруженных ножами. Удары бывают колющие, рубящие, режущие, скользящие, плоскостью. Каждый из ударов требуется тщательно отрабатывать.

– Но в бытовой обстановке, – сказал все же майор Счастливый, – лучше иметь под рукой лопатку, чем не иметь ее.

– Это конечно, – согласился Ратилов. – В любом случае это оружие, и весьма опасное.

– В машине она лишней не будет, – вставил свое слово Вальцеферов.

– Особенно когда гаишники останавливают, – заметил Вадим.

– Бывает, что и в этом случае… – Подполковник ОМОНа сам, видимо, как заядлый автомобилист, дорожно-патрульную службу не любил.

– С лопаткой мы ситуацию выяснили, – сказал майор Счастливый. – Но с ней по улице не пойдешь, а металлический ошейник может оттягивать карман, если по случаю жары легко одет. Что тогда? Тогда можно использовать что-то полегче.

Вальцеферов опять потянулся через стол и вытащил из ящика поводок для собаки. Протянул майору. Этот поводок был из плетенных косичкой полосок толстой мягкой кожи. Счастливый сразу обратил внимание на качество изделия.

– Это то, что под руку подвернулось. Но поводок сравнительно дорогой и мягко работает. Самый простой, грубый брезентовый, будет эффективнее. По крайней мере, он причинит больше боли руке. Обратите внимание на то, что мы будем показывать сначала в замедленном режиме.

Вальцеферов отошел от стола, встал в стойку и выставил перед собой нож, угрожая им Счастливому. Майор взял поводок двумя руками так, чтобы расстояние между руками было около полуметра. Вальцеферов сделал пару обманных движений, на которые Счастливый реагировал, поворачивая слегка натянутый поводок плоскостью в одну и в другую сторону. Наконец подполковник сделал небыстрый выпад, при котором майор нажимом плоскости поводка отвел руку с ножом от себя, тут же круговым движением создал петлю вокруг запястья подполковника и без остановки провел следующую часть приема, когда поводок потащил за собой кверху руку с ножом; прижал ее к груди Вальцеферова, а вторая петля захватила подполковнику горло. Легкий демонстративный нажим с условным ударом коленом в позвоночник показал, как подполковник должен беспомощно опрокинуться на спину, держа руку с ножом прижатой к собственной шее.

Со стороны это все выглядело весьма профессионально. А эффект можно было и неспециалисту рассмотреть. Шумный выдох, прошедший по аудитории, говорил о том, что действия Счастливого оценены по достоинству.

– Ну что, Ратилов, учили вас в спецназе ГРУ таким вещам? – самодовольно спросил майор Счастливый.

– Мы это делали с простой веревкой, – сказал старший лейтенант. – Старались, чтобы веревка была пожестче.

– При жесткости она пластику потеряет, – заметил Вальцеферов.

– А здесь разве нужна пластика? – удивился Станислав. – Здесь как раз жесткость и нужна. Но веревка в любом случае это не палка и позволит сделать петлю. А жесткая веревка еще и кожу обдерет – и на руке, и на шее. Разница в том, что жесткая веревка позволяет завершать схватку чуть иначе.

– А с поводком справишься? – спросил майор.

– Не вижу сложности. Будет только мягче для противника. В остальном все то же самое.

– Продемонстрируй, если не хвастун.

Это был уже прямой вызов.

– Только мы все приемы рукопашного боя отрабатывали в полном контакте и на полной скорости действия, – предупредил старший лейтенант.

Вальцеферов недобро ухмыльнулся.

– Значит, ты предлагаешь бить тебя в полную силу?

– Конечно. Иначе как научишься?

– Ну-ну… – пригрозил Вальцеферов. – Нож, пусть и пластиковый, бьет так, что может ребра поломать. Это специально сделано, чтобы боялись удара и работали внимательнее.

– Я понимаю. Мы работали с такими ножами.

– Выходи, – предложил Счастливый, протягивая поводок.

Проводить мягкие показательные выступления старший лейтенант был не обучен. Служба в спецназе ГРУ, даже не боевая, а учебная, тоже была организована жестко, без жалости к себе и к условному противнику. И он не видел причин, по которым ему следовало проявлять жалость к милиционерам.

Сначала следовало опробовать поводок на прочность. Тот оказался прочным, хотя и излишне мягким. Вальцеферов, встряхнув своими мощными руками, сделал скользящий шаг в одну, потом в другую сторону, но не стал делать обманных движений, как в случае с майором Счастливым, который эти движения уже знал, а ударил сразу на скачке. Ратилов точно так же, скользящим шагом, уступил пространство перед собой, сдвинувшись не назад, как сдвигалось бы большинство, а вбок от руки Вальцеферова. Он сделал захват петлей, затем чрезвычайно быстрым движением вытянул перед собой свободный конец поводка и почти одновременно нанес несильный удар локтем в голову, заставляя подполковника самого лечь шеей на поводок. Это был даже не удар, а толчок, но уже одно движение локтя, не оставшееся незамеченным, заставило Вальцеферова сделать инстинктивную попытку отклониться, призванную если не увернуться, то хотя бы смягчить удар, и эта попытка была для него губительной. Петля тут же захватила шею, Ратилов оказался у подполковника за спиной, сделал еще один захват, теперь уже рукой за камуфлированную рубашку, чуть-чуть присел и, вытягивая на себя подполковника, как собаку, бывает, тащат на поводке, взвалил его себе на спину и резко выпрямился. Вес у подполковника был около девяносто килограммов. Он, перевалившись всем корпусом через спину старшего лейтенанта, упал боком на печень. Такое падение Станислав создавал сам, уже на лету подправляя тело Вальцеферова в нужном направлении.

Удар в печень, равно как и удар печенью обо что-то, в первый момент не чувствуется. Это особенность печени, которая не сразу воспринимает боль, а только через пару-тройку секунд. Подполковник попытался уже было встать, но снова упал и на несколько секунд потерял сознание от боли…